Понятие о природном потенциале

Теперь перейду к вопросу о так называемом природном потенциале ландшафта. 

Каждый географический ландшафт обладает определенными внутренними, присущими ему, потенциальными природными возможностями. Они определяются, с одной стороны, географическим наследством, оставшимся часто от очень далеких времен, а с другой — теми возможностями, которые открывает перед ним современная структура географического процесса. Эта структура строго лимитирует природный потенциал ландшафта. 

Человек, и особенно советский, не может холодно и бесстрастно изучать ландшафт. Мы изучаем ландшафты для того, чтобы иметь возможность, на основе своих знаний, активно вмешиваться в естественный ход его развития, переделывать ландшафты по-своему, заставлять все их потенциальные, возможности служить человеку социалистической родины. Вот почему определение природного потенциала каждого ландшафта — важнейшая задача каждого советского географа. При таком подходе к ландшафту география будет способствовать успешному разрешению практических задач, стоящих перед нашим народным хозяйством, и тем самым будет активно участвовать в великом социалистическом строительстве. 

Конечно, следует разделять две совершенно различные стороны вопроса, а именно «природный потенциал» и, так сказать, «культурно-технический потенциал». Природный потенциал—это те внутренние возможности, которые уготованы в ландшафте самой природой и которые мы, географы, обязаны верно определить и оценить. Культурно-технический потенциал непрерывно и быстро возрастает, благодаря чему возможности использования человеком природного ландшафта также возрастают. То, что еще вчера было невозможным или бесполезным, — сегодня оказывается вполне возможным, ценным и необходимым. Так, интродукция в сельском хозяйстве есть использование природного потенциала, а селекция — культурно-технического. Благодаря последней необычайно раздвигаются границы возможного земледелия, возможности внедрения таких сельскохозяйственных культур в ландшафты, которые прежде здесь были невозможны. 

Положение о константности типа структуры физико-географического процесса и устойчивости типа географического ландшафта, справедливое для огромных пространств географических зон, в сильной степени облегчает определение природного потенциала ландшафтов. Но оно дает указания для решения этой проблемы лишь в общих чертах. В пределах каждой географической зоны находится много модификаций общего зонального типа, т.е. конкретных географических ландшафтов. Каждому из них свойственна своя индивидуальная структура физико-географического процесса. Поэтому правильно решить проблему природного потенциала для каждого ландшафта можно только тогда, когда ландшафт будет достаточно подробно и всесторонне изучен, т.е. будет выяснен его генезис, современная морфология, присущая ему структура физико-географического процесса и, на основе всего этого, его современная динамика и дальнейший путь развития. 

Каждый географический ландшафт таит в себе целый ряд потенциальных возможностей: геоботанических, почвенных, геоморфологических и т. д., т. е. природный потенциал ландшафта состоит из целого ряда частных потенциалов, которые тесно связаны и оказывают влияние друг на друга. Но поскольку ландшафт вечно живет и изменяется, постольку и природный потенциал, как взаимообусловленная совокупность частных потенциалов, не остается постоянным, а изменяется вместе с самим ландшафтом Вот почему очень важно учитывать динамику ландшафта и правильно определить дальнейший путь его развития. 

Приведу пример. Почвенные условия, а также сочетание тепла и влаги на юге Среднерусской возвышенности чрезвычайно благоприятны для зерновых и пропашных культур. Человек давно это обнаружил и стал широко использовать открывшиеся природные потенциальные возможности этого района. Но распашка степей приводит к усилению эрозии почв и быстрому росту овражной сети. Для того, чтобы предотвратить эти вредные последствия, которые и раньше были потенциально заложены в данных ландшафтах, приходится прибегать, с одной стороны, к целому ряду агротехнических мероприятий, а с другой — использовать для борьбы с вредными явлениями природный (главным образом, геоботанический) потенциал. Геоботанический потенциал выражается в стремлении древесной, кустарниковой и травянистой растительности обосноваться на склонах и вершинах балок и оврагов, чем и приостанавливается дальнейший рост овражно-балочной сети. Человеку выгодно на этих бросовых землях заменить дикую растительность плодовыми или ягодными деревьями и кустарниками, что местами уже осуществлено. 

Как мы видим уже из этого примера, частные потенциалы, с точки зрения человека, далеко не однозначны. Поэтому я их условно разделяю на три группы: 1) положительный, 2) отрицательный и 3) нейтральный. 

Примерами использования человеком положительных потенциалов могут служить: обогащение подмосковной фауны ондатрой, перевезенной из Северной Америки, и уссурийской енотовидной собакой; заселение водоемов в малярийных районах Закавказья и Средней Азии рыбкой гамбузией; интродукция австралийских эвкалиптов на болотах Рионской низменности и австралийской Acacia dealbata на бросовых землях (крутых склонах) южной части нашего Черноморского побережья и т. д. 

Примерами отрицательных потенциалов, которые всегда надо иметь в виду и с проявлением которых ведется упорная борьба, являются: засоление почв в засушливых районах при искусственном орошении; просадка лёссовидных суглинков при искусственном орошении в некоторых районах Предкавказья и Средней Азии; заболачивание водоразделов при вырубке лесов в северной половине Русской равнины; катастрофическое распространение завезенных в Австралию кролика и опунции и т. д. 

Примером проявления нейтрального потенциала может служить быстрое распространение в наших водоемах элодеи, привезенной в Европу из-за океана. 

Из этих примеров ясно, какое большое место в изучении ландшафтов должно быть отведено определению природного потенциала. Многие частные потенциалы человек нащупал уже давно, а в последнее время этим начали заниматься даже целые учреждения (как, например, Бюро интродукции растений), но определением природного потенциала ландшафта в целом не занимался еще никто, и здесь открывается широкое поле для исследовательской деятельности географа. 

Я позволю себе закончить доклад прекрасными словами Энгельса, которые прямо относятся ко всему мною сказанному. Энгельс писал: «И мы в самом деле с каждым днем научаемся правильно понимать ее (природы. Н. С.) законы и постигать как наиболее близкие, так и наиболее отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход... мы станем все более и более способными предвидеть, а благодаря этому и регулировать наиболее отдаленные последствия по крайней мере наших наиболее обычных производительных процессов». («Диалектика природы», 6 изд., стр. 57).

Статья №7.

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ1

В настоящее время в географической науке прочно утвердилось представление о мозаичном строении земной поверхности. Однако признание этой простой истины, разделившей судьбу многих других важных научных представлений, позже делающихся «очевидными истинами», потребовало немало времени. Установление такого взгляда является важнейшим событием в истории нашей науки, ибо он знаменует крутой поворот на пути ее развития. Вместе с утверждением в нашем сознании этого представления заканчиваются длительные и мучительные поиски основного предмета изучения нашей науки — поиски, вызванные начавшимся еще в прошлом столетии бурным процессом зарождения в недрах географии ее дочерних дисциплин, их отпочковыванием и выходом на самостоятельный путь развития. Начавшийся в XIX столетии «распад» географии захватил и часть нынешнего столетия. Временами казалось, что он навсегда лишил географию ее собственного предмета исследования. Многие ученые стали считать, что «география изжила себя» и что географу вне частных дисциплин, по существу, нечего делать. Но вот теперь этот особый предмет исследования географии возник перед взором географов сам собою: это те природные территориальные единства, из которых и образуется сложный мозаичный узор земной поверхности. 

Изучение и описание современного состояния таких природных территориальных единиц, познание их свойств и присущих им естественных ресурсов, особенностей их строения и динамики, их типология и классификация, их картографирование, познание общих закономерностей, которым подчинено их развитие и, что особенно важно с практической точки зрения, проблема их наилучшего хозяйственного использования — вот основные задачи, неотвратимо вставшие перед современной природной (физической) географией. Никто, кроме географов, этими сложными вопросами не занимается, хотя их огромное значение для науки и практики трудно переоценить. 

Познанием природных свойств отдельных участков земной поверхности человек занимался всегда, так как без этих знаний он не мог бы получать от природы то, что ему нужно для существования. Но эти свойства в прошлом познавались «ощупью», горьким опытом, который затем, под названием «народного опыта», передавался последующим поколениям. В наш век науки, и особенно в нашем плановом социалистическом хозяйстве, «горькие опыты» недопустимы, им не должно быть места. И коль скоро народное хозяйство нуждается в такого рода знаниях, необходима и наука, которая специально будет ими заниматься, наука, которая с полной ответственностью может дать точные ответы на различные практические вопросы. 

Особые природные свойства, присущие отдельным участкам земной поверхности, представляют интерес для самых разнообразных отраслей народного хозяйства. Не только тех, которые непосредственно связаны с использованием производительных возможностей земли, как сельское хозяйство, лесоводство, охотничье хозяйство и т.д., но и целого ряда других, — таких, как гидростроительство, градостроительство, промышленное строительство, транспорт и пр. 

Теперь уже не приходится сомневаться в том, что недалеко время, когда планирование всех народнохозяйственных мероприятию будет опираться прежде всего на подробные карты, отображающие пеструю мозаику больших и мелких природных территориальных единиц, а также на подробные характеристики природных свойств каждой изображенной на карте единицы. 

Таким образом, сама жизнь подсказывает природной (физической) географии путь, следуя по которому она превратится в действенную науку, призванную повседневно обслуживать бесконечно разнообразные запросы нашего социалистического народного хозяйства. Другого, более важного, интересного и плодотворного пути у нее нет. Только на этом пути советские географы смогут с наибольшей пользой участвовать в великой всенародной задаче построения коммунистического общества, столь ярко и конкретно начертанной в новой программе Коммунистической партии Советского Союза. 

Мне кажется не лишним попутно отметить, что охарактеризованное выше представление об основном предмете изучения природной географии, а также целях и задачах его изучения возникло и завоевывает признание лишь у нас в Советском Союзе, среди советских географов. В зарубежной, и особенно в буржуазной географии, изучение природных территориальных единиц все еще не привлекает к «себе внимания географов. Там основное внимание по-прежнему уделяется лишь изучению отдельных компонентов, т. е. ведутся преимущественно отраслевые исследования — геоморфологические, гидрологические, климатологические и т. д. В этом отношении чрезвычайно показателен и последний Международный географический конгресс в Стокгольме, где работали лишь отраслевые географические секции и не было ни одного доклада, посвященного проблемам изучения природных территориальных комплексов. 

На земной поверхности имеется огромное число природных территориальных единиц разного масштаба, разного генезиса, разной сложности внутреннего устройства и природных свойств. Кавказ, Русская равнина, Западносибирская низменность, Карпаты и т.д. — представляют наиболее крупные природные территориальные единицы Они состоят из более мелких. Например, на Русской равнине это будут Прикаспийская низменность, Донецкий кряж. Полесская низменность, Тиман и др. В каждой из них опять-таки можно обнаружить еще более мелкие единицы. Самой простой природной территориальной единицей является географическая фация. 

Задача природной географии—изучение единиц любого размера и сложности устройства. Однако в каждом конкретном случае в зависимости от задач исследования, обширности изучаемой территории, отведенного для этой цели времени и числа исследователей изучаться могут либо только крупные природные территориальные единицы, либо одновременно и более мелкие. Практические задачи обычно ограничивают масштаб исследований, и при этом устанавливается та нижняя ступень в длинном ряду единиц, ниже которой исследователь не опускается. 

Вполне естественно, что для удобства изучения разных категорий природных территориальных единиц необходимо уметь их различать, а для этого нужны специальные научные термины. Исходя из этой потребности, советские географы за последние годы предложили ряд новых терминов такого рода. Ближайшей задачей советской географии является отбор наиболее удачных из них и последующая их унификация. 

Какое же место в советской географии занимает ландшафтоведение? В этом вопросе бесспорно лишь одно: поскольку ландшафтоведение занимается изучением природных территориальных единиц, постольку оно входит в состав природной географии и является ее неотъемлемой частью. Однако, к великому сожалению, среди советских географов до сих пор нет единого мнения о том, что следует называть географическим ландшафтом? А раз не решен этот вопрос, — значит, остаются неясными и специальные задачи ландшафтоведения, его отличие от обычной региональной природной географии и те рамки, в которых оно должно существовать в ее недрах. 

Это, конечно, очень печальный факт. Но обойти его молчанием нельзя. Мы не можем, подобно страусу, всегда прятать голову, когда этот факт встает перед нами, делать вид, что все в порядке и что можно продолжать нормальную работу, откладывая его окончательное решение. Хотим мы этого или не хотим, но эти вопросы стихийно возникают на любом, самом малом собрании ландшафтоведов и вокруг них всегда начинаются жаркие и, к сожалению, пока бесплодные споры. Это мешает нашей успешной работе. Вот почему в докладе, освещающем основные проблемы ландшафтоведения, я считаю необходимым начать с рассмотрения именно этой проблемы, давно и вполне законно волнующей географов. Это тем более важно, что от того или иного решения этого вопроса зависит очень многое, в том числе и решение о том главном направлении, в каком должно развиваться советское ландшафтоведение. 

Как известно, среди советских географов имеются два понимания термина «ландшафт». Одни понимают под ним любую природную территориальную единицу, начиная с очень больших («ландшафт Русской равнины», «ландшафт Кавказа», «ландшафт Туранской низменности», «ландшафт лесостепной зоны» и т. д.) и кончая более мелкими («ландшафт Мещеры», «ландшафт долины Москвы-реки», «ландшафт Клязьминской поймы» и т. д.). Употребляя этот термин применительно к самым разнообразным категориям природных территориальных единиц, эта группа географов стремится к тому, чтобы термин «ландшафт» был принят в качестве общего понятия, такого как «почва», «климат» и т. п. 

Другая большая группа советских географов употребляет термин «ландшафт» в более узком смысле, применительно лишь к одной из категорий природных территориальных единиц среди большого их множества. Оба указанных понимания этого термина в настоящее время широко распространены. Но именно это и создает большие неудобства. Так, приступая к чтению какой-либо научной работы, где, говорится о «ландшафтах», приходится прежде всего выяснить, в каком смысле данный автор употребляет это слово. Если предварительно этого не сделать, то не всегда можно понять, о чем в работе говорится, и что автор стремится доказать. 

И все же, несмотря на очевидную необходимость остановиться на каком-либо одном употреблении этого термина, советские географы никак не могут прийти к соглашению. 

Некоторым товарищам может показаться, что это просто терминологический спор, не затрагивающий самого существа дела, а потому и не заслуживающий того внимания и времени, которые ему уделяются. Поэтому уже не раз высказывалось мнение, что этот опор можно решить простым голосованием. Однако, если внимательно присмотреться к тому, над чем и ради чего спорят обе указанные группы географов, то очень скоро станет понятным, что здесь речь идет не столько о том, как лучше употреблять слово «ландшафт», сколько о том, что следует понимать под ландшафтоведением. Таким образом, из терминологического спора он превратился в спор о самом существе дела, о понимании того, чем занимается ландшафтовед, что входит в его компетенцию и как он должен решать стоящие перед ним задачи. 

Попутно замечу, что вопрос о научных терминах во всех случаях должен решаться вовсе не голосованием, а тщательным обсуждением того, насколько для науки выгодно при данном уровне ее развития применение того или иного термина. С этой точки зрения я и попытаюсь рассмотреть, в каком смысле для советской географии более выгодно употреблять термин «ландшафт». 

В процессе истории развития географии в ней искони наметились два раздела: общая география и региональная география. Предметом региональной географии всегда было изучение отдельных территорий. Региональная природная география изучает естественно обособившиеся страны, области, края и т.д., т.е. природные территориальные единицы разного масштаба. Для представителей первого толкования спорного термина все эти единицы являются «ландшафтами». Следовательно, стремление добиться признания за термином «ландшафт» понятия общего, в сущности говоря, есть стремление ввести в нашу науку лишний синоним для понятия «природная территориальная единица». Какая в этом необходимость и что хорошего получит советская география, если она примет еще один параллельный термин, —понять очень трудно. 

Но если допустить, что эта группа географов все же сумеет настоять на своем, в результате чего будет узаконено предлагаемое ими понимание термина «ландшафт», то это приведет к следующему. Тотчас же исчезнет необходимость в особом направлении географии, именуемом «ландшафтоведение», ибо последнее будет не чем иным, как давно всем знакомой «региональной физической географией». Таким образом, замену старого названия новым надо рассматривать в лучшем случае как самообман, позволяющий некоторым наивным географам полагать, будто от этого они становятся участниками какого-то нового направления в нашей науке. Менее же наивные люди прекрасно понимают, что от одного переименования ровно ничего не изменится ни в содержании этой старой отрасли географии, ни в ее целях и задачах, ни в методах исследования. Замену одного названия другим они рассматривают лишь как игру в модный термин. Пройдет мода — и замена окажется больше не нужной. 

Хорошим доказательством того, что многие сторонники «широкого понимания» термина «ландшафт» именно так, как я описал, относятся к ландшафтоведению, могут служить их заявки на доклады, поступившие в Оргкомитет нашего совещания. Авторы этих заявок проделали весьма нехитрую операцию — они повсюду заменили слова «район», «область», «провинция» и т. д. модным, по их мнению, словом «ландшафт» и сочли, что этого вполне достаточно, чтобы получить право выступить на трибуне нашего совещания. О новом содержании докладов они очень мало заботились, считая эту сторону дела совсем не существенной. От сторонников «широкого понимания» термина «ландшафт» в Оргкомитет поступил также ряд заявок на доклады по физико-географическому районированию различных территорий нашей страны. В простоте душевной эти авторы тоже считали, что они вполне могут сойти за ландшафтоведов, и некоторые из них были даже обижены тем, что их заявки не были приняты Оргкомитетом. Пришлось таким авторам объяснять глубокую разницу, которая существует между подлинным ландшафтоведением и «ландшафтоведением» в понимании представителей широкого толкования этого термина. 

Мне хочется напомнить присутствующим о том, что организация любого всесоюзного совещания, в том числе, конечно, и ландшафтного совещания, связана с затратой больших материальных средств. Средства на организацию ландшафтных совещаний (а наше нынешнее совещание уже пятое по счету) отпускаются только потому, что мы развиваем новое направление в советской географии, направление, цель которого приблизить географию к практике, вовлечь массы советских географов в активное обслуживание повседневных запросов народного хозяйства. Вполне возможно, что если бы речь шла об обычных работах по региональной физической географии, то эти средства не были бы отпущены. 

Приведенные факты и соображения вскрывают лишь внешнюю сторону проблемы, но есть и другая, внутренняя сторона дела, еще более веская, чем внешняя. Как вы, по-видимому, уже поняли, я являюсь противником широкого и неопределенного употребления термина «ландшафт» в географической науке. Я принадлежу к той обширной группе советских географов, которые вслед за Л.С. Бергом считают необходимым выделить среди множества категорий природных территориальных единиц такую, которую можно было бы принять в качестве основной единицы нашей науки. Он предложил считать такой единицей географический ландшафт и писал, что в этом смысле ландшафт можно уподобить виду в биологии. 

Условность выделения среди многочисленных категорий природных территориальных единиц «основной единицы» — совершенно очевидна. Тем не менее, она необходима. Это — один из общепринятых приемов, применяемых при построении таксономических систем в любой науке. Без этого обойтись невозможно. «Вид» в биологии тоже в значительной степени условен. Ведь кроме вида имеются еще подвиды, расы, экотипы и т. д. До сих пор в биологии еще ведутся споры о понятии «вид» и его содержании, и тем не менее это понятие прочно вошло в научный обиход. Почему это так? Да потому, что оно полезно для науки! Я уже имел случай приводить слова Ф. Энгельса, высказанные им по этому вопросу. Он говорил, что «... без понятия вида вся наука превращается в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы...». Эта глубокая мысль величайшего философа-материалиста была высказана не случайно — она плод тщательного изучения вопроса и долгих размышлений. Для нас она любопытна еще и потому, что была высказана человеком, который отлично понимал условность понятия «вид», человеком, который сам учил, что всякая классификация —лишь необходимая условность, помогающая ученому разобраться в многообразных явлениях природы. 

Конечно, далеко не всякие произвольно выбранные предметы или явления можно положить в основу классификационной системы. Для этого они должны обладать заметными отличительными свойствами. Это законное требование должно быть предъявлено и к основной единице в таксономической системе природных территориальных единиц. Та единица, которую мы называем ландшафтом, обладает такими свойствами. Она состоит из набора многократно и закономерно повторяющихся в ее пределах генетически и физиономически однородных составных частей — морфологических единиц. Само понятие «морфологическая структура ландшафта» было разработано применительно именно к этой единице, а не к другим географическим единицам более высокого ранга. Морфологическая структура ландшафта служит надежным диагностическим признаком для его опознавания среди всех остальных категорий природных территориальных единиц. Никакая другая, более крупная, чем ландшафт, единица такими свойствами не обладает. 

Единство морфологической структуры ландшафта объясняется тем, что ландшафт распространяется лишь на ту площадь, на которой сохраняется однородность геолого-геоморфологической основы — этого самого мощного фактора обособления природных территориальных единиц. Отсюда — повторяемость ее более мелких составных частей. Там, где изменяется эта основа, — всегда изменяется и морфологическая структура ландшафта и, следовательно, начинается другой ландшафт. 

Вот это важное отличительное свойство ландшафта и дает географам право выделить его среди других природных территориальных единиц и принять его в качестве основной единицы в системе таксономических единиц нашей науки. 

Геолого-геоморфологическая основа природных территориальных единиц более высокого ранга этой однородностью не обладает и всегда представляет комплекс или систему различных морфологических структур. 

Таково наше понимание ландшафта. Если исходить из него, то место ландшафтоведения в природной географии будет совершенно ясным: общее ландшафтоведение — это учение об общих свойствах основной единицы региональной природной географии. Оно подобно учению о виде у биологов. Частное ландшафтоведение — наука о конкретных ландшафтах какой-либо территории, их типах и присущих им специфических природных свойствах. 

Таким образом, ландшафтоведение занимается изучением природных свойств и законов, управляющих развитием не любых природных территориальных единиц, а только тех, которые относятся к рангу «ландшафта» и составляющих его частей. Такие единицы невелики по размерам, но их изучение имеет огромное практическое значение потому, что в процессе хозяйственной деятельности человек имеет дело прежде всего с ними, использует их природные свойства и богатства, преобразует и изменяет их так, чтобы они наилучшим образом отвечали его повседневным нуждам и потребностям. И разве не важно знать законы, которым эти единицы подчиняются в своем развитии?  

Для того чтобы лучше уяснить взаимоотношение между ландшафтоведением и региональной природной географией, позвольте мне провести следующую параллель: подобно тому как в климатологии особое место занимает учение о местном климате и микроклимате, так и в региональной природной географии особое место занимает учение о географическом ландшафте. 

Высказанные выше соображения дают право считать, что для советской географии более выгодно закрепить термин «ландшафт» только за основной единицей нашей науки и не применять его как понятие общее, в равной мере приложимое к любой природной территориальной единице. Последнее — давно уже пройденный этап в истории нашей науки и возвращаться к нему не следует. 

Чтобы покончить с этим вопросом необходимо отметить, что для основной единицы можно было бы, конечно, придумать и какой-либо другой, совершенно новый термин, но тогда и все учение об этой единице должно будет называться не ландшафтоведением, а как-то совсем по-другому. Пусть участники нашего совещания сами решат — стоит ли это делать?  

Перехожу теперь к вопросу о том, в каком виде в настоящее время представляется структура учения о географическом ландшафте. В том курсе, который я читаю на Географическом факультете МГУ с 1947 г., ясно наметились следующие главные отделы ландшафтоведения: 1) История возникновения и развития ландшафтоведения, 2) Морфология географического ландшафта, 3) Динамика географического ландшафта, 4) Типология и классификация ландшафтов, 5) Прикладное ландшафтоведение, 6) Методика исследования и картографирования ландшафтов. 

Из перечисленных главных отделов ландшафтоведения далеко не все разработаны одинаково хорошо. В настоящее время довольно хорошо прослежена история зарождения идеи о природных территориальных комплексах как единствах, обособившихся в процессе развития земной поверхности. Особенно подробно изучена история зарождения этих идей в России, а затем в Советском Союзе. Оказалось, что многие важные положения ландшафтоведения были высказаны русскими учеными уже давно (В.В. Докучаев, Г.Н. Высоцкий, Г.Ф. Морозов, А.А. Борзов, Л.С. Берг, Р.И. Аболин, В.Н. Сукачев, Б.Б. Полынов и др.). Однако все интересные идеи, высказанные ими, касались лишь отдельных частных вопросов нашей науки. Впервые контур учения о географическом ландшафте как особой научной дисциплины, разрабатывающей взаимосвязанный круг вопросов, был схематически набросан Л.С. Бергом в его «Введении» к монографии «Ландшафтно-географические зоны СССР». Эта книга вышла из печати в 1931 г. Именно этот год и следует считать временем рождения советского ландшафтоведения, после чего оно начало все быстрее и быстрее развиваться. К числу пионеров советского ландшафтоведения, кроме Л.С. Берга, следует отнести А.А. Борзова, Б.Б. Полынова, С.С. Неуструева, М.А. Первухина, И.М. Крашенинникова, В.Н. Сукачева, С.В. Калесника, Л.Г. Раменского и некоторых других советских ученых. 

Период бурного развития советского ландшафтоведения начался после окончания Великой Отечественной войны. Этот последний этап всем присутствующим хорошо известен и потому, за недостатком времени, я останавливаться на нем не стану. Отмечу лишь, что хорошим показателем быстрого развития советского ландшафтоведения могут служить многочисленные статьи по различным проблемам ландшафтоведения, которые все чаще появляются в нашей географической печати. За развитием советского ландшафтоведения пристально следят и зарубежные географы. 

Большой, весьма интересной и важной проблемой нашей науки является морфология географического ландшафта. Этот отдел ландшафтоведения в настоящее время разработан лучше других. Опираясь на морфологическую структуру ландшафта, легко распознавать ландшафты в природе, отличать их друг от друга. Кроме того, морфологическое расчленение ландшафта имеет и огромное практическое значение, так как в сложно устроенных ландшафтах его отдельные морфологические части могут резко различаться по природным свойствам и, следовательно, должны по разному использоваться в местном хозяйстве. 

Сейчас определились следующие морфологические единицы ландшафта: фации, звенья, подурочища, урочища и местности. В последнее время среди фаций было предложено различать коренные фации и производные фации, а среди урочищ — простые урочища и сложные урочища. Кроме того, было сделано полезное предложение выделять в ландшафте так называемые урочища-доминанты, благодаря которым ландшафт приобретает определенную физиономичность.

Каждому ландшафту присущи вполне определенные сочетания его морфологических частей. Вместе взятые, они и придают ему специфическую морфологическую структуру. Исходя из этого, я считаю, что при определении ландшафта надо исходить не из сочетания компонентов, как поступали раньше все географы (в том числе и я), а из сочетания входящих в его состав морфологических единиц, образующих определенную структуру. Пользуясь этим признаком для опознавания ландшафтов в природе, географы разных частей СССР (Москва, Ленинград, Минск, Рига, Львов, Киев и др.) приходят, как показал опыт, в общем к одинаковым результатам. 

К сожалению, морфология ландшафта сравнительно хорошо разработана только для равнинных территорий. Морфология ландшафтов горных стран изучена пока еще очень плохо. Между тем там много своих специфических особенностей, выяснить которые давно уже настало время. Надо надеяться, что этим вопросом в ближайшее время займутся многие географы и в первую очередь кавказские и среднеазиатские ландшафтоведы. Я уверен, что принцип морфологической структуры ландшафта окажется также плодотворен в горных условиях, как и на равнинах. 

В процессе дальнейшей работы по изучению морфологии многочисленных и разнообразных ландшафтов Советского Союза, и особенно ландшафтов горных стран, вероятно, будет открыт еще ряд пока неизвестных морфологических частей. Для их обозначения понадобятся и специальные научные термины. В связи с этим надо позаботиться, чтобы они были удачно выбраны, были меткими и точными. Для этой цели полезно использовать в качестве богатого источника народные русские географические термины. 

Я не могу согласиться с Н.А. Гвоздецким, который считает, что в нашем ландшафтоведении уже слишком много специальных научных терминов и что введение новых терминов совсем не нужно. Такое же мнение было высказано одним геологом, который на конференции в Уфе недавно признал, что ландшафтоведение — полезное дело, но сетовал на трудность овладения ландшафтоведческой терминологией. В устах геологов такое заявление по меньшей мере удивительно, если учесть, что сами геологи пользуются многими тысячами специальных терминов, и что недавно им пришлось издать даже двухтомный «Геологический словарь», разъясняющий 12000 геологических терминов. 

Пока что советские ландшафтоведы имеют в своем распоряжении не более двух десятков общеупотребительных специальных терминов, но не приходится сомневаться в том, что их число по мере развития ландшафтоведения будет возрастать. Бояться этого нечего. Любая новая отрасль знания нуждается в обозначении тех разнообразных явлений, с которыми ей приходится иметь дело. В этом отношении молодая ландшафтоведческая наука не может представлять исключение. Экономное и постепенное введение новых терминов для нее не только неизбежно, но и вполне закономерно.  Перехожу к вопросу о динамике географического ландшафта. Это — наиболее трудный и сложный отдел ландшафтоведения, а потому еще очень слабо разработанный. Между тем, и это вполне понятно, он чрезвычайно важен, ибо занимается изучением тех законов, которым подчинены процессы, совершающиеся в ландшафте и непрерывно изменяющие его. Познание этих законов позволит советским ландшафтоведам активно и уверенно вмешиваться в развитие ландшафта и направлять его в желаемую для нас сторону. Управлять развитием ландшафта невозможно без знания таких законов. 

Недруги ландшафтоведения, о которых мельком здесь упомянул в своем выступлении С.В. Калесник, любят нас упрекать в том, что мы занимаемся лишь описанием ландшафтов, но не изучаем совершающихся в них процессов. Отсюда они делают неправильный вывод о том, что ландшафтоведение обречено навсегда оставаться в рамках чисто описательной науки. Последнее неверно. Все дело в том, что у каждой науки есть известный этап, когда она должна начинать с простого ознакомления с интересующими ее природными явлениями. Перескочить через этот этап невозможно. Но, накопив знания об изучаемом предмете, описав его и узнав, что он из себя представляет, ученый переходит ко второму этапу, когда изучаются процессы, изменяющие этот предмет. Такова история любой науки. Поскольку советское ландшафтоведение еще слишком молодо и не успело выйти из первого этапа своего развития, вполне естественно, что главное внимание оно пока уделяло лишь описанию своих объектов исследования—ландшафтов. Но сейчас оно уже вступает во второй этап своего развития и постепенно все больше и больше начинает заниматься изучением динамики ландшафтов. Придет время, когда этой проблемой будет заниматься большое число советских ландшафтоведов. 

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒