НА ВЕЛОСИПЕДЕ ЧЕРЕЗ БРИТАНИЮ

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 52Следующая ⇒

Хотя я и знал о переживаниях отца в связи с Рокфеллеровским центром, будучи подростком, жил другими интересами и заботами. Подарком, сделанным мне в связи с окончанием в июне 1932 года школы, было путешествие на велосипеде по Британским островам. Я отправился туда вместе со школьным другом Уинстоном Гартом и Освальдом Гоклером, французским студентом-теологом и моим гувернером. Эта поездка была навеяна историями, которые мне рассказывал отец об аналогичной поездке, предпринятой им по Англии, когда он был примерно в том же возрасте, что и я.

Мы отплыли в туристском классе на лайнере компании «Кунард» в Саут-гемптон, после чего на поезде приехали в Лондон. Как только мы прибыли в наш отель, зазвонил телефон, и обладательница весьма английского голоса объявила, что является маркизой Кру, она и ее муж маркиз только что вернулись из Нью-Йорка, где принимали участие вместе с моими родителями в открытии здания «Бритиш эмпайр билдинг» в Рокфеллеровском центре. Мои родители рассказали им о нашем планировавшемся путешествии на велосипедах, и маркиза звонила, чтобы проинформировать меня о том, что сегодня вечером герцог Йоркский, который позже стал королем Георгом VI, устраивает обед с танцами во дворце Сент-Джеймс и что я приглашен вместе с ней. Это мероприятие проводилось в честь его брата принца Уэльского, который должен был сесть на трон через несколько лет как король Эдуард VIII, а затем отречься от престола, и других членов королевской семьи. Обед начинался в 8 час. 30 мин., форма одежды - во фраке. Мне надлежало заехать за маркизой в 8 час.

Я был ошеломлен и нервно ответил, что у меня с собой нет вечерних туалетов и я, вероятно, не смогу прийти, на что маркиза ответила с достаточным напором, что речь шла о королевском предложении и отказаться я не могу. Я пробормотал что-то в смысле того, что я посмотрю, что смогу сделать, и повесил трубку, смотря в оцепенении на своего друга Уина, который приглашен не был.

К счастью, моя тетушка Люси была в городе, и я в отчаянии позвонил ей. Она сказала, что речь шла о замечательной возможности, и я должен пойти. Далее она сказала, что следует обратиться к консьержу по поводу аренды вечерних туалетов и распорядиться, чтобы гостиница заказала «Даймлер» с шофером в ливрее, на котором мне надо было заехать за леди Кру. День был загублен, однако я последовал инструкциям и приехал вовремя, чтобы взять маркизу, но когда я появился в Кру-хаусе, ее большом доме в районе Мэйфэар, я узнал, что нужно ехать с ней в ее «Роллс-Ройсе». Мой «Даймлер» может поехать следом.

Дворец Сент-Джеймс представляет собой каменное строение XVI века, находящееся в конце улицы Сент-Джеймс и выходящее на Грин-парк и улицу Пэл-Мэл. В течение веков дворец служил резиденцией для старших членов королевской семьи. По прибытии нас приветствовали гвардейцы Колдстримского полка, вытянувшиеся по стойке смирно в красных куртках и высоких бобровых киверах - впечатляющее начало для вечера.

Мы вошли во дворец и пошли по длинным коридорам с панелями из темного дерева. В то время как мы медленно шли вперед по направлению к гигантской гостиной, где нас должны были вместе представить, со стен на нас смотрели короли и королевы династии Стюартов и Ганноверской династии.

Я был принят с необыкновенной обходительностью герцогом и герцогиней Йоркскими, которые немало постарались, чтобы я чувствовал себя удобно. Однако светский разговор с 17-летним молодым человеком - американцем был для них нелегкой задачей, а беседа была трудной и для меня. Леди Кру представила меня другим «королевским особам», приглашенным на этот вечер, и огромному числу герцогов, виконтов и графинь. Единственной моей соотечественницей была леди Нэнси Астор, жена лорда Уолдорфа Астора, сама являвшаяся виконтессой. Леди Астор, первая женщина, когда-либо избранная в Палату общин, была необыкновенно интеллектуальной, лидером печально известной Кливденской группы, которая позже была обвинена в пронемецких симпатиях^{^[11]}. Она также делала все от нее зависящее, чтобы я чувствовал себя легко, однако после нескольких напряженных пауз леди Кру подхватила меня, чтобы я познакомился с ее братом, лордом Роузберри, отец которого был премьер-министром в 1890-х годах.

Прежде чем я уехал - один, в своем взятом напрокат «Даймлере», - лорд Роузберри пригласил меня и двух моих друзей посетить его в замке на севере Англии. Этот визит дал мне первое представление об условностях жизни английского сельского поместья с его иерархией слуг, возглавляемых напоминающим Дживса^{^[12]} дворецким, который распаковал наши седельные мешки, наполненные грязным бельем, с таким видом, как будто мы были британскими королевскими особами.

Путешествие на велосипеде было замечательным приключением, совершенно не похожим на короткое и неожиданное представление королевской семье. Мы проехали значительную часть Британии, от Корнуэлла на юго-востоке до гористых Хайлэндс в Северной Шотландии, останавливаясь по дороге главным образом в небольших тавернах. Мы чередовали несколько дней езды на велосипеде с поездками на поезде в следующее место, которое мы хотели посетить. В те дни это было просто, поскольку поезда ходили без соблюдения особых формальностей. Надо было купить один билет на пассажирское место, и другой - на велосипед. Когда поезд приходил на станцию, нужно было поставить велосипед в багажный вагон и найти место в пассажирском вагоне. Никаких формальностей не было, никто даже и не думал о том, что велосипед могут украсть.

У нас не было никаких рекомендательных писем, и чтобы находить недорогие гостиницы, мы ориентировались на туристические справочники. В Шотландии мы навестили Дональда Барроу, нашего товарища по школе Линкольна; его отец работал управляющим в замке Скибо - имении Эндрю Карнеги, находящемся около северной оконечности Шотландии. Хозяйка, принимавшая нас, госпожа Карнеги, вдова великого промышленника и филантропа, была подругой моих родителей и бабушки.

Всего мы проехали на велосипедах около шестисот миль и покрыли значительно большее расстояние на поезде. Я многому научился, находясь далеко от Рокфеллеровского центра и от проблем отца, все это наполнило меня чувством любви и симпатии к Соединенному Королевству и подготовило к первому году студенческой жизни в Гарварде.

ГЛАВА 6

ГАРВАРД

Мать оказала сильное влияние на мой выбор колледжа для продолжения образования. Отец умышленно избегал говорить о своих предпочтениях с сыновьями, считая, что этот выбор должен быть сделан только нами, и он не хотел никак влиять на наше решение. Результатом было то, что, к его разочарованию, ни один из нас не выбрал Университет Брауна, который был его «альма-матер». Мать, со своей стороны, хотела, чтобы кто-то из нас пошел учиться в Гарвард. Ее любимый брат Уинтроп Олдрич был человеком Гарварда, и она надеялась, что один из нас последует по его стопам. Мои братья учились в других колледжах, поэтому я был ее последней надеждой. И хотя она не оказывала на меня никакого явного давления, ее спокойное убеждение сильно на меня повлияло.

Хотя я поступил в колледж в 17 лет, это не было результатом моих необычайных достижений в учебе. Я поступил в первый класс в школе Линкольна в возрасте пяти лет, на год раньше, чем большинство других детей, поскольку все мои братья уже учились в школе, и я не хотел оставаться дома один. Сильный упор школы Линкольна на индивидуальную работу позволил мне не отставать, и я окончил школу, когда мне было 16. Что школа Линкольна не дала мне, так это привычки к систематической работе, и, кроме того, школа недостаточно научила меня читать и грамотно писать, хотя дислексия, которой я страдал, конечно, также сыграла в этом свою роль. Это обстоятельство сделало первый год моего обучения в Гарварде довольно-таки трудным, однако я смог в среднем получить отметку «хорошо», прилежно отдавая себя учебе. В академическом плане этот год не представлял для меня серьезных трудностей.

ЗАТРУДНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОМ ПЛАНЕ

Оказалось, что я уязвим именно в социальном плане. Я не только был на год моложе, чем большинство моих однокурсников, но из-за того, что я вырос в защищенной среде, был неопытным и неумелым в общении со своими сверстниками. Мои братья в значительной степени игнорировали меня, поэтому большая часть моей жизни проходила со взрослыми. По существу, я ощущал себя гораздо более комфортно, разговаривая с общественными деятелями или знаменитыми художниками, чем со своими сверстниками.

Я поступил в Гарвард вместе с 1100 другими молодыми людьми, из которых только двое были моими коллегами по школе Линкольна, причем ни один из них не был моим близким другом. Я жил в комнате на четвертом этаже Тайер-холла, старейшего общежития для первокурсников на Гарвард Ярде, и столовался в «Юнионе», находящемся через Плимптон-стрит от библиотеки Вайденер. Во дворе, в аудиториях и во время трапез в «Юнионе» я общался с многими молодыми людьми, окончившими элитные частные школы, такие как Гротон, Сент-Марк и Сент-Пол. Все они казались мне моей противоположностью: красивые, спортивные, уверенные в себе и классно одетые в твидовые пиджаки «Харрис» и серые фланелевые брюки. Я восхищался ими издали. Они представляли собой олицетворение студенческой моды и изощренности, однако у меня было мало что им сказать, да и они не проявляли большого интереса к разговорам со мной. Самые близкие отношения установились у меня с другими обитателями Тайер-холла, включая Уолтера Тэйлора, единственного афроамериканца на моем курсе. Уолтер также казался несколько не в своей стихии и был немного потерянным, так что у нас было много общего. К сожалению, по причинам, о которых я никогда так и не узнал, Уолтер не вернулся в Гарвард после первого года обучения.

Теперь я понимаю, что если бы я учился в частной школе, как многие сыновья богатых родителей, то был бы частью той самой группы, которой тайно завидовал и с которой мне было так трудно общаться. В этом случае моя жизнь в Гарварде была бы сразу же гораздо более приятной и сильно отличалась от той, какой она фактически была. Однако размышляя об этом почти семьдесят лет спустя, я не думаю, что в этом случае моя дальнейшая жизнь оказалась бы столь интересной или конструктивной, какой она была на самом деле. Необходимость справиться со своей неуверенностью в Гарварде на ранних этапах обучения и необходимость борьбы за академические достижения и свое место в социальной иерархии сделали меня более широко мыслящей и терпимой личностью.

СЕМЬЯ ОЛДРИЧ

Хотя на протяжении первого года моей студенческой жизни случалось, что я испытывал чувство одиночества, два обстоятельства заложили основу того, что я стал более полно и счастливо вовлеченным в студенческую жизнь.

Первое обстоятельство заключалось в том, что несколько членов семьи матери жили в районе Бостона. Самая младшая мамина сестра Элси Олдрич Кэмпбелл жила с семьей в Бруклайне всего лишь на расстоянии нескольких миль от Кембриджа. Она приглашала меня обедать и говорила, чтобы я приводил с собой друзей из университета. Она всегда давала нам почувствовать, что нам рады. Много лет спустя Бенджи Франклин, один из моих товарищей по комнате и частый посетитель дома Кэмпбеллов, женился на Елене - дочери тетушки Элси.

Я также часто ездил в Провиденс, в гости к тетушке Люси Олдрич, навещая ее в ее доме по Беневоленс-стрит, 110, где родилась и выросла она сама, а также моя мать и их братья и сестры. Смелая в своих высказываниях и переменчивая в своих чувствах, тетушка Люси была полна жизни, и находиться в ее обществе было очень приятно.

БЕНДЖИ И ДИК

Ключевым моментом на первом курсе была встреча с Джорджем С. Франклином (мл.) (по очевидным причинам его звали Бенджи^{^[13]}⁾ и Ричардом Уотсоном Гилдером.

Бенджи, на два года старше меня, был сыном известного нью-йоркского юриста. Он обладал блестящим умом и был прекрасным студентом, серьезным и сильным конкурентом во всем, чем бы он ни занимался - хорошим игроком в теннис и отличным яхтсменом. Он побеждал в летнем чемпионате на гонках парусных лодок класса «Атлантик» в яхт-клубе в Колд Спринг-Харборе на Лонг-Айленде в течение девяти лет подряд.

Дик Гилдер был более беззаботными, но не менее ярким. Он был внуком основателя «Сенчури мэгэзин», в честь которого ему дали такое же имя. Другой его дед - великий художник Льюис Комфорт Тиффани, основатель фирмы «Тиффани и Со.». Дик был прекрасным спортсменом и играл в университетский сквош за команду Гарварда. Он также был хорош собой, и девушки считали, что он практически неотразим. Дик любил спорить и занимать крайние позиции, обычно противоречащие житейской мудрости, в отношении политических или экономических вопросов.

Будучи выпускниками частных школ, Бенджи и Дик имели в Гарварде многочисленных друзей. Они ввели меня в свой круг, сняв в результате мое ощущение изолированности. Мы жили вместе в Элиот-хаусе^{^[14]} на протяжении трех последних лет обучения в Гарварде, поблизости от нескольких других друзей. К последнему году обучения наши два блока комнат, состоявшие из четырех спален и двух гостиных, стали называть «аквариумом с золотыми рыбками». Я не уверен в точности, что под этим подразумевалось, однако, возможно, это было следствием того, что все мы происходили из известных семей и пользовались в определенной степени признанием в университетской среде.

С нами также жил Оливер Страус из семьи P. X. Мэйси, пока он не ушел из колледжа на предпоследнем курсе. Его место занял Уолтер Розен (мл.). Уолтер был сыном главы известного нью-йоркского частного банка «Ладенберг, Талманн». Его мать играла на музыкальном инструменте под названием «терменвокс» - черном ящике с электрически заряженным полем. Играть надо было, проводя рукой через ящик таинственными гладкими движениями; это меняло электрическое поле и извлекало некие эфирные звуки - нечто, напоминающее музыку из научно-фантастических кинофильмов. Мы все считали это очень забавным, хотя в течение какого-то времени у нее был круг серьезных музыкальных почитателей.

На последнем курсе мы присоединили и третий блок, в котором жили два других друга - Эрнст Тевес, сын немецкого промышленника, и Поль Гейер, семья которого основала «Миллинг машин компани» в Цинцинатти. Я попытался играть в футбол еще на первом курсе, однако немедленно возненавидел его, поскольку у меня не было ни опыта, ни таланта в отношении командных видов спорта. Потом перешел на сквош в зимние месяцы и на игру в гольф осенью и весной. Короткий период провел в качестве помощника бизнес-менеджера гарвардской газеты «Дэйли кримсон», однако в остальном оставался не связанным с большинством форм организованной деятельности университета. Моя социальная жизнь вращалась среди бальных вечеринок в Бостоне и посещений домов моих родственников и сокурсников, которые жили поблизости. На предпоследнем курсе мне предложили вступить в общество «Сигнет» - обеденный клуб, в котором было очень интересно, поскольку регулярно со студентами обедали многие интересные профессора и преподаватели; к ним относился профессор права Гарвардского университета Феликс Франкфуртер, вскоре после этого назначенный в Верховный Суд.

ТРУДНАЯ УЧЕБА

Отец ожидал от меня, что я, как и все его сыновья, прослушаю курсы, которые будут трудными и значимыми и которые позже в жизни окажутся полезными. Отец прекрасно учился в Университете Брауна и был выбран в студенческое общество «Фи Бета Каппа»^{^[15]}; хотя он никогда не говорил об этом, я уверен, что он надеялся, что каждый из его сыновей будет учиться, по крайней мере, не хуже, чем он. Как оказалось, лучше всего учился Нельсон, несмотря на его дислексию, которая была значительно более тяжелой, чем моя. В Дартмутском колледже он был выбран в общество «Фи Бета Каппа».

От всех первокурсников требовалось, чтобы они записались, по крайней мере, на два годичных вводных курса. Наиболее памятным из этих курсов был «История 1, Современная европейская история», который читал экстравагантный магистр Элиот-хаус, профессор Роджер Мерриман. Его курс был необыкновенно популярным и интересным. В нем рассматривалось политическое и экономическое развитие Европы начиная со Средних веков и до начала Первой мировой войны. Мерриман был прекрасным лектором, и история оживала в его изложении.

Мой давний интерес к жукам и другим насекомым позволил мне записаться на аспирантский курс энтомологии на протяжении второго семестра первого года обучения. Этот курс вел профессор Уильям Мартон Уилер, крупный специалист по общественной жизни муравьев. Я получил у него оценку «отлично с минусом» - единственную оценку «отлично» на протяжении всех четырех лет обучения.

Интерес к энтомологии привел меня к еще одному виду дополнительных занятий на протяжении первого года обучения в Гарварде. Через «Филипс-Брукс-хаус», организацию, которая спонсировалась Гарвардом для поощрения работы студентов в качестве волонтеров, я вел один раз в неделю группу по природоведению для молодых подростков в Линкольн-хаусе на юге Бостона. Каждой весной я вывозил ребят на природу как для ловли насекомых, так и для знакомства с деревьями и дикорастущими цветами. Один из мальчиков, Фред Солана, сын испанского каменщика, проявил по сравнению с другими гораздо больше интереса и способностей. В результате я попросил его помочь мне в работе с коллекцией жуков, которую привез в Гарвард. На протяжении последующих трех лет я пользовался услугами Фреда для каталогизации и ухода за образцами. Я также оказывал ему скромную денежную поддержку в связи с его расходами в Бостон-колледже. После войны Фред поступил на работу в «Чейз нэшнл бэнк», где сделал блестящую карьеру, однако он никогда не утратил своего интереса к жукам. На протяжении 25 лет он приезжал каждую субботу в Хадсон-Пайнс, с тем чтобы работать над коллекцией. Мои дети любили сидеть с ним в подвале, когда он работал, и очень привязались к нему.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒