И если надо – то и дольше

 

В этот раз день рождения дедушки был скучнее, чем когда‑нибудь раньше. Ножи и вилки сонно постукивали по тарелкам, и, похоже, ни у кого, кроме дедушки, не было аппетита, и никто не начинал разговора. Правда, дядя Март, который вместе с тётей Идой приехал из города поздним автобусом, вошёл в комнату с весёлым видом и запел поздравительную песню, но когда тёти сообщили ему нашу новость, он тоже умолк и, сидя за столом, только иногда покачивал головой и бормотал себе под нос: «Ну и дела! Чёрт знает что!»

– Поднимем бокал за здоровье новорожденного! – сказал тата, выпил до дна рюмку водки и, не долго думая, снова её наполнил.

– Послушай, послушай! – подала голос тётя Анне. – Раньше ты, брат, был абсолютным трезвенником! Помнишь, когда мне исполнилось двадцать пять, ты даже не выпил за моё здоровье. А ведь был хороший ликёр – ещё эстонского времени. А теперь опрокинул подряд две рюмки «Московской особой»!

– Времена такие… Московские, особые, – горько усмехнулся папа.

– Заешь мяском, тогда не опьянеешь, – посоветовал дядя Отть, сидевший рядом с тётей Лийли и не произнесший до этого ни слова.

– Водка – напиток сильных мужчин, – провозгласил дядя Март.

– Ты, Магт, больше не пей, – распорядилась тётя Ида, не выговаривавшая «р», и поставила пустую рюмку дяди Марта на стол вверх ножкой. – А то нас в автобус не пустят.

Дядя Март взял рюмку, перевернул её обратно и протянул папе, чтобы он её наполнил.

– Мужчина знает, что делает!

Дедушка положил на пустую тарелку вилку и нож крест‑накрест и со счастливым видом объявил:

– Спасибо тому, кто дал желудок, а уж поесть всегда что‑ни‑будь найдётся.

– Папа, ну какой ты всё‑таки! – сказала тётя Лийли с укором.

– У других большое горе, а ты со своими присказками!

– Не знаю, откуда возьмётся для тебя свиное жаркое, если мы с Лийли не привезём мясо с базара из города, – огрызнулась тётя Анне. – Попробуй прожить на пенсию! Сейчас столько полуголодных стариков. Старушки приходят к нам в парикмахерскую, предлагают серебряные ложки и хрусталь, чтобы купить кусок хлеба! Ты и понятия не имеешь, сколько стоит сейчас мясо на рынке!

– Если не будет мяса, будем есть рыбу, – сказал дедушка. – Нет рыбы – будем есть картошку. Но вот если бы у тебя желудка не было, нечего было бы и говорить ни о свинине, ни о куриных яйцах. Так что первым делом – спасибо Отцу небесному за то, что дал желудок!

Дедушка встал и, откашлявшись, прочистил голос:

– Видите ли, молодёжь, я жизнь повидал и могу вам сказать, что если грустить – добра не нажить. Разве Эстонская Республика появилась бы, если бы наши мужчины после Первой мировой войны только сидели бы понурившись и плакали, что ландесвер наступает и красные русские хотят наложить на нас свою лапу? Ведь и тогда людям нелегко было, но слезами Освободительную войну не выиграли бы! Помните, наверное, какое бедное время было в республике вначале – маме нечем было вас кормить, кроме как картошкой с соусом, когда возвращались из школы, а чтобы сделать соус, она кофемолкой перемалывала в муку макароны.

– Такого вкусного соуса, какой мама делала, я в жизни больше не пробовал, – похвалил соус дядя Март.

– А я помню, папа, как ты мамину беличью меховую ротонду[6] продал, – усмехнулась тётя Анне. – Такая красивая была… до самого пола…

– Да, повидали мы и бедные времена, и богатые, но воров, убийц и коммунистов в нашем роду не было, и по‑настоящему мы никогда не голодали. Неужели вы думаете, что Сталин расстроится, если эстонский народ вымрет от горя? Дудки! Это только вода на коммунистическую мельницу! Надо есть, пить и радоваться, что душа в теле. Сейчас ещё не время выступать против русских, но когда это время наступит, надо быть сильными! Потому что американский дядюшка Сэм так этого не оставит.

В уголке глаза у дедушки появилась маленькая слезинка. Он стёр её рукой и поднял рюмку.

– В старину эстонцы говорили: «Пусть мужчина ест – будет сильным, пусть выпьет – будет смелым!» Выпьем за здоровье тех, кого сейчас нет с нами! Им будет легче оттого, что мы тут будем смелыми и сильными!

– Браво, папа! – воскликнула тётя Лийли и захлопала. – Я и не знала, что ты такой оратор!

– По‑по‑по стопочке, по маленькой мы можем пропустить… – запел дедушка высоким голосом, и остальные, вдруг обрадовавшись, подхватили:

 

И по второй, и по второй,

Уж так тому и быть…

 

Я этой песни раньше не слыхала и теперь старалась запомнить её слова. Интересно, сочла бы мама эту песню подходящей для хорошего ребёнка или песней хулиганской? Некоторые песни, которым я научилась от папы, мама считала совсем не подходящими для детей.

– С песней забываются заботы! – подала я голос, когда взрослые опять взялись за вилки и ножи. Мама иногда говорила так, когда начинала учить меня новой песне.

Все засмеялись, только тётя Ида посмотрела на меня исподлобья – она не любила пения.

– Видишь, папа, у тебя растёт наследница мантии! – сказал дядя Отть, посмеиваясь. – Маленький оратор!

– Что значит мантия? – спросила я шёпотом у таты.

– Такая накидка, вместо пальто, – быстро объяснил он.

– Не хочу я дедушкино пальто, оно большое и некрасивое!

Тата поперхнулся от смеха и затем успокоил меня:

– Да речь и не о пальто, оно дедушке и самому нужно. «Наследница мантии» говорят в переносном смысле, если дети наследуют какие‑нибудь качества своих предков.

– Ага! – Я не стала больше приставать к папе, хотя его последнее объяснение встревожило меня ещё больше, чем возможность получить дедушкино старое длинное пальто. Ну разве не ужасно, если в одно прекрасное утро на меня из зеркала глянет большеносое, как у дедушки, лицо! И разве завяжешь ленты на волосах, если волосы будут как у дедушки – только на затылке и за ушами?

– Знаешь, – шепнула я тате, – пусть я буду лучше Эмиль Затопек, ладно? Я могу и бегать, если иначе нельзя, только чтобы не было этого жуткого пальто и большого носа!

Тата рассеянно улыбнулся и встал.

– Дорогие присутствующие! – начал он торжественно. – Мы собрались здесь не только, чтобы есть и пить…

– А чтобы и поиграть в индейцев! – перебив его, крикнула я.

Тата засмеялся. А дядя Март сказал серьёзно:

– Маленьким детям сейчас выступать не время! Знаешь, когда могут говорить маленькие дети? Когда курица писает!

– Хм… – Я задумалась и сказала: – А мама меня учила, что говорить за столом во время еды о письках и какашках неприлично!

– Получил! – Тётя Лийли прерывисто засмеялась. – Этот ребёнок за словом в карман не лезет!

Тётя Анне позабыла свою сердитость и присоединилась к тёте Лийли:

– у неё верхние зубы появились раньше, чем нижние. Из таких всегда вырастают языкатые.

– Главное, чтобы она при эмгебешниках не была слишком газговорчивой, – серьёзно сказала тётя Ида. – А то мы завтга все окажемся за решёткой!

– Давайте лучше запоём песню, – предложил дедушка. – Жалко, что ты, парень, не принёс с собой гитару, петь под гитару – совсем другое дело!

А тата уже вспомнил новую песню:

 

Чернохвосточка, лети

Через земли и моря,

Я прошу тебя, лети,

Мою милую ищи.

 

Эту песню знала и я и подхватила вторым голосом вместе с взрослыми припев:

 

Ридирай‑рай‑рай риди‑рай‑рай‑рай I..

 

Этот «ридирай» ничего не означает, просто это слова песни, но папина родня пела их так воинственно, словно все они хотели отправиться индейцами в военный поход. Потом запели обычными голосами:

 

Если спросит, что со мной,

Скажешь, лишь её я жду

До последнего до часа,

Если надо, то и дольше!

 

И опять началось это очень воинственное ридирайство.

Странно дело – обычно я не выношу слишком громкого голоса: если, например, люди ссорятся, у меня свербит в животе и к горлу подступает плач. Но воинственный крик папиной родни вызвал у меня такое чувство, что всё хорошо и будет ещё лучше – ридирай! – мы едим и пьём! Ридирай, наш род могучий! Риди‑рай‑рай‑рай!..

Только почему‑то меня начал одолевать сон. Я пробралась между стульями и залезла на бабушкину кровать. Совсем не страшно было лежать на кровати с серебряными шариками, когда взрослые пели «риди‑рай!» и просили чернохвосточку лететь через земли и моря…

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: