Технократические идеи Д.Гэлбрейта.

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 10Следующая ⇒

Основными трудами Дж.Гэлбрейта являются: " Американский капитализм: концепция уравновешивающих сил" (1952 г.), " Общество изобилия" (1958 г.), " Новое индустриальное общество" (1967 г.), " Экономические теории и цели общества" (1973 г.), " Деньги. Откуда они приходят и куда уходят" (1975 г.), " Век неуверенности" (1977 г.). Все эти работы весьма популярны на Западе, а некоторые изданы на русском языке в России.

Главным в теории Гэлбрейта является понятие " индустриальной системы" - та часть экономики, которая характеризуется наличием крупных корпораций. В истории американской корпорации Гэлбрейт отмечал несколько этапов:

1. Предпринимательская корпорация (предприниматель сам же и управляющий, и инженер, например Г.Форд);

2. Революция управляющий. Корпорация становится менеджериальной;

3. Корпорация техноструктуры. Производство настолько усложняется, что ни один управляющий в нем не разбирается. Он лишь подписывает бумаги, которые готовят специалисты, представляющие техноструктуру. Это широкая социальная группа (конструкторские бюро, ученые, инженеры, экономисты, психологи, мастера, отдельные квалифицированные рабочие). Эти люди компетентны принимать решения и к ним переходит власть.

Техноструктура, стоящая у власти, уже по Гэлбрейту, не ставит своей целью получение максимальной прибыли, что по его мнению, обуславливает принципиальное отличие " зрелой корпорации" от предпринимательской. Материальное стимулирование техноструктуры осуществляется через оклады, продвижения по службе, а это достижимо по мере расширения масштабов производства. Гэлбрейт подчеркивает миролюбивый характер техноструктуры. Она идет навстречу другим слоям и группам. Акционеры получают повышенные дивиденды, рабочие - повышенную зарплату. Техноструктура налаживает связи не только внутри корпорации, но и за ее пределами. Здесь Гэлбрейт имеет ввиду планирование как внутрифирменное, так и " планомерное развитие" производства в " пределах индустриальной системы".

Гэлбрейт считает, что техноструктура воплощает " организованные занятия", " мозг корпорации", и таким образом, по праву обладания самым дефицитным фактором производства - знанием - она имеет все основания для гипотетического " перехода власти". Гэлбрейт отрицает противоречие капитализма и считает, что внутри индустриальной системы интересы рабочих все в большей степени согласуются с интересами корпорации, а " классовые конфликты - лишь предмет страстной мечты революционеров старого склада". Гэлбрейт считает, что рабочие в " зрелой корпорации" не нуждаются даже в защите со стороны профсоюза. По его мнению, " профсоюзы существуют только потому, что прочно уселись на плечи рабочего, которому приходится их терпеть..."

Разрабатывая " сценарий будущего", Гэлбрейт представляет переход к " новому социализму", включающий три главных звена:

1. Всесторонняя поддержка " рыночной системы".

2. Буржуазная национализация отдельных корпораций и расширение государственного сектора в экономике.

3. Создание системы " национального планирования".

Понятие " социализм" он использует " в качестве меры, направленной на исправление положения там, где существует общий низкий уровень развития, и как средство контроля над гипертрофированным развитием. Программа реализации сценария " нового социализма" Гэлбрейта предполагает воздействие современного буржуазного государства на два основных объекта: рыночную и планирующую системы: " Проблема состоит в том, чтобы управлять не одной экономикой, а двумя: одна из них подчинена рынку, другая планируется фирмами, из которых она состоит". Он предлагает различные стратегии для этих двух секторов капиталистической экономики. По его мнению государство должно относиться к рыночной системе как к отсталому сектору экономики и оказывать ей всестороннюю помощь. Формулируя условия, необходимые для ликвидации отставания рыночной системы, он называет многие аспекты деятельности правительства в отношении данного сектора: повышение зарплаты, гарантированный минимум доходов предпринимателей и фермеров; правительственное регулирование цен и производства, предоставление льгот по капиталовложениям; меры по оказанию научно-технической помощи мелким предприятиям и содействию сельскому хозяйству, в часности его централизованное обеспечение электроэнергией и оборудованием; национализация важных для населения сфер деятельности. При переходе к " новому социализму" Гэлбрейт предполагает национализацию таких сфер рыночной системы, как городской транспорт, медицинское обслуживание, жилищное строительство.

Фактически буржуазно-реформистская концепция Гэлбрейта означает осуществление ряда мероприятий, направленных на дальнейшее развитие государственно-монополистического капитализма. Огосударствление ряда отраслей инфраструктуры позволит переложить тяжесть финансирования малодоходных или убыточных отраслей на госбюджет, т.е. прежде всего на трудящихся-налогоплательщиков.

Выводы.

Частые обобщения и отсутствие современного анализа данных неизбежно делали Дж. Гэлбрейта мишенью для критических стрел как ученых-экономистов, так и практиков бизнеса. Внешняя авторитетность, присущая работам ученого, быстро исчезает, когда одновременно с ними рассматриваются результаты более подробных эмпирических исследований. Наиболее обоснованная критика идей Дж. Гэлбрейта содержится в статье М. Фридмена (Friedman, 1977). The Affluent Society критикуется М. Фридменом за неверное представление вкусов простых людей и игнорирование фактов увеличения государственных расходов. Предположения, содержащиеся в American Capitalism, подвергаются безжалостному разбору: крупный бизнес и профсоюзы часто оказываются союзниками, а вовсе не противниками, обеспечивающими взаимокомпенсирующие усилия, как утверждает Дж. Гэлбрейт; концентрация власти часто оказывается неустойчивой, как это случается в картелях. Эмпирические данные о том, что прибыли крупных корпораций часто бывают более изменчивыми, чем средняя прибыль по всем рассмотренным компаниям, опровергают многие сделанные в The New Industrial State выводы. Концепция “уравновешивающей силы” была не менее безжалостно препарирована другими критиками, так что Дж. Гэлбрейт был вынужден признать правоту своих оппонентов. Например, М. Шарп утверждал, что компенсирующая сила является слабым заменителем рынка, так как она не раcпределяет собственность, не осуществляет оптимальное регулирование цен, не устраняет нищету и не предоставляет удобств и общественных услуг (Sharpe, 1973).

Дж. Аллен использует свои знания в области экономики промышленности, чтобы подвергнуть сомнению сделанные Дж. Гэлбрейтом обобщения о функционировании американской экономики в целом (Allen, 1967). В частности, он опровергает выводы оппонента относительно того, крупные фирмы более склонны к внедрению инноваций, чем малые и средние и оказываются невосприимчивыми к внешним воздействиям на их прибыли, а также тезиса о пассивности потребителей. Представления Дж. Гэлбрейта о том, что корпоративное планирование способно установить будущие объемы производства, уровни спроса и цен конкретных товаров, являются безосновательными.

Дж. Гэлбрейт имеет высокий показатель индекса цитирования в области социальных наук, но его взгляды мало изучаются в университетах, возможно потому, что в своем подходе к экономике он использовал представления из слишком многих научных дисциплин, а также потому, что они выглядят несколько эксцентрично по сравнению с доминирующей экономической теорией. Но несмотря на отсутствие аналитического анализа и неосторожность некоторых суждений, Дж. Гэлбрейт может похвастаться не только огромной читательской аудиторией но и несколькими научными последователями (прежде всего среди институционалистов, а также радикальных и пост-кейнсианцев). Даже традиционный критик его воззрений М. Фридмен отмечал, что Дж. Гэлбрейт единственный из экономистов написал книгу о контроле над ценами. Американский историк Артур Шлезингер назвал Дж. Гэлбрейта “великим экономистом, социальным философом, политиком, дипломатом, сатириком, новеллистом, острословом, бонвиваном и человеком щедрого сердца, с которым приятно работать и отдыхать”.

Уэсли Клэр Митчелл (1874-1948)

Митчелл родился в Рушвилле, шт. Илли-нойс, 5 августа 1874 г. и умер 29 октября 1948 г.. Большую часть своей профессиональной жизни он провел в колумбийском университете (1913-19 гг., 1922-44 гг.) и, в качестве руководителя научно-исследовательских работ, в Национальном бюро экономических исследований в Нью-Йорке (1920-45 гг.).

Основной вклад Митчелла в экономическую теорию носит косвенный характер, а именно, состоит в том акценте, который он делал в течение всей своей научной карьеры на необходимости взаимодействия между развитием гипотез и проверкой их соответствия фактам. Этот акцент проявился как в его собственной работе, посвященной деловым циклам, так и в тех исследованиях во многих областях, которые он поддерживал и направлял в Национальном бюро. В своем последнем отчете в качестве руководителя исследований (1945 г.) он сказал:

«Нам приятно думать о себе, как о людях, способствующих заложению основ экономической теории, состоящей из утверждений, основанных на данных, о которых компетентный читатель может судить самостоятельно: . Чисто спекулятивные системы можно быстро выдумать просто потому, что они не требуют от экономиста сбора и анализа огромной массы данных, необходимых для проверки гипотезы на соответствие фактам, так чтобы можно было отвергнуть неподходящие гипотезы, создать новые и проверить их, и так до тех пор, пока он не выдвинет теорию, соответствующую реальности.»

Одна из гипотез, предложенных Митчеллом, породила научный эксперимент в области экономической теории, который стал одним из самых продолжительных и наиболее распространенных. Эта гипотеза состоит в том, что в экономике свободного предпринимательства деловые циклы порождаются постоянным взаимодействием различных видов деятельности, опережающих друг друга или друг от друга отстающих на различные интервалы времени и у которых отличия в амплитуде колебаний являются переменной величиной. Эти процессы были выявлены и имеющиеся опережения и амплитуды колебаний были измерены как ex ante, так и ex post. Для проверки гипотезы были использованы ар-хивные записи за целое столетие или еще больше. Частные исследовательские институты, правительственные и международные учреждения в более чем тридцати странах занимались разработкой статистического аппарата, необходимого для проверки этой гипотезы, сохранения новейшей информации и получения на ее основе экономических прогнозов. Полученная информация была суммирована в форме опережающих, совпадающих и запаздывающих индексов.

Типы экономических процессов, которые рассматривал Митчелл в качестве ключевых для своей гипотезы, были описаны в его первой работе на эту тему, Business Cycles (1913). В число переменных входили затраты, цены и прибыль; инвестиционные решения и инвестиционные расходы; процентная ставка, объем денежной массы, кредитные и банковские резервы; величина запасов и объем продаж. В своей первой и в последующих работах он исследовал то, как экономические агенты реагируют на изменения в экономических условиях и как эти реакции, в свою очередь, воздействуют на других. С целью измерения запаздываний и опережений он определил цикл таким образом, что его высшие и низшие точки могли быть сопоставлены с определенной датой. Во время последовательных циклов были определены пределы временной протяженности, амплитуды и нормы изменения, и было сделано их обобщение по всем циклам с тем, чтобы выявить наиболее типичные их образцы. Модели изменений в пределах цикла позволили Митчеллу проверить, влияет ли происходящее в одной фазе на то, что происходит в следующей фазе, и соответствуют ли повторяющиеся ряды событий ожиданиям, основанным на экономической практике и институтах.

Среди подчеркиваемых Митчеллом экономических процессов, протекающих в рамках делового цикла были диспропорции, которые постепенно развивались между затратами и ценами. Когда происходит увеличение деловой активности, затраты производ-ства начинают расти быстрее, чем цены. Это снижает норму прибыли и ослабляет перспективы будущей прибыли. В результате подрываются стимулы к инвестициям и происходит сокращение объема продаж, выпуска и занятости. При наступлении спада затраты, как и цены, увеличиваются более медленно, но процесс сокращения затрат производства скоро начинает опережать снижение цен, улучшая перспективы прибыли и создавая стимулы к инвестициям. Это, в свою очередь, способствует окончанию спада и наступлению подъема. Митчелл, а вместе с ним и другие, пытались ответить на вопросы о том, какого рода затраты и цены ведут себя таким образом, почему они себя так ведут и является ли это явление распространенным или нет. Необходимые данные, касающиеся этого предмета, стали доступны только в последние годы, но они показывают, что эта модель продолжала работать в рыночных экономиках спустя почти семьдесят лет после того, как Митчелл поставил ее в центр своей гипотезы о самогенерирующемся характере деловых циклов.

Одной из главных целей Митчелла было построение общей теории деловых циклов, согласующейся с фактами прошлых циклов, которые он с таким трудом собирал и записывал. Его взгляд на ценность экономической теории проявляется не только в этой цели, но также и в его продолжительном интересе к истории экономической мысли. В течение многих лет он вел знаменитый курс в колумбийском университете, который назывался " Типы экономической теории", а лекционные записи студентов впоследствии были опубликованы под тем же названием (1949). В этих лекциях прослеживаются происхождение экономических теорий в истории, а их развитие связывается со специфическими правовыми, политическими, социальными и экономическими институтами и событиями. Его интерес к теории был таким, что в 1941 г. он дал согласие на переиздание теоретической части (Часть III) его работы 1913 г. Business Cycles под названием Business Cycles and Their Causes. Эта ранняя попытка построить динамическую теорию, несомненно, может служить в качестве интерпретации последней работы Митчелла What Happens During Business Cycles (1951). Но теория самогенерирующегося делового цикла, представлявшая главную особенность идей Митчелла по этому предмету, оставалась и остается письменно не изложенной.

Во всем мире вопрос о собственности — это, по сути, религиозный вопрос. В свое время Карл Маркс написал очень точную фразу: «Когда дело касается вопроса о собственности, священный долг повелевает поддерживать точку зрения детского букваря как единственно правильную для всех возрастов и всех ступеней развития». Собственность сакральна, и ее сакрализация очень тесно связана с проблемой трансакционных издержек: самый эффективный способ снижения издержек защиты и поддержания прав собственности — выработать в обществе консенсусную идеологию по поводу того, что имеющаяся собственность идеальна, легитимна и должна признаваться всеми. И тогда для защиты собственности не нужно нанимать охранников, строить заборы, заниматься розыском похищенного имущества и нести прочие подобные издержки.

В России вопрос о легитимности пока остается открытым, это гноящаяся рана. Об этом свидетельствует множество фактов — например, колоссальное количество людей, занятых в охранных структурах. Авторитаризм российской власти — тоже следствие того, что люди не очень признают легитимность существующей собственности. У авторитарного политического режима есть очень простые методы убеждения в отношении бизнеса. Он говорит: «Я вот сейчас отойду в сторону — и тебя порвут, как тузик грелку, потому что ты же народное используешь, ты же набил себе карманы за счет народа! А я тебя защищаю от народа, и поэтому мне отдашь столько, сколько скажу».

Но для того чтобы разобраться, что же есть на самом деле собственность и какие пути ее легитимизации существуют, нам приходится отбрасывать распространенное (и, в общем, полезное) представление о ней как о естественной норме отношений. Ведь на самом деле ответа на вопрос, какой режим собственности лучше, не существует. Представьте: в гардеробе у вас висит шуба, джинсовый костюм, смокинг и купальный костюм. Что лучше? Это зависит от того, что вы собираетесь делать. Скажем, дороже всего, вероятно, шуба. Но если вы собираетесь плавать, шуба — вряд ли наилучший вариант. То же самое относится и к разным режимам собственности, каждый из которых имеет свои плюсы и имеет свои минусы. Так между чем мы выбираем? Традиционная экономическая парадигма предусматривает три режима собственности — частную, государственную и коммунальную. Главная новация институциональных экономистов заключается в том, что они добавили в эту модель еще один вариант — режим «несобственности» или так называемый «режим свободного доступа».

Несобственность

Почему никто до институциональных экономистов не мог разглядеть и объяснить режим свободного доступа? Потому что обычно считалось, что в свободном доступе могут быть вещи, которые очень широко распространены. Скажем, никто не устанавливает права собственности на воздух — пока его хватает на всех. Но оказывается, что в режиме свободного доступа могут появляться и экономические блага, то есть вещи вполне редкие — например, компьютерные программы, или музыкальные произведения, или скамейка в парке. Объяснить этот феномен можно только с помощью ключевого для институционалистов понятия трансакционных издержек: если издержки по закреплению прав собственности на тот или иной актив выше, чем выгоды, которые вы получаете, он оказывается в свободном доступе. Вы просто потеряете больше, пытаясь доказать, что это ваше, и наказать того, кто этим свободно пользуется.

Размеры свободной территории, где собственности не существует, постоянно меняются — она сужается и расширяется в зависимости от целого ряда обстоятельств. Например, от того, какие существуют моральные ограничения, — можно ли пользоваться нелицензированными программами или нельзя. Или от того, насколько развиты те или иные технологии — вроде качественных средств копирования. Ведь еще 30-40 лет назад проблемы нелегального копирования программных продуктов, аудио- и видеопроизведений попросту не существовало — слишком сложной и профессиональной была сама техника копирования.

А дальше возникает ситуация, когда то, что формально является частной собственностью, перестает быть таковой. Куда этот актив попадет дальше — совершенно непонятно. Например, в России, чтобы как-то решить проблему незаконного копирования произведений, еще в 1998 году был принят указ президента о том, что с каждого носителя — видеокассеты, аудиокассеты, ввозимой на территорию страны, — взимается специальный платеж в пользу Фонда защиты авторских прав. Но ведь фактически это означает, что институт частной собственности не справляется со своими задачами — и нужно вводить государственный режим, брать налоги, а на эти налоги производить фильмы и писать песни. Возможны, правда, и другие варианты восстановления зоны частной собственности: например, производители софта, аудио- и видеопроизведений могут вложиться в какие-то технические решения, или в изменение неформальных институтов в обществе, или в более эффективное применение судебного преследования (как это делали в Microsoft, когда добрались аж до пермского учителя, который пользовался их нелицензированными программами).

При этом развитие технологий привело к тому, что очень многие вещи становится выгодно оставлять в режиме свободного доступа. Например, писатель Стивен Кинг сам выкладывал одну из своих книг в интернет — по одной главе — и предлагал читателям заплатить за нее столько, сколько они сами посчитают нужным. То же самое делают многие музыканты. По существу, это попытки формирования механизма координации, который позволил бы сохранять режим свободного доступа. Производство творческих продуктов связано с определенными типами взаимодействия людей, и поэтому здесь могут быть найдены решения, которые не предполагают возвращения в государственный режим или усиления частной собственности.

И все же пока в большинстве случаев из режима свободного доступа необходим выход. Почему? Приведу такой пример. На территории МГУ растут одичавшие яблони. Формально это собственность Московского университета, фактически же они находятся в режиме свободного доступа. Все пороки этого режима и его вредоносность для активов проявляются здесь очень четко. Идет, как выражаются экономисты, рассеивание ренты, сверхиспользование ресурсов и подрыв воспроизводства. Что такое рассеивание ренты? Яблоки, конечно, рвут зелеными, им не дают дозреть: если ты не сорвешь сегодня, завтра уже ничего не будет. Почему идет сверхиспользование? Потому что никто не думает о том, как будут возобновляться запасы. И если для того, чтобы сорвать яблоко, нужно сломать ветку, ломается ветка. В итоге сверхиспользование и рассеивание ренты приводит к подрыву воспроизводства, и яблок с каждым годом становится меньше. При этом совершенно не факт, что не будет найден какой-либо выход в другой режим собственности. Например, появится человек, который скажет, что, согласно данным многолетних исследований, у абитуриента, который съел яблоко с Воробьевых гор, в два раза выше шансы поступления в университет. Этот человек организует торговлю яблоками, и на основе его идеи и дефицитности этих самых яблок актив фактически перейдет в режим частной собственности — если он выкупит или арендует сады у МГУ, направив доходы на защиту собственности, — табличка «Не рвать» вряд ли кого-нибудь остановит: тут нужна минимум колючая проволока под током, а это уже слишком высокие издержки, обычные яблоки того не стоят.

Но выход из режима свободного доступа — это отдельная проблема. Далеко не всегда понятно, в какую именно сторону он происходит. Пути к режимам собственности связаны вовсе не с тем, что написано в законах или, например, на складе. Запись в конституции или в Гражданском кодексе, определяющая и разграничивающая режимы частной и государственной собственности, вовсе не свидетельствует о том, что эти режимы работают. Это очень точно выразил журналист, литературовед и экономист Кирилл Рогов, когда описывал различия между двумя последними десятилетиями российской истории. В 1990-е была дана команда «нести мешки из амбара». Все несут мешки и немножко отсыпают по дороге. В 2000-е годы была дана другая команда — «нести мешки в амбар». Все несут мешки в амбар и немножко отсыпают по дороге. И вопрос не в том, куда все несут мешки, а в том, сколько отсыпают по дороге. Как идея создания частной собственности в 1990-е годы, так и идея усиления госсобственности в 2000-е годы на самом деле не приводили к формированию эффективного частного или эффективного государственного режима. Просто элементы режима свободного доступа позволяли перераспределить активы. Потому что для того, чтобы возникла эффективная частная собственность, нужны многие дополнительные условия — например, работающая судебная система. А для того чтобы возникла реальная и эффективная государственная собственность, нужны другие условия — например, работающая обратная связь, система бюджетного контроля. Надпись «государственная собственность» может свидетельствовать о том, что на самом деле это собственность правителя или его агентов, чиновников, как это было в позднесоветское время. А может быть, это просто режим свободного доступа: «тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость».

Коммунальная собственность

Когда речь в России заходит о выборе между разными режимами собственности, спорят в основном о частной собственности и государственной. Но у нас оказывается резко недооценен еще один режим — коммунальный. Между тем именно за исследования в области коммунальной Элинор Остром получила в 2009 году Нобелевскую премию по экономике. Впрочем, феномен коммунальной собственности изучается уже довольно давно. Например, блестящие экономисты Джеймс Бьюкенен и Гордон Таллок исследовали его в связи с зонированием городов — где в них должны находиться жилые, деловые и экономические районы, как они должны быть устроены (кстати, очень актуальная для современной России проблема). Обычно при городском зонировании рассматривалось только два варианта — либо государственная собственность, либо частная. Но коммунальная собственность для города не менее важна. Она нужна там, где вы не можете чего-то сделать без согласования с жителями.

Наши исследования в России показали, что нередко оппозиция частной собственности в городах связана с тем, что привычные объекты коммунальной собственности попали в собственность частную. Это вовсе не означает, что у людей есть какие-то предубеждения против мелких и средних бизнесменов, которые владеют этими объектами. Но если дворец пионеров, в который вы привыкли ходить с детства, вдруг превратился в казино, в которое вы не можете зайти, или — еще хуже — в закрытый клуб, и вы даже не можете пройти через парк, в котором он расположен, вы чувствуете себя ущемленным в каких-то неотъемлемых вроде бы правах. Вы, может, вовсе не против того, чтобы там был клуб или казино, но вы хотите принимать участие в решении судьбы бывшего дворца пионеров, потому что это объект коммунального режима собственности, который можно использовать как угодно, но с вашего согласия и с учетом ваших интересов.

Коммунальный режим собственности существует очень давно, и он наложил очень сильный отпечаток на жизнь людей, на их поведение. Приведу один пример из азиатской истории. Когда в 1970-е годы распался Пакистан и восточная часть страны превратилась в Бангладеш, туда бросились западные инвесторы, чтобы строить предприятия в Восточной Бенгалии, где много дешевой рабочей силы. Однако сами трудящиеся стали вести себя очень странно: они охотно нанимались на работу, работали до первой зарплаты, а потом немедленно увольнялись, покупали мешок риса и до тех пор, пока этот рис не кончался, не работали. Все дело в том, что это были люди, привычные к определенному типу коммунального режима собственности, в котором живет азиатская община. Не работать в азиатской общине нельзя, потому что иначе все погибнут. Много работать в азиатской общине тоже нельзя, потому что при уравнительном распределении ты будешь надрываться, но больше, чем остальные, все равно не получишь. Самое мудрое поведение в такой ситуации: поработал немного, обеспечил свое существование — прервись.

Подобные свойства общины у нас в стране использовал сталинский режим в ходе послевоенного восстановления народного хозяйства. Ведь колхозы хоть и не были прямым продолжением классической русской общины, но были своеобразным ее отпечатком. Когда у колхозников изымали не только семенной фонд, но вообще все под метелку, их все время ставили в положение борьбы за выживание, и они непрерывно находились в фазе интенсивного труда всех, потому что иначе — смерть. Это было в определенном смысле хищническое использование тех свойств, которые несет в себе коммунальный режим собственности. Наиболее эффективен он в ситуации, когда нужно выживать. Если происходит какая-то крупная катастрофа (пусть даже экономического характера), конкурентоспособными сразу оказываются предприятия, которые работают в коммунальном режиме. Ведь там не надо платить собственникам, там люди готовы работать ради выживания. И потому коммунальный режим будет жить в экономике до тех пор, пока будут сохраняться риски каких-либо катастроф, в том числе экономических кризисов. Это не только прошлое человечества, но и его будущее.

Частная собственность

Несмотря на то что частную собственность вроде бы изучают давно и проповедуют уже лет триста, штука это довольно таинственная. В первую очередь потому, что очень трудно предсказывать ее развитие.

Пятьдесят лет тому назад практически все экономисты на вопрос, какая собственность будет преобладать в конце ХХ века, отвечали более или менее однозначно: государственная. Был только один ученый и сформировавшаяся вокруг него сравнительно небольшая школа, которые говорили, что доминировать будет частная собственность. Звали этого экономиста Фридрих фон Хайек, а его школа называется австрийской, и именно они в итоге и оказались правы. Хайеку удалось увидеть свойство частной собственности, которое позволило ей так резко распространиться во время телекоммуникационной и информационной революции 1970-80-х. Связано это свойство с так называемыми «скрытыми знаниями». Каждый человек знает довольно много такого, что нелегко передать другому человеку. Например, крестьянин знает, что на правой части его поля в апреле лужи собираются, а сажать овощи надо сначала на левой грядке, а потом на правой. Это многолетний опыт. Теперь представьте себе, сколько нужно людей и усилий, чтобы всю сумму его знаний вербализовать и сделать понятными другому человеку. А ведь он может что-нибудь забыть, чего-нибудь не сказать нарочно... Поэтому когда возникает ситуация, в которой знания становятся важным фактором функционирования некоего предприятия (будь то ферма, фирма или завод), наиболее вероятный и эффективный выбор — сделать обладателя знаний собственником предприятия. Тогда он будет использовать их на полную катушку.

Однако вот ведь незадача — большинство прогнозов о бурном развитии частной собственности в 1990-е, и 2000-етоже, потерпели крах. Когда развалился соцлагерь, странам, которые в него входили, были даны вполне четкие рекомендации, куда им двигаться, но частная собственность не дала обещанных фантастических эффектов. В равной степени это относится и к странам третьего мира. У частной собственности есть, видимо, не только скрытые преимущества, но и скрытые недостатки. Их очень хорошо определил перуанский экономист Эрнандо де Сото, который показал, что частная собственность малопродуктивна, когда она нелегальна или полулегальна. Дело в том, что частная собственность дробит активы. А скомбинировать их и привлечь ресурсы на развитие можно, только если все эти активы выявлены. Однако выявлять нелегальные активы собственники, разумеется, не хотят. В книге «Загадка капитала» де Сото доказал, что в странах третьего мира существуют нелегальные средства, превышающие все суммы, которые отправляет им в качестве помощи мир развитый. Но сама нелегальность этих средств не позволяет им превратиться в капитал. Самый простой выход из ситуации, который предложил де Сото, — амнистия капиталов. И надо сказать, что, когда такая амнистия была проведена в том же Перу, буквально в одну ночь легальные активы в стране удвоились, а за последующие десять лет выросли в 15 раз.

Люди заинтересованы в легализации своей частной собственности еще и потому, что это помогает решить очень многие проблемы, связанные с наследованием. Ведь частная собственность не сводится к простому набору физических объектов, она предполагает встроенность в довольно сложную систему правил. Эти правила действуют на формальном уровне, если собственность легализована, и на уровне личных отношений, если нет. Во втором случае вы фактически должны передать в наследство отношения с санитарным врачом, пожарным, чиновником мэрии. Если это и возможно, то очень трудно. Гораздо труднее, чем передать титул собственности и данные в базе. Потери такого рода очень хорошо описаны в книгах де Сото, и мне кажется, он многое объясняет в том, что происходит не только в Латинской Америке, где он родился, но и у нас.

В общем, при всей своей простоте, частная собственность — штука довольно таинственная. Но это еще и довольно дорогой режим собственности. Если в коммунальный режим собственности войти можно довольно быстро, то для того чтобы войти в эффективный режим частной собственности, нужно сначала потратиться на огромное количество вещей: легализацию, кадастры, учет, титулы собственности, информационные базы и так далее. Зато частный режим, по сравнению с коммунальным, обладает несравненно меньшими издержками при принятии сложных инновационных решений. Именно поэтому надежды социалистов на то, что коммунальная собственность станет доминирующей в западных обществах, не оправдались: чем больше и неоднороднее группа, которая принимает решения, тем выше издержки поиска согласия.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒