Нойендорф под Цинновицем, 3 ноября 1943 г.

 

Тем временем нас распределили между Узедомом[60] и Волином, где располагались различные батареи морской артиллерии. Восьмой класс отправился на остров Волин, седьмой класс остался в Свинемюнде, и теперь мы обосновались в местечке Нойендорф близ Цинновица. Доставили нас сюда на грузовике и распределили по двум баракам. Мы, штольпенцы, разместились в одном бараке, вместе с нами живет еще один шверинец.

Но и здесь поначалу не представляли, что с нами делать. О занятиях по материальной части техники пока еще не было и речи. Дни проходили один за другим в тишине и покое. Мы получили обмундирование. Мне повезло, поскольку мне достались вполне хорошие вещи. Каждому из нас выдали зеленый, голубой и белый комплекты обмундирования. Голубые клеши, матроска и бескозырка – для выхода в город, артиллерийская униформа защитного цвета – для повседневной службы, а парусиновая роба – для хозяйственных работ.

Постельное белье у нас в бело‑голубую клетку, спим мы на двухэтажных койках один над другим, я вместе с Муком. На наши койки и на шкафы для одежды мы должны наклеить бумажные полоски с нашими фамилиями. Когда Ханнинг Проль из Шверина спросил нашего наставника старшину Бёма, где нам взять клей для этих надписей, то услышал в ответ: «Поскреби у себя в заднице, там наверняка что‑нибудь похожее найдется!»

Этот старшина Бём довольно забавный тип. Он ведет с нами «школу молодого бойца» и строевую подготовку и владеет самым богатым ненормативным лексиконом, который мы когда‑либо слышали. Выдавая какие‑нибудь из своих перлов, он гордо вышагивает вдоль строя, когда мы выбегаем на плац и строимся для поверки в одну шеренгу, и, выровняв нас, хрюкает: «Что ж, меня или мне это радует, что сегодня вроде бы построились ровно!»

Сама же служба, ужасно неинтересна и бесцветна. Но мы все же надеемся на то, что вскоре начнется наше обучение матчасти прожекторов и звукоулавливающих аппаратов, которые имеются здесь и должны обслуживаться вспомогательным морским персоналом. Наш другой наставник, старший матрос Хансен, дал нам понять, что мы вскоре начнем изучение матчасти морской артиллерии. Это нас очень обрадовало, потому что эта армейская муштра на редкость тупая.

Однако очень хорошо обстоит дело с едой. Здесь мы все, как и настоящие матросы, получаем точно такую же еду, как и офицеры. Это стирает грани бытового различия между нами. Мы все считаем, что это просто отлично. Лейтенант Хайдук, заведующий нашим обучением, очень заботится обо всех нас. Недавно я даже попытался по его указанию осуществить акт саботажа в сборочном зале. Он, однако, провалился, меня тотчас же задержали, а бдительные военнослужащие получили поощрение.

 

Приттер‑на‑Волине, 7 ноября 1943 г.

 

Позавчера в наш барак вошел взволнованный лейтенант Хайдук и сообщил, что нас вызывают на восьмую батарею, расположенную в Притгере, где нам сразу же придется принять участие в боевых действиях, поскольку там необходимо наше присутствие. Мы пришли в восторг, поскольку наконец‑то настанет конец нашей строевой муштре!

Однако, когда мы прибыли в Притгер, обер‑лейтенант Райз обрадовал нас тем, что здесь мы пройдем всего лишь восьминедельную начальную подготовку. Увидев наши вытянувшиеся лица, он сказал, что одновременно мы будем изучать материальную часть 105‑мм зенитки.[61] Тут наша радость, естественно, была безмерной, потому что мы уже настроились на что‑то подобное.

Мы, штольпенцы, снова оказались размещены все вместе в так называемом центральном блиндаже, расположенном в центре позиции между четырьмя орудиями; вместе с нами здесь оказались Райш и Фогельви‑ше из Шнайдемюля.[62] Лишь Цицевиц оказался приписан к расчету запасного пункта управления.

Теперь мы снова с нетерпением ожидаем того, что должно здесь произойти. Наш прежний старшина Бём с грустью расставался с нами. При всей своей грубости и своеобразности он все же, по‑видимому, привязался к нам, и мы еще долго будем вспоминать его причудливые длинные проклятия.

Здесь нашим обучением занимается штудиенрат Ассман, который постепенно организует наши занятия. Однако мы об этом пока еще не беспокоимся. Для нас так много всего нового и интересного, что нам не хватает для новой учебы ни времени, ни интереса, разве нас нельзя понять?

Нам снова приходится заниматься военной муштрой. От этой строевой подготовки воистину блевать хочется. Ею занимается с нами старший ефрейтор Шик, еще молодой и ничуть не элегантный,[63] напротив, постоянно злобный, раздраженный и непредсказуемый, который гоняет нас по пескам с полной выкладкой туда и сюда. Все‑таки со старшиной Бёмом было как‑то лучше, поскольку хотя он и кричал на нас: «Я сотру вам яйца вместе с мошонкой!» – но все же этого не делал. У нас еще не однажды будет теплее на душе при воспоминании о его угрозах: «Да у вас будет пар идти из задницы!» Наш же теперешний Шик может пригрозить: «Ну, этр вам так не пройдет, дорогие мои!» – а после этого загонять едва ли не до потери сознания.

Поэтому изучение материальной части зенитного орудия нам куда интереснее и нравится всем нам. Основы обращения с ним мы уже давно освоили. Каждый из нас может выполнять обязанности любого из десяти номеров расчета. Но мы, вспомогательный персонал морской артиллерии, становимся в основном наводчиками по вертикали (№ 1 расчета), по горизонтали (№ 2) и заряжающими (№ 10).

По боевой тревоге мы с Муком действуем в составе расчета второго орудия. Тревоги бывают почти каждую ночь, поскольку Берлин подвергается постоянным бомбежкам, и множество самолетов пересекает тот квадрат карты, в котором находимся мы.

Двое из шверинцев попали в расчет управления оптического прибора наблюдения, расположенного как раз в центре батареи из четырех орудий. Блиндаж с расчетами легких зениток располагается дальше, метрах в пятидесяти от батареи, а еще дальше, в 100 метрах по направлению к селу Приттер, стоит звукоулавливающе‑измерительная установка. Рядом с проходящим там шоссе расположен запасной пункт управления, на котором сейчас собирают и испытывают новые приборы управления стрельбой, в находящемся неподалеку от него бункере оборудован лазарет.

Солдатская столовая и кухня располагаются в лесу у поселка Гебен, и нам, усталым, приходится таскаться туда каждый день по песчаной дороге, если мы хотим поесть. К тому же снабжение здесь далеко не такое хорошее, как в Нойендорфе. Недавно мы даже нашли в супе‑лапше дохлую мышь! Эта находка вызвала всеобщую суматоху, галдеж и отбила у всех аппетит. Кое‑кто из наших даже хотел жаловаться, да что в этом толку?

Увольнения в город мы пока не получаем, поскольку еще не приняли присягу. Правда, однажды мы все вместе строем посетили Цинновиц. Но это было довольно нелепо, и мы чувствовали себя последними идиотами, когда колонной по два человека в ряд топали по улицам городка. Интересно это было только ребятам из Шнайдемюля, которые в первый раз увидели море. Все же остальные не получили никакого удовольствия от этого «первого увольнения».

 

Ноября 1943 г.

 

Мы побывали в первом бою! Это было здорово. И хотя мы, к сожалению, сделали только два выстрела, для нас все же стало громадным событием – в первый раз услышать грозный рык нашего орудия.

Налет опять был на Берлин, а на обратном пути большая часть отставших от основной массы вражеских машин была, сбита или ушла с курса и двигалась через Одер прямо по направлению в Балтийскому морю. Поскольку это, по всей видимости, далеко не последний налет на Берлин, мы надеемся, что нам еще не раз придется вести по ним огонь.

Теперь нам нравится пребывание здесь, в Притгере на восьмой батарее, куда больше, чем поначалу. Сначала еда была ужасной. Но потом однажды контроль над ее приготовлением взяли капитан Ролле и капитан Лоеве, поскольку фон Белоу все же по секрету нажаловался своему отцу (который как‑никак был генералом), и дело с готовкой наладилось, порции увеличились, и еда стала даже вкусной.

За это время в солдатской столовой три раза показывали кино, а в первый адвент[64] состоялись церковная служба и доклад о боевом духе японцев, через неделю – доклад об англичанах и индусах.

Во время последнего доклада мы давились от хохота. У докладчика были огромные оттопыренные уши, мы прозвали его между собой Вислоухий Заяц. Да и молол он только всякую чепуху. Если все люди, долгое время прожившие в колониях, настолько тупы, то там должно быть действительно жарко, и последствия солнечных ударов сохраняются надолго.

Бывший до сего времени заместителем командира батареи обер‑лейтенант Райз стал ее командиром. В честь отбывшего на повышение бывшего командира капитана Бенке был устроен прощальный ужин. Играл отличный джазовый оркестр, Герд, наш школьный джазист, был в ударе. Душой общества стал фельдфебель Ленц, он исполнял уличные песенки и мог бы веселить общество еще долго, но тут прозвучала тревога – и все закончилось…

 

Es geht alles vorüber, es geht alles vorbei…[65]

 

(В продолжение этих слов уже сочинили новый текст, и вместо «Auf jeden Dezember folgt wieder ein Mai» – «И вслед за каждым декабрем приходит снова май» теперь поют «In Mai da geht Hitler, im Herbst die Partei» – «В мае падет Гитлер, а осенью партия».[66])

 

Суббота, 4 декабря 1943 г.

 

Сегодня должны быть оглашены утвержденные отпуска на период рождественских и новогодних праздников. В свое время я просил предоставить мне отпуск именно в сочельник, поскольку в это время должен был получить отпуск и Герберт.

Штеффен, Нойман и Тегге также ходатайствовали о предоставлении им первого краткосрочного отпуска и сразу же получили согласие. Они отправятся домой с 15 до 19 декабря.

Мы, штольпенцы, поедем по домам позднее. Мук запросил тот же период, что и я, поскольку трое его братьев сражаются на фронте, и один из них, возможно, приедет в это время домой. Йерсин и фон Цицевиц предпочли новогодние праздники.

Служба протекает по‑прежнему: артиллерийская подготовка, основной курс пехотной подготовки на местности, изучение материальной части 105‑мм зенитного орудия и винтовки 98.[67] Затем хозяйственные работы и работа в арсенале. К тому же постоянные тревоги.

 

Декабря 1943 г.

 

Сегодня мы должны принимать присягу, до этого момента мы еще не считаемся настоящими солдатами. Мы также должны носить на нашей морской форме нарукавную повязку гитлерюгенда. Однако мало кто обращает внимание, если мы ее не носим. Ведь эта повязка со свастикой тут же свидетельствует всем и каждому, что нам всего лишь пятнадцать или шестнадцать лет. Если же мы ее не надеваем, то выглядим как вполне взрослые, настоящие матросы. Так что мы будем ходить без этой повязки! Мы хотим быть настоящими «морскими волками»! С морскими походами и возвращениями на твердую землю!

Однако сейчас нам приходится ходить по земле, и мы этим пользуемся. Когда удается, мы по воскресеньям выезжаем в Мисдрой.[68] Там, наконец, можно в полной мере ощутить, что представляет собой Померания. Столь же прекрасен там берег Моря, что и в Штольпмюнде? Безусловно! Иначе не пели бы в одной из померанских песен: «Голубые леса венчают дюны белого песка…» В Померании пляжи белого песка простираются почти на 500 километров. Такого нет больше нигде во всем мире! В какой же прекрасной стране мы все же живем!

 

3‑й адвент 1943 г.

 

Ура! Ура! Ура! Я получил рождественский отпуск. При розыгрыше срока группа фельдфебеля Радау вытянула более удачный жребий. Я же уезжаю со второй группой, что мне больше на руку. Мой отпуск будет продолжаться с девяти часов утра 23‑го до девяти утра 29 декабря. Я более чем счастлив. Ах, как же я доволен! И тотчас же отправил домой письмо – пусть родные порадуются вместе со мной, что я хоть на несколько дней заявлюсь домой. Однако Герберт написал мне, что у них сейчас отменены отпуска. И при этом я получил самый благоприятный отпуск для того, чтобы мой брат тоже мог приехать домой. Что ж, я не буду ничего переигрывать, теперь с моим отпуском все определено, и я говорю себе: пусть будет то, что будет.

Сегодня, в воскресенье, мы с ребятами сидим в блиндаже и слушаем «Народный концерт», а после него передачу «Чего хотят солдаты», это такие радиопередачи, в которых есть «кое‑что для каждого», поэтому мы с удовольствием их слушаем.

Нынче у нас в самом разгаре карточная игра. Каждую свободную минутку мы во что‑нибудь с увлечением играем. Последним поветрием стала «силезская лотерея».[69] В этой игре мне постоянно везет, как и в последние годы на соревнованиях штольпенских стрелков, когда я раз за разом выбрасывал на костях 18 очков и обыгрывал владельца рыночного ларька. Так и в этой карточной игре за последнее время я уже выиграл 20 рейхсмарок. Еще следовало бы здесь записать, что с Поминального воскресенья[70] и до 1‑го адвента я проболел, снова подхватив ангину. Но мы все здесь страдаем от холода, и все перебывали в лазаретном бункере. В блиндаже расчета малокалиберных зениток была даже скарлатина, и все ребята из гитлерюгенда, которые там живут, перебывали в карантине. Какое счастье, что это обошло нас стороной, иначе наш отпуск бы погорел.

Сейчас я больше всего хотел бы закончить с этой своей записью, так как зверски проголодался. Хотя мне надо еще так много поведать, например о нашем 105‑мм зенитном орудии. Однако все данные о нем я могу заносить только в свою рабочую тетрадь и должен также держать в памяти и зазубривать назубок. Кроме того, строго‑настрого запрещено делать в личных записях заметки военного характера.

Петер Крамер, мой друг по переписке из Данцига, прислал мне свое фото. На нем он выглядит вполне молодцеватым. Он 1928 года рождения и в январе должен уехать в Мюнстер для службы в зенитной артиллерии. После его отъезда мы вряд ли сможем когда‑либо встретиться.

Мой друг по лагерю вермахта хотел бы встретиться со мной в Свинемюнде, поскольку Клаус Одефей работает в трудовом лагере на Казебурге,[71] проходя имперскую трудовую повинность. Он 1926 года рождения. Но мы к этому моменту еще не приняли присягу, а до принятия присяги мы не имеем права покидать батарею. Всякие увольнения из расположения части для всего вспомогательного состава морской службы запрещены. Так что с Клаусом с острова Рюген мне тоже не судьба увидеться.

Голод достает меня все сильнее и сильнее. Слышится удар склянок – это 16.30. Назавтра весь вспомогательные состав морской артиллерии 1927 года рождения из Штольпа должен прибыть в Свинемюнде в командование военного округа. Кто знает, чего они от нас хотят?

Наступает время съесть порцию супа, чтобы унять гложущий нас голод. А потом будем играть в шахматы, это все же «королевская игра» по сравнению с картами.

 

Декабря 1943 г.

 

В понедельник мы были в Свинемюнде для внесения в списки личного состава вермахта. Но когда мы прибыли в город, ни у кого не нашлось времени, чтобы заняться нами. Нам сказали: у бургомистра Приттера тоже есть такой список, поэтому ступайте туда!

Пожалуйста, все, что вам угодно!

Обер‑ефрейтор Шимпиц, сопровождавший нас, тут же разобрался в ситуации, велел нам расходиться и быть свободными. Мы договорились о поездке на Остсвине, так что у нас оставалось много времени, чтобы походить по Свинемюнде и сделать необходимые покупки.

Свинемюнде – чудесный курорт на Балтийском море, особенно красивы и элегантны курортные домики, которые даже зимой производят впечатление чистых и ухоженных помещений. Раньше оно было излюбленным местом отдыха на море для жителей Берлина, но во время войны почти все курортные пансионы и дома отдыха прекратили свою деятельность. Все санатории были преобразованы в лазареты, там, на свежем морском воздухе, выздоравливают теперь раненые.

К сожалению, во второй половине дня нам надо было снова быть в Приттере, поскольку у нас было еще два урока латыни. Кизлинг все время заставляет нас переводить с латыни басни, поэтому мы присвоили ему кличку Знаток Басен.

Во вторник мы прибыли к бургомистру Приттера для постановки на учет. Во второй половине дня по программе культурного обслуживания войск нам показывали кинофильм «Парацельс».[72] Я уже видел этот фильм, но, поскольку он чрезвычайно интересен, посмотрел его еще раз. Вернер Краус[73] замечательный актер, воистину непревзойденный. Также очень хорошо сыграла Аннеле Рейнхольд,[74] она выглядит безупречно! Зачаровывает своим танцем Гаральд Кройцберг. Теперь мы, дурачась, пародируем его танец.

Сегодня в первой половине дня нас фотографировали в Приттере для занесения в список личного состава вермахта. Допотопный фотографический аппарат был установлен в углу двора. На заднем плане ворота амбара, закрытые шерстяным одеялом. Между ними мы, с натянутыми улыбками на лицах. Что ж, надеюсь, что снимки получатся и пленка не потрескается от изображения наших придурочных лиц.

В среду у нас был урок математики, который вел Ассман. Он продиктовал нам тяжелое задание, с которым позднее не смог справиться и сам. Какой позор! У нас в Штольпе Битгнер никогда бы не допустил такого. С ним математика всегда была для нас интересна, теперь же я потерял всякий интерес к ней.

Сейчас у нас «рабочие часы и обслуживание техники». Под видом «подготовки школьных заданий» я написал два письма, одно домой, а второе Хубусу фон Бонину. Письма возьмут с собой Нойман, Штеффен и Тегге, они нынешним вечером убывают в краткосрочный отпуск.

Через неделю и я отправлюсь на побывку домой. Я уже мечтаю об этом дне и радуюсь ему. Предвкушение отпуска куда лучше него самого, потому что, когда человек находится дома, он уже думает о возвращении.

А сейчас я должен забраться в койку, у меня снова начинает болеть горло, и я чувствую себя не лучшим образом. Надеюсь, завтра мне будет лучше, потому что завтра моя очередь быть бачковым,[75] а это значит, что утром я должен встать раньше остальных, позаботится о еде, принести с камбуза молочный суп и убрать стол после еды. У моряков свой, отличный от всех других язык, но он мне нравится. Мы уже вполне овладели им и разговариваем только на нем, как настоящие бывалые моряки.

 

Декабря 1943 г.

 

Два волнующих дня уже миновало. Но в нашем бараке сейчас все спокойно, поскольку отпускники отправились по домам. Нам, пока еще ожидающим своей очереди, непривычно находиться в тесном пространстве с немногими оставшимися.

Сегодня население нашего маленького барака уменьшилось еще на одного человека. И кто может сказать – счастливчик этот паренек или совсем даже наоборот? Пети Диттбернер. Из всех нас, штольпенских, он 1926 года рождения. Вчера он получил вызов из управления службы имперской трудовой повинности. Так что он досрочно завершил свой краткосрочный отпуск и в понедельник накануне Рождества убыл во Фридеберг.[76] Вот уж действительно невезение – это надо же, за три дня до Рождества куда‑то добираться.

Вчера вечером у нас была тревога. Снова бомбили Берлин. Но бомбардировщики шли на него через Рюген, а мы остались в стороне.

Сегодня с утра для меня было настоящее Рождество, потому что я получил посылочку от своей сестры Эльфриды и письмо от Вальтрауд. Она очень радуется предстоящему мне отпуску. Просто чудесно, что у меня есть сестра, с которой мы так прекрасно понимаем друг друга. У нас с ней воистину одно сердце и одна душа. Мы прекрасно понимаем друг друга, и каждый доверяет другому то, что его волнует… Так пусть же все так и остается.

Во второй половине дня в 14.00 – тревога. Мы думали, что это учебная тревога, поскольку ей не предшествовало никакое «состояние боевой готовности». Но когда мы прибежали к орудию, увидели, что там уже все покрыто дымовой завесой. Над нашими позициями кружил самолет‑разведчик. Сначала мы подумали, что это наш самолет. Но тотчас же поступил приказ «Наводчики, в укрытие!», а вслед за ним тотчас же «Залп!». Мы тоже вели огонь! Заградительный огонь! Собственно, мы должны были сделать только три выстрела, хотя в боевой горячке наше орудие выстрелило и в четвертый раз. За что тут же последовал разгон с командного пункта. Еще повезло, что орудие № 4 из‑за задержки при заряжании сделало только один выстрел. (Перчатка Ладе Хойзера застряла в клиновом затворе и блокировала его.) Так что можно считать, один выстрел мы сделали за орудие № 4.

Попасть в самолет нам не удалось, хотя возможность имелась. Нам бы хотелось еще продолжать вести огонь, если бы команда «Отбой!» не поступила бы так быстро, как это бывает при внезапной тревоге. Поэтому сразу же после начались учебные стрельбы. Я не мог ничего толком соображать, в ушах еще гудело после боевой стрельбы. И почему я не заложил уши ватой, как предусматривалось инструкцией. К тому же я стоял сбоку от орудия, так как работал заряжающим.

Сегодня вечером во время осмотра у нас побывал майор медицинской службы. Но провести осмотр он не мог, так как был совершенно пьян. Картина была весьма забавной, командир батареи изо всех сил делал вид, что ничего не замечает. Чтобы как‑то все сгладить, он еще больше напоил врача, а затем спровадил его обратно в Свинемюнде.

В соседнем блиндаже только что вернувшийся из краткосрочного отпуска фон Гроте. В эти дни ему довелось пережить последний налет бомбардировщиков на Берлин. После него отдельные кварталы города представляют собой сплошные развалины. Но берлинцы тем не менее еще не потеряли свойственное им прежде чувство юмора. Вот новый, недавно появившийся «бомбовый анекдот». В разрушенном доме на пятом этаже еще висит клетка с попугаем, который как заведенный повторяет: «…только незначительные повреждения строений и имущества, только незначительные повреждения строений и имущества!» Это повторение действует на нервы блокфюреру.[77] Он взбирается по обломкам наверх и сбрасывает клетку с попугаем вниз.

Оказавшись на земле, попугай продолжает вещать: «…а все остальное было разрушено на земле, а все остальное было разрушено на земле!»

Вот еще один из последних анекдотов:

«Моральный кодекс истинного немца»:

Будь многодетным, как Гитлер,[78]

Будь скромен и прост, как Геринг,[79]

Будь верным, как Гесс,[80]

Будь молчалив, как Геббельс,[81]

Будь трезвым, как Лей,[82]

И будь прекрасен, как Шольц‑Клинк![83]

Уже довольно поздно. Я все еще сижу на койке с дневником на коленях и пишу. Однако до меня доносится голос дневального: «Выключить свет! Отбой!»

 

Декабря 1943 г.

 

Сначала снова «от вчера», как такие записи назывались дома. Сначала пробежка на свежем воздухе, как обычно, потом школьный урок с May. Он снова ставит нам отметки за выполненные задания. Но это и делает его занятия такими интересными! За послеобеденным отдыхом следуют тренировки по обращению с зениткой до пяти часов, потом прием пищи и самоподготовка.

Вечером еще раздача почты, и я получил, после долгого перерыва, письмо от фрау Линк, моей старой хозяйки квартиры, у которой я снимал комнату с пансионом.

А сегодня, в воскресенье, мы с друзьями устроились поуютнее. Тегге, Герд и Пети Диттбернер только что вернулись из отпуска. Мы посмеялись тому, что Георг Тегге по забывчивости потерял свой противогаз. Они, захлебываясь от впечатлений, рассказывали о своей побывке, во время которой зашли и в нашу старую школу. Аманулла (Биттнер) и Мими (Рекс Циллман) дружески приняли их и расспрашивали обо всех нас. Беренц и Гизен изменились к худшему, сказали они, лишь Хубус фон Бонин остался прежним. Он лишь очень вытянулся вверх и теперь подобен оглобле. Они все рассказывали и рассказывали.

Исси Штеффен сегодня утром вернулся из своего Регенвальде,[84] он мог бы и не возвращаться так рано. Завтра мы все должны прибыть в Свинемюнде на медицинское освидетельствование. Пети должен появиться только на выдачу обмундирования, поскольку он вскоре будет отпущен, так как 1926 года рождения.

Кто знает, когда призовут на военную службу нас, 1927 года рождения? Конечно, одними из первых, ведь мы добровольно записались на воинскую службу в реактивную артиллерию. Что ж, тогда ПРИВЕТ!

 

Приттер, 21 декабря 1943 г.

 

И снова миновали два заполненных событиями дня. Как говорится, вчера мы пустились в гонку за освидетельствованием в Свинемюнде. Прежде всего нас осматривал некий фельдфебель, в результате мои данные: рост 185 сантиметров, вес 58 килограммов. Мое зрение удивительным образом улучшилось.

Основное же обследование проводил доктор Либе. Он сказал, что я пока не гожусь в качестве добровольца. Мой организм еще полностью не развился. Я не болен, но он, как это ему ни жаль, должен отстрочить мой призыв на воинскую службу. Пока что на четверть года. Если, разумеется, другие врачи не найдут у меня какого‑либо основания для более длительной отсрочки. Лишь при отсрочке длительностью до полугода ставилось заключение: «Задержка развития».

Собственно, все это не относилось ко мне. Мне предстояло через полгода снова пройти медицинское обследование и, несколько приотстав от других, влиться в ряды вермахта. Возможно, тогда мне снова будет предоставлена отсрочка для окончания восьмого класса и экзаменов ha аттестат зрелости. Это было бы просто отлично. Но до того времени многое может измениться. Так что следует пока что подождать развития событий.

После освидетельствования мы еще побродили по Свинемюнде и отправились назад, так чтобы, вернувшись, нам уже не пришлось бы нести никаких нарядов. Точно к окончанию всех дел мы уже были на батарее.

Сегодня после урока латыни нас снова потребовали к фельдфебелю. Оказалось, что нам всем снова надо было отправляться в Свинемюнде, потому что в окружном отделе вермахта у нас забыли взять подписи. Поэтому нам снова пришлось тащиться на поезд, затем переправляться на пароме и еще на автобусе. Но все равно мы были рады, поскольку даже ехать куда‑то куда лучше, чем нести службу на батарее.

Теперь я собираюсь на побывку на Рождество. Мне удалось получить самый благоприятный период для такого отпуска, как раз накануне Рождества, поскольку есть вероятность того, что Герберт тоже приедет в отпуск. Всякий, кто ждет солдата с фронта, надеется, что ему повезет.

Часть нашего пищевого довольствия мы получили сухим пайком, чтобы принести с собой домой, каждому даже полагается бутылка красного вина… Я с охотой экономлю на еде, чтобы побольше, благодарение Богу, принести домой.

Со вчерашнего дня вечерняя поверка стала производиться несколько строже. Перед началом обхода унтер‑офицеров мы должны стоять около наших шкафов и открыть их дверцы для проверки. Но мы мужественно это переносим, поскольку не так уж страшен черт, как его малюют. Сказать по правде, все это лишь наполовину мерзко. Меня это уже почти и не касается. Завтра я еще отбуду наряд, а потом уже и «привет, ребята!!!».

Получил письмо от мамы. Ее несколько обеспокоило мое письмо, в котором я сообщал о нашем первом бое. И надо же мне было так кичливо писать о нашем «боевом крещении»! На это она ответила мне: «Все же это не так уж страшно, как на настоящем фронте!»

Лишь теперь до меня дошло, насколько глупо было с моей стороны так расписывать все это в письме домой. Кроме того, строго‑настрого запрещено сообщать в письмах гражданским лицам какие бы то ни было подробности военного или технического характера.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: