Коммуникативная природа социально-гуманитарного знания

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 16Следующая ⇒

Коммуникативная природа социально-гуманитарного знания обладает интересной особенностью: когда система этого знания начинает наблюдать самое себя, фиксировать то, что происходит в ней и вне ее, она становится аутопоэтической, т.е. обладающей способностью к самоописанию и воспроизводству собственных смыслов. В процессе коммуникации и происходят обмен смыслами, движение семантической, эмоциональной, вербальной и других видов информации. Образуется широкое коммуникативное поле, границы которого сливаются с границами самого общества и простираются как в прошлое, так и в будущее. Коммуникация может осуществляться в режиме как положительной, так и отрицательной обратной связи. В ней нет изначальной тенденции к консенсусу. В этом смысле коммуникативный уровень — это очень зашумленная сфера, наполненная выбросами разнокачественных энергий. Возможна ситуация коммуникационной энтропии (хаоса).

И хотя коммуникация не может быть формализована без остатка, многие ее стратегии направлены именно на выработку успешных алгоритмов воздействия. Так, Г.Щедровицкий выделил три типа коммуникативных стратегий: (а) презентация; (б) манипуляция; (в) конвенция. Презентация связана с предоставлением основных содержательных и смысловых характеристик и их объективным отражением. Манипуляция предполагает навязывание адресату внешней для него цели, а потому и использует скрытые механизмы влияния и действия, которые в ментальности агента адресата разрушают коммуникационное понимание, формируют пространство некомпетентности. Конвенция направлена на достижение соглашения и характеризуется тем, что субъекты при решении социальных, интерсубъективных проблем, выступают партнерами, помощниками. Их называют «модераторами» (от лат. moderator — умеряющий) коммуникации.

Общая структура коммуникации включает в себя: (а) отправителя информации (коммуниканта); (б) сообщение; (в) реципиента (адресата, или получателя информации). В зависимости от специфики адресата коммуникационный процесс делится на: (а) аксиальный, когда информация направляется отдельным индивидам; (б) ретинальный (от лат. retina — сеть) процесс, когда информация направлена множеству вероятностных адресатов. При этом и в том, и в другом случае важны коммуникативные ключи, для которых характерны целесообразность и функциональность, поэтому бред не может считаться коммуникативным актом.

По организационным формам коммуникация делится на: (а) деловую; (б) совещательную; (в) презентационную. По типу протекания коммуникационного процесса можно выделить: (а) монолог; (б) диалог; (в) полилог, а по характеру взаимодействия участников коммуникации: (а) противоборство; (б) компромисс; (в) сотрудничество; (г) уход; (д) нейтралитет.

Человек со дня своего рождения попадает в сеть непосредственных коммуникативных отношений, свойственных данной культуре, и становление его сознания немыслимо вне коммуникативных воздействий. Социально-гуманитарное знание имеет коммуникативную природу, которая может проявляться и опосредованно (книги, учебники, опредмеченные ценности культуры и сокровища человеческого гения).

Различные социально-гуманитарные науки изучают свой аспект коммуникации. Философия видит в коммуникации одно из атрибутивных свойств универсума, связанное с наличием в нем исходной информационной разнородности. В фокусе внимания социологии находятся коммуникативные связи и отношения различных социальных групп и стратов. Политология изучает политические процессы с точки зрения информационного обмена. Культурологию интересуют процессы трансляции культурных ценностей. Лингвистика занята проблемами вербальной коммуникации, развитием языка и речи как важнейших средств человеческого общения. Психология исследует в природе коммуникации интеллектуальные, эмоциональные и образно-ассоциативные компоненты, составляющие механизм адаптации человека в мире.

Научные конвенции и моральная ответственность ученых. Вопрос о конвенции (от лат. convention — соглашение) в области научного знания был поднят в конце XIX века и до сих пор является остро дискуссионным. Обоснование конвенций как неустранимого элемента научного исследования принадлежит выдающемуся математику современности А. Пуанкаре, который считал, что конвенцию необходимо ввести в основания науки, так как она способствовала эффективному развитию научного знания в классическом естествознании. «Некоторые основные начала науки следует понимать как конвенции, условно принятые соглашения, с помощью которых ученые выбирают конкретное теоретическое описание физических явлений среди ряда различных одинаково возможных описаний», — писал он. Подчеркивая условность конвенций, А.Пуанкаре тем не менее всегда отрицал их произвольность, аргументируя это тем, что если бы мы были перенесены в другой мир (например, неевклидовый), то остановились бы на других положениях.

Можно выделить умеренный и радикальный конвенциализм. С точки зрения умеренного конвенциализма, которого придерживался А.Пуанкаре, соотношение концептуального уровня науки и реальности зависит от выбора понятийных средств, правил, а также прагматических критериев, норм и идеалов. В этом смысле конвенциальные элементы неустранимы из корпуса и оснований науки. Позиция радикального конвенциализма, которую разделяли выдающиеся логики Р.Карнап и К. Айдукевич, состояла в убеждении, что только с научными конвенциями связан принцип толерантности (от лат. tolerantia — терпение) в науке. На основе конвенций возможна международная кооперация ученых, а также консолидация ученых в научном сообществе. Это с особой очевидностью проявляется в области символической логики, где каждый ученый может строить свою собственную логическую систему и предлагать любые аксиомы и синтаксические правила. В отношении же научных дисциплин, которые отражают реальную онтологию и строят картину мира, произвольность допущений ограничена.

В настоящее время в связи с угрозой глобальных кризисов вопрос о научной и моральной ответственности ученых становится особенно актуальным. Экспансия техногенного развития, загрязнение окружающей среды, лавинообразный рост научной информации оказываются патогенными (от греч. patos — страдание + генезис) для жизни людей факторами. Человечество оказывается беспомощным в контроле над возрастающей технической мощью современной цивилизации. Современная биомедицина расширяет технологические возможности контроля и вмешательства в естественные проблемы зарождения, протекания и завершения человеческой жизни. Различные методы искусственной репродукции человека, замены пораженных органов и тканей, вмешательство в генетический код человека, активное воздействие на процессы старения приводят к возникновению реальной опасности разрушения исходной биогенетической основы телесности и психики человека. Особые проблемы вызывает коммерциализация таких сфер врачебной деятельности как трансплантация органов, технологические новации в получении лекарственных препаратов и т.д. Возникают проблемы: наука «для человека» или «против него»; какова мера ответственности ученых за сделанные ими открытия и их применение. Формируется потребность в создании нового научного этоса, в рамках которого должны быть переосмыслены кодекс поведения ученых, этические императивы научного сообщества, меры ответственности, как ученых, так и властных структур, в случае негативных последствий внедрения того или иного научного изобретения. Встал вопрос о необходимости создания экологической этики. Высокий уровень моральности современной науки и ученых является важнейшей предпосылкой будущего развития науки.

Одним из моментов коммуникативной природы социально-гуманитарного познания является индоктринация, т.е. внедрение, распространение или внушение (нецеленаправленное или целенаправленное) какой-либо доктрины. В общем плане индоктринация понимается как внедрение в семантическое пространство какой-либо доктрины, что может сопровождаться разнообразными изменениями сознания вплоть до потери собственной индивидуальности и идентичности. В истории нашей страны в общественное сознание успешно внедрялись многие идеи: «народной власти», «врагов народа», «коммунизма как светлого будущего», идея «осуждения культа личности», идея «перестройки» и, наконец, пришедшая ей на смену, идея «рынка» как эффективного механизма постиндустриального развития. Внедрение и распространение этих идей обеспечивалось соответствующими механизмами формирования общественного сознания. Индоктринацию можно рассматривать как целенаправленный процесс, который имеет своей целью связать и объединить различных индивидов, с помощью унифицирования их мышления и мировосприятия. Индоктринация создает некую новую реальность, которая может противоречить действительности, а социальный субъект, приняв информацию об этой реальности, отрывается от собственного опыта социализации, от реальных представлений о реальной действительности. Происходит как бы своеобразное отторжение субъекта от реального окружающего его мира и погружение в специально созданное ментальное пространство со своим особым набором ценностей и приоритетов.

Процесс индоктринации должен соответствовать определенным параметрам: (а) доминирующая доктрина должна обладать «хорошими» характеристиками: целостностью, завершенностью, самодостаточностью, непротиворечивостью, наличием идеалов и целей, быть тотальной (от лат. totalis — полный, всеохватывающий); (б) «погружение» в доктрину должно быть полным. То есть условиями успешного протекания процесса индоктринации являются тотальность, тоталитаризм и тотальный контроль, что предполагает включение в ареал ее распространения не только взрослых, но и детей; (в) процесс индоктринации должен имеет достаточно жесткие репрессивные механизмы, предполагающие служение данной доктрине, веру в нее, идентификацию с ее основными ценностями и регулятивными идеями.

Структура индоктринации включает: (а) жесткое ядро: основная идея и совокупность основных принципов, ею обусловленных; (б) слои защитного пояса: установки, символика, система ритуалов, совокупность правил поведения, которые являются фильтрами, защищающими жесткое ядро индоктринации; (в) механизм запретов и разрешений, наказаний и поощрений, гарантирующий работу фильтра.

Индоктринация несет информацию и команду к дальнейшему поведению индивидов с учетом их социально-психологических характеристик. Эта информация рассчитана на интуитивное считывание и дешифрование, включающее не только когнитивные, но чувственно-переживательные процессы. В связи с этим следует особо подчеркнуть значение суггестивных средств и приемов, направленных на сверхрациональное внушение. В комплексе приемов суггестивного воздействия ведущим являются программирование и оказание программирующего влияния на индивида. Процесс консолидации индивидов является одним из показателей успешности самого процесса индоктринации. Чувство приобщения к некоей всеобщей цели, атмосфера общности и объединения, фактор сплоченности культивируются как основные ценности, сопровождающие процесс индоктринации, и, тем самым, делающие ее привлекательной.

Широкому распространению индоктринации в современных условиях способствуют такие критические социокультурные условия, как агрессивность и плотность информационной среды, нарастающее давление глобальных проблем современности, геополитическое противостояние, психологическая безграмотность и беспомощность основной массы населения, не умеющей защитить себя от информационного влияния, факторы экономической заинтересованности в индоктринации, отсутствие реально действующих институциональных мер, препятствующих расцвету индоктринации в виде различных сект, школ, групп, практик и пр.

Согласно современным философско-методологическим разработкам основной целью процессов индоктринации в современном мире являются уменьшение разнообразия, ориентация на доминирование унификации, усреднения идеологических и мировоззренческих идеалов. Однако если Побеждает, например, только одна идеология, направляющая развитие общества соответственно в одном направлении, то это оценивается как фактор регресса, как давление регрессивного механизма монизма, утверждающего некий идеал в форме постулата.

Для подлинной науки неприемлемо ни авторитарное поведение, ни нетерпимость к критике и чужому мнению, ни претензия на обладание истиной в последней инстанции, ни одобрение плагиата, ни подтасовка фактов, ни лженаучная аргументация, ни неуважительное отношение к конкурентам, поношение «отступников», не говоря уже о чуждом научному это-су стремлении использовать психотехники для достижения собственных успехов.

Имеет ли место индоктринация в науке? Да, особенно в науках социально-гуманитарного цикла, где часто ставится цель обеспечить сохранность «нужной» теории-доктрины и успешность ее распространения. Если знания, содержащиеся в той или иной научной доктрине, квалифицируются как бесспорные, то она становится культом, рождает особый тип удовлетворения принадлежности к ней. Человек чувствует себя приближенным к интеллектуальной элите или избранным, владеющим мощными знаниями, особыми секретными принципами и методами. Индоктринированный ученый оказывает сопротивление попыткам довести до его сознания противоречащие научной доктрине факты. Сопротивление будет тем сильнее, чем более очевидным окажется контрпример и чем масштабнее изменения он должен будет вызвать в уже индоктринированном сознании. Индоктринация в науке, будучи мощным средством влияния на ученого, способствует уничтожению его индивидуальности, свободного мнения, выбора и позиции, критического мышления, исключает возможность признания любой оппозиции.

Проблема истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках является одной из самых актуальных. Несмотря на то, что социально-гуманитарное познание — это ценностно-смысловое освоение объекта, который в свою очередь является уникальным и индивидуальным, включает в себя самого субъекта, человека, оно, как и естественнонаучное знание, претендует на адекватное отражение действительности и его целью является достижение истины.

Обсуждение того, что есть истина, имеет более чем двухтысячелетнюю историю. Еще Платон отделял истинное знание (эпистеме) от мнения (докса). Аристотелю принадлежит определение истины, которое впоследствии получило название классического. Оно гласит: истина — это соответствие мысли и предмета, знания и действительности. На первый взгляд, понимание истины как соответствия мысли и действительности вполне удачно, так как в нем не дозволяются истины о несуществующих объектах. Однако при внимательном анализе обнаруживаются трудности: (1) термин соответствие употребляется во многих смыслах (соответствие между символом и объектом, между именем и вещью и т.д.); (2) что чему должно соответствовать — мысль предмету или предмет мысли? Для Гегеля (и всей объективно-идеалистической философии) действительность должна соответствовать мысли, абсолютной идее. Материалисты же обосновывают соответствие наших представлений и мыслей о действительности самой действительности. Поэтому классическое определение истины требует разъяснений по поводу понятия соответствия и, в частности, того, что свидетельства мышления о действительности адекватны. В связи с этим актуальным становится понятие объективная истина, которое указывает на такое знание, содержание которого не зависит ни от человека, ни от человечества. Независимость истины от субъекта познания означает, что истина не несет в себе никаких искажений со стороны субъекта, а определяется самим познаваемым объектом.

Ошибка метафизической (не диалектической) теории познания состояла в том, что истина рассматривалась как некое законченное состояние, в котором достигнуто исчерпывающее отражение объекта. При таком подходе не оставалось места для эволюции и развития ее содержания. И хотя уже Ф. Бэкон подчеркивал, что «истина — дочь времени, а не авторитета», впервые основательная критика метафизической концепции истины была проведена Гегелем, который показал, что истина есть процесс все большего и большего совпадения предмета с понятием, что «истина не есть сухое есть, она по существу своему представляет процесс». Процессуальность истины обусловлена бесконечным взаимодействием субъекта и объекта, выделением в объективной реальности все новых и новых фрагментов.

Что касается социально-гуманитарного знания, то здесь наиболее очевидно, что достижение истины связано с полемикой, дискуссиями. История познания, по меткому определению А.Эйнштейна, есть «драма идей», смена одних теорий другими. Понимание истины как процесса включает в себя момент абсолютности и относительности. Термин абсолютная истина имеет три значения: (1) метафора точного, исчерпывающего знания всей реальности в «последней инстанции», некоторый гносеологический идеал, который не реализуется в полной мере ни на одном из уровней познания; (2) фиксация неких элементарных знаний, которые носят инвариантный характер в том смысле, что они установлены настолько определенно, что не изменятся. Это так называемые вечные истины типа: Лев Толстой родился в 1828 г., химический элемент обладает атомным весом и пр.; (3) такое знание, которое сохраняет свое значение при дальнейшем развитии и обогащении всей системы знания, например, законы классической механики Ньютона, после открытия теории относительности Эйнштейна. С абсолютной истиной связывают такое знание, которое не опровергается последующим ходом развития науки, но лишь обогащается новым содержанием. Это наиболее важное значение термина «абсолютная истина», подчеркивающее, что абстрактной истины нет, истина всегда конкретна. Целостная система знания включает в себя абсолютно истинные и относительно истинные элементы знания.

Классическую концепцию истины называют теорией соответствия или корреспондентской теорией истины. Эта концепция истины связывает с соответствием простое копирование реальности. Однако человек в своем познании мира имеет дело не с миром «в себе», а с тем как этот мир отражается, чувственно воспринимается и концептуально осмысливается. Познание предстает как отражение отражения. Мир фактов несет на себе концептуальную нагрузку, он связан с интерпретацией посредством имеющихся у человека понятий. В классической концепции истины проводится различие между утверждениями и просто повествовательными предложениями: истина связывается не с любыми повествовательными предложениями, а только с теми, которые имеют характер утверждений. Однако не все утверждения являются носителями истинных знаний. В классической концепции истины только дескриптивные (описательные) предложения принимаются в качестве истины. Такое понимание создает определенные трудности, так как конструируемый в научных теориях концептуальный мир идеальных теоретических объектов, не мог соответствовать требованиям дескриптивности (описания), за ним не стояли действительные референты. И если речь идет об универсальных, всеобщих высказываниях и утверждениях, то возникают трудности их проверки, их дескриптивный характер ставится под сомнения, так как отсутствуют референты данных высказываний. В классической логике логическая истинность понимается как истинность во всех возможных мирах.

К неклассическим теориям истины относится когерентная (от лат. cohaerentia — срастаться, тесно соединяться) теория истины, которая пытается преодолеть трудности классической. Когерентная теория истины существует в двух вариантах: (1) понятие когерентности ставится на место прежнего понятия соответствия, (2) утверждается, что соответствие только и может быть установлено благодаря когерентности. В когерентном понимании истины акцент переносится с процедуры соответствия на самосогласованность элементов системы знания. Истинность заключается не в том, что знания соответствуют действительности, а в том, что они представляет собой самосогласованную систему. Когерентная теория истины не дает ответ на вопрос об отношении внутренне согласованного знания к объективному миру. Таким образом, когерентная теория истины, не преодолевая трудности классического понимания истины, сталкивается с другими нерешенными проблемами.

Неклассические теории истины предлагают усмотреть сущность истины не в соответствии с реальностью, а в соответствии с выбранными критериями. В свете такого подхода понятна прагматическая теория истины, в которой практическая полезность и эффективность знания при достижении поставленной цели предстает как истина. Если абсолютизировать прагматическую теорию истины, то тогда общая теория относительности, как и ряд других фундаментальных открытий, не обладающих непосредственно практической полезностью, окажутся лишенными истинного значения.

К неклассическим теориям истины, помимо когерентной и прагматической, относят семантическую теорию истину. Семантика изучает знаковые системы с точки зрения их смысла и содержания. Она является в большей мере логической теорией, доказывающей необходимость перехода от естественного языка к формализованному. В целях обсуждения истинности выражений формализованного языка оказывается необходим особый метаязык. Семантическая теория истины связана с именем польского математика, логика и философа А.Тарского (1902— 1983), который считал, что понятие «истинно» устанавливает отношение между выражениями знаковой системы и объектами или положением дел в области интерпретации, что невозможно логически непротиворечивое обсуждение проблем семантики, что понятия истинности нельзя определить с помощью средств исследуемого языка.

Проблема истины шире, чем вопрос об истинности научного знания. Человеческое существование с необходимостью сопряжено с такими центральными идеалами мироотношения как истина, правда, достоверность. Истина многоаспектна, и один из наиболее значимых ее аспектов — это экзистенциальная истина. Когда речь идет об истинной красоте, справедливости, истинных целях, то они предстают не как абстрактные понятия, а как ценности человеческого существования. В повседневной жизни люди очень часто используют многообразие значений понятия истины: они говорит об истинной любви и дружбе, истинной верности, истинной порядочности, и, наконец, об истинном наслаждении. Можно даже встретить суждение, что у каждого истина своя. Т. Гексли принадлежат примечательные слова: «Всякая истина рождается как ересь и умирает как предрассудок». Иногда споры вокруг истины носят мировоззренческий характер. То, что является истинным в рамках одной политической системы, таковым не считается в рамках другой.

Экзистенциальное понимание истины подчеркивает связь истины со смыслами человеческого бытия. В экзистенциальное понимание истины включается не только понятийно-логическое истолкование мира, но и духовные его интерпретации. Гегель уловил огромный энергийный потенциал экзистенциального понятия истины, когда писал: «Истина есть великое слово и еще больше великое дело. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь». В духовно-религиозном истолковании истина обретается только посредством веры и не требует никаких доказательств и обоснования. Экзистенциальная истина не может быть сведена к логическому ее пониманию: она предстает как открытость человеку подлинного смысла и значения происходящего. Уместно подчеркнуть, что по-гречески истина — aletia означает «несокрытость, непотаенное».

Экзистенциальное постижение истины, будучи тесно связано с переживаниями, имеет также и социально-духовный аспект, так как обусловливает формирование той или иной жизненной позиции. Те условия, в которых существует человек, те потребности и ценности, которые пронизывают каждодневное его бытие и отражаются в мировоззрении, заставляют идентифицировать себя с определенной стратовой прослойкой, причислять себя к сторонникам либеральных, рыночных, государственных и прочих позиций.

Ярким представителем экзистенциального понимания истины считается М. Хайдеггер. В его работе «Бытие и время» истинное предполагает открытость мира, непосредственную данность его человеку, а также свободу человека в отношении к миру. Экзистенциальная истина призвана отразить изначальную нерасчлененность целостности «человек-мир», постичь ее. Однако такое постижение не может быть обеспечено только средствами рационального анализа: для нее нужны экзистенциалы — особые категории, которые, в отличие от логических категорий, выражают не общие роды бытия природы, а общие роды бытия человека в мире: «здесь-бытие» (Dasein Хайдеггера), «бытие-с-другими», «бытие-к-смерти», «страх», «решимость», «надежда» и другие экзистенциалы, выражающие важные для человеческого существования модусы бытия. Так как пределом экзистенции (существования) является ее конечность (смертность), то экзистенциальная истина носит временный характер: она исторична, ситуационна. Вместе с тем экзистенциальная истина в интерпретации французских философов-экзистенциалистов Сартра и Камю обладает способностью к трансцендированию, т.е. выходу за свои пределы к высшей сущности.

Отечественный философ П. Флоренский (1882—1937), не употребляя термина «экзистенциальная истина», дал ей очень емкое определение: истина есть «естина», т.е. то, что есть. И дается она с непосредственной очевидностью, постигается в переживании.

Наряду с понятием «истина» в социально-гуманитарном знании используется понятие «правда». Сопоставление понятий «истина» и «правда» показывает их связь и одновременно различие. Этимологически слово «правда» сопряжено со словами «право», «правильно», «праведно», «прямой». Правый - значит образцовый, служащий нормой. В русском фольклоре правда противопоставляется кривде, как истина - лжи. Правда - это следование прямой, тому, что направляет, а кривда — уклонение от нее, искривление, обман. Ю.С.Семенов, изучая русскую культуру, подчеркивал, что истина понимается как предзаданность закона или предписания человеку извне, правда же - это образец поведения и норма, исходящая изнутри человека, правда -это следование по внутреннему побуждению. Примечательно, что В.Даль также писал, что «правда- это истина наделе». Вряд ли можно какое-либо аксиоматическое выражение (например, сумма углов треугольника равна двум прямым) назвать правдой, это - истина. Любое же повседневное выражение, отвечающее существу вещей, (например, она вышла замуж) квалифицируется как правда, но не истина. Это говорит о том, что истина и правда — семантически различаемые понятия. В истине следует видеть значение всеобщего, в правде - характеристику частного, отдельного, конкретного. Правда фиксирует соответствие созерцанию. Правда, правое, правильное — это то, что дается с очевидностью, а истина мыслится как глубинная сущность, которую следует открыть.

На протяжении XIX века правда понималась как основная цель идейных исканий русских мыслителей и философов. Искать правду, бороться за правду - провозглашалось делом жизни. Правда означала внутреннюю убежденность в правоте и срасталась с гражданской позицией, становясь одновременно элементом нравственности. И если в выражении «Платон мне друг, но истина дороже» фиксируется нейтральность и надличностность такого концепта как истина, а в выражении «горгонов лик истины» отражается ее устрашающее для человека значение, то в понятии «правда» присутствует нравственный аспект.

Интересно отметить, что если правда сопоставляется с формальной законностью, то справедливость скорее противопоставляется юридической законности. Можно встретить выражения: правда-истина, истинная правда, правда-справедливость. Вл. Соловьев писал, что в одном слове «правда» совпало два понятия - истина и справедливость, правда - это практическая явленность истины и справедливости, а Н.Бердяев дал одной из своих работ примечательное название «Философская истина и интеллигентская правда». Русская интеллигенция, позволяющая себе критически мыслить, осознавать и оценивать действительность, воспринимала себя самое как «носительницу правды». За философскими же истинами закреплялось их понимание как логически обоснованного и доказательно аргументированного знания.

Сознательное и преднамеренное искажение истины характеризуется понятием «ложь». Ложное высказывание говорит о вещах не то, что они есть в реальной действительности, и его можно отнести к высказыванию о несуществующих референтах. В нравственной рефлексии есть выражение «ложь во спасение», оправдывающее этот феномен в реальном бытии. В отличие от лжи, которая есть аномалия сознания и результат сознательного выбора, заблуждение обусловлено исторически ограниченными возможностями познания, а также его процессуальностью. Заблуждение становится в таком случае неизбежным моментом познания истины. В самом широком смысле с заблуждением связывают несоответствие знания и предмета исследования. Причинами заблуждения являются: сложная природа изучаемого объекта; нарушение строгих логических правил вывода; абсолютизация того или иного познавательного момента, того или иного свойства, отношения или признака; изоляция объекта или явления из всей системы взаимосвязей; некритический перенос особенностей одного класса явлений на другой; субъективные помехи (аффектации, обман органов чувств, вмешательство со стороны воли, сбивающей разум с правильного пути); многозначность, метафоричность, ассоциативность вербального языка и т.д.

Заблуждение есть компонент не только научного познания, но и оценки людьми происходящих социальных событий. Здесь причинами заблуждения людей выступают их необразованность, непросвещенность, косность, невежество, пристрастия, ограниченность общественно-исторической практики. Особый тип заблуждения детерминируется идеологией.

Проблема истины специфическим образом преломляется в таких философских направлениях, как плюрализм, релятивизм, психологизм, историзм. Плюрализм, релятивизм, психологизм долгое время считались негативными явлениями, которые необходимо преодолевать. Плюрализм (от лат. pluralis — множественный) означает наличие множества несводимых друг к другу начал. Он противоположен монизму, пытающемуся объяснить многообразие мира, исходя из одного начала. Наиболее ранний образец плюрализма - учение античного философа Эмпедокла о четырех началах мироздания. Сами плюралисты высоко ценят свою позицию, так как она позволяет уйти от философских дебатов по поводу неразрешимого пока еще вопроса об отношении духа и природы, сознания и материи. Примером плюрализма в новоевропейской культуре может служить философия Лейбница, согласно которому мир состоит из неделимых монад, по природе своей индивидуальных и автономных, активных и самодостаточных.

Плюрализм настаивает на существовании множества миров и культурно-исторических типов. В социологии он служит основанием для отрицания единой определяющей основы общества и единой теории его развития. Согласно сильной версии плюрализма, множество определяющих факторов равноправны, согласно слабой версии, среди множества разнообразных оснований существуют наиболее предпочтительные.

Плюрализм имеет своим следствием утверждение о равноправности теорий, что затрудняет проблему выяснения истинности. Поэтому в классической теории познания считалось необходимым преодолевать плюрализм во имя одной истинной теории. Однако исходное многообразие социокультурного мира, отсутствие единообразия исторических и культурных традиций не позволяют исключать плюрализм из социальных и гуманитарных наук. Плюрализм в этих науках обусловлен спецификой постижения единичных, уникальных и своеобразных социокультурных и исторических явлений. Поэтому возможно сосуществование различных теорий по принципу дополнительности, что предполагает толерантность по отношению к плюрализму.

Социально-гуманитарное познание имеет дело с исторически изменяющейся действительностью, уникальными историческими событиями. Постоянная текучесть жизненных обстоятельств, динамика социальных перемен обусловливает наличие элементов релятивизма в блоке социально-гуманитарного знания. Релятивизм (от лат. relativus — относительный) неизбежен в ходе отражения исторически меняющегося объекта. Релятивизм есть следствие изучения таких объектов, которые непостоянны во времени, ситуативны, включены в контекст человеческой деятельности и общения. Релятивизм отражает принципиальную изменчивость знания, его утверждений и выводов, а также фиксирует достаточно сложный акт мышления, допускающий быстрый переход от одного доминирующего в познании звена к другому. Противоположностью релятивизма является догматизм (от лат. dogma — непререкаемая истина), абсолютизирующий устойчивость и неизменность выводов, полученных в ходе познавательной деятельности.

Проблемы релятивизма изучал современный социолог К. Манхейм, который считал, что релятивность акцентирует момент многообразия, изменчивости, основываясь на том обстоятельстве, что в каждый момент времени в том или ином основании одновременно присутствует совокупность разных факторов. Выбор того, или иного фактора в качестве доминирующего, но с перспективой его последующего «переизбрания», и свидетельствует о включении установок релятивизма. Манхейм вводит понятие «динамических стандартов мышления и практики», «динамической истины», «динамического видения», что гносеологически можно проинтерпретировать как приближение к подвижному объекту с подвижных позиций. Существование различных типов теорий, исходных гипотез, с одной стороны, а также различных пластов мировидения (логического, психологического, онтологического), сдругой, обусловливают принципиальную возможность релятивизма. Это означает, что содержание знания может меняться, оно не имеет устойчивого основания.

Релятивизм может быть умеренным или радикальным. Опасность радикального релятивизма (когда не только нельзя войти в одну реку дважды, но и нельзя войти и единожды, так как все течет и изменяется) была осознана еще в античности. Софисты Протагор, Горгий, Платон, а позднее античный скептицизм, отразившийся в скептицизме Нового времени, отстаивали позиции умеренного релятивизма.

Методология релятивизма набирает силу в периоды революционных изменений вообще и научных революций в частности, когда происходит смена оснований и концептуального ядра предшествующих теорий. Иногда говорят о «здоровом» и «вульгарном» релятивизме. Так, в контексте социально-гуманитарного знания «вульгарным» (от лат. vulgaris — простой), т.е. упрощающим и огрубляющим некие знания и принципы, является моральный релятивизм: в форме умеренного релятивизма отрицает устойчивость моральных принципов и утверждает относительность и условность моральных норм, а в форме радикального — отрицает вообще необходимость морали.

Говоря о неизбежности умеренного релятивизма в социально-гуманитарном познании и знании, следует подчеркнуть, что расплывчатая, постоянно изменяющаяся форма научных знаний неплодотворна в науке. Поэтому необходимо различать (а) релятивность как свойство самого знания, отражающего изменчивость объекта, обстоятельств его существования и способов его интерпретации, и (б) релятивизм как установку на абсолютизацию относительности знания, на восприятие культурно-исторического бытия как не обладающего устойчивостью, постоянством и целостностью во времени. В этом смысле релятивизм может стать методологически опасным.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒