МОИ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА БОЛЬШЕВИСТСКО-ЛЕВОЭСЕРОВСКИМ БЛОКОМ В АЛЕКСАНДРОВСКЕ И ПОСЛЕДСТВИЯ ЭТИХ НАБЛЮДЕНИЙ

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 9Следующая ⇒

Фронт против движения казаков с внешнего фронта на Запорожье – закончился. Больше о них ничего не было слышно в этом направлении. Все революционные части с правой стороны Днепра переведены на левую, в г. Александровск и в ближайшие к нему села.

Задача штаба Богданова – продвинуться дальше по направлению Крыма. Г. Александровск остается, таким образом, в военном отношении, сам с собой. Население города должно организоваться. Да оно в лице рабочих уже начинало организовываться.

Революционный Комитет, при поддержке своих партий, начинал тоже проявлять свою " революционную" деятельность. Она, эта деятельность его, началась с произвольного вмешательства в местную жизнь трудового крестьянства и, конечно, с начальническим тоном и через грозный – письменный или устный приказ.

Осмелел Ревком и по отношению к городу: наложил на александровскую буржуазию контрибуцию в восемнадцать (18) миллионов рублей.

Снова, как и при Коалиционном Правительстве и Украинской Центральной Раде, начались аресты, и в первую очередь, конечно, правых социалистов (анархистов из-за их влияния в Гуляйпольском и Камышеванском районах пока не осмелились трогать). В Революционном Комитете началось чаще произноситься слово " Комиссар тюрьмы", ибо последняя заняла уже чуть не первое место в " социалистическом" строительстве.

У меня нередко являлось желание взорвать тюрьму, но ни одного разу не удавалось достать достаточное количество динамиту или пироксилина для этого. Я не раз говорил об этом левому эсеру Миргородскому и М. Никифоровой, но они оба испугались и старались меня завалить работой, которая не допустила бы меня сблизиться с красногвардейцами, у которых взрывчатых веществ было очень много.

В Александровске, в Революционном Комитете я брался за всякую работу, какую Комитет на меня взваливал, и делал ее до конца.

Но быть волом, видя, что за твоей спиной черт знает что творится, было не в моем характере, тем более, что я – политический работник не с 1917 года, и работать из-за того, чтобы " всезнающие", " всесильные" похвалили меня, я не мог.

Я определенно и безошибочно видел, что совместная работа с большевиками и левыми эсерами становится для революционных анархистов невозможной, даже на фронте защиты революции. Они в своей революционности начинали заметно изменяться, уделяя внимание исключительно власти над революцией в грубом смысле этого слова.

Присматриваясь к их работе в Александровске, а дотоле на уездных и губернских съездах крестьян и рабочих, где к этому времени они были в большинстве, я предвидел, что блок этих двух партий – фикция, что рано или поздно одна какая-либо из них должна будет всосать в себя, или силой сожрать другую, коль обе они за счет революции идут к совершенствованию государства и его власти над свободной общественностью трудящихся.

Правда, их уклон трудящиеся, будучи действующим элементом в революции, не могли во время подметить. У трудящихся была слишком большая вера в революционеров и они не заботились о том, чтобы разделять руководителей по идеям и следить за их действиями. Им нужно было каждый раз показывать и разъяснять подмеченное.

Кто же будет это делать? – я часто задавал себе вопрос и отвечал. – Анархисты и только анархисты!

А где в это время русской революции анархисты были связаны с широкими трудовыми массами? Большинство претендентов на имя руководителей русского анархизма в это время болтались, если не в хвосте центральной власти большевистско-левоэсеровского блока, то во всяком случае вне прямого революционного действия в рядах революции. Так делали в это время анархо-синдикалисты и анархо-коммунисты на своих верхах (об анархо-индивидуалистах не говорю, потому что их организации в России и на Украине, в особенности, не было).

Отдельные рабочие и крестьянские анархические группы, нередко на свой риск и страх принимавшие с большим опозданием то или другое тактическое решение, бросались на всех фронтах в бурю революции и честно сгорали в ней, при этом сгорали они с особой любовью к революции, как и к своему идеалу. Но, увы!, сгорали в буре революции преждевременно и без, или с слишком малой пользой для своего родного анархического движения.

Спрашивается: почему же это так было? У меня лично ответ на это один: анархисты не имели своего организованного единства в действии. Большевики же и левые соц.-революционеры использовали для себя в эти дни веру трудящихся в революцию так, как хотели организованно противопоставить интересам дела трудящихся свои партийные интересы. В другое время, при других условиях и обстоятельствах, они не осмелились бы при всеобщем деле революции заниматься политическими авантюрами своих центральных комитетов. Теперь же им было ясно, что обличить их в этом деле некому. Правые социалисты шли на поводу у буржуазии. Оставались одни анархисты, в задачу которых входило направить революционные силы трудящихся против их затей. Но мы, анархисты, не имели на лицо соединенных сил, с определенным и положительным пониманием задачи дня.

Большевики и левые соц.-революционеры, под руководством мудрого Ленина замечали эти серьезнейшие недочеты в нашем движении и радовались этому; ибо только то, что мы были организационно беспомощны и не могли противопоставить их партийному делу в революции дело всего трудового люда, которое, от начала до конца, во многом переплеталось с идеей анархизма, ободряло этих государственников на этом пути. Они подошли смелее к массам и, обманув их лозунгом " власть советов на местах", создали за их счет свою государственнически-партийную политическую власть, подчиняя ей все на пути революции, и в первую очередь тружеников, которые до этого успели только разорвать, но совсем еще не разбили свои рабские цепи.

Большевикам, лев. соц.-революционерам помогали в этом деле правые соц.-революционеры и эсдеки меньшевики, тем, что действовали вместе с буржуазией, когда весь трудовой люд был против этого. В то время трудовой люд не гнал еще от себя правых социалистов. Он лишь перерастал все их программы, по которым они сами служили буржуазии и пытались толкнуть в эту кабалу трудящихся, чтобы не одним нести гнет идеи содружества с буржуазией, идеи " закона и законной" власти Учредительного Собрания и проч.

Все эти идеи, с которыми носились правые социалисты, были уже неприемлемыми для трудящихся. Да в это время правые социалисты действовали фактически уже против революции. Все это породило то, что трудовые массы отдали по долгу свое предпочтение большевикам и левым соц.-революционерам. Отсюда родилось в трудовых массах абсолютное недоверие и враждебное отношение к правым социалистам.

Это трагическое для революции явление известно каждому революционному анархисту, который сливался в своих прямых революционных действиях с тружениками села и города в одно целое, переживая вместе с ними удачи и промахи на этом пути.

Итак, тревожась тем, что большевистско-левоэсеровский блок не есть тот блок революционного единения, который необходим для революционеров в момент столкновения труда с капиталом и государственной властью, так много затрачивающих своих сил и жизни на организацию этого столкновения, единения, которое революционеры должны создавать, к которому должны стремиться, я все глубже убеждался в том, что большевики и левые соц. - революционеры сдадут свои позиции реакции правых социалистов, сроднившихся с буржуазией за это время, или же друг друга перестреляют и из-за своего первенства в деле власти, но ни в коем случае они не окажут надлежащей помощи революции, чтобы она могла выйти свободно на простор и творчески развернуться на своем пути. Убедившись в этом, я созвал ряд товарищей из Александровской федерации анархистов (с ними пришли и сочувствующие рабочие и солдаты), созвал своих товарищей из отряда Гуляй Поля и с особой болью в душе поделился с ними своим мнением о революции, которой, на мой взгляд, угрожали смертью со всех сторон и большевистско-левоэсеровский блок – в первую очередь.

Я говорил своим товарищам, что для революции было бы лучше, если бы большевики и левые эсеры не создавали блока, ибо среди них нет той идеи, которая удержала бы их от стремления властвовать над революцией, и это их в конце концов столкнет между собой, и они своим взаимоистреблением принесут много зла для революции. Уже теперь, говорил я друзьям, видно, что свободой пользуется не народ, а партии. Не партии будут служить народу, а народ – партиям. Уже теперь мы замечаем, что во многих случаях в делах народа упоминается лишь его имя, а вершат дела партии. Народ знает лишь одно – слушать, что правители ему говорят!

При этом, изложив товарищам свои впечатления и свое глубокое убеждение, что надо готовиться к борьбе против затей этих партий, я поделился своими планами, уже не со всеми, а с тесным кругом анархистов, которые я обдумывал с июля - августа месяца 1917 года и которые частично ввел в дело организации крестьянства. Планы зиждились на следующем: пока крестьянство горит жаждой быть самому хозяином над собой – следует сближаться с его общественными самоуправлениями, освещать крестьянам каждый шаг социалистического властвования, говорить им, что совершенная ими революция несла в себе совершенно другое: она несла трудящимся права на свободу и вольный труд, в корне разрушая всякую опеку власти над трудящимися. А сблизиться с крестьянами можно, при желании, всегда. Надо поселиться среди них и работать вместе с ними, работать не покладая рук и честно. Там, где они по незнанию задумают учреждать то, что может вылиться во что-либо враждебное развитию свободной общественности, разъяснить им, убедить их, что это для них самих будет вредным бременем, и выдвинуть в противовес другое, которое бы отвечало тем-заданиям, которые стоят перед ними и, в основном, не противоречит идее анархизма. Наш идеал слишком богат и в нем много есть того, что крестьянство может теперь вводить в жизнь и радоваться его осуществлению.

Другие планы были заговорщицкого характера, о которых я на собрании товарищам тогда ничего не говорил, но неуклонно к ним подготовлял членов Гуляйпольской Группы Анархистов-Коммунистов, в надежде, что там, где группа, благодаря своему упорному труду, завела идейные связи с населением, там мы должны будем к этим планам прибегнуть. Этого от нас, действующих революционных анархистов, потребуют те явления в истории революции, которые обрушатся, в силу целого ряда причин против революции.

На этом интимном собеседовании с товарищами в г. Александровске – я и решил порвать свои связи с революционным Комитетом и возвратиться в Гуляй Поле со всем отрядом.

Я виделся в тот же день с тов. Миргородским (лев. с.-р.) и предложил ему зайти со мной поужинать в столовую при Федерации. Когда он пришел, я не утерпел и сказал ему, что завтра подам заявление в Ревкомитет, что меня отряд отзывает из него и на место меня воздерживается послать другого. Тов. М. Никифорова и ряд других товарищей из Федерации просили меня не делать этого так скоро, уговаривал меня и Миргородский. Однако, я уже не мог отступить от своего решения. Я наперед этот вопрос решил с отрядом, и теперь оставалось оформить его официально, чтобы Комитет не истолковал его ложно.

В Федерации анархистов не все об этом знали. Поэтому когда узнали, то просили, чтобы я им объяснил причину или цель моего выхода из революционного комитета. В это время были также некоторые рабочие, сочувствовавшие левым эсерам. Они-то более всего просили меня сказать им, почему я ухожу из революционного комитета и покидаю Александровск.

Пришлось им повторить то, что многим я говорил наедине. Я им сказал, что, на мой взгляд, большевистско-левоэсеровский блок уже дал трещину в своем единстве, и это, заметьте, тогда, когда он еще только составился. Причина этому, по-моему, с одной стороны, историко-философское расхождение эсеровщины с марксизмом, с другой – тщеславие, толкающее одну партию опережать другую в своем разнузданном стремлении властвовать над революцией.

Для меня лично абсолютно верно то, что недалеко то время, когда эти две ныне царствующие в стране партии не помирятся, столкнутся на своем пути и начнут друг друга уничтожать, казня вслед за этим революцию и все лучшее в ней. Так какого же черта мне тратить здесь свои силы, когда я вижу начало подлинной революции в деревне. Крестьяне осознают себя, они проявляют свою волю к борьбе за идеал справедливости, им нужно помочь в этом, кричал я разъяренный, а товарищи еще больше удивлялись.

" Я не хочу сказать вам, товарищи, что всем нужно идти к крестьянам. Я хорошо знаю вас, сжившихся с городом, сроднившихся с рабочими. Работайте здесь, но помните, что здесь революция от прямого действия переходит к приказам и указам Ревкома, тогда как в деревне власть Ревкомов дойдет до этого не так легко. Там живет дух революции, здесь – контрреволюции, которую только при хорошем напряжении организационных революционных сил деревни и можно отразить от попытки казнить революцию.

На это мои товарищи из анархистов и их знакомые, сочувствующие левым социалистам-революционерам, говорили мне, что будущее само себя покажет. В настоящий же момент мы видим, что большевистско-левоэсеровский блок с пути рабоче-крестьянской революции не сходит. Он твердо его держится. Трудящиеся массы в большинстве своем это видят и поддерживают его в этом. Следовательно, вести против него агитацию, или подымать бунт, – означало бы расчищать пути для возврата полубуржуазной Керенщины или, что еще хуже, укреплять позицию Украинской Центральной Рады, которая почти совсем уклоняется от борьбы за социальное раскрепощение трудящихся, – это значит совершать преступление против идей революции.

" Мы, – говорили мои товарищи, – скорбим о твоем отношении к большевистско-левоэсеровскому блоку и были бы рады, если бы ты с иной стороны подошел к этому вопросу. Ведь ты же сам все твердишь, что революционеры всегда должны быть там, где народ, чтобы расширять, углублять и развивать революцию. До сих пор и ты и мы делали это. Что же помешает нам продолжать свою работу. Ведь каждый из нас понимает, что, раз большевистско-левоэсеровский блок сделает поворот вправо, или попытается остановить трудящихся на полпути к их цели – к свободе, равенству и вольному труду, – мы тотчас же поведем кампанию против него. И тогда каждому труженику будет видно и понятно, что мы правы, восставая против большевиков и эсеров. Помню, эту позицию больше всего отстаивала Мария Никифорова и ее друзья по совместной в этом городе с нею работе. Она при этом несколько раз подчеркивала имя тов. Карелина, говоря, что перед отъездом из Петрограда она с ним на эту тему много говорила, и он сказал, что это – самая верная позиция, какую мы, анархо-коммунисты, можем занять по отношению к большевистско-левоэсеровской власти.

Однако, эти относительно верные аргументы моих товарищей меня не поколебали. Я был глубоко убежден в том, что блок долго не просуществует. Признаки этого, кроме вышеупомянутых, были еще и те, что Ленин действовал без всякого контроля не только партии левых эсеров, которая была в союзе с партией большевиков, но и со стороны своей партии, творцом и лидером которой он являлся.

В этом обстоятельстве я, организовавший уже крестьян без влияния большевиков и эсеров в Гуляй Поле и в районе, многое усматривал. Я усматривал в этом то, что Ленин задумывает сделать из левого крыла эсеров (среди которых я не видел ни одного члена старого ядра эсеровщины вообще), игрушку в своих, Ленинских, руках…

В то время, как мы обменивались мнениями о большевистско-левоэсеровском блоке и о будущем революции, властнически захватываемой ими, мне комиссар почты прислал телефонограмму, переданную из Гуляй Поля, которая гласила, что в Гуляй Поле приехали агенты Украинской Центральной Рады, которые, объявили себя сторонниками советов, но ведут энергичную агитацию, чтобы солдаты, вернувшиеся с внешнего фронта, организовали в Гуляй Поле и по району гайдамацкие курини. Шовинисты взялись за эту организацию.

Телефонограмма была подписана М. Шрамко. Телефонограмма помогла мне выйти из Александровского революционного комитета и поспешить вернуться в Гуляй Поле.

Сделав официальный письменный, от имени Гуляйпольского отряда, отзыв меня из Революционного Комитета, я пошел в Комитет вручить этот документ, куда следует, и проститься. В Комитете мой отзыв был принят неодобрительно, президиум осудил его, но сдержанным тоном. Когда же я объяснил причину и цель моей, со всем отрядом, немедленной поездки в Гуляй Поле, то председатель Ревкомитета тов. Михайлович позвал меня в особый кабинет и излил мне свою радость по поводу того, что я спешу в район.

" Ваше, тов. Махно, присутствие в Гуляй Поле теперь больше, чем необходимо" – сказал он мне. " Кроме того, вам кажется известно, что мы по проекту из центра, думаем разбить Александровский уезд на две административных единицы и есть отметка, что одна из них будет организована под вашим, тов. Махно руководством в Гуляй Поле".

Я ответил своему " благодетелю", что это не обольщает меня, что это расходится с моими взглядами на дальнейший рост и развитие революции. – Кроме того, это ведь вопрос будущих ваших успехов – не правда ли? – заметил я т. Михайловичу.

" Но наши успехи обеспечены. С нами все рабочие и крестьяне, они везде уже все держат в своих руках! " – воскликнул мой вчерашний коллега по комитету. " А вы телефонограмму ко мне из Гуляй Поля прочли? Вы поняли, о чем в ней сообщается? – сказал я ему. " Ах, да! " – Так лучше оставим этот разговор на после, – заметил я ему. – А сейчас распорядитесь, чтобы комендант екатерининской станицы приготовил к 4 часам эшелон для погрузки отряда гуляйпольцев. Сейчас же было отдано об этом распоряжение.

Я поговорил еще с ним и другими членами Комитета, с участием анархистки М. Никифоровой. Говорил я касательно чисто революционно-боевого положения на районе, а затем, распрощавшись со всеми, уехал на станцию. Через несколько минут подъехали к станции члены ревкома на автомобиле и анархистка М. Никифорова на лошади. Они подъехали попрощаться со мной и проводить отряд.

Еще раз перебросились мы парою-двумя словами с ответственными представителями революционного комитета, а затем, отряд спел анархический марш, и мы тронулись в путь.

Глава IX

УПРАЗДНЕНИЕ " ЗЕМСКОЙ ЕДИНИЦЫ". ВЫДЕЛЕНИЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА ИЗ СОСТАВА СОВЕТА. ДОБЫВАНИЕ СРЕДСТВ НА РЕВОЛЮЦИОННЫЕ НУЖДЫ

За то время, что я с рядом энергичных революционных крестьян, рабочих-анархистов и сочувствующих анархизму беспартийных революционеров, отсутствовали из Гуляй Поля, последнее обзавелось гостями – агентами Центральной Рады. Гуляй-польскими собственниками-землевладельцами, которые на войне получили чины прапорщиков и теперь были командированы по селам и деревням, чтобы развить идею крайне-шовинистического украинства и его главного оплота – гайдатщины и вильного казачества. Мы приехали в Гуляй Поле ночью, и в ту же ночь мне сообщили солдаты-фронтовики, что у них было общее собрание, на котором агенты Рады выступали и освещали боевую готовность войск Центральной Рады, группирующихся на Подолии и Киевщине. Они призывали фронтовиков организоваться здесь и взять власть в свои руки над безвластным районом. Для помощи этому делу, собранию был подан через именовавшего себя " максималистом" – фронтовика Вульфовича, ряд анонимных записок, указывающих, что существует в Гуляй Поле и на районе какое-то богатое общество, которое может регулярно оказывать организации фронтовиков денежную помощь и т. д. и т. д.

Я решил арестовать " максималиста" Вульфовича. В час ночи я пошел к секретарю группы анархо-коммунистов – тов. Калашникову, с ним вызвал ряд товарищей и, обсудив все, о чем я был информирован солдатами-фронтовиками, мы " максималиста" Вульфовича арестовали. Он запротестовал, заявляя, что обратится с протестом в Группу А-К. Он знал, что я о своих действиях на общественно-революционном посту от времени до времени делаю доклады группе и вместе с нею решаем, не противоречат ли мои действия той нашей общей задаче, которую мы, как группа революционных анархо-коммунистов, поставили перед собой (когда решали, что необходимо нашим членам идти в Советы и Общественные Комитеты, если их трудящиеся избирают). Он был убежден, что мне за его арест влетит. Но я ему заявил, что он арестован до выяснения, от кого он на собрании фронтовиков получал анонимные записки о существующем в Гуляй Поле и в районе обществе, обладающем денежными средствами для организации войск Украинской Центральной Рады. " Максималист" Вульфович больше не протестовал. " Максималист" быстро начал таять и совсем растаял. Он сказал мне, что записки, за час до собрания он получил от гражданина Альтгаузена (дядя известного провокатора, по делу нашей группы, Наума Альтгаузена), хозяина постоялого двора и отеля в Гуляй Поле.

Сейчас же был арестован и гр. Альтгаузен, которому я объяснил, за что он арестовывается, и сказал, что они с Вульфовичем будут преданы через Совет суду всеобщего схода-собрания крестьян и рабочих Гуляй Поля. Гражданин Альтгаузен понял, что дело принимает серьезный оборот. Сход-собрание потребует от него раскрытия тайного финансового агентства Украинской Центральной Рады. Он предпочел поэтому, объяснить всю правду сейчас же.

" Еврейская община в Гуляй Поле, сказал он, боялась украинцев-шовинистов и поэтому решила заранее связаться с ними, оказав им денежную помощь, чтобы, на случай торжества их власти, последняя знала, что евреи стоят за Украину и за тех, кто боролся за нее", и тут же добавил: " Поймите, гражданин Махно, тут нет ничего такого, что вредило бы революции. Скорее это повредит нашему обществу, потому что эти деньги должно выплатить отсюда – и показал на свой левый карман".

Товарищи, члены Совета Крестьянских и Рабочих Депутатов, которые услыхали о том, что в Центре Гуляй Поля какая-то тревога, все почти сбежались. Они очень возмутились поведением еврейской общины и требовали ареста и опроса всех ее руководителей, с целью окончательного выяснения правды об их подлом поведении по отношению к свободе Гуляй Поля. Сознавая, какую ненависть все это вызовет у нееврейского населения к еврейскому, я много труда и усилий положил на то, чтобы этого дела не раздувать, а ограничиться показаниями Альтгаузена, сделать об этом обширный доклад сходу крестьян и рабочих и просить его тоже не раздувать этого дела и не поощрять ненависти за этот акт, учиненный несколькими лицами, ко всему еврейскому обществу.

Товарищи из Совета со мной согласились, доверяя мне, что я здесь не делаю никакого политического шантажа. И гг. Вульфович и Альтгаузен тут же были освобождены…

Но нужно было быть на сходе крестьян и рабочих тому, кто когда либо честно, для истины, вздумает писать историю Гуляй Поля, писать о том колоссальнейшем деле революции, которое намечалось в Гуляй Поле анархистами-крестьянами, вместе с трудовым населением Гуляй Поля и района, которое, когда власти попытались задавить его, разразилось целой революционной бурей, увы! – не получившей своего полного развития. Я говорю, нужно было бы быть таким людям на этом сходе, чтобы убедиться, как труженики серьезно и в то же время с величайшей осторожностью подходили к этому вопросу, к вопросу, который в других местностях Украины безусловно вызвал бы погром и избиение невинных, всеми и вся гонимых, в Русской и Украинской истории, не знавших до сих пор покоя – бедных евреев.

Правда, может быть, большую роль здесь играл докладчик, но вопрос им не был затушеван. Все язвы были обнажены перед сходом. Сход решил оставить все то, что нами было раскрыто, на совести еврейского общества в целом, а руководителям его на первый раз послать свое презрение и заявить, что при повторении со стороны общественных деятелей еврейской общины таких актов против свободы Гуля-Поля, – придется отнестись к ним иначе. Мы принуждены будем в революционном порядке притянуть их к ответу. И этим вопрос был исчерпан. Право участия евреев на всех съездах Советов, во всех общественных делах и их решениях ни на йоту не было урезано. Свобода и равенство мнений признавались одинаково за всеми, кто сознавал право человека на разрушение старого вредного для хода социально-революционных событий и для нарождающегося нового общества, требующего великих жертв и тяжелых усилий от коллективных созидательных сил человека.

До сих пор в Гуляй Поле и в районе существовала; как территориальная единица " земская единица". Но в это время это название совершенно вышло из употребления. Оно было окончательно убито Советом, который общественные функции взял на себя и выделил, по согласию со сходом крестьян, Революционный Комитет для определенного группирования боевых революционных отрядов. В этот комитет для совместного сотрудничества были приглашены: Группа Анархистов-Коммунистов, левые с.-р., поскольку они одиночками существовали у нас (большевиков у нас совсем не было, ни в самом Гуляй Поле, ни в районе), и украинские с.-р., которые представляли группу при " Просвите" во главе с агрономом Дмитриенко. Выделение из Совета Революционного Комитета было результатом тактических соображений Совета, которые поддерживались группой анархистов. Через Революционный Комитет, как особо правомочную в рамках торжества большевистско-левоэсеровского блока революционную единицу, мы более прочно доводили до конца организацию крестьянства. (На рабочих города в то время обратить особое внимание нам не позволяли наши силы, да и жила в нас напрасная вера в наших анархических деятелей, которые сидели по городам... и вели на пустом месте, без всякой связи с ходом революционных событий, ненужные, вредные для дела анархизма споры). В этой определенной задаче, перед Советом встал вопрос: кому из членов поручить идейное руководство Революционным Комитетом? Для Совета нежелательно было передать его кому-либо из не анархистов, и он хотел поручить руководство Революционным Комитетом мне, хотя я к этому не стремился. Я был убежден, что где бы я ни был, Комитет будет следовать в своих действиях той линии поведения, которая будет намечена в группе анархо-коммунистов, разработана Советом и Революционным Комитетом и поддержана населением.

В результате длительного обсуждения, руководство Революционным Комитетом, как единицей революционно-боевой, требующей инициативы и решительного действия, было поручено мне.

За моим уходом из Совета руководство им хотели поручить тов. Максиму Шрамко (беспартийный рабочий-матрос, бывший голова земской единицы. Это пост, от которого я отказался, уехав даже при перевыборах из Гуляй Поля, чтобы не слушать уговариваний и просьб крестьян принять пост Головы). Но Шрамко, после моего отъезда из Гуляй Поля на фронт в Александровск, собрал братию и поехал в имение Косовца-Тихомирова (в двух верстах от Гуляй Поля), которое по моей инициативе было отобрано для школы детей, сирот. Там он растащил богатейшую библиотеку, которой и половины не удалось собрать, и поснимал оконные рамы. Этим он себя, как общественный деятель, скомпрометировал, несмотря на то, что его уважали крестьяне. Руководство Советом ему не поручили, а поручили проверить весь мертвый и живой инвентарь в имениях помещиков, чтобы приготовить списки для весеннего распределения.

Руководство же Советом было поручено бывшему до революции активному члену нашей группы, теперь же только сочувствующему ей – тов. Луке Коростылеву.

Группа анархистов-коммунистов поставила перед Революционным Комитетом вопрос о выяснении его функций.

Комитет объяснил ей и перед всем населением, что он займется, главным образом, революционно-организационной работой среди трудящихся, в целях объединения на одной платформе борьбы за расширение, углубление и развитие революции, против которой со всех сторон строятся фронты, чтобы низвести ее с ее революционной высоты на положение орудия политических партий и их власти.

Тогда группа анархо-коммунистов потребовала от него разоружения батальона бердянского 48-го полка, который был расположен в гор. Орехове (35 верст от Гуляй Поля) и который держался политики наполовину генерала Каледина, наполовину Украинской Центральной Рады. Революционный Комитет еще слаб был для такого действия, это знала и группа А. К. Но он эту идею группы всецело поддерживал. Группа сговорилась на счет разоружения этого батальона с александровской федерацией анархистов, и они выехали, каждая со своими силами, с двух сторон в г. Орехов и разоружили батальон.

Революционная по тому времени власть большевистско-левоэсеровского блока восхищалась действиями анархистов. Командующий силами блока Богданов, – говорят, – изумлялся и радовался, с нетерпением ожидая, что все оружие, отобранное у батальона будет привезено, если не ему, то, во всяком случае, александровскому Революционному Комитету, тем более, что в разоружении участвовала вместе с анархистами М. Никифорова, остававшаяся еще членом этого Комитета.

Но этого не случилось и не могло случиться.

Гуляйпольская Группа Анархистов-Коммунистов, с июля-августа месяца 1917 года, упорно проводила свою линию: овладеть психикой крестьянства, развить и поддержать в нем дух свободы и независимости, который ее лучшие члены, большей частью уже погибшие, на протяжении 12 лет стремились среди крестьянства развивать. Теперь, когда группа вышла из подполья, она могла, без слащавых и пустых, бессодержательных речей простым крестьянским языком проповедовать с глубокой верой и упорно, как только могла, свой идеал. Она стремилась увидеть в жизни плоды своей веры и своей работы; она решила, что момент наиболее удобен, чтобы создавать вооруженные силы труда, без которых ему не справиться со своими многочисленными врагами. В этом александровская федерация ее поддерживала. Поэтому все оружие: винтовки, бомбометы, пулеметы были перевезены в Гуляй Поле, в официальное ведение Гуляйпольского Революционного Комитета.

Трудящиеся Гуляй Поля и прилегающих к нему сел и деревень становятся еще более решительными. Они присылают своих представителей в Гуляй Поле с заявлением о своей готовности от старого до малого взяться за оружие и отстаивать свою независимость и свободу от всякой власти, даже от революционной власти большевистско-левоэсеровского блока, если она вздумает наложить свою лапу на вырабатываемые ими самими, непосредственно у себя на местах, в своей свободной жизни новые общественные отношения.

Я, как руководитель Революционного Комитета, казалось, должен был быть занят исключительно его делами, если бы Комитет по своей цели представлял из себя тип Революционных Комитетов того времени. Меня же чуть не ежедневно, по два и по три раза группа анархистов-коммунистов отрывала для совещания с теми или другими крестьянскими представителями того или другого села или целого района. Мы разрабатывали, совместно с этими тружениками, приезжавшими из других сел в Гуляй Поле – одни с революционной целью, другие по личным делам, но тоже заходившими в бюро группы, чтобы узнать то, что группа еще не успела осветить через своих всюду разъезжавших по району пропагандистов, планы – с чего начать ту или другую работу, как и чем защищать её от властей.

" Какая радость! " – восклицали крестьяне, зайдя бывало в бюро группы, в Революционный Комитет, или в Совет Крестьянских и Рабочих Депутатов. – " Мы действительно начинаем ощущать под собою почву свободы, мы становимся совершенно свободными в своем деле"...

И радости не было конца.

Работа развертывалась во всю ширь, а средств никаких.

Я с рядом товарищей серьезно над этим думал, так как начало открытой организации боевых сил требовало средств. Я знал, что стоит только обратиться в Александровский Ревком, как нам нужные средства пришлют, но я не мог пойти на это, и как член группы, и как человек, поставивший своей задачей создать революционное единство крестьянства, которое являлось бы совершенно независимым от каких бы то ни было политических партий и государственных органов в особенности.

С большим риском я решил предложить группе обсудить следующее. В Гуляйполе был коммерческий банк, которого мы сознательно пока что не конфисковывали, деньги которого находились в Александровском государственном казначействе, но канцелярскими работами он еще занимался, надеясь и после Октябрьской революции развернуть свою работу для наживы бездельников. Можно было ему предложить внести известную сумму денег на нужды Революционного Комитета. Помню, мы с неделю возились с этим вопросом. Группа принципиально была против этого. С трудом я добился от нее согласия не мешать мне в этом вопросе в Революционном Комитете. Я группе обещал взять всю ответственность за этот шаг на себя, если коммерсанты откажутся исполнить добровольно предложение. Группа дала мне свое согласие, но предупредила меня, чтобы я готов был к тому, что она, согласно правилам ее внутренней организации может мне предложить бросить Революционный Комитет и Совет и заняться исключительно групповой работой. К этому я всегда был готов. Это – то, на чем я больше всего настаивал, когда мы установили положения о целости группы и обязанности членов по отношению к ней, к ее работе.

После получения гарантии от группы, что другие товарищи, которые вошли от нас в Рев. Комитет, не подставят мне ножку в моем предложении коммерсантам внести на нужды Революционного Комитета 250.000 рублей, предложении, которое я хотел, чтобы члены Революционного Комитета и Совета утвердили, я созвал заседание Рев. Комитета совместно с Исполнительным Комитетом Совета Р. и Кр. Депутатов, на котором сделал прежде всего доклад о том, что ходят непроверенные слухи, будто Украинская Центральная Рада ведет переговоры о мире с немцами, а большевики, расходясь по этому вопросу со своими коллегами по власти над Революцией и революционным народом – левыми эсерами, поспешили во вред Центральной Раде и себе, повести переговоры с немецким кайзером о мире. Правда, – говорил я собранию Рев. Комитета и Исполнит. Комитета Советов, – эта версия требует проверки и она будет проверена в ближайшие дни. Но я лично уже убежденно могу утверждать, что Украинская Центральная Рада – этот позорный союз с австрийскими и немецкими монархами – Карлом и Вильгельмом – тоже уже заключила. (Примечание: у меня был ряд писем из Одессы и Хотина, привезенных одним товарищем, в которых товарищи сообщали мне это определенно). Теперь момент самый решительный для революции. Победить на ее пути сможет тот, кто во время приготовится к этому… Мы должны до зубов вооружиться сами и вооружить все население, иначе и Центральная Рада и большевики своим заключением союза с монархами, готовят смерть для революции и ее носителей – революционных тружеников. Мы должны приготовиться к встрече этой смерти так, чтобы сломить ее напор и разбить ее силы. Мы должны устранить со своего пути всякое сближение, всякую зависимость от революционной власти большевистско-левоэсеровского блока, также как мы устранили ее по отношению к Центральной Раде и коалиции Керенского с буржуазией. Путь к этому – самостоятельное действие на всех фронтах революции.

Далее я развил мысль о том, как мы нуждаемся в денежных средствах и как рады были бы в Александровском уездном Революционном Комитете, если бы мы за ними обратились к нему, но как пагубно бы это отразилось на нашем районе, ибо только после этого власти из уезда решатся наложить свою лапу на развитие нашей независимости и свободы. " А средства нужны и они есть здесь, в Гуляй Поле, или через Гуляй Поле их можно достать, не давая повода властям даже помыслить о том, что мы перед ними благоговеем. Пока мы со своими головами, – говорил я тогда своим слушателям, – мы этого не сделаем".

С мест начали раздаваться голоса: " Скажи же, тов. Махно, где же эти средства и как их можно перенесть на наше общее, дело? "

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒