Континентальный блок: Берлин — Москва — Токио

Нет сомнения, что наиболее грандиозным и важным событием в современной мировой политике является перспектива образования могущественного континентального блока, который объединил бы Европу с Севером и Востоком Азии.

Но проекты такого масштаба не рождаются лишь в голове у того или иного государственного деятеля, будь он столь же велик, как об­ладавшая способностью перевоплощаться знаменитая греческая богиня войны. Осведомленные люди знают, что такие планы готовятся в течение долгого времени. И именно в силу этого обстоятельства я охотно принимаю предложение нашей географической школы, из­бравшей именно меня из представителей старшего поколения в нау­ке для того, чтобы привести свидетельства формирования континен­тальной евроазиатской политики — ведь уже много лет, начиная с первых рискованных попыток установления дружеских, а впоследст­вии и союзных отношений, я предпринимаю систематические иссле­дования этого вопроса, позволяющие мне постоянно следить (подчас непосредственно присутствуя при образовании этих политических объединений) за кузницей судьбы, а иногда и вносить в нее свой скромный вклад.

Прежде всего необходимо усвоить один из принципов геополити­ки, который был впервые сформулирован еще в далекие времена за­рождения римского государства и с тех пор не утратил своей акту­альности: Раз 651 аЬ Ноя1е йосеп («Учиться у противника — священ­ный долг»).

Вскоре после рождения важных политических образований у по­тенциального противника появляется инстинкт близкой угрозы, то самое симптоматическое чувство, которое замечательный японский социолог Г. Е. Вишара приписывает всему своему народу и которое позволяет японцам издалека видеть приближение какой-либо опас­ности. Такая национальная характеристика, вне сомнения, весьма драгоценна. Как бы то ни было, первыми едва появившуюся на гори­зонте возможность создания евроазиатского континентального бло­ка, чреватого угрозой мировому англосаксонскому господству, уви­дели как раз английские и американские руководители, в то время как мы во Втором Рейхе не составили себе никакого представления о том, что можно извлечь из соединения Центральной Европы и мо­гущественного потенциала Восточной Азии через необъятную Ев­разию, Лорд Пальмерстон, один из наиболее жестких и удачливых империалистических политиков, первым сказал премьер-министру, отстранившему его от должности во время правительственного кри­зиса: «Наши отношения с Францией теперь могут стать несколько натянутыми, но мы должны их сохранить любой ценой, ибо на заднем плане нам угрожает Россия, которая может соединить Европу и Восточную Азию, и одни мы не сможем этому противостоять». Эта фраза была произнесена в 1851 г. — в эпоху, когда во всем своем бле­ске находилась победоносная Англия, когда пережившие ряд тяже­лых внутренних кризисов Соединенные Штаты впервые применили жесткую формулу, которую нам следует навсегда начертать на на­ших скрижалях — формулу «политики анаконды». Гигантская змея, которая душит свою жертву, сжимая вокруг нее свои кольца до тех пор, пока не будут раздроблены все кости и не прекратится дыха­ние — образ не из приятных. Попытавшись представить себе эту уг­розу, нависающую над политическими пространствами Старого Све­та, можно понять, какими бы стали величина и могущество этих про­странств в случае неудачи «политики анаконды». Кроме того, еще в период процветания победоносной мировой империи раздалось пре­достережение и другого империалиста — Гомера Ли, написавшего знаменитую книгу о закате англосаксов. В этой книге, принадлежа­щей эпохе очевидного апогея мировой Британской империи, можно прочитать, что роковой день, закат богов может настать для мировой англоязычной империи в тот день, когда Германия, Россия и Япония. станут союзниками друг друга.

Все время, пока процветает мировая британская империя, суще­ствует это мрачное опасение относительно единственного альянса, заставляющего предчувствовать, что рано или поздно силы окруже­ния — этого столь блистательно и умело разработанного искусства, мастером применения которого в Средние века была Венеция, — мо­гут потерпеть крах. В наше время самые проницательные предосте­режения сделал сэр X. Макиндер, написавший в 1904 г. эссе о геогра­фической оси истории. Ось — это великая империя степей, центр Старого Света, кем бы она ни управлялась — персами, монголами, тюрками, белыми или красными царями. В 1919 г. Макиндер делает новое предостережение и предлагает раз и навсегда разделить нем­цев и русских, переселив жителей Восточной Пруссии на левый бе­рег Вислы. Далее, в последние дни перед началом блицкрига против Польши, «Нью Стэйтсман» обвинил узкий круг геополитиков, в том числе и нас, в поиске наиболее эффективных способов борьбы с бри­танской империей и британским империализмом их собственными средствами. Мы были бы счастливы, если бы смогли действительно использовать эти средства в целях нашей обороны, в особенности в те моменты, когда оказываемся лицом к лицу с агрессивными дейст­виями. Наконец, можно вспомнить и мою беседу со старшим Чемберленом, который предвидел опасность того, что Англия в конце концов может бросить в объятия друг друга Германию, Россию и Япо­нию в их безнадежной борьбе за обеспечение необходимых жизнен­ных условий: вот почему он предлагал сотрудничество между Англией, Германией и Японией. Страх перед германо-русским сотрудничеством даже в 1919г., когда мы были разоружены и производили совер­шенно безобидное впечатление, был настолько силен, что родилось предложение ценой грандиозного переселения жителей Восточной Пруссии на Запад ограничить пределы Германии западным берегом Вислы, — в сущности, лишь для того, чтобы Германия и Россия боль­ше не имели общих границ. Рапалльский договор явился грандиоз­ным разочарованием для Макиндера и его школы. Таким образом, страх перед возможными потенциальными последствиями континен­тальной политики Старого Света для мировой Британской Империи проходит через всю ее историю. Ощутимый с самого начала, этот страх становился все более и более ясным впоследствии, по мере то­го как правители Британской империи утрачивали свою былую спо­собность к видению ситуации в целом и некогда присущее им искус­ство смотреть фактам в лицо. А как известно, «страх и ненависть — плохие советчики».

Можно заметить подобное предчувствие и в Соединенных Шта­тах. Так, Брук Адаме, один из наиболее замечательных и прозорли­вых специалистов в области экономической политики, еще задолго до приобретения Киао-Чао указывал на то, до какой степени будет поставлена под угрозу возрастающая англицизация мира, если через проведение обширной железнодорожной трансконтинентальной ли­нии с конечными пунктами в Порт-Артуре и Циндао будет достигну­то грандиозное германо-русско-восточно-азиатское объединение — единственное объединение, против которого окажутся бессильными какие бы то ни было попытки английской, американской или даже объединенной блокады. Итак, не кто иной, как наш противник при­дает нам уверенность в том, что прочный континентальный блок одер­жит верх над «политикой анаконды» в экономическом, военном, мор­ском и стратегическом плане, — ту уверенность, которую мы с радо­стью отметили при второй попытке удушения Старого Света.

Посмотрим на перспективу образования континентального блока глазами «победителей», которым уже при приобретении Киао-Чао приписывали столь обширные планы. К нашему стыду, следует при­знать, что уже на рубеже XX века в России и Японии было гораздо больше мыслящих голов, предвидевших и исследовавших возмож­ность создания континентального блока, нежели в Центральной Ев­ропе. Так, можно вспомнить, что во время подготовки англо-япон­ского союза 1902 г., из которого Англия извлекла гораздо большую выгоду, чем Япония, у дальневосточной островной империи было ощущение, что ее вовлекают в кабальный договор. Это соглашение беспокоило Японию, так как ей надо было бы обеспечить равное уча­стие в соглашении Германии, которая явилась бы вторым противове­сом могуществу британского флота. Переговоры тянулись два года, на протяжении которых предпринимались неоднократные попытки полноправного включения Германии в игру. Японцам казалось, что в одиночку Япония не сможет остаться на одном уровне с британским морским могуществом того времени, а подписанный договор ока­жется кабальным.

«Если бы германский и японский флоты сотрудничали с русской сухопутной армией, океанское соглашение перестало бы быть ка­бальной по отношению к Японии сделкой, превратившись в равный договор», — такой была позиция прозорливых японцев. <...>

...Когда японский маркиз Ито, пытаясь поставить на ноги японо-русско-германский союз, отправился через Санкт-Петербург в Гер­манию, с целью нейтрализации его континентальных планов была предпринята нечистоплотная акция по изменению шифра поступав­ших из Японии депеш. Японские визитеры собирались противопос­тавить ответные хитрости англо-японскому союзу во Фридрихсруэ, сельском поместье Бисмарка — государственного мужа, которому особенно поклонялся маркиз Ито. Уже в 1901-1902 гг. у них было ясное представление о возможности создания континентального союза, и эта возможность углубленно изучалась в Японии. Довольно откровенно говорили о ней и в 19090-1910 гг. В то время мы распо­лагали прекрасным посредником для установления контакта с самы­ми высокими японскими сферами — с маркизом Ито, с его самым умным последователем графом Гото, с Кацурой, который был тогда председателем совета министров, с наиболее влиятельными лично­стями в кругу пожилых государственных деятелей. Дело в том, что огромную роль здесь играл личный врач японской императорской семьи, блистательный знаток Дальнего Востока вюртембержец Эль-вин фон Баэльц. <...>

Важным звеном в этой грандиозной политике была Россия. Там основным защитником мысли о необходимости образования конти­нентального блока был немец по происхождению Витте, создатель транссибирской железной магистрали и один из наиболее важных русских финансистов. Во время войны он разрабатывал заключение сепаратного мира с Германией ив 1915 г. умер при странных обстоя­тельствах. В России всегда существовало течение, осознававшее вы­годы и возможности, которые заключало в себе германо-русско-японское сотрудничество; и когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший железным характером Брокдорф-Рантцау — захотел с моей помощью восстано­вить нить контактов, два русских государственных деятеля контро­лировали этот процесс и стремились благоприятствовать его хо­ду. По правде говоря, следовало соглашаться на все, что угодно, для достижения цели объединить ради высшего политического интереса японцев и русских, чтобы они смогли обоснованно урегулировать гра­ницы, защитив тем самым свои тылы и получив возможность для развертывания политической активности в других направлениях. <...>

У нас во Втором Рейхе было слишком лояльное отношение к бри­танской колониальной политике, чтобы воспользоваться жесткими и трезвыми геополитическими возможностями континентального сою­за, способного долго приносить хорошие плоды. Второй Рейх отка­зался от этой перспективы, хотя использование этих возможностей предполагало вероятность двойного давления на противника. И имен­но в этом отказе таилась большая опасность.

Сегодня мы знаем: можно построить довольно дерзкие стальные конструкции, но лишь в том случае, если имеется твердый и проч­ный фундамент, если из по-настоящему крепкой и упругой стали сделаны основные несущие опоры, если структура сооружения на­столько прочна, что намертво спаяны и камень и стальное сочлене­ние. Но особую прочность и устойчивость к мировым бурям такая стальная конструкция получает тогда, когда в само ее основание вве­дены, как в наших новых мостах, прочные каменные укрепления пространственного блока, простирающегося от Балтийского и Чер­ного морей до Тихого Океана.

Подчеркнем, что на возможность участия Германии в такой кон­тинентальной политике мы смотрим совершенно хладнокровно. Эта возможность не была реализована маркизом Ито и Бисмарком. Ана­логичные попытки предпринимал, обращаясь к Тирпицу, адмирал Като, начальник штаба флота в Цусиме, в том же самом направлении были сделаны и мои скромные усилия. Для всех нас, работавших над этим великим соглашением ради спасения всего Старого Света, пред­варительным условием было германо-японское объединение.

Японский государственный деятель Гото говорил мне: «Вспомни­те русскую тройную упряжку — " тройку". Там применяется особый способ запрягать: в центре идет самая норовистая и самая сильная лошадь; а справа и слева, поддерживая среднюю, бегут две более покладистые. Обладая такой упряжкой, можно сильно выиграть в ско­рости и мощи». Взглянув на карту Старого Света, мы констатируем, что такой тройной упряжке подобны три пограничных моря: во-пер­вых, ставшее в последнее время довольно политически близким нам Балтийское море с прибалтийским пространством; во-вторых, намно­го менее освоенное своими прибрежными жителями, чем Балтика нами, Японское море и в-третьих, находящаяся под итальянским господством и недавно замкнутая с юга Адриатика с примыкающим к ней Восточным Средиземноморьем. Все эти пограничные моря рас­положены в районах наиболее важных выходов России к свободно­му океану, если не учитывать свободный Северный ледовитый океан, использование которого зависит от капризов его обогрева атланти­ческими водами Гольфстрима.

Японцы, подчиняясь своему прочному инстинкту и следуя такти­ке контроля моря, в основном замкнули зону, окружающую русский выход к свободному океану в районе Владивостока, поступив намно­го более логично, чем германцы поступили с колыбелью своей расы в балтийском пространстве.

Еще в 1935 г. мы нанесли себе в Швеции бесконечный урон, убе­див социал-демократическое правительство Стокгольма, а затем и Осло, отказаться от уверенности в защите со стороны Лиги Наций и предпринять самостоятельные меры по защите своего обширного пространства: мы заявили, что такие меры нашли бы у нас самое пол­ное понимание. Но, как известно, обещанного три года ждут. Пред­ложенные пакты о ненападении так и не были приняты, и простран­ство Балтийского моря стало, таким образом, выглядеть для нас го­раздо менее отрадно, нежели пространство Японского моря — для японцев. <...>

Поняв, что в компетентных правительственных кругах Швеции и Норвегии она не найдет необходимого понимания, Германия решила однозначно следовать основным линиям континентальной полити­ки, не учитывая интересы тех, чье дружелюбие выражалось лишь в громких фразах. Мы не могли из-за нескольких геополитических аутсайдеров ставить под удар ту «тройку», которая только и могла вырвать Старый Свет из объятий «анаконды». <...>

Что касается последних инициатив, то огромную роль в подготов­ке континентального союза следует отвести и хорошо известным графу Мушакои и барону Ошима. Как нам известно, на протяжении всей войны в Китае Япония сражалась лишь левой рукой, поскольку правая рука с резервной военной силой была всегда наготове в Ман­чжурии. Там были сосредоточены такие силы, о которых мы даже не предполагали. Теперь вопрос о границе отчасти урегулирован, при­чем в крайне искусной форме. К примеру, был заключен договор в отношении Монголии, где в течение пяти месяцев русские и японцы вели серьезные бои, повлекшие за собой многочисленные смерти и ранения. Тогда одновременно от обоих враждующих сторон, из Мо­сквы и из Токио, поступили предложения положить конец этой борь­бе. Вскоре это и было сделано. <...>

Итак, на востоке от нас простирается Союз Советских Социа­листических Республик с политико-пространственной массой в 21 352 571 кв. км (без учета последних аннексий), с 13 000 км берего­вых линий и 182 млн жителей. Далее располагается Япония, пло­щадь которой составляет около 2 млн кв. км (без учета территорий, расположенных вне ее непосредственных границ, а также террито­рий ее мощных союзников) с весьма продолжительной береговой ли­нией и со 140 млн человек населения.

Разумеется, из этого числа лишь 73 млн жителей империи явля­ются в прямом смысле ее политической и военной опорой, но рабочая сила числом 140 млн человек вполне доступна. Перед лицом такого положения дел на Востоке, мы хотя и трудимся, интенсифицируя на­ши культурные и экономические связи на западном фланге блока, но все-таки, с политико-пространственной точки зрения, не действуем в том объеме, как другие партнеры. В нашем распоряжении находится 1 млн кв. км (а также право еще на 3 млн кв. км в колониях) и от 87 до 100 млн человек. Промежуточное положение в силу наличия как океанических, так и континентальных условий существования зани­мает Италия, обладающая 250 тыс. км побережий (что влечет за со­бой их уязвимость и необходимость прилагать основные усилия к развитию флота и авиации) и от 57 до 60 млн человеческого резерва. Если мы сравним эти цифры с теми, на которых основывались цен­тральные державы во время мировой войны, то, исходя из геополи­тических данных, увидим заметную разницу между положением дел тогда и теперь. И если нам удастся консолидироваться и поддержи­вать эту отважную и грандиозную евроазиатскую континентальную политику вплоть до достижения ее последних великих последствий, проявятся ее огромные возможности, при которых, к примеру, авто­номия и независимость Индии будут являться просто одним из со­путствующих такой политике феноменов. <...>

С первых минут после обнародования советско-германского пак­та о ненападении мы наблюдаем чрезвычайный переворот в индий­ском общественном мнении. До этого англоиндийские газеты были наполнены фразеологией на тему укрепления демократии во всем мире; и именно ради этого должна была существовать Индия. Но стоило только возникнуть грандиозному призраку европейской кон­тинентальной политики, как это мнение, подобно резкому измене­нию погоды, полностью переменилось. Теперь индийцы полагают, что Советский Союз, безусловно, мог бы причинить англичанам зна­чительные неприятности в Индии — для этого ему будет достаточно вмешаться и переправить свои армии через перевалы.

Грандиозное и столь ослепительное во всей полноте эффектов зрелище евроазиатской континентальной политики подготавлива­лось по отдельности многими людьми. Оно было не случайным бро­ском в неизвестность, но сознательным исполнением великой необ­ходимости.

«Германию обвиняют в том, что мы проводим в жизнь план по на­травливанию цветных народов но их " законных" господ в Индии и Индокитае, поощряя их стремление к самоопределению. Мы же на самом деле, основываясь на работе англичанина Маккиндера, пропа­гандируем во всем мире идею того, что только прочная связь госу­дарств по оси Германия — Россия — Япония позволит нам всем под­няться и стать неуязвимыми перед методами анаконды англосаксон­ского мира. Когда через 4 месяца после начала войны знаменитый английский журналист выдвинул мне такую претензию, я ответил ему, что если вас атакуют в согласии с тактикой анаконды, применен­ной в глобальном масштабе, причем атакуют державы, которые со времен американской войны за независимость постоянно твердят об этой практике анаконды, то вы имеете полное право всячески проти­виться этой политике противника, стремящегося отхватить все но­вые и новые куски влияния. Только идея Евразии, воплощаясь поли­тически в пространстве, даст нам возможность для долговременного расширения нашего жизненного пространства. <...>

Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее наро­да — немцы и русские — всячески стремятся избежать междоусобно­го конфликта, подобного Крымской войне или 1914 г., — это аксиома европейской политики.

Последний час англосаксонской политики пробьет тогда, когда немцы, русские и японцы соединятся» — так говорил Гомер Ли.

Э.Обст (18?? -19?? )

Англия, Европа и мир

Борьба с Францией

Властвовать — значит бороться. Для европейской островной Анг­лии эти слова имеют особое значение. Англия, бесспорно, могла до­стигнуть мирового владычества только в случае подчинения ей ма­терика и его отдельных держав. Геополитическая трагедия Англии заключается в том, что она лежит не где-либо в океане, а у самых во­рот Европы, и связана с нею на радость и на горе.

Но Европа XVIII столетия и не помышляла без борьбы уступать Великобритании мировую торговлю и мировое владычество. Та же Франция, которая в союзе с Англией когда-то помогла ей устранить соперничество Голландии, крепла с каждым днем и грозила вытес­нить Англию из Европы и из-за океанских владений. Генрих VI (1589-1610) способствовал не только росту внутреннего хозяйства, но и развитию мореплавания и торговли. Людовик XIII (1610-1643) и Людовик XIV благодаря энергии своих министров Ришелье, Маза-рини и Кольбера увеличили владения страны и чрезвычайно повы­сили удельный вес Франции в Европе и во всем мире. В Западной Африке и в области Антильских островов, в Северной Америке и в Индии, всюду осели французские торговцы. И хотя заселение этих французских колоний шло медленно и недостаточно интенсивно, сильный флот являлся надежной охраной этих стран от возможных посягательств всех завистников. К концу XVII столетия площадь ко­лониальных областей, занятая французами, значительно превышала английскую. И в торговле соперничество Франции делалось все за­метнее. Но не для того же Англия боролась с Армадой и вела тяже­лые морские войны с Голландией, чтобы Франция воспользовалась плодами этих побед!

Английский король Вильгельм III (1689-1702), до своей женить­бы на английской принцессе бывший принцем Оранским как гол­ландец и англичанин одновременно, лучше всех понял грозившую обоим мировым торговым государствам опасность со стороны Фран­ции. Война из-за испанского наследства оказалась подходящим по­водом для выступления с оружием в руках за установление выгодно го для Англии Ва1апсе о/ Ретеег.. Еще в год своего восшествия на пре­стол Вильгельму Оранскому удалось составить коалицию из европей­ских держав (Англия, Голландия, Испания, Германия и т. п.) против Людовика XIV как нарушителя европейского равновесия. Перед Ьа Но§ие французский флот в 1692 г.' был разбит соединенной англо­голландской эскадрой. При заключении мира в Рисвике (в 1697 г.) Людовик XIV временно должен был отказаться от своих замыслов.

Но не это было существенно для Англии. В Америке француз Ро­берт де-Саль проник через Канадские озера до Миссисипи, проехал вниз по течению до Мексиканского залива и закрепил всю область реки (Луизиана) за Францией. Колонии Новой Англии, таким обра­зом, оказались замкнутыми внутри материка и со всех сторон стис­нутыми сферой влияния Франции и Испании. Известия из Индии были не менее тревожны. Французская Ост-индская компания в Пондишери с каждым годом занимала все большие и больше терри­тории. Притом «Король-солнце» стал претендовать на все наследст­во умершего бездетным Карла II Испанского, включая и испанские колонии. Политика Людовика XIV явно была направлена на уничто­жение Англии — так, но крайней мере, думали в Англии в то время. Если бы испанские Нидерланды были присоединены к Франции, то пришлось бы считаться с постоянной непосредственной угрозой метрополии, с возможностью повторения Гастингса. Ни в коем слу­чае нельзя было допускать объединения испанских и французских колоний, если англичане не желали добровольно надеть ярмо фран­цузского мирового владычества: ВгИопз пеъег ш11 Ье 5/аиех/³. На невы­носимые для Англии претензии французов ответ Англии мог быть только один — война.

Англия, Голландия, Дания, Австрия и большинство германских государств образовали в 1701 г. единый союз против Людовика XIV. Конечно, Англию интересовало и то или иное разрешение континен­тальных европейских проблем, но главным образом ее волновал во­прос об испанских и французских колониях, которые, в случае побе­ды союзников, могли достаться, конечно, только ей как обладатель­нице самого сильного военного флота. В то время как на суше война продолжалась с переменным счастьем, Англия попыталась на море решить исход этой войны, «из всех английских войн наиболее проникнутой деловыми соображениями» (5ее1еу~). На море, так же как и на суше, не удалось достигнуть решительного успеха. Англия все-таки могла быть довольной условиями Утрехтского мира (1713 г.). <...>

Чем дальше отодвигались на восток колониальная империя и ее центр тяжести, тем дальше были колониальные владения от метро­полии и тем более возрастала опасность для хозяйственного организ­ма Британской империи. Для предотвращения ее усердно захватыва­лись, как мы уже видели, все важные в стратегическом отношении опорные пункты. Англичане позаботились, понятно, по возможности увеличить и усилить военный флот для защиты дороги в Индию — главной артерии британского колосса. Но всего этого было еще не­достаточно. Теперь, когда метрополия заняла исключительное но своему значению место во всеусложняющейся жизни мировой импе­рии, необходимо было более, нежели когда-либо раньше, защитить Британские острова от угроз материка. Какую пользу могли бы при­нести огромные размеры колониальной империи, если бы матери­ку удалось захватить в свои руки власть над ее объединяющим цен­тром — Британскими островами? Остались бы все части тела, но без головы, увенчивающей туловище. Могучая колониальная экспансия с железной необходимостью принуждала Англию к более глубокому проникновению в континентальную европейскую политику. Эти два фактора, взаимно влияя друг на друга, в будущем имели одинаковое, решающее значение для британского государства.

Англия особенно сильно почувствовала справедливость этого по­следнего указания в конце XVIII и начале XIX столетия. В то время как за океаном могучими усилиями строилось индийское государст­во и был покорен Тихий океан, на материке появился новый сопер­ник. Он замышлял схватить за горло Англию и превратить остров­ное государство в часть континентальной державы, как во времена римского владычества, и уничтожить одним ударом плоды упорной работы столетий.

Французская революция 1789 г. послужила началом этой боль­шой захватывающей драмы. Революционные деятели объявили о по­беде «прав человека». Не только во Франции, но и во всем мире должны были воцариться «свобода, равенство и братство». Францу­зы свято клялись в полном разрыве с проводившейся до того време­ни политикой: «Не будет больше завоевательных войн, покушений на свободу какого-либо народа. Долой порождающий войну нацио­нализм! Да здравствует мировая республика или союз всех держав мира! » Таковы были французские лозунги в 1789-1791 гг. Но посте­пенно все изменилось. Внутри страны, особенно в социальной поли­тике, большая часть достижений революции удержалась. Что же ка­сается внешней политики, французы все более и более становились на путь дореволюционных принципов, хотя и старались наивно за­вуалировать этот новый империализм революционной фразой. Фран­цузы считали своей обязанностью освободить Европу по француз­скому примеру и подчинить ее Франции.

Описание революционных войн не входит в нашу задачу. Велико­британия вначале, под влиянием Фокса, сочувствовала французским революционерам и не обращала никакого внимания на предупрежде­ния дальновидного Берка. Она только тогда поняла грозившую ей опасность, когда французы вошли в Бельгию, заняли Антверпен, за­хватив таким образом «пистолет, направленный в сердце Англии», и приготовились к покорению Голландии. Война началась 1 февраля 1793 г. Эта гигантская борьба между Англией и Францией продол­жалась, с перерывом в один год, до 1815 г.

Для Англии, не имевшей сухопутной армии, путь борьбы был со­вершенно ясен. Англия должна была, с одной стороны, с помощью больших денежных субсидий постараться мобилизовать Европу про­тив Франции и одновременно попытаться уничтожить французский флот, чтобы облегчить себе нападение на колонии Франции и ее воз­можных союзников. Первая часть этой задачи Великобритании была чрезвычайно облегчена казнью Людовика XVI, прозвучавшей уда­ром для монархических государств Европы и привлекшей европей­ских монархов в объятия Англии, готовой субсидировать всех врагов Франции. Германия, Австрия, Пруссия, Голландия, Сардиния, Не­аполь, Испания, Португалия и др. страны объединились в большую коалицию против «врагов религии и цивилизации» и могли быть ис­пользованы Англией в качестве фигур на шахматном поле Европы. В то же время Англия лихорадочно увеличивала свой военный флот и не отказывалась принуждать к помощи и в этой области всех своих сухопутных союзников. <...>

Первый акт англо-французской борьбы за мировое владычество окончился вничью: Франция сделалась владычицей на суше, Бри­тания же властвовала над морями и с успехом продолжала строить свою колониальную империю. <...>

Британское государство оказалось более сильным и более лов­ким, нежели организованная Наполеоном Европа. Никто не противоречил, когда Англия при первом и втором Парижском мире (30 мая 1814 г. и 20 ноября 1815 г.) обогатилась не только за счет Франции, но и за счет других континентальных держав: Гельголанд и Мальта, Тобаго и Сайта-Лючия (Вест-Индия), Тринидад, остров св. Маврикия и Сейшельские острова, Капская земля и Цейлон дос­тались Англии. Истекающая кровью Европа была слишком слаба, чтобы противиться ненасытной алчности Британской империи. Каж­дое отдельное государство материка было настолько занято собст­венными тяжелыми переживаниями, что не могло интересоваться ни­чем, происходившим за его пределами.

Англия, благодаря своему островному положению, торжествова­ла над Европой. Многие из когда-то многочисленных центров поли­тической власти были уничтожены. Как Испания и Португалия, так и Голландия раз и навсегда сыграли свою роль великих держав. Зато на востоке появились новые центры. Но ни Берлин, ни Вена, ни Пе­тербург, ни всемогущий когда-то Париж еще долгие годы не осмели­вались оспаривать у Англии завоеванное ею первенство.

Британская гегемония

Эрих Маркс с присущей ему краткостью и ясностью следующими словами охарактеризовал политическое положение островной Вели­кобритании после окончательного поражения Франции:

«Мир был открыт для Англии; но державы материка продолжа­ли существовать. С 1815 г. Англия начинала действовать как бли­жайший друг, как член победоносного священного союза. В 20-х гг. XIX в. Англия вышла из священного союза и заняла самостоятель­ное положение, стала более замкнутой на островах, чем когда-либо раньше. Только теперь наступила пора сознательной изоляции. Анг­лия и теперь не вышла из сферы европейской дипломатии; напротив, Англия по-прежнему имела на нее большое влияние, но Англии но приходилось тратить на Европу так много сил. Владычество над ма­териком могло быть на втором плане, так как на первом месте стояло мировое владычество. Англия не нуждалась уже в тесной связи с ма­териком, так как материк уже больше не угрожал ей». <...>

Конец британской гегемонии

Начиная с 80-х гг. прошлого столетия для Англии начинается но­вая эпоха, исход которой в настоящее время невозможно предска­зать. Проблема — Англия, Европа и мир — вступает... в совершенно новую стадию. В геополитическом отношении большое значение имеет тот факт, что основы соперничества держав перенеслись с берегов Атлантического океана (Испания, Голландия, Франция) на северо-восток в глубь материка (Берлин, Вена, Петербург, Москва). Остров­ная Англия стала перед необходимостью натравить континенталь­ные государства друг на друга, чтобы в нужный момент использовать ту или иную группу. Против России, например, или среднеевропей­ских великих держав было трудно предпринять что-нибудь исклю­чительно с помощью морского вооружения. Одновременно кончи­лась и та эпоха, когда Англии приходилось защищать свое первенство главным образом только от одного континентального соперника. Те­перь ей приходилось иметь в виду несколько самостоятельно опери­рующих держав материка. Франция доставляла ей много затрудне­ний, главным образом в Африке. Россия угрожала со стороны Индии и в Восточной Азии. Германия в качестве промышленного соперника внушала все больше и больше опасений. Мировая политика Англии осложнялась к тому же пробуждением внеевропейского мира. В ли­це Соединенных Штатов Америки и Японии на политической арене появились новые действующие лица, которые были не только про­тивниками британской политической экспансии, но и опасными со­перниками на хозяйственном поприще. Время, когда Англия, опира­ясь на свой флот, всюду моща действовать в качестве нападающей стороны, очевидно, подходило к концу. Усиливавшиеся количествен­но и качественно соперники понемногу заставляли ее переходить к обороне. <...>

Если Англия по размерам колоний до сих пор была недосягаема, то ее владычество над морями и мировой торговлей подвергалось большой опасности ввиду успехов Германии, Франции, Америки и Японии. Соотношение четырех самых сильных флотов мира — английского, французского, германского и японского — в 1888 г. было следующим: 10: 6: 2: 1. В 1913 г. пропорция была уже такой: 8: 3: 4: 4. Английское господство на море делалось очень сомнитель­ным. Военно-морские успехи Соединенных штатов и Германии могли внушать Англии самые серьезные опасения. В 1912 г. Англии уда­лось заключить соглашение с Германией, согласно которому, как край­ний максимум, была установлена пропорция 16: 10. Но этот прин­цип, без сомнения, означал отказ от всемирного господства и не давал Англии возможности противостоять какой бы то ни было коа­лиции. Как это ни было тяжело для когда-то всемогущей Англии, она должна была сознаться в том, что она одна, собственными сила ми, не будет в состоянии, в случае войны, справиться с противника­ми, и нуждается, следовательно, в союзниках, если она хочет иметь какие-либо надежды на успех в будущем.

Еще менее прочной была хозяйственная гегемония Великобрита­нии. Даже удивительная по темпу и размерам индустриализация не смогла надолго обеспечить британскому народу первенствующее по­ложение. Железо и уголь добывались и в других странах, а сохране­ние производственных тайн очень скоро оказалось совершенно не­возможным. Несмотря на расширение британского колониального го­сударства, на быстро идущую вперед индустриализацию метрополии и упорное внедрение в новые страны за океаном, нельзя было не за­метить обострения хозяйственного соперничества уже со второй по­ловины XIX столетия. На материке, а именно в лице Германии, поя­вился опасный конкурент; по ту сторону океана гигантскими шагами шло превращение Соединенных Штатов Америки из аграрной в про­мышленную страну; в Восточной Азии японские фабрики с каждым годом росли и развивались. Когда-то в Англии твердо рассчитывали на то, что идея свободной торговли победит во всем мире; но эти меч­ты давно разлетелись в прах. Англии пришлось, сложа руки, наблю­дать, как молодые государства со всех сторон окружили себя всевоз­можными защитительными пошлинами и таким образом вступали в борьбу с прежней британской промышленной монополией. В начале XX столетия Англия в некоторой доле сохранила еще первенство в области кораблестроения и текстильной промышленности, хотя за­висимость от американского хлопка представляла серьезные затруд­нения. В производстве железа и стали Соединенные штаты и Герма­ния перегнали Англию. Германская химическая промышленность вскоре сделалась первой в мире, и английское текстильное произ­водство стало нуждаться в ее продуктах. В электрической промыш­ленности САСШ и Германия завоевали рынки всего мира, даже са­мой Великобритании и ее колоний.

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Введение чрезвычайного положения в Берлине
2. Жебит, А.А. и др. Португальский язык. Продвинутый этап.- Москва, 1989.- 207 c.
3. Завершение войны. Освобождение советской территории и народов европейских стран. Берлинская операция. Г.К.Жуков, К.К. Рокоссовский, И.С. Конев.
4. Западная ось: Москва Берлин. Европейская Империя и Евразия
5. Когда-то к нам в Институт системных исследований официально передали проект объединения города Москва и области. Попросили выслать наше мне-
6. Континентальный блок» Карла Хаусхофера
7. Лукьянов Дмитрий Михайлович - Москва
8. Методические указания по определению величины сметной прибыли в строительстве (МДС 81- 25.2001) /Госстрой России/ Москва 2001 г.
9. Министром иностранных дел Испании, в присутствии фон Риббентропа (Берлин, 17 сентября 1940 г.)
10. Москва — Астана: что впереди?
11. Москва, Кремль. 23 ноября 1995 года. № 195-ФЗ