Королевский холостяцкий обед требует времени

 

Конечно, тата обрадовался, когда увидел, что я научилась читать и что на самом деле никакой Федя нам не звонит. Интересно, как бы это ему удалось, у нас и телефона‑то нет.

Тата выглядел и впрямь сильно усталым, но всё‑таки сделал весёлое и доброе лицо и легко поднял меня над собой.

– Уррра‑а! Да здравствует всеобщая грамотность!

Он звонил из школьной канцелярии в город каким‑то важным людям и услыхал от них, что через денёк‑другой может приехать на встречу с мамой.

– Наша мама будет очень довольна, что дочка стала человеком, умеющим читать, – предположил тата. – Она ведь проделала для этого большую предварительную работу – научила тебя всем буквам.

– А я? Разве ты меня не возьмёшь с собой, когда поедешь к маме?

– В то место, к сожалению, маленьких детей не пускают, – ответил тата на мой вопрос. – Но, может, это и к лучшему… Мама обязательно скоро вернётся, тогда прочитаешь ей эту историю про Федю. А теперь посмотрим, что стало с тетеревом, и если жаркое готово, начнём королевский обед.

Но, увы, огонь в плите давно погас, и тата объявил, что тетерев твёрдый, как камень.

– Вроде бы стал еще твёрже, – сокрушался он, снова разжигая огонь в плите.

Мы поели немного хлеба с маргарином, и пока тетерев тушился в жаровне, я сделала тате массаж. Тата, когда занимался спортом, научился массажу и попытался научить этому и меня. Но у моих проворных рук был один маленький недостаток – они его только щекотали. Но когда я, стоя на коленях у него на спине, как бы шагала взад‑вперед, это было, как он считал, уже что‑то вроде настоящего массажа. А чтобы при этом не было скучно, мы играли в собаку‑пастуха. Прежде всего произносили такой стих:

 

Пёс гонит стадо в кучу, в кучу,

кимпа‑кумпа, тимпа‑тампа.

Морда ничком, а хвост торчком…

 

Я была этим псом, который, опустив голову, медленно топтал коленями плечи таты. А когда это длилось достаточно долго, тогда рабочий день собаки‑пастуха кончался, и начиналась дорога домой:

 

Идет от стада пёс,

тампа‑тампа тирр‑ди,

винта‑вянта вирр‑дии!

 

Собака‑пастух живо бегала взад‑вперёд и старалась при этом буйном беге не свалиться с дивана.

Этой игре научила нас мама – она, когда была маленькой, массировала своему папе спину под аккомпанемент этого стиха. Только это не называли тогда массажем, а разглаживанием вен или разминанием. Мама была в своей семье четырнадцатым, самым младшим и самым маленьким ребёнком – маленькой и очень шустрой, словно бусинка. И она была слишком хрупкой для хуторских работ, поэтому бабушка Мари всё время упрашивала дедушку Ханнеса: пусть ребёнок пойдёт в школу, пусть выучится на школьную учительницу и прокормит себя умственной работой. В конце концов дедушка‑хуторянин согласился, дал маме котомку с хлебом и кадочку с маслом, мол, ладно, пусть выучится на учительницу. И может быть, была польза от того, что мама с малых лет ему разглаживала вены и пела: «Пёс гонит стадо, кимпа‑кумпа…»

Я топталась много раз по папиной спине взад‑вперёд, под конец он уже не произносил вместе со мной стих, а начинал тихонько сопеть. Но долго я этот собачий массаж делать не смогла, потому что в дверь постучали и в комнату вошла тётя Минни. И вид у неё был ещё более растерянный, чем раньше.

– Велике, скорее помоги! – крикнула она.

Папа приподнялся и сел. Лицо у него было заспанное. Удивительно, как это человек может днем добровольно спать – даже когда у него топчутся на спине!

– Что случилось? Кто‑то из Тарзанов свалился с пальмы, что ли? – сказал он немного сердитым голосом.

– С Тарзанами ничего не случилось – в коровнике случилось несчастье! Там пол в коровьей моче, Сальме Аавик поскользнулась, упала и, похоже, сломала руку. Говорит, даже пошевелить рукой не может, так больно, – чуть не плакала тётя Минни.

– «Скорую помощь» вызвали? – спросил тата, встав на ноги.

– Да. Я как раз из школы, Людмила звонила в «скорую», но там сказали, что сейчас нет ни одной машины, к вечеру могут прислать, не раньше. Но ты это дело знаешь, пойдём, осмотришь её.

– Да ладно, пойдём, – сказал тата, подкинул в плиту пару поленьев и приподнял крышку жаровни. Оттуда шёл уже весьма хороший запах. Тата набрал ковшиком воды в ведре и плеснул в жаровню.

– Видишь, занят тут женским делом. Ну, может, птица за это время не подгорит.

Тётя Минни посмотрела на возящегося у плиты тату и сказала, извиняясь:

– Не сердись, Велике! Я понимаю, тебе и так нелегко – жена в тюрьме и маленькая девочка дома, но, скажи, где мне искать помощи? К руке Сальме и дотронуться нельзя, сразу начинает вопить, словно её режут! А о том, чтобы доить, и речи быть не может. Но эту работу мы выполним за неё все вместе. А она даже и пальто надеть не может, чтобы пойти домой к ребёнку…

Тата накинул пальто и велел мне:

– Смотри, не вздумай сама подкладывать дрова в плиту, ладно! Лучше пусть тетерев будет жестковат, чем дом сгорит!

– Не вздумаю, – успокоила я тату и добавила, глядя уголком глаза на тётю Минни: – Я лучше книжку почитаю.

Увы, тётя Минни даже и не услышала.

– У меня там ещё много нечитанного, – сказала я громко.

Ни тётя Минни, ни тата не обратили на мои слова никакого внимания. Не оставалось ничего другого, как подойти к тате и прямо напомнить ему:

– Я сегодня научилась читать.

И, наконец‑то, получила долгожданную похвалу:

– Гляди‑ка, какая молодец! Из тебя выйдет рохвессор!

Похвалить‑то она похвалила, но нет, чтобы позвать будущего профессора пойти с ними… Оставшись в одиночестве сидеть дома, я от нечего делать раскрыла наобум букварь. Передо мной была страница, на которой дети в красных галстуках смеялись и махали флажками и цветами. Под картинкой была подпись «Большой праздник», а под нею ещё и стих:

 

Много радости Октябрь

Нашим детям подарил.

Ленин путь нам проторил,

Сталин счастье детям дал.

 

Кто такой этот Октябрь, я не знала, но имя показалось мне знакомым – с этим Октябрем хорошо бы подружиться: а вдруг он и тате подарит радость?

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: