НЕКОТОРЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОГРАММЫ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 2

Программы изучения развития речи ребенка. Внимание к речи ребенка традиционно для психолингвистики любых ориентаций. Преобладающим является чисто феноменологический подход: описывается или речевое развитие одного ребенка (по возможности охватываются все уровни языка), или изучаются частные феномены, свойственные речи большинства детей на некотором этапе развития. Так, исследователей всегда занимали первые детские «слова». Оказалось, что они не являются словами в обычном понимании, поскольку соотносятся одновременно с разными лицами, предметами и ситуациями, окружающими ребенка. Многочисленные звукокомплексы наподобие детского «дай» выступают не в функции слов, а в функции целостных высказываний, при этом контекстно-обусловленных: за одним и тем же звукокомплексом может стоять смысл 'я голоден', 'мне нужно твое внимание', 'хочу потрогать этот предмет' и т.п.

Много внимания уделяется изучению детских неологизмов в области словообразования, поскольку в этом проявляется важная динамическая составляющая порождения речи. Интерес вызывает процесс освоения ребенком системы местоимений и прежде всего – правильное использование местоимения первого лица. В отдельную задачу выделилась проблема наррации у ребенка, т.е. специфические для детей определенного возраста трудности при построении связного текста. Особое место в исследованиях речи ребенка принадлежит изучению роли языка как знаковой системы, которая служит наиболее эффективной поддержкой при совершении любых логических операций.

Изучение процессов категоризации: исследовательские программы Дж.Брунера и Э.Рош. Начиная с 1970-х годов в центре дискуссий о роли языка в развитии понятийного аппарата и познавательных процессов оказалась проблема функционирования слов, именующих не отдельные сущности, а классы и категории. Этому способствовала популярность работ американского психолога Элеоноры Рош о структуре обобщающих категорий типа «птицы», «мебель», «овощи». Обобщение (категоризация) – одна из наиболее фундаментальных мыслительных операций. Поэтому сама проблема обобщения и категоризации существовала в науке со времен Аристотеля и трактовалась в зависимости от тех или иных конкретных задач как философская и логическая, а также как психологическая и психофизиологическая. Формирование способности к обобщению у ребенка всегда считалось важнейшей задачей для тех, кто изучал психологию развития и обучения.

Рош впервые предложила отказаться от рассмотрения совокупности членов категории как множества равноправных объектов, охватываемых обобщающим именем. В науках о человеке именно равноправие членов категории считалось самоочевидным и никем не оспаривалось. Рош попытался показать, что эта традиция не соответствует психологической реальности и представила категорию как структуру, на которой заданы отношения между центром и периферией. Центр – это типичные представители данной категории; чем дальше от центра, тем меньше типичность. Пафос Рош и ее последователей – в описании культурно-зависимых особенностей психологических и языковых структур, в соответствии с которыми в одной культуре, говоря о фруктах, представляют себе прежде всего яблоко или грушу, в других – апельсин или банан. Благодаря трудам Рош в очередной раз выяснилась сложность отношений типа «мебель – стол». Еще в 1930-е годы советский психолог Л.С.Выготский (1886–1934) писал о том, что употребление ребенком слова мебель не может служить доказательством того, что ребенок овладел процессом обобщения во всей его полноте. Задолго до Рош сходными проблемами занимался также американский психолог Дж.Брунер и его школа. В конце 1950-х годов было показано, что развитие познавательной деятельности ребенка зависит от того, насколько успешно ребенок использует слова в качестве знаков, обобщающих и замещающих единичные реальные объекты. В 1990-е годы Брунер подчеркивал, что знаковое опосредование формируется не в лаборатории, а в контексте социальной жизни, где создание смыслов определяется культурой, а не природой.

Программы изучения разговорной речи. С позиций понимания реальных процессов говорения и слушания наибольший интерес представляет программа изучения разговорной речи, предложенная в 1960-е годы выдающимся современным русским лингвистом М.В.Пановым и затем реализованная коллективом под руководством Е.А.Земской. Впервые был сформулирован взгляд на разговорную речь как на особую систему, существующую параллельно с системой кодифицированного литературного языка. На каждом уровне системы разговорной речи, будь то фонетика, морфология или синтаксис, действуют свойственные именно разговорной речи закономерности. В самом общем виде особенности разговорной речи связаны с тем, что значительная часть информации содержится не в тексте самого высказывания, а в ситуации общения, взятой в целом (так называемая конситуативность разговорной речи). Соответственно говорящий (неосознанно) ориентируется на то, что слушающий без труда сумеет извлечь нужную ему информацию, поскольку ему в той же мере доступен многослойный контекст ситуации общения. Это мимика и жесты участников коммуникации, время и место действия, речевой этикет, принятый в данной среде и т.д.

Указанный подход позволяет под новым углом зрения изучать не только разговорную речь и стратегии общения, но и ряд других важных проблем. Одна из них – это проблема речевых ошибок. Понятие ошибки содержательно только в сопоставлении с понятием нормы. Наличие в современном русском языке двух функциональных систем – разговорной речи и кодифицированного литературного языка – влечет за собой представление о наличии в нем двух различных норм и, как следствие, уточнение того, нарушение какой именно нормы стоит за той или иной ошибкой. Грамматически правильные высказывания, следующие нормам кодифицированного литературного языка, оказываются вычурными и неестественными, если они автоматически перенесены в ситуацию устного общения.

Программы изучения жестового языка глухих. Теория параллельного функционирования двух систем – разговорной речи и системы кодифицированного литературного языка – оказалась очень плодотворной для понимания функционирования жестового языка глухих индивидов В России это показала дефектолог Л.Г.Зайцева, которая опиралась на исследования Е.А.Земской и ее коллег.

Жестовый язык глухих – это «родной» язык врожденно глухих или рано оглохших индивидов. Жестовая речь как инструмент повседневной коммуникации складывается у глухого ребенка только при условии, что он либо растет в семье глухих родителей, либо достаточно рано попадает в коллектив глухих. Именно овладение разговорной жестовой речью служит условием умственного развития и социальной адаптации глухого ребенка.

По своей функции жестовая речь, с помощью которой глухие общаются между собой в неформальных ситуациях, аналогична разговорной речи. При этом жестовая разговорная речь – это не кинетическая калька с обычной разговорной речи, а особая символическая система, в которой есть коммуникативные универсалии, но также и своя специфика. Последняя во многом обусловлена материальной формой существования жестовой речи, поскольку жест реализуется в пространстве, может исполняться как одной, так и двумя руками, притом в разном темпе, а кроме того – всегда сопровождается мимикой. Подобно обычной разговорной речи, жестовая речь глухих принципиально конситуативна.

Параллельно с разговорным жестовым языком в социуме глухих функционирует калькирующая жестовая речь, которая в значительной степени является кинетической копией русского литературного языка. Именно калькирующая жестовая речь используется жестовым переводчиком телевизионных новостей; образованные глухие в ситуации официальных выступлений также используют калькирующую жестовую речь.

Результативным оказывается сравнительное изучение грамматики и семантики обычной разговорной и жестовой разговорной речи как систем, противопоставленных кодифицированному литературному языку. Для разговорной речи (в том числе жестовой) характерны две противоборствующие тенденции: это расчлененность и сжатость, синкретизм. Например, смыслы, которые в кодифицированном литературном языке выражены одной лексемой, в разговорной речи оказываются расчлененными: вместо ручка нередко говорят чем писать. В разговорной жестовой речи аналогией являются номинативная модель по типу [ягода] + [черный] + [язык] для лексемы черника.

Синкретизм в русской разговорной речи проявляется, в частности, в специфических бессоюзных свободных соединениях по типу я в больницу зуб болит еду, в слиянии в одно целое двух фраз по типу она жила где-то под Москвой была ее деревня. В жестовой разговорной речи также имеем свободное соединение жестов в сложные конструкции, где связи между членами реконструируются из ситуации. В разговорной речи широкоупотребительны слова с «отсылочным» значением типа вещь, штука, дело, замещающие любую лексему. В жестовой речи типичным проявлением синкретизма является наличие одного жеста для выражения деятеля, действия и результата действия, где возможная многозначность снимается за счет конситуативности.

Изучение жестового языка глухих как средства коммуникации подтверждает, что любая коммуникативная система обеспечивает адекватную передачу смыслов, необходимых для функционирования культуры данного социума.

Программы изучения знания языка и знаний о языке («ментальный тезаурус» и отношения внутри него). Еще в начале 20 в. было экспериментально установлено наличие общности словесных ассоциаций у людей, говорящих на данном языке. Позже стало очевидно, что общность ассоциаций может существенно зависеть от субкультуры, к которой принадлежат люди, хотя они и говорят на одном языке. Например, если в эксперименте носителям современного русского языка предъявить слова типа лимон, дождь, роза, свет, бежать с инструкцией отвечать на них первым же пришедшим на ум словом, то большинство информантов в качестве ответов-ассоциаций дадут слова кислый, сильный, цветок, лампа, быстро и т.п. Если же в аналогичном эксперименте предъявить слова, описывающие социальные и духовные реалии, как, например, родина, вера, идеал, душа, то ассоциации, скорее всего, будут различными, в частности обнаружится зависимость ответов от возраста, образования, принадлежности к той или иной социальной группе.

Тем не менее в среднем ассоциативные связи достаточно устойчивы. Они фиксируются в ассоциативных словарях и таблицах «ассоциативных норм» – последние отражают наиболее частные ассоциации, типические (в оговоренных временных или социокультурных рамках) для носителей данного языка.

Ассоциативные устойчивые связи между словами и словосочетаниями, существующие в нашей психике, образуют воспроизводимые в эксперименте цепочки, которые иногда называют «ментальным тезаурусом». Связи эти многообразны, и их наличие применительно к родному языку не осознается. Трудности, возникающие при изучении неродного языка, в значительной мере как раз и связаны с тем, что соответствующие связи приходится создавать, а они, как правило, вступают в противоречие с «ментальным тезаурусом» родного языка. Ярче всего это видно в лексике на уровне сочетаемости слов (ср. русск. сильный дождь и англ. heavy rain) и в грамматике на уровне бессознательно усвоенных в детском возрасте моделей словообразования и управления (своего рода «ментальная грамматика»).

Помимо владения родным языком, которое, строго говоря, принадлежит не столько сфере знаний, сколько сфере умений, мы, как оказалось, располагаем весьма нетривиальными, хотя и неосознанными знаниями о самом языке. Так, было показано (на русском материале Фрумкиной, на английском – Андервудом и Шульцем), что человек с большой точностью может упорядочить по частоте буквы алфавита родного языка, разместить большую группу слов на шкале частый – редкий. Еще более удивительно, что в нашей психике отражены свойства не только слов, но и неосмысленных буквосочетаний, например, триграмм типа УПР или ОВА. В частности, для родного языка человек с большой надежностью может оценить относительные частоты встречаемости триграмм в тексте, их трудность для произнесения, степень их связанности с полнозначными словами языка (так называемую «порождающую силу»).

Возможность в эксперименте получить от информантов-носителей языка оценки перечисленных выше параметров важна в двух аспектах: 1) с точки зрения нашего знания об устройстве и законах функционирования языковой системы; 2) с точки зрения возможных приложений, где знания о языке используются для решения практических задач. В качестве примера (2) укажем широкий спектр проблем, связанных с обучением языку лиц с врожденными или приобретенными дефектами слуха и речи. Очевидно, что эффективнее обучать речи (или восстанавливать речь), опираясь на наиболее частые элементы, на наиболее прочные межсловные связи, на фонетические фрагменты, которые в среднем представляют меньше трудности для произнесения.

Программа А.Вежбицкой. В 1970–1980-е годы польская и австралийская исследовательница Анна Вежбицка(я) разработала «язык семантических примитивов» – универсальный словарь базовых слов, позволяющий описывать и сравнивать значения слов, грамматических элементов и фраз в разных языках с позиции говорящего и воспринимающего речь индивида. С точки зрения Вежбицкой, в языке нет ничего случайного – любой элемент высказывания значим, потому что он реализует определенные коммуникативные намерения говорящего и соотносится с установками слушающего. Особое внимание Вежбицка уделяет выявлению сходств и различий близких смыслов в разных языках как отражающих те или иные культурно-зависимые формы «мировидения». Например, с помощью описаний, использующих только язык примитивов, Вежбицка показала культурно-обусловленную разницу в интерпретациях многих понятий, которые мы склонны считать «общечеловеческими» и потому предположительно имеющими для всех один и тот же смысл. Это такие понятия, как 'друг', 'родина', 'судьба', 'любовь'. Поэтому можно считать, что Вежбицка разработала и применила в своих трудах метод сравнительной психолингвистики.

Вежбицкая пользуется по преимуществу методом интроспекции, последовательно раскрывая читателю свою рефлексию как исследователя и объясняя мотивы своих умозаключений. Хотя Вежбицкая и не ассоциирует свои труды с психолингвистическими программами, именно ей принадлежит заслуга реализации на конкретном языковом материале пожелания Э.Бенвениста описывать «человека в языке».

⇐ Предыдущая 12