Одно слово – отсюда, другое – оттуда

 

Слова – вещь очень интересная. Если бы люди должны были лаять друг на друга или рычать, жизнь была бы гораздо скучней. Но, к счастью, умные изобретатели выдумали множество слов. Иное слово услышишь, и само собой понятно, что оно означает. Например, «ябедничать» – звучит нехорошо, как сказал тата, это означает жаловаться на других, а жаловаться некрасиво. «Трипперная лиловка» – это звучит очень красиво, но как можно было понять по смеху других детей, это какое‑то смешное название порошка.

Мама рассказывала, что я впервые засмеялась, когда тата прочитал ей вслух новость из газеты, что Элла Алласильд получила охотничьи права. Элла Алласильд была наверняка порядочным человеком, раз она получила охотничьи права, и что тут смешного, этого я теперь понять не могу. Но такая уж жизнь. Получается, что ребёнок, родившись, не умеет даже смеяться, не говоря ни о чём другом. Кажется, умеет только плакать с самого начала, а ходить, смеяться и говорить надо научиться! Я засмеялась в первый раз тогда, когда даже стоять не могла – сидела на кресле, подпёртая подушкой, и смеялась над Эллой Алласильд, получившей охотничьи права! Мама и тата тоже расхохотались, потому что им было очень приятно, что их ребёнок уже умеет смеяться. Бедняга Элла Алласильд, когда пошла на охоту, даже и понятия не имела, что на другом конце Эстонии, услыхав её имя, засмеялся младенец в ползунках! Но кто знает, может, эта охотница в тот момент стала сильно икать? Икать, как известно, начинают по двум причинам: либо у тебя штанишки мокрые, либо о тебе где‑то что‑то говорят. Закинув ружьё за спину, икающая охотница, наверное, проверила, а может, она в штаны намочила? Конечно, нет, иначе ей не выдали бы охотничьи права! «Ну, значит, кто‑то говорит обо мне», – вероятно, подумала она.

Но мама сказала, что у меня вызвало смех красивое звучание этого имени и фамилии – так много «л», как в строчке песни! Может, так и было. Взрослые пользуются тем, что дети не помнят всякие мелочи из своего младенчества, и им не остаётся ничего другого, как соглашаться с тем, что им упорно приписывают в рассказах об их младенчестве. Элла Алласильд – это мне нравится и теперь, но со временем прибавились и другие красивые слова. Например, «клозет», «роосаманна» и «Энгельс». Первым словом тётя Лийли называла находившуюся в её доме на лестничной площадке уборную, где было здорово дёргать за висевшую на серебристой цепочке ручку, точно такую, как у скакалки, только эта ручка с цепочкой была не для прыгания, а для того, чтобы с шумом спускать воду в толчок. Роосаманной некоторые люди в деревне называли такую сладкую еду, которую мама с татой назвали «манна‑крэм», а Энгельсом звали одного из четырёх дядь на картине в роскошной золотой раме, висевшей на стене в школьном зале. Когда я спросила у таты: «А эти дяди из какой‑нибудь сказки?», он усмехнулся, глянул по сторонам и сказал тихо:

– Да, эти дяди из сказки о коммунизме! Их зовут Ленин, Сталин, Маркс и Энгельс.

Ленин и Сталин тоже звучали хорошо, Маркс – не очень, но Энгельс – вот это было да! Жаль, что мама с папой не догадались назвать меня этим удивительно красивым именем! Этот дядя с лицом, заросшим бородой, был по грудь в золотой раме и смотрел вместе с другими в сторону окна – и он, похоже, не умел гордиться своим именем… Я сказала тате, что когда у меня родится брат, то обязательно назовём его Энгельс, но тата возразил, что у них с мамой имя уже выбрано, и это – Калев, и что есть такие важные строки: «И когда вернётся Калев, принесёт эстонцам счастье…» Но всё‑таки я не теряла надежду, что, может, постепенно удастся уговорить родителей насчёт Энгельса. В конце концов мы можем обзавестись и двумя братьями – как Калевом, так и Энгельсом или дать одному двойное имя Калев Энгельс, как у бабушки – Минна Катарина!

Когда мы с татой окончили урок в пятом классе, то, проходя через зал я посмотрела, на своём ли месте Энгельс и по‑прежнему ли у него лицо, заросшее бородой. Всё так и было. Но поговорить о нём с татой мне не удалось, потому что тётя Людмила схватила тату за рукав и попросила остаться – посмотреть монтаж. Монтаж – тоже красивое слово, но что оно значит, я спросить не успела, потому что тётя Людмила хлопнула в ладоши и крикнула детям, стоявшим в ряд возле фисгармонии:

– Пионеры, пройдём материал ещё разок! – И сказала тате: – Если что‑нибудь не так, то прокомментируйте, товарищ Тунгал!

Тата крикнул выступающим:

– Распрямите спины! У вас что, монтаж кривоспинный?

Я знала по себе, что тата терпеть не может, если кто‑то стоит или сидит ссутулившись.

– Нет, нет, тема монтажа – товарищ Йозеп Лаар! – пояснила тётя Людмила. – Начинаем! Ведущий!

Вперед вышел мальчик в клетчатой лыжной блузе и с красным галстуком и крикнул во всё горло:

– Хилья Сталински! «Баллада о Лааре»! Исполняют пионеры шестого класса!

– Стоп! – закричала директорша. – Не Хилья, а Илья – ударение на последнем слоге. И не Сталински, а Сельвинский! Илья Сельвинский! Ясно?

Мальчик объявил снова, и затем девочки закричали хором – очень громко и деловито:

 

Запомните имя Лaapa,

неведомое пока;

погиб он в атаке ярой

пятнадцатого полка.

 

И тут из класса позади зала послышалось дребезжание мандолин и барабанный бой.

– Эй, не прорвите там барабан! – крикнул тата. – И чтобы все струны мандолин остались целы в этой… атаке ярой!

– Они символизируют шум боя, – объяснила тётя Людмила.

– Товарищ Лаар погиб, закрыв собой амбразуру с пулемётом, как Матросов!

– Понимаю, понимаю, – папа кивнул. – Но струны для инструментов теперь нигде не достанешь, так что пусть символизируют потише!

– Пойдём дальше! – распорядилась тётя Людмила, бросив на тату недовольный взгляд.

– Что знал ты о жизни, товарищ Лаар? – опять все вместе закричали девочки. И мальчики ответили им так же безразлично, но и вполовину не столь стройным хором:

 

Берег я знал морской,

Берег я знал и крики гагар,

Звучащие тоской.

Об этом я в детстве книжки читал

(Я не был в стране отцов),

Но каждый мой нерв гудел, как металл,

Заслышав Родины зов.

 

У всех мальчиков были в руках листки со стихами, но скорость чтения у каждого была своя, так что двое кончили читать, когда другие уже вздыхали с облегчением. Тётя Людмила во время чтения встала и принялась отбивать рукой ритм, но большой пользы от этого не было: глядя на неё, даже лучшие чтецы потеряли из виду строчки на бумаге, и хор произносящих стихи мальчиков сделался более нестройным. Раза два строчки стихов у них совсем перемешались – и тогда директорша взяла в руки толстую книгу и читала оттуда стихи, а ученики повторяли за нею. Стихотворение было длинным и, по‑моему, скучноватым, но сказать тате это я не решалась, ведь обещала молчать как рыба! Каждый раз, когда хор мальчиков давал ответ на вопрос девочек и я надеялась, что уже конец, девочки опять декламировали сначала: «Запомните имя Лaapa, запомните имя Лаара!..» Мальчики в свою очередь опять начинали отвечать. И один раз все вместе запели: «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы, пионеры – дети рабочих!..» И это было немного забавно, потому что часть из них не знала мелодии, а некоторые путались в словах.

Но потом девочки снова начали: «Запомните имя Лаара…», и выступление опять сделалось скучным. Я заметила, что и тату одолевает зевота – а может, это был смех, который он пытался скрыть, загораживая рот рукой? Заметив мой взгляд, он шепнул: «Тссс!», и лицо его опять приняло серьёзное выражение. Мне неохота было слушать, и я размышляла про себя: как бы приспособить под песню это новое занятное название «трипперная лиловка». Песня «Вяндра метсас» не годилась, да и её мотив я уже много раз использовала. Наконец мне вспомнилась песня, которой научила меня мама и под которую танцевали: «Старуха шкипера, старуха шкипера, сегодня в гости к нам приди!». Я тихонечко попробовала промычать это себе под нос. Да, это годилось! Но петь я не стала – папа услыхал мое мычание и взглянул на меня очень сердито, нахмурил брови и погрозил пальцем. Ну что же, я продолжала сидеть между ним и тётей Людмилой и старалась молчать как рыба!

Наконец голоса мальчиков и девочек объединились, и они заорали что было сил:

 

Помните имя Лаара,

его забывать нельзя!

И ваша, товарищи, кара

пускай свершится раз!

 

Прочитав последние слова, все подняли одну руку ко лбу и долго так молча держали.

– Поклон! Где поклон! – закричала тётя Людмила. – Обратно все в строй! Раз, два и…

Выступавшие низко поклонились.

– Вольно! Заучите текст дома наизусть! Можете идти! – разрешила директорша и повернулась к тате. – Ну как? Надо бы побольше пафоса, да? Надо ещё учить и репетировать, верно?

– Кровавая история, – сказал тата, покачав головой.

– Великолепная поэма, – восхитилась тётя Людмила. – Я нашла её в «Настольной книге пионервожатого», – объяснила она и показала нам толстенную книгу.

Ой, какая красивая у неё была обложка! Счастливо смеющиеся пионеры положили дружески руки друг другу на плечи. У них были белые блузы и красные галстуки на шее, у девочки сумочка на ремешочке через плечо, почти такая же красивая, как у кондуктора в автобусе, только без билетов… Я бы могла быть этой девочкой, а мальчики рядом со мной – мои братья Калев и Энгельс… Я не могла оторвать глаз от пионеров на обложке.

– Вы, конечно, лучше знаете, – сказал тата, пожав плечами. – Но мне показалось, что декламаторы не слишком хорошо поняли, о чём они говорят… Может, нашлось бы что‑нибудь полегче, более подходящее детям…

Лицо тёти Людмилы сделалось огненно‑красным, и она закричала:

– Товарищ Тунгал, вы что – не любите наших героев, вам не нравится советская власть? По‑вашему на торжественном собрании Первого мая надо кричать по‑тарзаньи? Вы ведь знаете про этот скандал – наши ученики нарушили ночной покой колхозников, залезли не деревья и кричали, как обезьяны, как капиталистические подонки! Это последнее кино было недопустимым, повторяю – недопустимым! Вы сами в последнее время стали очень небрежным, а мой монтаж для вас слишком кровавый!

– Прошу прощения, – сказал тата. Его голос стал сердитым.

– Признаюсь прямо, такие монтажи – не моя профессия. Пару дней я действительно не провёл последних уроков, потому что требовалось в городе, в прокуратуре, кое‑что выяснить.

– Нам надо поговорить, товарищ Тунгал, – распорядилась директорша. – Отведите ребёнка домой и приходите ко мне в кабинет!

Наконец‑то мы смогли двигаться! Ссоры и неприятности мне не нравятся, от них у меня всегда начинает болеть живот. По лицу таты было видно, что настроение у него совсем испортилось, и поэтому я попыталась хоть немного его развеселить, пританцовывая и подпрыгивая, когда мы шли через зал.

– Трипперная лиловка, трипперная лиловка, приди к нам в гости сегодня! – пела я, подпрыгивая на ходу, а папа крепко держал меня за руку. Тётя Людмила остановилась в двери зала и смотрела на нас, выпучив глаза.

– Ку… Колокольня Курамаа!.. – сказал тата и дёрнул меня за руку в сторону другой двери. – Дома поговорим!

 

Еще о словах и буквах

 

Но у таты не хватило терпения дождаться, пока мы придём домой.

– Ну ты и пустозвонка! – сердито сказал он, выйдя из школы и спускаясь по ступенькам. – Пляраляралеену!

Пустозвонка и пляра‑ляра‑леену были для меня совершенно новыми словами. Выговорить первое было легко, а вот со вторым дело было не так просто: «пряла‑плараа‑пляря…» Но ни одно, ни другое явно не было похвалой, а означали, что я в школе вроде бы много болтала. Но это чистая несправедливость!

– Я всё время молчала как рыба, даже ни разу не пискнула!

– Ах, так? Интересно, а кто это в зале пел похабную песню?

– Разве трипперная лиловка – похабные слова? – сильно удивилась я. – Почему тогда не отругал этого Велло из пятого класса?

– Мало ли что говорят старшие школьники – маленьким девочкам не следует повторять всё за ними! – продолжал сердиться тата.

У меня подступал плач к горлу.

– Значит, я опять была плохим ребёнком?

– Да, была! – отрезал тата. – И распускать нюни – не поможет!

Через некоторое время он сказал немножко помягче:

– Ладно, сделаем так, что эти слова мы больше не употребляем, ясно? А теперь распрями спину и сделай весёлое и доброе лицо!

Я попыталась улыбнуться сквозь слёзы.

Тата протянул мне свой большой клетчатый носовой платок.

– Вытри глаза и нос! Вот так – теперь ты почти похожа на хорошего ребёнка! И не забудь сказать «Тере!» тёте Минни.

Тётя Минни шла от коровника бодрым шагом и догнала нас прежде, чем мы подошли к двери дома. Я бы и так сказала ей «Тере!», но теперь, после напоминания, сказала даже два раза: «Тере! Тере!»

Тётя Минни была женщиной весьма высокой, почти такого роста, как тата. Про неё мама говорила: «Очень работящая и славная сааремааска, всё делает за десятерых!» Тётя Минни была дояркой в колхозном коровнике и время от времени помогала маме стирать белье и гладить его. В её руках всё происходило быстро, и мама благодарила её всякий раз, и совала в карман её пальто немножко денег:

– У тебя работа идёт в десять раз быстрее, чем у меня. Огромное тебе спасибо – теперь мы опять можем какое‑то время жить без забот и хлопот!

На это тётя Минни отвечала, широко улыбаясь:

– Не стоит благодарности. Я ведь привыкла работать по‑мужски!

Но теперь на круглом лице тёти Минни не было и тени улыбки. Она слегка замедлила свой разбег и пошла рядом с нами.

– Велике, я хотела спросить у тебя одну вещь, – сказала она тате, а её голубые глаза из‑под тёмно‑синего платка глядели очень горестно.

– Спрашивай, спрашивай, если чего не знаешь! – сказал тата шутливо. – Ведь таких вопросов не бывает, на которые я не смог бы ответить!

– Да ты не шути, я хотела у тебя поподробнее выяснить насчёт того, как рожают, – продолжала тётя Минни серьёзно. – Правда ли это?

Тата остановился, и я, конечно, вместе с ним.

– Насчет родов? Слушай, Минни, это ты должна знать в несколько раз лучше меня, ты – мать двоих сыновей!

– Лембит и Яан – мальчики хорошие, это я могу тебе сказать! – вдруг вспылила тётя Минни. – Ладно, ну покричали они немного поздно вечером, взобравшись на деревья, выходка, конечно, некрасивая. Но мальчишки ведь! И это кино про Тарзана совсем у них в голове всё перепутало!

– Да, мы тоже слыхали, – не удержалась я. – Совсем по‑тарзаньи кричали, но у папы этот клич получается ещё лучше!

– Ладно, ладно, – быстро сказал папа. – Знаешь, Минни, я должен сходить к директору, побеседовать с глазу на глаз, так что, будь добра, говори побыстрее, в чём дело, или посиди у нас, пока я не вернусь.

– Ну, про директоршу я и говорю. Ну, могла бы она их в угол поставить. Или, если на то пошло, хотя бы и выпороть, но зачем она над ними так издевается! Не дело то, что эта Людмила мальчикам приказала: ни Лембит, ни Яан не могут завтра прийти в школу, если не приведут с собой всех рожателей!

– Что?

– Да, рожателей! Она у мальчишек спросила, мол, рожатели‑то в Руйла, и велела завтра взять всех рожателей с собой, а без них в школу не приходить, иначе выкинут их из школы и отправят в колонию! – озабоченно протараторила тётя Минни.

– Погоди, погоди, тут что‑то не так, – сказал тата. – Какое отношение к Тарзану имеют эти рожатели?

– Ну, я тоже удивилась, а мальчишки всё своё твердят, что их завтра выгонят из школы, если не явятся со всеми рожателями! Лембит, он‑то, конечно, иногда приврёт ну вроде бы в шутку, но Яан ещё маленький и всегда говорит только правду! – пояснила тёти Минни.

– Ну нет, тут должна быть какая‑то заковыка, – сказал тата.

– Да и откуда я могу знать про всех женщин? – продолжала тётя Минни. – Вигисалу Нелли, кажется, на сносях, и Тикенберг Лейда вроде бы ждёт ребёнка, но она такая верующая, что о Тарзане ей и говорить невозможно. Да и как ей туда, в Ярве‑Нымме, сообщить, чтобы пришла завтра в школу с моими мальчиками?

– Абсурдное, совершенно абсурдное дело! Не могу никак понять, почему все беременные женщины деревни Руйла должны быть в ответе за то, что твоим мальчишкам нравится играть в Тарзана, – сказал тата, нахмурив брови. И вдруг он стукнул себя кулаком по лбу и радостно воскликнул: – Ха! Понял! Рожатели! Родители! Родители, вот то слово, которое директорша хотела сказать твоим мальчикам! Эстонский язык Людмилы стал за последнее время гораздо лучше, но когда она раздражается, она путает русский с эстонским. Она имела в виду тебя, Минни!

Тата весело рассмеялся, но тётя Минни оставалась серьёзной.

– Да как же?! У меня уже восемь лет как нет мужа! Я женщина порядочная, вдова, как я могу теперь рожать?

Тата объяснил, продолжая посмеиваться:

– Людмила просто не вспомнила правильное слово. Эго по‑русски – родители, а по‑эстонски – старшие. Она хотела сказать: «Приведите в школу родителей». Она ведь не знает, что твой муж пропал на войне, поэтому и спросила: живут ли в Руйла родители и велела их привести. Она не могла вспомнить, как будет по‑эстонски «родители» и прямо перевела с русского… Ты пойди завтра с мальчиками в школу и не нервничай больше, увидишь, что я прав.

– Ну, спасибочки, – сказала тётя Минни, хотя похоже было, что она тате не очень‑то поверила. – Вот… Если бы ты, Велике, сказал ей про Лембита и Яана несколько хороших слов, оно было бы, наверное, вернее…

Тата продолжал посмеиваться ещё тогда, когда входил в комнату и расстегивал на мне пальто. А у меня на сердце стало гораздо легче: может, он уже и позабыл про эту противную трипперную лиловку.

Тата быстренько развёл огонь в плите и принёс из холодной комнаты большую коричнево‑лиловую тушу – так выглядел теперь тетерев после того, как тата вечером на крыльце очистил его от перьев, потом зажёг газету и опалил его этим огнем. Он положил в большую жаровню на дно шкурку от сала и на неё тетерева, плеснул туда ковшиком немножко воды и накрыл жаровню крышкой.

– Пусть он теперь потихоньку тушится, а ты ни в коем случае к жаровне не прикасайся, ладно? Будь теперь хорошим ребёнком и посмотри картинки в книжках или просто так поиграй, – сказал тата. – Я схожу, поговорю с тётей Людмилой, а потом устроим с тобой королевский холостяцкий обед!

– Мы разве холостяки? – засмеялась я.

– Решение этого вопрос будет твоим домашним заданием! – сказал тата и ушёл.

Домашние задания, как я знала, задают только школьникам. Тата на уроках физкультуры и рисования домашних заданий не задавал, во всяком случае по вечерам стопок тетрадей я у него не видела, а вот мама приносила в большой сумке стопки школьных тетрадей, в которых были домашние задания учеников. Вот было бы здорово стать школьницей, которой по‑настоящему задают домашние задания! А ещё лучше быть учительницей, которая дает задания на дом.

Вместо того чтобы смотреть картинки в книжках, я решила поиграть с Сиркой и Кати в школу. У меня уже имелся букварь, и буквы я тоже знала, только читать не умела – для чтения у меня были «Маленькая Майе» и «Праздник животных», потому что их содержание я знала наизусть с начала до конца. Посмотришь разок на страницу, где нарисован удалой пингвин с бутылкой шампанского в руке, и сразу вспоминаешь, что там написано: «Шипучее вино! – воскликнул пингвин. – Никакого вина! – сердилась божья коровка». В букваре под картинками были только просто буквы, из которых никакой истории или стиха не составишь. Попробуй запомнить какие‑то отдельные буквы!

Но ведь Сирка и Кати не знали, что читать я ещё не умею, так что им я вполне годилась в учительницы! Обе были согласны играть в школу: Сирке очень нравилось сидеть на диване, а Кати была вообще хорошим и примерным ребёнком. Голова из целлулоида была гораздо более смирной, чем волосатая собачья морда!

– Начинаем урок, – сказала я громко чётким учительским голосом и раскрыла букварь. – Кто знает, какая это книга?

Кати подняла руку и сказала:

– Букварь.

– Полный ответ, Кати!

– Эта книга – букварь, – ответила Кати деловито, точно как мамины ученицы.

Сирка только позёвывала.

– Скажи, что это за буква? Сирка, я тебя не слышу! Как ты думаешь, может быть, это «А»?

Сирка вильнула хвостом.

– Молодец, Сирка. Да, это «А». Как видите, на картинке «А» – это буква автомобиля, аквариума и апельсина. Вот тут, ученики, другая буква – «X». Это буква хлеба, хвоста и хвороста. Но на страничке «X» есть ещё и другая буква. Кто может сказать, что это за буква?

Кати поняла руку и громко крикнула:

– Учительница, это «А»! Здесь «А» стоит перед «X». АХ!

– Ах! – воскликнула я вместе с куклой. – АХ! Здесь написано «АХ». Ух ты! Действительно, АХ!

Я полистала букварь и нашла, что «У» и «X» рядом – это «УХ!». А если после «у» и «X» кружочек «О», то это – «УХО».

Бот это было открытие! На странице с буквой «Л» я, называя буквы по порядку, нашли имена девочек: Аале, Лууле, Айли, Лейли… На картинке эти девочки держали перед собой книжки‑песенники и пели: «Ла‑ла‑ла!», «Ла‑ли‑ли!» Конечно, эти «ла» и «ли» ничего не значили, но девочки были такие маленькие, что не умели петь «В Вяндраском лесу»!

Я забыла про своих учеников и стала перелистывать букварь. И оказалось, что в нем много приказывали: «Леэло, пой!», «Спи, Олли», «Инга, спи. Спи!»

Поскольку эти Олли и Инги были хорошими и примерными детьми, из урока ничего не вышло: они оставались послушными, а Олли и Инга только спали.

Чем больше я перелистывала книгу, тем больше узнавала. Оказалось, что у Велло есть брат Вийлу. А у одной девочки по имени Эпу была очень жадная мама. Когда Эпу просила: «Мама, дай супа!», мать вместо этого отвечала: «Спи, спи, Эпу». Велела спать, а поесть супа не давала!

Подписи под картинками становились всё длиннее, но я умела всё больше и больше. Когда я, наконец, узнала, что дед Миши, Саши и Маши обещал купить Мише очки, а вместо этого купил азбуку, я сначала посочувствовала Мише, что его обманули, но тут мои руки и ноги вдруг похолодели от испуга, а в голове возникала ошеломляющая мысль: кажется, я могу читать! Ведь то, что я делала, это чтение! Вот это да!

– Мама‑папа! Мама‑папа! Я умею читать! – закричала я так громко, что Сирка с перепугу соскочила с дивана.

Ну разве не грустно: я умела читать – как школьник, как взрослые люди, но не было ни мамы, ни папы, не было никого, кому можно сообщить эту удивительную новость! Прошла целая вечность, пока папа вернулся домой… Он и понятия не имел, что я за это время научилась читать и что нашла в букваре историю как раз о нём. Правда, у того Феликса, который на картинке держал телефонную трубку возле уха, было на голове гораздо больше волос, чем у таты, но ведь на картинке он и моложе, может быть, там нарисован тата, когда он был школьником?

Когда входная дверь хлопнула, я принялась читать громким голосом, уже не знаю в какой раз:

– Телефон звонит. «Алло, Феликс дома? Говорит Федя». Вирве: «Да, он дома. Феликс, Феликс, Федя звонит!» Слышишь, тата? Федя звонит!

– Скажи Феде, пусть идёт коту под хвост! – сказал тата устало.

Это не был образцовый ответ!

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: