Начало занятий в школе, август 1943 г.

 

Мы теперь старший класс в школе! И мы снова собрались все вместе, это еще больше радует нас. Хорошо и то, что мы были на каникулах, но просто отлично, что весь наш класс снова собрался вместе. И поэтому начало занятий мы встретили суматохой и разговорами.

Надо сказать, что у нас были еще и другие основания для этого – ведь Дорис все же стала нашей классной руководительницей. И сразу ввела все те новые порядки, которыми она грозилась нас обрадовать.

Она вошла в класс, поприветствовала нас, сказав «Хайль Гитлер!», на что мы хором ответили ей «Хайль Гитлер!», после чего велела нам сесть. Затем произнесла торжественным тоном: «Господа, мы начинаем наши занятия словами нашего фюрера!» Она потребовала, чтобы мы встали из‑за парт и вытянулись по стойке «смирно». Затем она прочитала нам абзац из «Майн кампф», после чего позволила нам снова сесть.

Мы просто онемели от ее новой учительской методики, но времени на размышление у нас просто‑напросто не было, и в полной тишине занятия продолжились. Она записала наши фамилии в классный журнал, причем ввела новую графу: звание ученика в гитлерюгенде. Разгневалась, что никто из нас не носит форменный аксельбант. И успокоилась только тогда, удовлетворенно кивнув, когда последний по списку Йерсин сообщил, что он стал звеньевым в «Дойчес юнгфольк».[38] Она не преминула занести это в классный журнал.

Отвечая на ее вопрос о профессии отца, я сказал, как говорил и каждый год другим учителям, что он крестьянин. Но она непременно захотела уточнить, является ли он владельцем наследственного крестьянского двора, переходящего от отца к сыну и не подлежащего разделу. Естественно, он был таким владельцем, поскольку уже несколько лет все крестьяне являлись владельцами таких дворов согласно законодательству.

Мы все были очень раздосадованы этим назначением Дорис. Мук и Каспар Райнке смогли разузнать от своих старших сестер о том, как она вела себя раньше во время работы в лицее. Разумеется, там ее тоже невзлюбили и были весьма довольны, когда оказалось, что ее можно очень легко перевести в гимназию, поскольку школьных учителей везде не хватало. Раньше она преподавала Закон Божий, но с 1935 года стала преподавать немецкий язык и историю. Ее отец был офицером, сама же она «старым бойцом».[39]

В бытность ее в лицее она организовала там обмеры черепов учащихся, чтобы выяснить, кто из ее учениц относится к нордической расе.

Выводы из этих измерений никогда не были публично оглашены, поскольку оказалось, что двойняшки‑еврейки Мейер обладают самыми что ни на есть идеальными германскими пропорциями черепов. После этого двойняшки были исключены из школы, а отважная сестра Райнке прямо в классе встала и спросила Дорис: «Госпожа учительница, ведь вы же еще в прошлом году сами учили нас библейскому «возлюби врагов своих!». В результате та создала такую атмосферу, что Ильза Райнке тоже была вынуждена уйти. Но суперинтендент[40] Райнке переговорил с директором Хадлихом, и все снова были восстановлены в школе, а Дорис переведена к нам!

На большой перемене мы обсудили все узнанное нами. Вдруг Дитгбернер заметил перебегающую школьный двор кошку. Он подманил ее пальцем, и мы понесли ее в класс. Здесь мы разработали дьявольский план: посадили кошку в полость учительской кафедры под наклонную крышку, положив туда же классный журнал. Мы рассчитывали на следующее: Дорис будет искать классный журнал, поднимет крышку, и тут кошка прыгнет прямо ей в лицо! Конечно, план был достаточно примитивен, но мы так разозлились, что не стали его обдумывать в деталях.

И вот урок начинается! Снова «Хайль Гитлер» с одной стороны, «Хайль Гитлер» с другой. Снова Дорис берет свою «библию» и читает нам абзац из «Майн кампф»: «Сколь чудесно жить в наше время, которое ставит перед людьми столь масштабные деяния».

«Мяу! Мяу! Мяу!» – раздается в этот момент из ее кафедры. Крышка ее, на которой должна была бы стоять отсутствующая в этот момент чернильница, медленно приподнимается, и оттуда высовывается голова кошки, мяукающая столь жалобно, что Дорис прерывает поток своего красноречия и пронзительно вскрикивает! Мы уже больше не можем сдерживать разбирающий нас смех. Весь класс вытаскивает из карманов носовые платки и, трясясь от смеха, сползает под парты!

Дорис устремляет свой тощий палец на кошачью голову и стонет: «Зверь! Зверь! Он задыхается! Он умирает! Зверь! Помогите же несчастному зверьку!»

Что ж, то, что мы задумывали, у нас не вышло, зато произошло то, на что мы совсем не рассчитывали. Мы бросились к кафедре и стали пытаться затолкать голову кошки обратно в ящик. Но у этой скотины оказалась голова такой формы, что она не шла ни внутрь, ни наружу. К тому же она так нас всех исцарапала и подняла такой шум, что на него прибежали даже учителя из соседних классов. Но Клевенхузен и Тушис сами еле сдерживали смех, когда появился самолично наш Карлхен. Он тут же все понял и возопил: «Кто принес этого зверя в класс? И кто его запер в темный ящик?»

Услышав про «темный ящик», Георг Тегте заржал в голос, больше не в силах сдерживаться. Дорис тут же напустилась на него: «Ну и тип! Не иначе этот молодчик его туда и посадил!»

Но тем временем, прервав ее излияния, появился наш завхоз господин Хаазе и принялся освобождать из заключения кошку с помощью пилы‑ножовки. Расправившись с крышкой кафедры, он снял ее, и кошка выпрыгнула из ящика на свободу! «Мяукающий урок» благополучно завершился.

Однако для нас гроза еще не миновала. Нас всех поодиночке вызывали к школьному начальству и проводили расследование с целью выяснить, кто именно принес кошку в класс и засадил в ящик учительской кафедры. Однако никто из нас не выдал зачинщиков. По завершении следствия директор снова появился в классе и в последний раз предложил виновнику назвать себя. Когда мы заметили, что Тегге намеревается встать, то встали все разом одновременно с ним.

– Что ж, – вскричал директор. – В таком случае весь класс будет наказан. И я сообщу об этом случае в общество охраны животных!

С этим он и ушел и больше не показывался. А Дорис продиктовала нам тему штрафного задания: десять раз переписать жизнеописание Фридриха Великого!

Три раза я его уже переписал. Уфф! Ну и мучение! Росбах,[41] Цорндорф,[42] Лейтен,[43] Хохкирх,[44] Кунерсдорф…[45]

 

Сентября 1943 г.

 

Сегодня исполняется четыре года с начала войны. Я помню тот день довольно хорошо, хотя мне и было всего одиннадцать лет. Проснулся в тот день я раньше, чем обычно, меня разбудило доносившееся с неба громкое гудение самолетных моторов: это наши люфтваффе в плотном строю, волна за волной, шли на восток, на Польшу.

Хотя до этого постоянно ходили разговоры о войне, все же ее начало оказалось для всех неожиданным. В конце августа в городе уже начали выдавать карточки на продукты. Они были еще довольно большими, нынче же стали куда меньше (как сами карточки, так и нормы выдаваемых по ним продуктов).

Когда мы, собравшись всей семьей, весело отмечали мамин день рождения, Герберту принесли повестку, он единственным из нас был 1919 года рождения. Надо сказать, что незадолго до этого он подал заявление о зачислении добровольцем в вермахт. Так что на этот раз день рождения мамы завершился не как обычно, танцами и веселыми представлениями, но политическими дискуссиями.

На следующее утро я спросил шофера автобуса, будет ли он и дальше водить свою машину, или же автобусы тоже будут призваны на воинскую службу. Шофер посмотрел на меня как на слабоумного и ничего не ответил. Никто не представлял себе, что же будет дальше. Я же вообще не мог понять, что это такое значит – война! А теперь никто из нас не может толком вспомнить, каким оно, собственно, было – это мирное время!

Из всей нашей большой семьи и из нашей деревни уже много людей погибли на фронте, вряд ли есть семья, не потерявшая ни одного из своих членов.

Нашу семью военные беды пока обходят стороной. Но люди с запада Германии, из Рурской области, в Гамбурге и Берлине переживают ужасные времена. Эвакуированные в наши края женщины и дети порой рассказывают нам о них. Парни нашего возраста служат там во вспомогательных командах или в местной противовоздушной обороне в качестве связных или помощников пожарных. Они должны тушить зажигательные бомбы и подожженные этими бомбами дома и объекты.

У нас в школе и в селах тоже уже проводятся учения местной противовоздушной обороны, а во всех помещениях заготовлены мешки с песком, пожарные ведра и багры. В каждом доме подвалы оборудованы под бомбоубежища, хотя мы и надеемся, что ими не придется воспользоваться. Все‑таки Померания находится довольно далеко от англичан. Мы все надеемся, что так все и останется.

 

Сентября 1943 г.

 

Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Я спросил маму, в котором часу я появился на свет. Она ответила: «Около пяти часов утра, как раз всходило солнце». Она подумала еще тогда, что это хороший знак для меня. Нет, она, конечно, не суеверна, но когда что‑то предвещает добро для ее детей, она твердо верит в это.

Сам же я по этому поводу считаю, что должен самостоятельно сделать нечто достойное из своей жизни, не очень‑то полагаясь на звезды. Конечно, я хотел бы знать, что я буду делать, где и кем я буду, когда мне исполнится двадцать пять лет и когда я буду еще вдвое старше. Но если бы это было можно знать!..

В день рождения я получил два письма. Одно из них от Клауса Одефея с Рюгена, он пишет: «Держи хвост пистолетом, парень!» Меня порадовал его сочный и своеобразный слог. Второй письменный привет был от Петера Крамера, моего приятеля по переписке из Данцига. Он оказался втянут в какую‑то неприятную историю в своей данцигской гимназии и при этом разбил нос другому своему соученику. Теперь родители отправляют его к его дяде в Мюнстер, что в Вестфалии, и он будет ходить в тамошнюю школу. Может быть, я смогу повидаться с ним, если он поедет через Штольп. Я хотел бы пригласить его к себе домой на летние каникулы, но тогда я был сначала в лагере гитлерюгенда, а потом в вермахтовском лагере допризывной подготовки. Так и прошли все мои летние каникулы в этом году. Петер написал мне, что он 1928 года рождения, и поэтому пока еще не должен проходить допризывную подготовку.

Сегодня днем папа побывал в Штольпе. В пивной «Лёвенброй» он рассказал историю, которая случилась во время посещении гауляйтером[46] Шведе‑Кобургом[47] вермахтовского лагеря допризывной подготовки. Эту историю поведал ему я. Мне же было очень неприятно, что он пересказал ее в пивной. Если папин рассказ услышал кто‑нибудь из партийных и доложит об этом по команде, то мне придется несладко. Папа не хочет придавать этому значения и считает, что ничего опасного здесь нет, поскольку мы, в конце концов, еще дети. Возможно, что он и прав. Может быть, никто и не станет по своей доброй воле доносить о том, что гауляйтеру чистили сапоги, когда он вышел из доставившего его автомобиля и шел по песку к воротам лагеря, чтобы приступить к его инспекции? Ведь что сделало руководство лагеря? Они просто отрядили для этого одного из курсантов, которым должен был стать самый красивый блондин. Им, разумеется, оказался Клаус Одефей. Наверное, он скорчил про себя гримасу, но все же стоял со щеткой из свиной щетины при входе в ворота лагеря. Когда же на входе появился Шведе‑Кобург, то все произошло так быстро, что Клаус едва успел бросить на того взгляд, поскольку наводил блеск на его сапоги. Причем не было в тот день в лагере человека счастливее Клауса, поскольку за свои труды он был остальной день совершенно свободен. И все же он предпочел бы нести в тот день службу, чем надраивать щеткой сапоги Шведе. Отец был прав, по сути в истории этой нет ничего опасного, но все же во время своего пребывания в вермахтовском лагере я не стал записывать ее в свой дневник, опасаясь, чтобы кто‑нибудь не сунул в него свой нос. Но на этом я ее и заканчиваю. Иногда я даже подумываю о том, не следует ли мне вести записи в дневнике каким‑либо шифром, чтобы никто посторонний не мог бы его прочитать.

Раньше в этот день мне подарили бы праздничные подарки, но сейчас война, и невозможно купить или достать того, что хотел бы получить именинник. Моя верная подруга Ленхен Лидтке из писчебумажного магазинчика напротив нашей гимназии смогла приберечь для меня только автоматический карандаш. Правда, он стоит восемь марок, но деньги у меня есть – заработал, помогая отстающим ученикам. Про Ленхен Лидтке мне тоже надо будет рассказать историю, скорее даже сказку, поскольку, когда она вырастет, это будет как нельзя лучше подходить для этой девочки, словно явившейся из сказки братьев Гримм, и она не будет злой, какими бывают все старые женщины с горбом на спине. Наоборот, я хотел бы описать ее именно с горбом на спине, потому что даже в этом случае она все равно бы была хорошим человеком, только гораздо больше знающим о людских болях и страданиях, чем это знают здоровые люди. Но наряду с ней в этой сказке должна была бы быть и прекрасная белокурая девочка, внутренне просто отвратительная. Тогда бы в моей сказке возникло противопоставление. Но Ленхен все равно бы смогла из этой злой красотки сделать «добрую фею». Да, когда‑нибудь я все же напишу такую сказку.

Но я всегда беру на себя слишком много, чего мне так и не удается выполнить. Даже свой дневник я веду очень и очень неаккуратно. Мне надо гораздо чаще обращаться к нему и записывать все более тщательно и подробно. И еще не надо будет отвлекаться на незначительные события и обстоятельства, а описывать только важное, исключительное. Но как я могу заранее знать, что станет самым значительным?

Собственно, все, что переживает человек, достаточно важно, чтобы быть записанным, но тогда для этого потребуются тома и тома, и конца этому не будет…

 

Октября 1943 г.

 

В этом году мне суждено все осенние каникулы провести дома. Мои соученики из старшего класса либо снова на уборке урожая, либо собирают картошку. Мне же предстоит помогать нашей семье с уборкой на нашем участке. Это неплохо, потому что мы уже давно убрали картошку и складировали ее в погреб.

В прошлом году мне еще пришлось вместе с моими соучениками помогать при уборке урожая. Мы работали тогда около города Волин[48] на Лебском озере, в селе Цеценов, фамильном поместье рода фон Цицевиц. Из нашего класса в этом же селе был только Герд, но он работал у другого крестьянина. Я же тогда вместе с Петером де Боором, Реглером и Викартом работал у крестьянской семьи Кваде.

Нам с Петером пришлось спать на одной кровати, а всем остальным на полу в комнате сына фон Кваде, который в это время был в интернате строительного училища в Бютове.

Мы в течение одной недели собирали картофель, идя за машиной, которая выкапывала его из земли, работая с раннего утра до позднего вечера. У нас болели все суставы, ныли все мышцы, но мы собрали всю картошку на этом поле. Слава богу, что погода нам благоприятствовала и земля была сухая. Так что все закончилось быстрее, чем мы рассчитывали…

А сейчас дома мы начали собирать свеклу. Зигмунд, Георг и Доня работали вместе с Вальтрауд и мной. Работа шла с огоньком, весело, мы распевали новые песни и подкреплялись все вместе едой из большой корзины, которую нам принесли, чтобы поддержать наши силы, а сразу после еды снова принимались за работу. Я все время думаю о том, что будет, когда закончится эта война! Увидимся ли мы снова, удастся ли нам собраться вместе или мы сможем писать им – в Польшу, Францию и Россию? Почти невозможно себе представить, каким будет то время: мир.

 

Штольп, 21 октября 1943 г.

 

Сегодня после долгих и прекрасных каникул снова начались занятия в школе. Как же было прекрасно дома! Хотя, конечно, хватало там и работы: надо было собрать картошку, выкопать свеклу и брюкву. Но как же мы, сельские парни и девчонки, дурачились в деревне по вечерам, после работы: купались в пруду, подглядывали за солдатами и их подружками в луна‑парке, потому что буквально в каждом дворе жили выздоравливающие солдаты из лазаретов в Штольпмюнде. У нас в Мютценове всегда так хорошо ухаживали за ранеными и долечивающимися солдатами, что раз в одну‑две недели к нам из госпиталей присылали новую их партию. Среди более взрослых девушек их приезд всегда сопровождался переполохом, среди них появилась даже мода иметь знакомого «солдата из Штольпмюнде», как раньше они обзаводились знакомыми из состава зенитных расчетов, которые прикрывают своими зенитками казармы на берегу Балтийского моря. А в Штольпмюнде расположен большой тренировочный полигон. Гоняя на выпас коров, мы вдоволь насмотрелись на то, как самолеты кружат над этим полигоном, буксируя за собой красные аэростаты‑цели. Рядом с целями постоянно вспухали белые и красные облачка снарядных разрывов, но точные попадания по целям случались довольно редко. Мы только удивлялись, как это зенитчики до сих пор не сбили ни одного собственно самолета‑буксировщика, пилотам которых наверняка было неуютно в кабинах своих самолетов, когда они видели за собой разрывы не попадающих в цель снарядов.

Да, я пишу про зенитную Артиллерию, и не без основания. Потому что не далее как сегодня наш директор Рекс Циллман поставил нас в известность о том, что три старших класса нашей школы будут принимать участие в боевых действиях в качестве вспомогательного персонала военно‑морского флота. Так что с 1 января 1944 года мы будем призваны на воинскую службу. Но это известие не очень‑то ошеломило нас, потому что уже давно ходили слухи о том, что мы, как и другие старшие ученики в школах рейха, будем сражаться в расчетах зенитных орудий.

С одной стороны, мы радовались тому, что можно выбраться из этого старого здания нашей школы и никогда уже не возвращаться в эти «седые» стены, но, с другой стороны, одолевают разные мысли. Узнав о нашей перспективе, мы то и дело спрашивали друг друга: «А что после этого вообще будет с нашим окончанием школы?» и «Получим ли мы аттестат зрелости, если нас призовут на службу?».

Так мы проспорили всю вторую половину дня, но в результате все же пришли к решению, что нам следует радоваться. Пети Диттбернер и Мук фон Тройен‑фельд пришли ко мне с велосипедами, потом я с ними отправился к Герду на Рингштрассе, где уже были Тегге и Штеффен. Собравшись все вместе, мы снова и снова обсуждали все ту же тему: как мы будем вспомогательной командой на флоте!

Но хорошо, что у нас остаются еще два свободных месяца, и мы сможем встретить Рождество дома. Так что: carpe diem,[49] как говаривал старина Гораций.

А Дорис с ее «словом фюрера» в начале урока мы сегодня выгнали из класса! И каким же образом? На основу идеи нас надоумили, естественно, сыновья пасторов, которые составляют почти четверть класса. И вот входит Дорис, начинает читать абзац из книги со своим обычным пафосом, а когда она, окончив его, победным взором обвела класс, мы все одновременно и не раскрывая рта начали мычать, как в церкви, «Аллилуйя»! Это было что‑то! Дорис бушевала, мы же мирно и нераскаянно сидели на своих партах. Совершенно неожиданно она замолчала и продиктовала нам наказание: десять раз переписать параграф «Американская Война за независимость»! Что ж, мы это уже выполнили! И теперь убеждены в том, что она больше не будет цитировать «Майн кампф». Ну а если будет, придется снова спеть ей «Аллилуйя»!

 

Пятница, 22 октября 1943 г.

 

Сегодня в первой половине дня занятий в школе не было, мы собирали старое сырье для переработки. Вместе с Пети мы набрали старых тряпок на 50 очков, а потом встретили еще Губерта фон Бонина и вместе с ним два часа искали старую бумагу. Мне пришло в голову заглянуть на Аукерштрассе, 21, потому что там, как я знал, недавно умер старший официант из погребка «Францисканер», оставивший после себя много старых книг, с которыми его супруга не знала что делать. Мы набрали там целую ручную тачку бумаги, в том числе много альбомов с эротическими рисунками и наклеенными фотографиями обнаженных женщин. Этот мужик положительно сдвинулся на них! Но когда мы вернулись с добычей к нашему школьному зданию на Арнольдштрассе, на нас наткнулись ребята из выпускного класса и «реквизировали» большую часть найденного нами. В результате за оставшееся нам начислили совсем мало очков! Однако сердиться мне не следует, поскольку в этом году я уже получил в награду книгу за хорошие результаты сбора макулатуры, а мой вырезанный из бумаги силуэт был даже напечатан в «Восточнопомеранской газете» с подписью «Штольпенский гимназист – рекордсмен по сбору макулатуры».

Но у нас больше не было времени на болтовню, поскольку директор позвал нас, парней из 6, 7 и 8‑х классов, на общее собрание, которое проводила Дорис. Он сообщил нам, что мы уже в понедельник будем призваны во вспомогательный персонал военно‑морского флота. Крик радости, вырвавшийся из наших глоток, потряс «седые» стены школы! Мне пришлось сделать действительно глупое лицо, потому что Дорис считала, что я вовсе не в восторге от этого известия. Но это было не так. Настроение у меня было хорошее, но именно в этот момент мне в голову пришла одна мысль: что же будет теперь с тобой, Дорис, ведь теперь тебе уже больше не придется ходить на работу в школу! Но было и сознание того, что все проходит и радость снова возвратится ко мне.

Старшие ученики из 7‑го и 8‑го классов отпускали свои обычные шутки по этому поводу, а когда кто‑то из них заметил, что теперь юным девочкам будет нечего делать, когда они гуляют по Нойторштрассе, угрюмо усмехнулась даже Дорис и вздохнула про себя. Я лишь подумал: что ж, Дорис, по крайней мере, теперь мы избавились от тебя, глупой коричневой курицы!

Но после этого нас снова распустили по домам! Мы лишь получили указание, что завтра, в субботу, мы должны снова собраться для напутствия в гимназии.

Фрау Хезлер, у которой я уже почти год квартирую, немало удивилась, когда я сообщил ей о своем скором отъезде. Она лишь высказала опасение, что будет теперь жить впроголодь, поскольку я теперь не буду приносить ей из дому яйца, масло и патоку. Ей остается утешаться только тем, что с 1 ноября Вальтрауд будет посещать сельскохозяйственную школу в Штольпе.

После обеда я еще раз сходил в кино вместе с Куно Гельхофом и Цицевицем. Шла «Супруга» с Енни Юго.[50] Нам повезло в том, что около кинотеатра не было никакого патруля, так что мы прошли совершенно без осложнений. Гельхоф вместе с Каспаром Райнке придумали новый трюк, чтобы проходить на пока еще запрещенные для нас по возрасту фильмы. Поднять повыше воротник пальто и надвинуть поглубже шляпу теперь уже недостаточно. Теперь они приходят уже совершенно открыто, когда фильм уже начался, но входят очень поспешно, по возможности за несколькими взрослыми, произнося при этом низким голосом: «Я хочу еще успеть посмотреть «Вохенщау»,[51] последние известия с фронта», – и таким образом прорываются мимо контролера! Удалось нам такое и на этот раз.

Но в кинотеатре «Центральный» такой трюк для нас исключен потому, что тамошняя кассирша влюблена в нашего преподавателя математики Биттнера, а от него знает про всех нас и в курсе того, что нам еще нет восемнадцати лет. Если подумать, это просто какое‑то безумие: в кино на определенные фильмы нам нельзя ходить, но как солдаты мы можем служить и в пятнадцать, и в шестнадцать лет!

Что ж, я порадовался тому, что мне, как это частенько случалось, снова удалось обвести вокруг пальца патруль. И этот поход в кино стал для нас достойным завершением целого ряда других таких же наших успешных походов на запрещенные для нас фильмы.

Какой же фильм из «этих» нам больше всего понравился? Думается мне, что это был «Почтмейстер»[52] с Генрихом Георге и Хильдой Краль. Но почему он был для нас запрещен? Не потому ли, что Марго Цимо танцует там с открытой грудью? Ну и что? Это просто отлично и уж совершенно не может нас как‑нибудь испортить!

Интересно было смотреть и фильм с Отто Гебюром[53] «Великий король». Но он стал мне противен после того, как мы по указанию Дорис должны были написать сочинение на уроке немецкого языка на тему «Великий король» – великий фильм!». При этом нам было предложено провести параллели с сегодняшним днем, с Третьим рейхом, с нашей войной и с фюрером. Это было действительно тяжело, и пришлось всячески изощряться, чтобы заработать «отлично». Но я куда охотнее написал бы сочинение о странствиях Фридриха в Рейнских горах,[54] о его дружбе с Катте[55] или его любимой сестрой Вильгельминой.[56] Тогда бы я мог поведать кое‑что из услышанного дома, например о том, что всего лишь в 20 километрах от Мютценова расположено село Вильгельмина, которое «старый Фриц» назвал так в честь своей сестры и заселил его швабами. И поныне там все еще говорят на швабском диалекте немецкого языка. Это было бы куда более интересное историческое исследование, поскольку последствия тех событий простираются до наших дней.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: