Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ВКЛАД РЕБЕНКА В ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА: НОРМАЛИЗАЦИЯ



В предыдущей главе мы говорили об особенностях поведения сильных и слабых детей. Надо заметить, что в глазах общественного мнения далеко не все черты слабости признаны таковыми. Пассивных и тихих детей очень часто называют «хорошими». Тех же малышей, кто проявляет физиче­скую активность, живое воображение и т. д., взрослые считают особенно блестящими и прямо-таки выдающимися.

Можно сказать, что дети разделяются взрослыми на три типа:

1) дети с недостатками, которые требуют исправления;

2) хорошие (пассивные) дети, которых ставят в пример остальным;

3) дети с выдающимися качествами.

Второй и третий типы рассматриваются как «желательные», и родители испытывают гордость за таких ребятишек, даже если близкое общение с ними (например, с деть­ми, относящимися к последней группе) не всегда приятно.

Я говорю об этом потому, что подобная «классификация» детей существует веками. Однако и в моей первой школе, и во всех последующих я наблюдала, как мгновенно исчезают эти особенности поведения у ре­бятишек, стоит им только заинтересоваться какой-либо деятельностью, привлекшей их внимание. Так называемые плохие, хоро­шие и замечательные качества – все исче­зает –остается просто ребенок. Этим я хо­чу сказать, что до сих пор люди не сумели найти меру добра и зла, а также того, что выходит за рамки этих двух понятий: наши представления об этом оказались ошибоч­ными. Существует мистическое утверж­дение: «Нет истины вне Бога, и всякая иная вещь ложна». В наших школах дети доказа­ли, что единственным их устремлением яв­ляется постоянство в труде. До сих пор никто не делал подобных наблюдений и никто не определял, каким образом в ребенке про­исходит спонтанный выбор рода деятельно­сти. Следуя своему внутреннему повеле­нию, наши малыши (каждый по-своему) за­нимались именно тем, что доставляло им безмятежность и радость. И тогда происхо­дило нечто совершенно непривычное: в коллективе детей возникала спонтанная дисциплина. Это нас особенно поразило: дисциплина в обстановке свободы! Удиви­тельно было видеть малышей, которые в об­становке полной свободы искали себе заня­тия, каждый – по своему выбору, погружа­лись в них, и при этом в группе сохранялась отменная дисциплина. Подобное я наблю­дала на протяжении сорока лет в разных странах. Это доказывало, что, оказавшись в обстановке, которая позволяет заниматься упорядоченной деятельностью, дети демон­стрируют новые качества. В них развивает­ся особый тип психики, присущий всем лю­дям, но доселе скрывавшийся под наслое­ниями иных качеств. Подобная перемена в детях, приводящая к появлению единого ти­па, происходит не постепенно, а внезапно. Это случается всякий раз, когда ребенок погружается в какую-нибудь деятельность. Для этого воспитателю не нужно заставлять ленивого малыша – достаточно просто облегчить контакт ребенка с предметами труда, находящимися в окружающем его пространстве. Как только ребенок осваива­ет то или иное занятие, все его недостатки сразу исчезают. Его не нужно ни в чем убеждать – просто что-то внутри него открывается для внешней деятельности, про­буждает энергию и направляет ее на непре­рывную и повторяющуюся работу.

Человеческий индивид целостен. Эта целостность создается и закрепляется с по­мощью активного освоения окружающего мира, к которому побуждает нас природа.

В процессе эмбрионального развития с рождения до трех лет в ребенке формируют­ся разрозненные функции (каждая – в строго определенное время). Наконец наступает мо­мент, когда они начинают взаимодейство­вать. Это происходит на следующем этапе – с трех до шести лет: руки работают, а мозг руководит этой работой.

Если внешние обстоятельства препятст­вуют интеграции, внутренняя энергия про­должает подталкивать развитие функций, но общая дезорганизация уводит их от наме­ченной цели. Руки не знают, чем им занять­ся, мысли уходят далеко от реальности, бол­товня теряет смысл, движения тела разбол­танны. Не находя выхода, разрозненные си­лы провоцируют неправильное развитие ребенка, отклонения, нарушения и прочие ос­ложнения. Эти отклонения вызваны не вну­тренними пороками личности. Они являют­ся следствием ее несостоявшейся внутрен­ней организации.

И хотя эти явления носят временный характер, сами по себе они не исчезнут. Чтобы избавиться от них, необходимо, что­бы все действия были направлены к опреде­ленным целям.

Когда же окружающее пространство привлекает ребенка и побуждает его к созидательной деятельности, то разрозненные вспышки энергии малыша соединяются в од­ну и всякие отклонения исчезают. Возникает необычный тип ребенка – новый ребенок, и это означает, что личность сумела сформиро­ваться правильным образом.

В наших школах дети принадлежали к разным классам общества, разным народам и разным ступеням цивилизации, и тем не менее мы сталкивались с этим явлением по­стоянно. Это наиболее важный результат на­шей работы.

Переход от одного этапа развития к дру­гому осуществляется только после того, как ребенок осваивает работу с предметами, и когда работа его рук сопровождается умст­венной концентрацией. Этот психологичес­кий феномен, напоминающий излечение взрослых людей при помощи психоанализа, был нами назван «нормализацией».

Сегодня, спустя много лет, это открытие, многократно проверенное опытами, получи­ло свое подтверждение. Детские клиники, специализирующиеся на работе с «трудны­ми детьми», стремятся теперь помещать сво­их пациентов в такую среду, которая бы сти­мулировала рост активности ребенка, давала ему возможность свободного выбора заня­тий, освобождала его от контроля воспитате­лей и вообще взрослых.

Та же игровая терапия позволяет ребен­ку выбирать из множества игрушек или подражательных игр то, что ему больше нравит­ся. Обеспечить подобную широту выбора у себя дома семья, как правило, не в состоянии. Современные детские учреждения действительно способствуют исправлению ха­рактера ребенка. Причем это исправление вызвано не только обретением степени сво­боды, но и социализацией малыша – его об­щением с другими детьми.

Однако задача подобных учреждений весьма ограниченна. Они – всего лишь центры оздоровления, что-то типа санаториев для больных (трудных) детей. Нам пока еще не хватает понимания, что только труд и свобода исправляют пороки развития, а значит, все дет­ские учреждения должны положить в основу своей деятельности именно эти принципы.

Иначе же выздоровевшие или окрепшие дети возвращаются в прежние условия жиз­ни, обусловившие их «отклонения от нор­мы», и все улучшение идет насмарку.

Во многих странах педагоги пытались применить принципы свободы и активности в школьной практике. Но сама их трактовка этих понятий была слишком эмпирична.

Свобода упрощенно понималась как не­медленное освобождение детей от репрес­сивных мер: например, отмена наказаний: освобождение от необходимости слушаться старших. Разумеется, подобная трактовка носила негативный характер, поскольку предполагала просто отказ от принуди­тельности. Реакция на такую «свободу» бы­ла весьма показательной: ребенок, импульсы которого раньше контролировались только взрослыми, просто «срывался с цепи». Если мы «позволяем делать что угодно ребенку, у которого не развита воля», то мы неизбежно искажаем самую суть свободы.

Так вырастают неаккуратные дети, поскольку порядок навязывался им взрослыми; так растут маленькие бездельники, посколь­ку работу взрослые тоже навязывали; так растут непослушные дети, ибо послушание для них было вынужденной необходимостью. Свобода должна быть следствием разви­тия скрытых в ребенке мотивов, и она долж­на опираться на обучение. Развитие само по себе активно. Это процесс формирования личности посредством освоения ребенком окружающего мира. Эту длительную работу должен проделать в себе каждый ребенок.

Командовать слабым покорным ребен­ком и наказывать его легко, но никто не су­меет «развить» в нем другую личность. Это­го невозможно достичь обучением.

Если мы станем понимать свободу как предоставление детям возможности делать что угодно, в том числе – неправильно обра­щаться с предметами, которые их окружают, то в результате мы получим «свободное раз­витие отклонений», и анормальность каж­дого ребенка только усилится.

Нормализация происходит при концент­рации детей на какой-то, деятельности. Зна­чит, необходимо, чтобы в окружающем ре­бенка пространстве имелись мотивы, спо­собные вызвать его интерес. Важно, чтобы предметы могли быть использованы по сво­ему назначению, это создает некий «умственный порядок». Важно, чтобы они использовались «точно», это развивает «координацию движений».

Умственный порядок и координация движений, управляемые в соответствии с критериями науки, подготавливают способность концентрации, достигнув которой ре­бенок становится свободен в своих дейст­виях и освобождается от пороков. Следует сказать, что «концентрация» – это не просто «занятие чем-нибудь». Если дети с безраз­личием переходят от одного предмета к другому, даже обращаясь с ним правильно, то такая деятельность не приводит к ис­правлению дефектов. Необходимо, чтобы процесс работы вызывал у них искреннее уважение и интерес.

В отличие от клиник для трудных детей, в наших школах «выздоровление» – не ко­нечный результат, а отправная точка, после достижения которой происходит укрепление и развитие личности ребенка, получившего «свободу действий».

Только после «нормализации», развива­ясь в контакте с окружающим миром, дети раскрывают перед нами свои удивительные качества: спонтанную дисциплину, способ­ность продолжительно и с радостью тру­диться, стремление помочь друг другу, взаи­мопонимание. «Свободный выбор занятий» становится их образом жизни, он свидетель­ствует об их выздоровлении, о вступлении в новую жизнь.

Главной характеристикой остается все то же «усердие в труде». Интересное, сво­бодно избранное, способное привлечь, хотя порой и утомительное занятие увеличивает энергию и умственные способности ребенка, а также его самообладание.

Чтобы способствовать этому развитию, недостаточно дать ребенку разнообразные предметы для занятий. Необходимо также особым образом организовать пространство, чтобы вызвать у детей «рост интересам. Воз­никает особый воспитательный метод, осно­ванный на знании законов развития детской психологии.

В наших школах дети не только укрепляли свой характер – их разум жадно искал и впитывал в себя всякое знание. Можно было утверж­дать, что, совершенствуясь, они совершали свои подъем к вершинам духовной жизни.

Развитие навыков труда заставляет нас вспомнить о некоторых принципах, изло­женных в древней индийской книге муд­рости «Бхагавадгите»: «Важно дать каждо­му человеку подходящую работу. Разум ис­пытывает потребность в работе. Держать его постоянно погруженным в здоровую дея­тельность значит укреплять дух. Когда же дух беспокоен или бездействует, в него вхо­дит дьявол. Бездеятельный человек не может быть духовным».

ОБЩЕСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ

Окружающая среда

Первый шаг, который должен сделать ребенок – найти путь и способы концентрации, которые укрепят основы ха­рактера и подготовят поведение человека в обществе. Здесь сразу же возникает необхо­димость приспособить для этих целей окружающую среду, поскольку никто извне не может помочь малышу научиться сосредото­чиваться, чтобы правильно организовать собственную психику. Он вынужден делать это сам. Наше главное требование к школе –обеспечить детей возможностью таких заня­тий, которые способствуют сосредоточению. Замкнутое пространство позволяет концент­рироваться лучше: ведь мы всякий раз ищем уединения, чтобы сосредоточиться. Стиму­лирующая деятельность, уютное место для занятий, концентрация – все это способству­ет формированию характера и становлению личности. В обычную школу дети приходят чаще всего после пяти лет, т. е. когда первый период их развития уже закончен. Наша школа, напротив, предназначена для совсем маленьких детей. Она создает для них благо­приятную обстановку, в которой формиру­ются и приобретают особую важность пер­вые элементы характера.

Мысль о том, что пространство вокруг ребенка должно быть организовано особым образом, вызвала в свое время очень широ­кий интерес. Художники, архитекторы, пси­хологи начали работать вместе, пытаясь найти точные пропорции помещений и ху­дожественные элементы оформления шко­лы, которая не только служила бы прибежи­щем для малышей, но и способствовала их концентрации. Школьные помещения долж­ны были нести не только защитительную функцию, но и создавать некое «психичес­кое пространство». Важны были не столько форма и размер помещений – сами по себе они ничего не решают, сколько предметы, поскольку именно предметы позволяют ре­бенку сосредоточиваться. Отбор предметов для наших школ происходил с учетом опыта самих детей.

Первой мыслью было разнообразить пространство для занятий всем понемногу и дать детям возможность отобрать предметы по своему вкусу. Было замечено: ребятишки тянулись к одним предметам и не обращали внимания на другие; последние мы убрали. С тех пор все, что мы использовали в наших школах, отбиралось в результате экспери­ментов, проводившихся в разных странах, и всякий раз выбор делали сами дети. Таким образом, мы используем то, что нравится всем детям. Это напоминает отчасти поведе­ние насекомых: они всегда тянутся к одним и тем же цветам – к тем, которые им нужны. Разумеется, предметы, на которые падает выбор детей, тоже нужны им: они отбирают именно то, что им необходимо для построе­ния своей личности. Множество предложен­ных им игрушек малыши, как правило, ос­тавляли без внимания. Из большого числа предметов, которые должны были научить их различать цвета, они выбирали только один тип – разноцветные таблички. С тех пор мы используем их во всех школах. Даже форма предметов и интенсивность их окрас­ки определялась детьми. Необходимость ог­раничить круг используемых материалов от­разилась на общественной жизни класса. Ведь если предметов слишком много или в классе больше одного набора материалов, то группа из тридцати-сорока детей сразу их перепутает между собой. Следовательно, число предметов должно быть невелико, да­же если группа достаточно большая.

На класс должен приходиться только один экземпляр каждого предмета. Если ре­бенок захочет взять то, чем уже кто-то занят, он не сможет этого сделать. Но если малыш «нормализирован», он спокойно подождет, пока другой закончит свою работу с данным предметом. Так развиваются некоторые очень важные черты общественного поведе­ния: ребенок узнает, что должен уступать то­му, кто первый начал пользоваться тем или иным предметом, не потому, что так ему ве­лели, но потому, что это – реальность кото­рой он столкнулся на собственном опыте. Ведь детей много, а предмет один! Остается только подождать. И поскольку это повторя­ется по много раз в день, из года в год, ребе­нок проникается сознанием того, что необхо­димо уважать других и уметь ждать. И это сознание крепнет в нем с течением времени. Общество основано не на предпочтени­ях, а на гармоничном сочетании различных видов деятельности. Личный опыт помогает детям спокойно развить такую обществен­ную добродетель, как терпеливость, т. е. са­моотреченное сдерживание собственных по­рывов. Мы не можем иначе привить трехлет­ним малышам подобные формы морали. Но это помогает им приобрести собственный опыт – в иной обстановке нормализация не наступает. Видя, как наши дети терпеливо ждут своей очереди, тогда как в других шко­лах они обычно дерутся за право обладания вещью, педагоги удивленно спрашивали: «Как вам удалось добиться дисциплины от таких малышей? » Но вовсе не я добилась этого. Просто сочетание подготовленного пространства и свободы позволило про­явиться качествам, которые нечасто встре­чаются у детей трех-шести лет.

Вмешательство взрослых в эти первые шаги общественного поведения, как прави­ло, неразумно. Вот ребятишки делают уп­ражнение «ходьба по канату». Один из них ошибается, идет в неправильном направле­нии и, казалось бы, столкновения не избе­жать. Стремление взрослого – схватить ре­бенка и развернуть его в другую сторону. Но малыш и сам найдет выход, сам решит эту задачу, может быть, иначе, чем взрослый, но все равно решит. Подобные проблемы встречаются детям на каждом шагу, и они с удовольствием самостоятельно ищут выход из положения. Они протестуют, когда вме­шиваются взрослые, а когда те оставляют их в покое, прекрасно справляются с задачей. Это еще один путь обретения опыта поведе­ния в обществе, а мирное решение подоб­ных проблем дает необходимый опыт в си­туациях, смоделировать которые педагог не сумел бы. Обычно, когда учитель вмешива­ется, его решение всегда отличается от решения детей, что нарушает социальную гар­монию в классе. Значит, при возникновении сложностей, за исключением редких случа­ев, мы должны дать ребятам возможность разобраться самим. Это позволит нам с большей объективностью судить о поведе­нии детей, которое мы пока плохо себе пред­ставляем. Подобный ежедневный опыт ук­репляет общественные отношения.

Педагоги, использующие метод прямого воспитания, не понимают, как развивается общественное поведение ребенка в школе Монтессори, где, по их мнению, заботятся об изучаемых предметах, но не об общест­венной жизни. Они спрашивают: «Если ма­лыши все делают в одиночку, где же тут об­щественная жизнь? » Но разве когда дети са­мостоятельно решают проблемы, хорошо се­бя ведут, строят доступные всем планы – это не проявления общественной жизни? Види­мо, педагоги убеждены, что общественная жизнь состоит в том, чтобы усадить детей в рядок и заставить их слушать учителя. Но ведь это не так.

Моменты общественной жизни ученики обыкновенных школ переживают лишь на переменках и на редких экскурсиях, а у нас дети живут постоянно в обстановку трудо­любивой общности.

Общественная жизнь

Если в классе много детей, различия их характеров выявляются лучше, а опыт более разнообразен. Если же детей мало, то карти­на будет совершенно иной. Именно опыт об­щения совершенствует ребенка.

Посмотрим теперь, как устроено обще­ство детей в наших школах. Мы собираем вместе ребятишек разного возраста, от трех до шести лет. Этого не случается в обычных школах, если только старшие не отстают в умственном отношении. Как правило, там дети группируются по возрасту, и только в редких учебных заведениях встречается возрастная вертикаль в одном классе.

Были случаи, когда некоторые наши учительницы тоже хотели группировать классы по возрастному признаку. Но тогда в детском коллективе сразу же возникали трудности. То же происходит и в семье. Мать обычно легко справляется с шестью разновозрастными детьми – проблемы появ­ляются, когда лишь рождаются близнецы или когда под одной крышей собираются ре­бятишки одного возраста, поскольку утоми­тельно иметь дело малышами, которым нужно одно и то же. Многодетной матери легче, чем той, у которой только один ребе­нок. У единственного ребенка всегда слож­ный характер, и не потому, что он порочен от рождения, но потому, что ему не хватает общения с другими детьми. По той же при­чине трудности у родителей чаще возника­ют со старшим ребенком, но не с младшими: взрослые полагают, что они стали опытнее, а на самом деле все иначе, просто у детей есть компания.

Общество интересно именно благодаря тому, что состоит весьма разнообразных ти­пов личности. В наших школах классы обычно смешанные. Причем не так важно собрать вместе девочек и мальчиков – они могут нормально развиваться порознь. Куда важнее объединить разновозрастных детей. Наши школы доказали, что дети разных воз­растов умеют помогать друг другу. Малыши наблюдают за тем, что делают старшие, и просят у них объяснений, а те с удовольст­вием объясняют. Это пример настоящего воспитания уже потому, что разум ребенка пяти лет близок к разуму трехлетнего, и ма­лыши лучше понимают друг друга, чем взрослых. Между ними существует гармо­ния и контакт, который так редок между де­тьми и взрослыми.

Серьезная, деловая атмосфера свобод­ной работы практически не дает детям рас­слабиться, как это часто бывает на обычном школьном уроке. Не бывает, чтобы дети бес­цельно болтались по классу. Более опытные с желанием и добрым снисхождением помо­гают в работе младшим, приобретая при этом бесценный опыт содержательного об­щения и человеческой взаимопомощи. А ме­нее опытные, равняясь на старших, видят перспективу собственного роста. Детям ни­кто не дает никаких заданий, не объясняет новую тему, никто их не спрашивает у дос­ки. Свободная работа основана на абсолют­ном доверии к ребенку, точнее, вере в его спонтанное стремление к познанию окружа­ющего мира, дарованное природой, и на му­дром терпении взрослых, ожидающих от не­го свершения самостоятельных открытий. Слово «учить детей» в нашей школе почти запрещено. Дети в полном смысле учатся, т. е. учат себя сами.

Педагоги не способны объяснить трех­летнему ребенку многое из того, что он лег­ко воспримет от пятилетнего, поскольку де­ти связаны естественной ментальной общ­ностью. И к тому же занятия старшего близ­ки возможностям младшего, что усиливает его интерес. Старшие становятся в глазах восхищенных малышей героями и наставни­ками, поэтому они всегда стараются сначала помочь, а уж потом сделать что-то для себя. В других школах, где классы сформированы по возрастному признаку, более разумные ребятишки в принципе могли бы многому научить своих товарищей. Но, как правило, учитель не позволяет этого делать. Сильных учеников вызывают только тогда, когда сла­бые не знают ответа на вопрос, а это часто порождает зависть. Между маленькими де­тьми зависти не существует. Их не унижает сознание того, что старшие знают больше, поскольку они понимают, что наступит и их черед. Поэтому в малышах живет лишь лю­бовь, восхищение и настоящее братское чув­ство. В школах старого типа существует единственный способ поднять общий уро­вень класса: соревнование. Но, к сожале­нию, оно неизбежно вызывает в детях за­висть, ненависть или унижение, то есть по­давляющие, антисоциальные чувства: ум­ные дети зачастую становятся заносчивыми и начинают командовать другими. А в на­ших школах старшие чувствуют себя защит­никами младших. Трудно вообразить себе, насколько обогащается со временем эта ат­мосфера защиты и восхищения. Между де­тьми в классе возникает настоящая привя­занность. Дети узнают характер друг друга, и появляется взаимное уважение. В других школах мы то и дело слышим: этот получил отличную отметку, а тот – плохую. Такой подход не способствует развитию братских отношений, а ведь именно в этом возрасте формируются общественные и антиобщест­венные качества личности, обусловленные окружающей средой.

Некоторые опасаются, что если пятилет­ний ребенок начнет обучать трехлетних, то ему самому некогда будет учиться. Но, во-первых, он не занят обучением других все свое время – он располагает собой свободно. Во-вторых, объясняя, он совершенствует собственные знания, поскольку вынужден анализировать и переосмысливать то, что ус­воил сам, чтобы донести это до других.

Классы трех-шестилетних детей не от­делены жестко от тех, где учатся ребятишки семи-девяти лет, и шестилетки сами получа­ют помощь от старших. Перегородки в на­ших школах устроены так, чтобы переход из одного класса в другой не был затруднен, и школьники могут свободно ходить взад-впе­ред. Если трехлетний малыш попадает в класс для семи-девятилетних детей, то он сам там долго не задерживается, потому что понимает, что ничего полезного для себя там не почерпнет. Таким образом, у нас сущест­вуют естественные ограничения, но нет же­сткого разделения, и все группы общаются между собой. У каждой группы есть свое по­мещение, но оно не изолировано, а значит, возможен интеллектуальный обмен между детьми. Трехлетний ребенок может увидеть, как девятилетний извлекает квадратный ко­рень из числа, и спросить его об этом. Ответ его просто не удовлетворит, и он вернется в свой класс, где найдет более интересные для себя занятия. А вот шестилетний может уже кое-что понять и запомнить. Такая форма свободы позволяет провести возрастные раз­личия в уровнях умственного развития. Именно так мы узнали, что восьми-девятилетние дети могут понять операцию по из­влечению квадратного корня, если понаблю­дают за работой двенадцати-четырнадцатилетних школьников, и сделали вывод, что восьмилетки могут интересоваться алгеб­рой: развитие связано не только с возрастом, но и с возможностью ребенка узнать, что происходит вокруг него.

В наших школах царит воодушевление. Маленькие дети исполнены энтузиазма, по­скольку понимают, чем заняты старшие; а те, в свою очередь, рады тому, что могут на­учить малышей. Здесь нет места комплексу неполноценности, но имеет место нормаль­ный обмен психических сил.

Все это доказывает, что необычные ре­зультаты, полученные в наших школах, явля­ются следствием природных законов.

Наблюдение за поведением детей и за их взаимоотношениями в свободной атмосфере позволяет раскрыть секреты человеческого общества. Мы должны пристально, под мик­роскопом изучать тончайшие стороны чело­веческой природы. Поэтому мы рассматри­ваем наши школы как психологические ла­боратории, хотя там ведутся не столько опы­ты, сколько наблюдения.

Я уже говорила, что дети сами умеют ре­шать многие проблемы, но не пояснила, как они это делают. Если мы, не вмешиваясь, по­наблюдаем за ними, то увидим удивитель­ную на первый взгляд вещь: дети не помога­ют друг другу так, как это делают взрослые. Например, они не бросаются на помощь, когда кто-то из них тащит тяжесть. Они ува­жают достоинство друг друга и оказывают поддержку только тогда, когда это действи­тельно необходимо. То есть они интуитивно чувствуют и оберегают главную потребность ребенка – чтобы ему не помогали без нужды. Однажды один из наших учеников случайно рассыпал по полу весь геометрический мате­риал. Но тут с улицы послышались звуки ка­кой-то процессии, и все дети побежали к ок­ну. Все, кроме одного - того малыша, что рассыпал материал. Ему и в голову не при­шло бросить вещи на полу: надо было все аккуратно собрать, а никто не помогал. В глазах у него появились слезы, ведь ему тоже хотелось посмотреть на процессию. Другие дети поняли это, и многие отошли от окна, чтобы помочь. Взрослые не обладают такой тонкостью восприятия чрезвычайных ситуа­ций. Часто они помогают друг другу там, где в этом нет необходимости. Так, джентльмен, демонстрируя хорошие манеры, пододвигает даме стул, хотя она прекрасно может сесть без посторонней помощи, или подает ей ру­ку на лестнице, хотя она в состоянии спус­титься сама. А вот когда появляется реальная потребность в помощи, все меняется. Там, где действительно нужна помощь, никого не дозовешься, зато там, где ее не требуется, по­мощников много! В подобных ситуациях взрослые не могут научить детей правильно реагировать. Я полагаю следующее: возмож­но, в подсознании ребенка закрепилось, что его главнейшая потребность – приложить максимум усилий. Именно поэтому он ин­стинктивно воздерживается от помощи дру­гим, считая, что такое вмешательство может стать препятствием в развитии.

Еще одно интересное наблюдение: от­ношение детей к шалунам. Возьмем какого-нибудь малыша, только что попавшего в школу и еще не освоившегося в ней. Он воз­бужден, все время пристает и создает всем проблемы. Учитель сказал бы: «Это нехоро­шо, это неприлично», или даже просто: «Ты гадкий мальчишка! » Реакция сверстников в подобной ситуации была бы совершенно иной. Один из них подошел бы к новичку и сказал: «Ты, конечно, плохо себя ведешь, но не расстраивайся, мы все поначалу были та­кими же плохими». Малыш просто пожалел бы своего нового товарища, счел его капри­зы бедой и захотел утешить, дать возмож­ность проявиться всему хорошему, что скрыто в шалуне. Как изменилось бы обще­ство, если бы все преступники могли рас­считывать на сострадание, если бы мы сде­лали над собой усилие и попытались бы от­нестись к ним, как к больным людям. Ведь стремление причинить зло часто вызвано психическим заболеванием, вызванным не­благоприятной обстановкой, или условиями появления на свет, или иными несчастьями. Если бы мы проявляли сострадание и пыта­лись помочь человеку, общество стало бы лучше. Так, когда случается беда, например когда разбивается какая-нибудь ваза, уро­нивший ее малыш бывает безутешен, ведь он не любит разрушать. Кроме того, он чув­ствует свое унижение, потому что не умеет обращаться с вещами. Инстинктивная реак­ция взрослых усугубляет его вину: «Видишь – разбил! Зачем же ты хватаешь то, что тро­гать нельзя? » По меньшей мере взрослый велит собрать осколки, полагая, что так ребенок глубже почувствует, насколько он провинился. Что в таких случаях делают на­ши ученики? Они бегут помогать и ободряюще повторяют: «Ничего страшного! До­станем другую вазу! » Одни при этом соби­рают осколки, другие вытирают разлившую­ся по полу воду. Инстинкт толкает их на по­мощь слабым, которых нужно поддержать и утешить, и этот инстинкт совершенствует общество. В тот момент, когда люди пере­стали преследовать больных и бедных и на­чали помогать им, человечество сделало ог­ромный шаг вперед. Вся медицинская наука основана на этом принципе. В людях роди­лось не только желание помогать тем, кто вызывает сострадание, но гуманность вооб­ще. Жест ободрения, адресованный слабому и униженному, – не заблуждение, но вклад в развитие общества. Как только дети прохо­дят этап нормализации, они демонстрируют подобное отношение друг к другу.

Существует мнение, что хорошему обра­щению с животными ребенка надо учить, ибо по своей природе он жесток и бесчувст­вен. Это совершенно не верно. Нормализо­ванные дети, напротив, стремятся защищать животных. У нас в Ларене была козочка. Каждый день я кормила ее, держа пищу так высоко, чтобы ей приходилось привставать на задние копытца. Мне было интересно на­блюдать за ней, да и козочка, казалось, забав­лялась. Но однажды один из малышей подо­шел и подхватил ее ручонками под живот. На его лице была написана тревога: как бы животное не устало все время стоять на двух ногах. Это был очень благородный и очень естественный порыв.

В поведении наших детей проявляется еще одна черта: восхищение теми, кто уме­ет что-то делать лучше других. Ребятишки не только не завидуют, но, напротив, всякое хорошо сделанное дело вызывает у них ис­кренний энтузиазм. Это случается, напри­мер, во время так называемой «вспышки способности писать». Когда кому-то из де­тей удается впервые написать целое слово, его успех вызывает у остальных взрыв ра­дости и веселья. На такого «писателя» все смотрят восторженно и тут же кидаются ему подражать с криком: «Я тоже так умею! » Достижение одного провоцирует успешную работу остальных. То же проис­ходит при освоении алфавита. Однажды по такому поводу в классе была устроена це­лая процессия: малыши несли картинки с буквами как флаги, и было столько веселья и шума, что с нижних этажей (школа была расположена под крышей дома) люди при­ходили узнать, что у нас случилось. «Дети радуются знакомству с алфавитом», – пояс­няла воспитательница.

Совершенно очевидно, что единство в группе создается благодаря свойственному детям братству, основанному на возвышен­ных чувствах. Приведенные здесь примеры доказывают, что в обстановке приподнятых чувств дети, прошедшие этап нормализации, испытывают взаимное притяжение. Как старшие и младшие тянутся друг к другу, так и нормализованные дети притягивают к себе новичков и помогают им освоиться.

РЕБЕНОК В СЕМЬЕ

Метод, который носит мое имя, что­бы не затеряться среди других сис­тем, привел меня к открытию духовных осо­бенностей детей, которые ранее не наблюда­лись. То, что было открыто прежде, лишь внешний облик ребенка, которого еще пред­стояло открыть. Способствовать пониманию детей, работать для защиты их прав – это и было моей целью. Дети – слабые человечес­кие существа, живущие среди сильных. Они не поняты. Их потребности не признаны в обществе взрослых, и это таит бездну не­предвиденного зла.

В моих школах дети могут спокойно ра­ботать, прежде подавленный дух их раскры­вается и проявляет себя свободно. Ничего этого не происходит в традиционных школах. Наши дети открыли нам уровень еще не ис­следованного сознания, а их деятельность яс­но показала тенденции, никогда ранее не ис­следуемые педагогами и психологами. На­пример, детей вовсе не привлекали игрушки, которыми взрослые предполагали радовать их, не интересовали сказки. Они стремились быть свободными от взрослых и делать все самостоятельно. Своим видом они просили не помогать им в работе до тех пор, пока та­кая помощь становится им абсолютно необхо­димой. Дети были спокойны, заинтересованы в своей работе, впитывали окружающий мир с поразительной ясностью. Очевидно, естест­венное стремление к познанию длительное время подавлялось прежде энергичным и не­посредственным вмешательством взрослых, которые считали, что они могут делать все лучше, чем дети, и подменяли детскую актив­ность своей собственной, а потому подчиняли волю и инициативу детей себе.

Мы, взрослые, в нашем объяснении ре­бенка и в обращении с детьми не только ошибались в конкретных деталях воспита­ния или в отдельных несовершенных фор­мах обучения, но и продолжали неправильно вести себя по отношению к детям. И наши ошибки породили сейчас социальную и нравственную проблему отцов и детей. Раз­ногласие между детьми и взрослыми суще­ствовало в течение столетий, но сейчас мо­лодежь нарушила баланс. Именно это выну­дило меня обратиться не только к педагогам, но и ко всем взрослым, особенно родителям. В самых разных странах, отличных по своей культуре и обычаям, возникли школы, работающие по моему методу. Это свиде­тельствует об универсальности разногласий между взрослыми и детьми. По-видимому, в высших цивилизациях, таких, как наша, они усиливаются общественными нормами и ло­гикой отделения ребенка от естества собст­венной личности и от свободы действий.

Ребенок, живущий в среде, созданной взрослыми, живет в мире, неблагоприятно приспособленном для его потребностей как физических, так и (что более важно) духов­ных, дающих ему возможность развиваться умственно. Ребенок подавлен взрослым, кото­рый подрывает его волю и вынуждает при­спосабливаться к враждебной окружающей среде, наивно полагая, что таким образом раз­вивает ребенка социально. Почти вся так на­зываемая воспитательная работа пропитана идеей о прямой, а следовательно, насильст­венной адаптации ребенка к миру взрослого.

Такая адаптация основана на полном по­виновении, ведущем к отрицанию личности ребенка. При этом ребенок становится объ­ектом справедливости, которая не является справедливостью, объектом оскорбления и грубого обращения, которого сам взрослый никогда не вынес бы.

Такое отношение к ребенку глубоко уко­ренилось даже в семьях, где детей горячо лю­бят. В школе же оно тем более сильно. Мир детства там полностью посвящен адаптации к миру взрослому. Часто согласие между се­мьей и школой сводится к союзу сильных против слабых. Ребенок, который стремится быть услышанным и которому причиняется боль неприятия, замыкается в себе, а это бо­лее опасно, чем простое подчинение.

Более справедливый и милосердный под­ход к ребенку состоит в создании адаптацион­ной окружающей среды, отличной от среды подавления, которая защищает ребенка от сложных и опасных препятствий, угрожаю­щих ему в мире взрослых. Убежище в шторм, оазис в пустыне, место духовного отдыха должно быть создано именно для того, чтобы гарантировать здоровое развитие ребенка.


Поделиться:



Популярное:

  1. IV. Рассказ преподавателя по теме: «Витагенный опыт ребенка».
  2. Mои прабабушка и прадедушка прожили долгую и дружную жизнь
  3. V. Кибернетические (или постбиологические) методы достижения бессмертия (искусственная жизнь “в силиконе”)
  4. XXI. УСЛОВИЯ ОВЛАДЕНИЯ ЯЗЫКОМ У ГЛУХОГО РЕБЕНКА В ОТЛИЧИЕ ОТ СЛЫШАЩЕГО
  5. Бессмертная душа и долгая жизнь.
  6. В начале февраля 2005 года в газете «Наша жизнь» была напечатана статья «От рядового до директора военного комбината», в которой рассказывается о жизни нашего земляка Чернове Василии Михайловиче.
  7. Взаимосвязь темпа умственного развития и обучаемости ребенка
  8. Вклад в формирование прибыли на единицу мощности
  9. Вклад Герда А.Я. в разработку содержания и методики начального естествознания.
  10. Вклад естествознания в изучение человека
  11. Вклад когнитивной психологии в разработку проблем внимания
  12. Вклад Л.С.Выготского и Н.И.Жинкина в психолингвистику.


Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 889; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.041 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь