Тема 2. Возникновение науки и основные стадии ее исторической эволюции

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 16Следующая ⇒

Важную роль в становлении науки сыграла преднаука. Её способы познавательной деятельности, несмотря на принципиальное отличие от науки, имели общую с ней цель — познать вещи, их свойства и отношения. На этапе преднауки изучались те предметы и вещи, те их свойства и отношения, которые были задействованы в реальной практической деятельности людей. Работа с чертежом на бумаге, замещающим реальное расположение, формы и размеры земельных участков, есть идеальный план работы мышления, идеализированная схема практических преобразований материальных предметов. Из повседневной практики выводились и первичные идеальные объекты, т.е. схемы, чертежи, геометрические фигуры, которые представляли и замещали реальные объекты. На этапе преднауки мышление обрело идеальную форму своей деятельности, т.е. такую форму, когда все операции счета, измерения и т.д. проводились не с реальными вещами и явлениями, а с их «заместителями», в качестве которых выступали таблицы, чертежи, календари и т.д. Формирование идеальных моделей и схем всегда было вплетено в ткань непосредственных жизненно значимых практических действий, а потому характерной особенностью преднауки являлся рецептурный характер полученного знания. Преднаука существовала и в полной мере обслуживала потребности общественно-производственной деятельности Древнего Египта, Месопотамии, Индии и др. на протяжении десятков веков, и потому нельзя оценивать ее негативно, как низшую ступень знания, «не дозревшую» до науки.

Наука не могла возникнуть как результат линейного процесса углубления, обобщения рецептурно-технологического характера преднаучного знания, так как наука принципиально отличается от преднауки тем, что является формой теоретического мышления и сознания. Теоретическое мышление работает с идеальными объектами, которые, в отличие от преднаучных идеальных планов ре- цептурно-технологического характера, превращаются в независимый от сиюминутных нужд практики предмет исследования. Идеальные объекты в науке, в отличие от преднауки, во-первых, не выводятся непосредственно из обыденной практики, не являются замещением реальных предметов этой практики. Они или заимствуются из ранее сложившихся систем знания, либо конструируются учеными заново путем «запределивания» реальных характеристик явлений и предметов, не связанных с обыденными повседневными практическими интересами и потребностями; во-вторых, выступают в качестве фундамента системы знания, которая начинает строиться «сверху» по отношению к практике; в-третьих, созданные из идеальных объектов конструкции сопоставляются с практикой с помощью ряда опосредований: эксперимента, который не является формой обыденно-повседневной практики, путем сопоставления выводов, полученных при использовании какой-то идеальной схемы, с выводами, уже прошедшими проверку; в-четвертых, идеальные объекты и схемы применяются в науке в качестве строительного материала при формировании новых знаний.

Важно, что только европейская наука в качестве главной цели имеет познание истинной сущности предметов и явлений внешнего мира, изменение этого мира для удовлетворения материальных потребностей людей. Однако, интеллектуальная традиция, например, Китая базируется на мировоззренческой установке, согласно которой окружающий мир не надо изменять, так как он изначально гармоничен и совершенен. Человек и общество в своем познавательном рвении представляют угрозу этой гармонии, а потому надо искать не пути изменения мира, а практики самосовершенствования человека. Это одна из причин, по которой культуры традиционных обществ (Древний Китай, Индия, Древний Египет, Вавилон) не создали предпосылок возникновения науки европейского типа.

В науке, в отличие от преднауки, формируется особый вид знания — теория, которая позволяет получать эмпирические знания из теоретических постулатов. Теоретические знания выступают как знания об объектах реальности вне зависимости от их непосредственного использования в практике.

Духовной родиной Европы и европейской науки многие философы (Г. Гегель, Г. Г. Гадамер, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер и др.) считали античную Грецию, где в VII—VI вв. до н.э. возникла философия.

Первое открытие, сыгравшее роль в становлении науки — обнаружение способности мышления к теоретизированию, которое произошло в античности на рубеже VI— V вв. до н.э. Направляя свой интерес на поиск первых начал бытия как такового, занимаясь поисками истинного содержания добра как такового, красоты как таковой, первые философы создали мир абстрактных понятий, которые не могли использоваться древними греками в их повседневной практике. Греки, писал Гуссерль, «заняты теорией и только теорией, развивают только ее». Теоретическая деятельность первых философов изначально характеризовалась «чистотой», т.е. предполагала «вынесение за скобки» практически-житейских интересов, психологических, социальных и прочих связей и мотивов. Гуссерль писал в этой связи: «Теоретическая установка... целиком изъята из практики. Она основывается на намеренном воздержании от любой естественной практики, включая самые высокие ступени последней». Теоретическая позиция мышления превратила греческих философов в незаинтересованных наблюдателей мира, а их теоретическое знание по степени своей абстрактно-логической мощи далеко превосходило знания, полученные в ходе обыденной практики, а также знания религиозно-мифологические, эзотерические и др.

В отличие от других продуктов человеческой деятельности — ремесла, сельского хозяйства и т.д. — теоретические знания не уничтожаются временем, не поддаются порче, ибо они не реальны, а идеальны. С момента своего возникновения теоретический (идеальный) мир в своей попытке проникнуть в тайны природы «надстраивался» над обыденными житейскими представлениями и чувствами. Появилась тенденция «отчуждения» теоретического мира от обыденного: теоретическая деятельность начинает оцениваться как более высокая по сравнению с деятельностью ремесленников. Аристотель писал, что ремесленники действуют «по привычке», т.е. без помощи слова передают способность «знать руками», а не «умом». Использование новоевропейской наукой практики конструирования идеальных объектов Гадамер прокомментировал так: «Сохранилось фундаментальное начало греческого мышления бытия: современная физика предполагает античную метафизику». На Востоке, в отличие от Древней Греции, философия тяготела к идеологическим конструкциям, обслуживающим традицию. Так, философия конфуцианства и брахманизма одновременно являлась религиозно-идеологическим регулятивом поведения людей, что не способствовало открытию способности мышления к теоретизированию.

Второе интеллектуальное открытие античной мысли связано с превращением математики в теоретическую науку. В античности к математике относили арифметику, геометрию, стереометрию, астрономию, акустику, гармонику (теорию музыки). Гадамер был убежден, что «не естествознание, не говоря уже об истории, но математика была для греков подлинной наукой». Гуссерль особо выделял античную геометрию. Важную роль в формировании древнегреческой математики сыграла пифагорейская школа. Древние греки заимствовали алгебру и арифметику из культуры Востока, но заимствование было творческим: начиная с Пифагора с помощью числа стали объяснять природу всего сущего, рассматривать числа и числовые отношения как ключ к пониманию вселенной и ее структуры. Родилось убеждение, что «все есть число». Эту мысль повторил спустя 2000 лет Галилей. Пифагорейцы поставили вопрос о сущности числа, т.е. превратили число из средства в предмет и цель исследования. Поиски связей и единства всех возможных закономерностей чисел становятся центральной задачей математических исследований. Греки перестроили математику из системы счета и измерения в систему знаний, построенную на применении правил вывода одних математических положений из других. Они превратили математику в теоретическую науку, так как сформулировали вопрос «как это доказать? и ввели процедуры систематического доказательства. Гадамер писал, что предметом античной математики являлось «чисто рациональное бытие, ее считали образцом для всякой науки, поскольку она представлена в замкнутой дедуктивной системе».

Учение пифагорейцев о том, что природа построена по законам математики, не принял Аристотель. Поэтому вплоть до Реформации средневековая теология, вобравшая в себя многие положения философии Аристотеля, также не одобряла постулат об онтологической значимости чисел и фундаментальности математики по сравнению с физикой. И только в XVII веке вновь актуализируется математическая программа античности, согласно которой «книга природы написана на языке математики». В Новое время изменилось понимание математики: во-первых, всеобщие математические формулы, с помощью которых стали выражать «законы природы», приобрели форму «функциональных» зависимостей чисел, потерявших свой мистический смысл; а, во-вторых, математика стала рассматриваться как образец для других наук не благодаря своему предмету (как это было в античности), но как «самый совершенный способ познания» (Гадамер).

Многие исследователи признают, что христианство, в отличие от религий Древнего Востока, потенциально содержало в себе предпосылки возникновения науки. Генезису науки в христианской культуре, как считают некоторые ученые, способствовала, во-первых, идея единого Бога, творящего по Слову законы Вселенной, во-вторых, христианский идеал святости, согласно которому достигшая высокой степени духовности и самосознания личность не разрывает с телесным миром, а «работает» в нем и для него, просветляя и одухотворяя его. В восточных же религиях постижение «света истины» означало воссоединение со своей духовной родиной («Единым», «нирваной», «Брахманом») и предполагало уход из телесного мира — темницы души, что не способствовало формированию ориентации на по-знание законов, которые Бог вложил в свое творение.

Некоторые философы, например К.Ясперс, высказывают предположение, что возникновение современной науки «немыслимо без той душевной направленности и тех импульсов, исторической основой которых является библейская религия». К таким импульсам он относил содержащееся в этосе библейской религии требование истинности любой ценой, что «заставляло видеть в познании не игру, не благородное занятие для досуга, а серьезное дело, профессию, являющую собой самое важное для человека; вытекающее из идеи творения мира Богом убеждение, что все существующее является достойным познания». Даже позитивист Конт не отрицал, что в начале теология и наука не находились в открытой вражде в силу того, что занимались разными вопросами. Но многие ученые связывают генезис новоевропейской науки не с христианством вообще, а с конфессионально отпочковавшимся от него протестантизмом. Их аргументы в пользу своей версии генезиса науки таковы: иерархическая картина мира, господствовавшая в средневековом мировоззрении, была главным препятствием на пути возникновения науки. В этой картине мира доминировала качественная онтология, согласно которой пространство анизотропно (гр. anisos неравный + tropos свойство), место пребывания каждой вещи уникально и совпадает с ее предназначением в иерархии мироздания: Бог-планеты-ангелы-мужчины-женщины-животные-растения. Человечество занимало высшую ступеньку на иерархической лестнице. Вся природа служила человечеству, а человечество Богу. Природа мыслилась как статичная, иерархически упорядоченная властью Бога. В ней царили нравственные, а не механические законы: любовь и цель считались неотъемлемыми характеристиками всего сущего. Развитие вещи трактовалось как раскрытие данных ей Богом потенциальных возможностей. Вот эта картина мира и была разрушена в эпоху Реформации.

Наука — форма духовной деятельности, а потому ее генезис в XVII веке нельзя понять без рассмотрения религиозно-мировоззренческих изменений, вызванных Реформацией, и, прежде всего, изменения картины мира. Совершенно очевидно, что в эпоху господства религии любая новая форма духовной и познавательной деятельности должна была получить религиозное оправдание. А так как время (место) возникновения науки совпало с Реформацией, то появилась гипотеза об опосредованности научной революции XVII века протестантизмом. Ученые, придерживающиеся этой гипотезы, не отрицали того факта, что капиталистическое производство повлияло на возникновение науки, но при этом они считали, что нельзя объяснить генезис науки только запросами промышленности, навигации, военного дела. Эти запросы удовлетворительно объясняют появление в XVI—XVII веках отдельных дисциплин, таких как магнетизм, механика. Но они не объясняют появление новых теорий типа гелиоцентрической системы Вселенной или теории кровообращения.

Основоположник идеи влияния протестантизма на становление капитализма М. Вебер распространял эту идею и на генезис науки: «Хорошо известна явная склонность протестантского аскетизма к эмпиризму, рационализированному на математической основе... Поэтому излюбленной научной дисциплиной всех пуританских, баптистских или пиетических христиан была именно физика и близкие к ней, использующие сходную методику, математические дисциплины».

Американский социолог Р. Мертон, разрабатывая идею о наличии связи между аскетическим протестантизмом и естественными науками, пришел к следующим выводам. Классический протестантизм содействовал мотивации деятельности человека в направлении опыта. Пуританство религиозно оправдало занятия научной деятельностью, что способствовало ее легитимации.

Конечно, Реформация сознательно не ставила перед собой цель изобрести науку, легитимизировать и институционализировать ее. Известно негативное отношение протестантов к некоторым научным открытиям того времени. Лютер аргументировал против Коперника: «Этот болван затеял перевернуть все искусство астрономии. Но в Священном писании прямо сказано, что Иисус Навин остановил Солнце, а не Землю». Парадоксальность протестантизма состоит в том, что его адепты в процессе критики католической теологии бессознательно для самих себя создавали условия возможности возникновения и легитимации науки. Протестантские теологи разрушили средневековую картину мира, главным интегрирующим звеном которой был принцип иерархии, предполагающий ранжирование душ и движений, а также небесных духовных инстанций. Иерархия предполагала наличие строгих качественных различий между земными и небесными телами и явлениями. Протестантская теология отказалась признавать не только иерархию ангельских существ, но и само существование этих духовных инстанций между человеком и Богом, миром и Богом, что разрушало небесную иерархию, без которой не могла быть оправдана церковная иерархия. Разрушив иерархию, Реформация разрушила целостный христианский миропорядок, и на место духовной интеграции Вселенной теперь можно было придумать любую новую интеграционную составляющую, способную гарантировать целостность мира.

В результате разрушения иерархии появилась возможность построить новое понимание мира — без ангелов и духов и представить его как божественный механизм, части которого способны к согласованному самодвижению и самоопределению по законам, единожды установленным Богом в момент творения. Теперь «...окружающий мир оказался миром твердым, холодным, бесцветным, тихим и мертвым, миром количества, миром математически измеряемых и механически регулируемых движений» (Иен Барбур). Только по отношению к так понятому миру можно было обоснованно утверждать, что законы природы написаны на языке математики. Спиноза утверждал, что «если бы люди ясно познали весь порядок природы... они нашли бы все так же необходимым, как все то, чему учит математика». Так, Ньютон доказал закон обращения планет, открытый Кеплером, не физическим, а геометрическим способом, что и создало для него трудности в физическом истолковании введенного им понятия «сила».Так истолкованная Вселенная была как бы теологически «подготовлена» к познанию методами опытной науки, к формированию центральной для науки идеи «закона природы». Декарт первым использовал термин «закон природы», но проинтерпретировал его в контексте религиозном: «Божество сначала сотворило материю и движение, а затем Вселенная управлялась «законами, установленными в природе Богом», а именно, законами механики». Механическая картина мира как основа научного знания XVII века не была религиозно нейтральной.

Время и пространство потеряли свою качественно-иерархическую определенность, когда каждая «точка» пространства-времени в силу своей уникальности обусловливала качественную специфику занимающего это «точку» тела, а потому время, пространство, тело были взаимосвязаны. Теперь «точки» пространства и времени рассматривались как равноправные и равноценные по своей бескачественности и безразличности к свойствам пребывающих в них тел. Ньютон ввел представление об абсолютном пространстве и времени, определял их так: «Абсолютное пространство по самой своей сущности, безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остается всегда одинаковым и неподвижным», а «абсолютное, истинное математическое время... само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно». Абсолютное пространство и абсолютное время рассматривались как пустые вместилища тел, не оказывающие никакого влияния на их характеристики. Представление о пространстве как однородном и бесконечном лишало мир каких бы то ни было границ. Из Аристотелева понимания причин были элиминированы формальная и целевая причины, что по сути стало отказом признавать Бога как Высшее Благо, к которому все стремится. Причинность стала сводиться к «действующим» и «материальным» причинам. Теперь можно было объяснять все происходящие в мире процессы и перемены не в категориях цели, природных наклонностей, естественных мест, а в категориях массы и движения, связанных определенными количественными закономерностями. Все природные явления теперь определялись не целями, а механическими причинами. Это открыло возможность приписать материи способность к движению за счет собственных внутренних сил без постоянного подталкивания ангелами и духами, без стремления к цели. Эту возможность реализовал Галилей, сформулировав принцип инерции.

Конечным продуктом распада иерархий явилась идея равенства, которая утверждалась не только в протестантских странах, но также в социальной жизни и науке непротестантских стран: гелиоцентрическая теория католика Коперника установила равенство Земли с другими планетами перед Солнцем; абсолютная мо-нархия сделала всех равными в правах (или бесправии) прямым отношением «король—подданный»; Гарвей отменил иерархию сердца, печени и мозга в человеческом теле, уравнял все органы перед кровью.Главная книга философа Нового времени, испытавшего влияние протестантизма, Ф. Бэкона называлась «Великое восстановление наук», в которой он рассматривал процесс познания как «восстановление» языка Адама и той власти человека над природой, которую обеспечивал этот язык. Известен афоризм Ф. Бэкона «Знание — сила». Наука — «служанка теологии», а истинная цель научной деятельности — «прославление Творца и облегчение доли человека», утверждал Ф. Бэкон, способствуя этим утверждением легитимизации научных исследований, а следовательно, безопасности ученых.

Протестанты приняли «теологию воли» Блаженного Августина, который не проводил принципиального различия между естественным и сверхъестественным (чудом), утверждая, что «весь мир есть чудо», хотя люди и склонны удивляться лишь явлениям редким и непривычным. Достойны удивления и внимания не столько отклонения от нормы, сколько сама норма, сам замысел творения. Поэтому путь к Богу лежит через познание любой твари. Лютер и Кальвин считали, что ум христианина должны занимать не природные отклонения от нормы (так называемые чудеса), а великое чудо сотворенной нормы бытия Вселенной в целом. Кальвин утверждал, что «куда ни бросить взгляд, нет ни единого места во Вселенной, где нельзя было бы обнаружить хотя бы искру величия Бога. Задача человека — выявить волю Творца, запечатленную в любой твари, начиная от червя и кончая человеком». Идеологи Реформации рассматривали научное познание как интерпретацию «почерка Божьего», а потому считали, что ориентация на познание истины, запечатленной Творцом в творении, должна быть неотъемлемым элементом религиозной жизни человека. Естественные науки могли теперь рассматриваться в качестве средства познания «Бога в природе», что явилось одним из главных условий легитимации науки.

Воля человека была переориентирована с созерцательного мироотношения на активную деятельность. Благодаря Лютеру религиозная вера обрела рефлексивность: взамен веры в авторитет провозвестия и предания протестантизм утверждает господство субъекта, настаивающего на собственном понимании Божественного писания. Это можно рассматривать в качестве интеллектуальной предпосылки формирования представлений о субъекте и объекте науки Нового времени: принцип активности субъекта («свободы субъективности» — Гегель) становится доминирующим. Переориентация воли человека с созерцательного отношения к истине на активный ее поиск в Книге природы зафиксирована в философии Ф. Бэконом: «Ведь речь идет не о созерцательном благе, но поистине о достоянии и счастье человеческом и о всяком могуществе в практике. Познавательная деятельность ученых стала базироваться на представлении, что субъект не пассивно созерцает объект, а «творит» его. Философски обосновывая идею активности субъекта познания, И. Кант назовет это обоснование «коперниковым переворотом» в гносеологии.

Непреднамеренными последствиями протестантской теологии явились социализация и институционализация научного исследования: оно было признано на правах достойной христианина деятельности, не вызывающей ни чувства вины, ни тем более чувства совершенного преступления перед религией. Этим можно объяснить тот факт, что общество, в котором уже действовал целый ряд социальных институтов, не предусматривающих появление науки, не воспротивилось институционализации и социализации науки. Идеология Реформации подготовила почву для легитимации (лат. legitimus— законный) зарождающейся науки. Ни конфуцианство, ни ислам не обладали такой легитимизирующей функцией в отношении науки, как протестантизм в Англии.

Реформация в своей идеологии ставила цель — максимально развить самосознание человека, научить его опираться только на собственный внутренний духовный опыт. Для протестантизма (особенно кальвинизма) этика эпикуреизма была привлекательна, во-первых, требованием мужества и полной личной ответственности за свою жизнь в согласии с индивидуально осознанным ее смыслом; во-вторых, отрицанием авторитетов и полного доверия к собственному разуму в достижении внутренней уравновешенности и спокойствия духа; в-треть- их, отрицанием ценности абстрактного философствования и признанием практического интереса главным критерием истины; в-четвертых, представлением о разумном, договорном характере общественных связей. Следует учесть, что атомизм эпикурейцев имел нравственный смысл, а потому их физика была одновременно и основой этики. Из идеи атомистического устройства основ Космоса Эпикур делал этически-нравственные выводы: так как мироздание состоит из атомов и пустоты, то человек не может рассчитывать на помощь богов, а должен мужественно взять груз ответственности за свою жизнь только на свои плечи. Поэтому принять этику эпикурейцев нельзя без физики.

Обратившись к этике эпикуреизма, протестантизм совершил своеобразную интеллектуальную революцию, если учесть, что не только этика, но и эпикурейская физика (атомизм) осуждались христианской теологией. Хотя «языческая» этика соответствовала идеологии протестантизма, все же атомизм в науке должен был получить специальную религиозную легитимацию. П.Гассенди нашел специфические аргументы для религиозного оправдания атомизма, обвиняемого в атеизме. Авторство идей атомизма, утверждал он, принадлежит не Левкиппу и Демокриту, а финикийцу Мосху, которые тот позаимствовал у иудеев. Конечный источник движения находится не в самих атомах, а привнесен в них извне Богом. Тем самым было обосновано соответствие атомизма идее креационизма. Ученые теперь безбоязненно могли использовать учение Эпикура об атомах, в частности, ту часть учения, в которой утверждалось, что атомам присуща одинаковая скорость, если при движении в пустом пространстве они не наталкиваются на сопротивление. Но в католических странах, в отличие от протестантских, распространение атомизма встречало сопротивление церкви. Так, Декарт, публикуя свои механико-корпускулярные идеи, избежал столкновения с католической церковью только потому, что объявил созданную им картину мира, в котором царят механические законы, принципиально гипотетической. Научное мышление как высшая нравственная ценность.

Перед нарождающейся наукой, мыслителями XVII века стояла задача — сделать научное познание самым главным и благородным, с религиозной точки зрения, делом человека. Природу нужно изучать, чтобы правильно жить. Этические вопросы, ставшие центральными в теологической и житейской практике реформаторов, могли быть решены двумя способами: а) через непосредственное постижение природы человека; б) опосредованно через изучение тех смыслов, которые Творец вложил в физический мир. Оба способа равноправны, ибо и природа человека и Вселенная созданы единым Творцом, сообразно единому разумному плану творения. Но все же предпочтение было отдано второму способу по той причине, что человек своим эгоизмом, своеволием, буйством низменных страстей, являющихся следствием грехопадения, исказил замысел Божий. Физический же мир являет познающему уму божественные законы в более чистом виде, а потому их познание позволит более адекватно постичь мудрость Творца относительно назначения человека.

Но здесь возникала проблема: как может человек, обуреваемый низменными страстями и аффектами, адекватно познать божественные законы, вложенные Творцом в природу? Только очистившись от своеволия, аффектов и других искажающих ум человека пороков. Декарт выделял четыре рода предрассудков, а Ф. Бэкон — четыре группы «идолов», от которых следует избавить познающий ум. В пространстве становящейся науки XVII века познание законов природы и нравственная «работа» субъекта оказались первоначально неразрывно связанными. Мышление, освобожденное от эмоционально-аффективной составляющей, стало рассматриваться как высшая нравственная ценность. Так, Паскаль писал: «Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности». Декарт был уверен, что всякий, понявший его принципы строения физического мира, убедится, «до какой высокой степени мудрости, до какого совершенства жизни, до какого блаженства могут довести нас эти начала». В человеке стала цениться его способность самостоятельно и безукоризненно, с точки зрения логики, мыслить. Такая позиция нашла оправдание в философии XVII века (Ф. Бэкон, Декарт, Спиноза, Гоббс, Бойль и др.). «Очищенное» от страстей и аффектов мышление было сведено к категориальной деятельности рассудка, которая, как предполагалось, совершалась в соответствии с определенными принципами и законами мышления, имеющими универсальный характер. Это породило представление о самотождественности субъекта познания, об инвариантности мыслительных познавательных процедур, что явилось основанием идеи трансцендентального субъекта, сформулированной впоследствии И. Кантом (философом-протестантом) и сыгравшей важную роль в формировании представления о субъекте научного познания.

Определённую роль в становлении науки Нового времени сыграли университеты. В Европе университеты появились в начале XIII века, а к концу века они превратились в центры культурной жизни Европы, где шла подготовка светской и церковной элиты, распространяющей в обществе научные, правовые и теологические идеи. По вопросу о влиянии средневековых университетов на становление науки существует две точки зрения.

1. Наука возникла вне традиционной академической системы, где господствовала натурфилософия Аристотеля, органично связанная с христианско-схоластической теологической картиной мира. Интеллектуальная элита этих университетов, состоящая в большинстве из схоластов и гуманитариев, не хотели давать естественным наукам статус, равный их собственным дисциплинам, и прежде всего теологическим. Фейербах приводит сведения о том, что парижский теологический факультет подал в курию жалобу на Фому Аквинского, обвинив его в неправомерном действии соединения теологии с философией. Аргументом в пользу непричастности университетов к становлению науки служит и тот факт, что «над созданием нового естествознания работало много людей со свободным духовным горизонтом, стоявших вдали от прочно придерживающихся старых традиций университетской жизни. Достаточно указать лишь на Коперника, Кеплера, Тихо, Герике, Агриколу, Левенгука, Грю и многих других... Университеты относились иногда прямо отрицательно к естественнонаучному исследованию».

2. Средневековые университеты повлияли на становление науки. Аргументы сторонников этой позиции таковы: (а) университеты развивали «книжную ученость», но, в отличие от монастырей, они воспринимали книгу не как сокровище божественной мудрости, а как инструмент познания, что породило возможность свободного толкования текстов. В средневековых университетах господствовала схоластика, т.е. тип религиозной философии, которая, опираясь на теологию и метод соединения догматических предпосылок с рационалистическими объяснениями, особое внимание уделяла разработке формально-логических процедур, жестко фиксированных правил мышления, что явилось необходимой базой для становления научного мышления; (б) отрицать возможность появления науки в средневековых университетах на том основании, что платоники критиковали механическую картину мира, не вполне корректно, если учесть, что один из главных основоположников науки Нового времени И. Ньютон также не согласился с предложенной Декартом картиной мира, где все силы, действующие во Вселенной, сводились к механическим. Причиной такого несогласия была «метафизическая» вера Ньютона в существование во Вселенной помимо инертной материи активного начала, носящего немеханический характер. Рассматривая силы тяготения как математические, Ньютон не наносил «ни малейшего вреда славе Бога как творца и правителя Вселенной»; (в) в Оксфорде, где доминировала логика, тесно связанная с математикой и астрономией, работали ученые Р. Гроссетест, Роджер Бэкон, которые начали опытные исследования света. Р.Бэкон вводил в пространство научного доказательства наблюдение и опыт с целью нахождения математических соотношений в мире природы. Он пытался установить связь между свободными искусствами и механикой, между наукой и техникой. (г) в университетах XIII века были предприняты первые попытки создать теорию «двойственной истины», т.е. теорию сосуществования истин веры и разума.

И все же вывести классическую науку Нового времени только из средневековой и даже возрожденческой университетской учености невозможно, так как наука нового времени немыслима, как мы показали выше, без перехода от иерархически упорядоченной средневековой картины мира к открытой, лишенной иерархии многообразной развивающейся Вселенной. Такой переход не мог эволюционно созреть в мысли того или иного университетского ученого-схоласта, и даже, если предположить, что в чью-то голову пришла бы спонтанно мысль о необходимости отменить иерархию, то средневековая теология сразу же «заблокировала» бы распространение этой «крамолы». М. Хайдеггер писал в этой связи, что современное слово «наука» означает нечто иное по сравнению с «doctrina и scientia средневековья или episteme греков», а Гадамер считал, что «наука Нового времени осуществила решительный разрыв с формами знания греческого и христианского Запада».

Как известно, эмпирическое исследование появилось задолго до возникновения науки. Эмпиризм как методология восходит к Аристотелю, который, как и Демокрит, признавал значение опытного познания, сводящегося к наблюдению окружающей природы. До Аристотеля господствовал платоновский идеал постижения «чистых» идеальных сущностей, а единственным предметом, заслуживающим теоретического интереса, выступала некая вечная первооснова, которая определяла все совершающееся в мире. Изучение этой «первоосновы» служило средством для решения нравственно-мировоззренческих проблем. Применительно к изучению природы этот познавательный идеал мог реализоваться в полной мере только для изучения божественной сферы небесных движений.

Аристотель же исходил из того, что все единичные, меняющиеся и преходящие вещи достойны познавательного интереса сами по себе, а не ради решения каких-то морально-нравственных проблем. Будучи своеобразным методологом эмпирико-описательного стиля научного мышления, Аристотель не случайно был первым античным ученым, создавшим науку о природе — физику и выделившим в ней центральную проблему — движение. Признание того факта, что природе присуще движение, изменение, привело Аристотеля к убеждению о невозможности строить физику на базе математики, так как математика изучает «статические связи и отношения». Для Аристотеля фундаментом истинного знания о реальном мире является «восприятие — а не умозрительные математические построения; опыт — а не априорные геометрические рассуждения». Аристотелевская наука «основывалась на чувственном восприятии и была действительно эмпирической, она гораздо лучше согласовывалась с общепризнанным жизненным опытом, чем Галилеева или Декартова наука», — писал А. Койре. Методология эмпиризма — это методология созерцания, т.е. невмешательства в естественный ход вещей, признания неприкосновенности естества, а потому опытное постижение, проводимое в рамках такой методологии, нельзя отождествлять с экспериментальным.

Не исключала возможности использования опыта и наблюдения и средневековая, особенно позднесхоластическая натурфилософия, несмотря на доминирующую установку, согласно которой ответы на все человеческие вопросы уже содержатся в текстах Священного Писания и Предания и могут быть получены путем логического и филологического, рационального и нерационального проникновения в их смыслы. Опытное исследование «оправдывалось» так: Бог сотворил природу, и человек, обращаясь к опытному ее исследованию, постигает одновременно и Бога. Эмпирия (натуралистический опыт) выступала для средневековых ученых как «служанка» священного знания, как подготовительный этап перехода к мистическому опыту непосредственного постижения божественных истин внутренним созерцанием, озарением.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒