Стивен Гаррисон – Счастливый ребенок

Стивен Гаррисон – Счастливый ребенок

Почему наши счастливые, жизнерадостные и любознательные малыши, получив образование, в большинстве случаев превращаются во взрослых, начисто лишенных этих качеств?

В своей глубокой и смелой книге педагог-практик С. Харрисон призывает нас, взрослых, разделить с детьми радость познания мира, помочь им сберечь и развить свой творческий потенциал, а заодно сделать полнокровной и счастливой нашу общую жизнь.

Эта книга - для родителей, а также для многих взрослых, которые сами стали жертвой раздробленности нашего мира и современного образовании.

The Happy Child. Changing the Heart of Education First Sentient Publications edition 2002

Предисловие

Во времена перемен те, кто учится, наследуют землю, а выучившиеся обнаруживают, что превосходно оснащены для того, чтобы иметь дело с миром, которого больше нет.

Эрик Хоффер

Мы не переставая спорим о том, как лучше учить детей. Но часто ли мы вспоминаем о целях этого обучения? Да, мы говорим о социальных обязательствах и подготовке ребенка к жизни во взрослом мире, полном труда и забот. Но мы слишком редко слышим о самом ребенке и почти ничего - от ребенка.

Похоже, все, на что претендует нынешнее образование, - это подготовить молодого человека к выполнению определенной роли в обществе. Безусловно, это полезно для общества. Но, среди забот о производительности труда, не теряем ли мы более глубокого смысла и более высокой цели образования? Не забываем ли мы об уникальности детской Души, этого неповторимого и хрупкого недолговечного проявления пылкой и целостной жизни?

Эта книга предлагает совершенно по-новому взглянуть на цели образования, она посвящена фундаментальной перестройке всего процесса обучения. Можно ли изменить нынешнюю модель образования, напоминающую штампование винтиков экономического механизма, так, чтобы она больше походила на активный эксперимент по развитию творческих способностей? Мы настолько увлеклись обучением наших детей, что забыли о том, что самая суть образования ребенка - это созидание его счастливой жизни. Ведь именно счастливая жизнь - то, чего мы от всей души желаем и своим детям, и себе.

Счастливый человек, простыми и естественными отношениями связанный с друзьями, семьей, соседями, человек, нашедший сво< Гпризвание, скорее всего, будет жить полезной для окружающих жизнью и вместе со всеми создавать ткань вполне эффективной общественной системы. Чего еще может потребовать здоровое общество от своей системы образования, кроме того, чтобы она помогала людям быть счастливыми? Разве мы хотим для наших детей чего-нибудь иного, кроме счастья?

Но, похоже, мы слегка побаиваемся этого самого счастья. С помощью образования нас давным-давно отлучили от такого состояния, превратили в набор навыков и хранилище информации. Наше образование предназначалось не столько для нас, сколько для удовлетворения потребностей рыночной системы. Но в детях от рождения заложена способность к творчеству, и, к счастью, эта способность наследственная: мы вполне можем унаследовать ее от наших детей.

То, о чем я хочу с вами поговорить, не связано с исследованиями детского поведения или изучением восприимчивости ребенка. В книге не цитируются ученые труды, а научная теория образования упоминается лишь вскользь. Хотя книга посвящена тому, как с помощью воспитания и обучения делать детей счастливыми, мы стремимся доказать, что способностью быть таковыми и учиться дети наделены от рождения. Избыток специалистов и их теорий лишь мешает раскрыться этой способности.

Эта книга представляет собой попытку понять, можем ли мы вырастить детей с учетом желаний их родителей, сверстников, семьи и общества, но при этом без вмешательства нивелирующей и отупляющей системы, которую сегодня называют образованием. Мы увидим, что для того, чтобы всесторонне воспитать ребенка, нужно принимать во внимание все стороны жизни.

Хотя на последующих страницах я постоянно говорю о детях, их творческих способностях, книга предназначена не для детей. Им не нужна ни эта, ни какая-либо другая книга о том, как следует учиться. А вот родители, воспитатели, учителя и вообще взрослые, в чьи обязанности входит забота о детях, явно испытывают трудности с тем, чтобы доверить детям учиться в их собственном ритме, на их собственный манер и в избранных ими самими условиях. Возможно, эта книга будет полезна и тем молодым людям, которые уже вышли из детского возраста и начинают прокладывать себе путь в этой жизни, но все еще несут на себе груз, взваленный на их плечи неправильной системой образования.

Книга возникла из раздумий и бурных дискуссий во время основания живого обучающегося сообщества - «Живой школы» в городе Боулдер, штат Колорадо. Занимаясь созданием этой принципиально новой образовательной среды, мы решали сложнейшие вопросы, связанные с воспитанием ребенка, его обучением, самостоятельностью и приобщенностью к реальной жизни. Тогда мы со всей очевидностью поняли, что, к каким бы выводам мы ни пришли, сколь бы великолепные образовательные модели - от вальдорфской до саммерхиллской - ни взяли на вооружение, задачи, стоящие перед нами, ведут нас в земли неизведанные.

Поначалу это выбивало нас из колеи, и мы испытывали потребность подвести под свои исследования солидную теоретическую базу. Но вскоре мы с восторгом поняли, что едва ли не определяющим качеством, которым мы пытаемся наделить учебную среду для наших детей, является непротивление незнанию.

Незнание - это проявление неистового любопытства, свойственного ребенку. Дети чувствуют себя абсолютно в своей тарелке, непрерывно обучаясь, тогда как мы, взрослые, нередко испытываем потребность поставить точку. Ни точки, ни начала в процессе обучения нет.

Хотя существует здание, которое мы называем школой, вовсе не оно является ядром нашего обучающегося сообщества. Можно сказать, что нас объединяет понимание того, что все мы, старые и молодые, принимаем участие в открытом исследовании окружающего мира всеми доступными способами и в любом доступном нам качестве. Отношения, связывающие нас друг с другом в процессе наших исследований, оказываются еще и отношениями величайшего счастья.

Очень многие из тех, кто имеет дело с детьми, в высшей степени недовольны качеством современного образования. Но гораздо больше среди нас тех, кто не испытывает особого дискомфорта по поводу нынешней школьной системы, потому что срослись с ней. В конце концов, большинство прошло через эту систему и считает ее единственно возможной. Но о том, как обстоят дела, мы судим не по родителям и прочим взрослым, а по детям, которые просто искрят творческими импульсами, испытывая ко всему живейший интерес, и которые, получив образование, становятся взрослыми, начисто лишенными этих качеств.

Но существует ведь и другая возможность, когда та самая естественная любознательность и любовь к жизни, которые свойственны нам в детстве, остаются с нами навсегда. Будучи людьми, мы с рождения умеем воспринимать жизнь такой, как она есть, и в то же время преобразовывать ее при помощи своего природного творческого дара, который совершенно естественно возникает из открытости, внимания и сочувствия. Дети с первых дней наделены этой способностью. Что, если мы позволим им пронести ее через всю жизнь? Что, если мы доверимся воплощенной в ребенке жизненной потребности - жить совсем не так, как мы? Что, если мы, обладая силой и знаниями об этом мире, дадим им безопасность и защищенность, не требуя при этом, чтобы они понимали жизнь так, как мы? Что, если мы дадим им свободу, уважение и ответственность, соразмерные их действительным способностям? Что, если мы разделим с ними бесконечную жажду новых знаний и общения?

Наш мир постоянно ставит перед нами сложные задачи, и приходится признать, что у нас нет на них четких и ясных ответов. Все, чем мы можем похвастать, - это рабочие гипотезы, сдерживающие мероприятия, временные решения и множество оправданий. Определенных и неизменных решений у нас нет. Однако мы обладаем могучим ресурсом, на который почти не обращаем внимания. Как это ни удивительно, мы почти полностью вытравили его из наших общественных институтов и руководящих организаций. У нас есть человеческий потенциал, способный обеспечить творческий подход к решению любых жизненных задач, - потенциал, соответствующий новым аспектам жизни и бытия, порожденным пытливым умом и всеобъемлющим со-знанием.

Если решения сегодняшних проблем все же существуют, то они, скорее всего, будут представлять собой ничем не стесненное и целостное самовыражение неравнодушного, разумного и искреннего человеческого существа - счастливого ребенка, выросшего в сердечного, сознательного, интеллектуально богатого взрослого. Взрослого, который не лицемерит, владеет своим разумом, но не позволяет разуму владеть собой, и ощущает свою сопричастность всему, что его окружает.

Счастливый ребенок

Учеба и счастье

Маленький мальчик пришел из школы домой и пожаловался матери: «Язавтра туда не пойду: читать я еще не умею, писать тоже, а говорить они мне не разрешают».

Книга о счастливом ребенке была бы гораздо короче, если бы наш мир населяли счастливые взрослые. В здоровой среде ребенок может почувствовать себя счастливым легко и непринужденно. Но ведь и другие состояния у детей возникают с не меньшей легкостью. Окруженные давлением и конфликтами, они быстро приспосабливаются к подобным обстоятельствам. Поэтому все разговоры о счастье ребенка в первую очередь касаются мира, в котором этот ребенок обитает. Ну а все решения в сфере образования ложатся на плечи взрослых, создающих условия для учебы.

Всякий ребенок рожден для того, чтоб быть тем, кем он должен быть. Казалось бы, это само собой разумеется. Однако, по мнению воспитателей, ребенка нужно формировать, готовить, обучать. Все это выглядит так, будто дети изначально не имеют собственной духовной силы, заслуживающей такого же уважения, какое привычно оказывается взрослым.

В своей одержимости заботой о детях мы начинаем «конструировать» их чуть ли не с пеленок. Школа с шести лет нас уже не удовлетворяет, и мы продолжаем этот логический регресс в подготовительную школу, дошкольное обучение, младенческое воспитание, ультразвуковое исследование плода и дородовой генетический анализ. Мы верим, что все эти ухищрения помогут нам сотворить идеальное дитя. Но представим, что нам удалось бы пройти этот путь до конца, - признали бы мы полученный результат идеалом? Можно ли назвать совершенством мини-я - рукотворный управляемый гомункул? И не совершенен ли сам ребенок? Таков, каков" он есть. Ведь подобно взрослому, ребенок обладает изначальной экзистенциальной способностью созидать разумную жизнь из вихря эмоций, мыслей и действий.

Ответ на эти вопросы, в сущности, и определяет точку зрения на образование детей. Те, кто видят в маленьком человеке нечто от рождения ущербное и беспомощное, вечно нуждающееся в руководстве и одергивании, считают, что образование - это способ превратить ребенка из того, чем он является, в то, чем он должен быть. Менее прямолинейные родители полагают, что ребенок не ущербен, однако нуждается в прививании и культивировании неких важных ценностей, - точнее, ценностей родительских.

Увы, все мы, взрослые, «должны чем-то быть», и никогда не достигаем в этом совершенства. Свое чувство неудовлетворенности мы с легкостью прививаем детям, производя их в адепты культа несчастливости, ищущие успокоения в материализме.

Но если все же допустить, что дети не ущербны от рождения, то не тайна ли они? Не можем ли мы присоединиться к ним в поисках непознанного в их жизни и хватит ли у нас мужества признаться, что мы тоже окружены загадками?

И речь идет не о том, чтобы изменить их или себя, а о том, чтобы наслаждаться ошеломляющими открытиями, уготованными жизнью для всех нас. Мы не можем научить наших детей пить жизнь полной чашей, потому что знание жизни не передается по нашей воле. Но дети, если их не останавливать, схватывают все на лету - особенно если они видят, что взрослые вокруг них непрерывно учатся.

Итак, вопрос о счастливом ребенке превращается в вопрос о счастливом взрослом. Но где же еще нам - взрослым и детям - искать счастья, как не в совместном радостном путешествии по жизни - путешествии с открытыми глазами!

Подготовка неудачников

Детство умирает, и его труп называют «взрослым». Этот труп «входит в общество» - так у нас деликатно называют ад. Вот почему мы страшимся детей, даже если любим их: они показывают нам степень нашего раз- ложения.

Брайан Олдисс

Неудача - это не только неотъемлемая часть успеха; нередко она таит в себе больше возможностей чему-то научиться, чем везение. Обычно путь к успеху пролегает через неудачи, поэтому наше отношение к ним во многом определяет нашу судьбу.

Как вообще происходит осознание личной неудачи? Покопайтесь в собственном опыте, чтобы понять, как именно вы узнаете о своих недостатках. Слушаетесь ли вы чужих голосов, которые сообщают вам о том, хороши вы или плохи, правы или неправы? Или ваш собственный внутренний голос говорит вам, что вы «недотягиваете»? Такой анализ поможет вам понять, насколько это важно - позволить ребенку развить своё собственное ощущение неудачи и успеха, смысла, интереса и ценности происходящего.

Мы с ранних лет - порой кривя душой - хвалим ребенка, чтобы побудить его вести себя так, как мы хотим. А когда исследование жизни подталкивает ребенка к поступкам, которых мы не одобряем, часто лишаем его своей эмоциональной поддержки. Ребенок очень быстро начинает понимать, как оценивает его поведение взрослый. Тут-то как раз все просто. Малыш рано узнает, что мы хотим, чтобы он рисовал на бумаге, а не на обоях, позднее - что нам нравится или не нравится его одежда, музыка, друзья, манеры и так далее. Все это ребенку ясно вполне. А вот что действительно сбивает многих детей с толку, так это то, что им не дают возможности понять, что же нравится или не нравится им самим, что может целиком завладеть их любопытством и энергией. Взрослые редко дают ребенку возможность осознать, что для него означает неудача, поэтому многие дети, повзрослев, так и не успевают понять, в чем суть успеха.

Забавно, но именно те, кто добивается в жизни многого, привыкли оценивать свои успехи или неудачи только по внешним признакам - школьным отметкам, достижениям в работе, доходу. Увы, те, кто слишком хорошо поняли, как добиваться внешних признаков успеха, могут так никогда и не узнать, в чем же состоит внутреннее воздаяние. Обучаясь ценить внешние проявления успеха, мы рискуем так никогда и не испытать счастья. А вот те дети, которые терпят неудачи, получают возможность выяснить, какие же внутренние качества делают их счастливыми - ведь внешних атрибутов успеха они не видят. Но неужели ребенку, для того чтобы понять, что такое счастье, так уж необходимо проходить через сито заранее предписанных понятий об успехе и провале, получать внешние награды и терпеть внешние же неудачи?

Дети, если предоставить им возможность самостоятельно исследовать мир, способны обнаружить свои пристрастия - те виды деятельности, которые позволят в полной мере проявиться их жизненной энергии. Это проявление мощное, убедительное, творческое и - стоит ли удивляться - счастливое. Что за поразительная штука - счастливый ребенок! Почему мы мешаем этому? Почему мы считаем себя вправе становиться посредниками между другим существом и его собственным сердцем? Ну да, они - дети, а потому мы можем делать это, если считаем нужным. Мы больше, сильнее и пути власти ведомы нам гораздо лучше. Но зачем мы берем влюбленных в жизнь детей и делаем из них взрослых, вынужденных искать счастья?

Если бы не вмешательство всесильных взрослых, которые определяют, что такое успех и неудача, которые настраивают детей друг против друга, заставляя их конкурировать в борьбе за воздаяния в виде внимания, похвал и статуса, то смысл неудачи для ребенка был бы совсем другим. Реакция среды обитания - это всего лишь одна составляющая неудачи; только один фактор, уравновешиваемый соображениями внутреннего характера, которые творческая душа ребенка страстно стремится понять.

Для влюбленного в жизнь ребенка неудача не является чем-то навязанным ему извне. Это нечто, связующее внутреннее стремление и внешний отклик в единое целое. Не-УДачу могут определять внешние факторы: неудавшийся опыт по химии, никем не понятая картина, отвергнутая попытка общения. Она может быть и явлением внутренним: утратой интереса к тому или иному замыслу, неспособностью освоить музыкальный инструмент или выразить себя в стихотворении. Но такая неудача не является поражением. Она не требует перемены образа поведения или достижения какого-то определенного результата. Понять, чем является для ребенка неудача, - это значит понять, что представляет собой сам ребенок. Ведь для этого нужно постичь значение и роль его интересов, приобретенных навыков и врожденных способностей применительно к его жизни. Неудача неразрывно связана с успехом - подлинным успехом целостной личности, а не набором приемлемых для общества правил поведения. Каждый ребенок, каждая личность жаждет найти эту целостность в себе и в своих отношениях с окружающим миром. Когда же эта потребность наталкивается на неодолимые препятствия, происходит разрушение души, после чего остается оболочка личности, сотканной из одних компромиссов, и пустое сердце.

Нам, взрослым, в свое время не предоставили возможности разобраться в своих глубинных детских устремлениях. Всё, чему мы научились, - это либо подчиняться, либо быть непослушными. Наше общественное лицо формировалось под влиянием поощрений и наказаний, присущих господствовавшей методике обучения и воспитания. Сегодня, когда мы, попробовав себя там и сям, докопались наконец до истины, открывшейся нашим разбитым сердцам, мы можем сделать одну простую вещь. Мы можем дать нынешним детям шанс заглянуть в свое сердце, понять его устремления и жить в соответствии с ними. Мы можем дать этим детям шанс терпеть неудачи и добиваться успеха исходя из своего собственного понимания, самим измерять внутреннюю и

внешнюю реакцию на свои устремления. Это - возможность исцелить и наши разбитые сердца, собирая осколки в единое целое. Простое действие, состоящее в том, чтобы позволить детям просто быть, способно изменить' самую суть образования.

А кто учитель?

Три преподавателя бродили по лесу и наконец вышли на дорожку. «Это олень протоптал», - сказал первый. «Да нет же, это лось», - сказал второй. «А я уверен, что это зубр», - сказал третий. Они все еще продолжали свой спор, когда их сбил поезд.

Многие преподаватели постигали науку о том, как учатся дети, или сидели рядом с теми, кто ее постигал, или уж по крайней мере на лекциях по теории педагогики слушали мудрствования о том, как учатся дети. Только бунтари, новаторы и мечтатели выходили за рамки теории и заглядывали в детские жизни, спрашивая детей, как они учатся и что для них означает учение. Для большинства же преподавателей контакты с детьми, к сожалению, начинаются только после того, как они в течение долгих лет обучаются тому, как нужно учить, а перед этим в течение еще более долгих лет - тому, как «надо» учиться.

Не удивительно, что в образовании так редки новаторские идеи. Педагогическая теория - давно устоявшийся набор весьма специфических положений о процессе обучения - не в состоянии сформулировать что-либо новое, свежее, коренным образом отличающееся от того, что есть. Технология обучения закоснела в самой себе. Новаторство, экспериментирование и любознательность - сама соль обучения — не входят в репертуар официальной системы образования. Под воздействием научных институтов, корпоративного финансирования, педагогической литературы, консультантов и политических потреб образование превратилось в помесь социальной инженерии и откровенного манипулирования детьми, которых превращают в подопытных кроликов. Последствия всего этого катастрофичны. Мы видим не только ухудшение грамотности и снижение общего уровня развития молодых людей, но и рост насилия, напрямую связанный с провалами образования. Такие «результаты» давно привели бы к банкротству любую фирму, но образовательный бизнес — многомиллиардное предприятие — продолжает расти, порождая все новые и новые проблемы из-за своей некомпетентности.

Родителей постоянно сбивают с толку стоящие за учебными программами запутанные, иногда просто безумные теории, предметом которых становится их ребенок. Некоторые родители пытаются разобраться в образовательных системах и сделать от имени своих детей разумный выбор. Но разумности этой часто мешает поглощенность родителей собственными тревогами и страхами по поводу того, чего они хотят для своего ребенка. Не отдавая себе отчета в таком проецировании, родители переносят на ребенка собственные нереализованные мечты. Чем раньше эти мечты воплотятся, тем лучше, —так думают они. Будем учить даже грудных младенцев: ставить им в колыбели записи Моцарта, крутить по утрам фильмы о юном Эйнштейне. А если после дня такой учебы они не смогут уснуть, то на помощь придет метод Фарбера, который подскажет родителям не обращать внимания на крики ребенка —а там, глядишь, дитя утомится и замолчит само. Ох уж это родительское стремление к совершенству, страсть к достижениям, конкуренция за ресурсы, страх, что мой ребенок чего-то не осилит, что я сам этого не осилю.

Из беспокойного младенчества ребенок переходит в беспокойное детство, перегруженное занятиями и заданиями. Стоит ли удивляться, что дети не выдерживают, сдаются, сходят с дистанции, оценивают себя по результатам контрольных и джинсам от модельера, общаются при помощи пейджеров, мобильных телефонов и электронной почты, завязывая мимолетные знакомства, поглощая быстрые обеды в Макдонаддсе и проживая скоротечные жизни. Всему этому их научили в школе и дома. Они знают, что должны быть быстрее и лучше - точнее, что они недостаточно быстры и хороши. Некоторые научились быть жестче, другие привыкли сдаваться. Лишь очень малое число детей, щедро наделенных здравым смыслом и верой в себя, усвоили, что они вполне нормальны, каковы бы они ни были и что бы ни делали. Этому небольшому числу детей повезло — они учились медленно, то есть вообще не научились учиться так, как их заставляли. Они учились естественным образом.

Как выглядит процесс обучения с точки зрения ребенка? Детский подход не имеет ничего общего со сбором знаний как таковых. Для ребенка обучение — это результат исследования, движимого любопытством. Сбор информации не является самоцелью, а становится полезным сопутствующим процессом. Собранные сведения можно использовать как инструмент для дальнейшего исследования.

Любопытство обладает одним загадочным свойством. Его трудно вызвать у ребенка, но легко уничтожить. Детей интересуют вещи, о существовании которых мы давно забыли. Им любопытно знать, как устроены самые обычные предметы и что находится внутри них. Мы даже не задумываемся над тем, что представляет собой начинка телефона, а ребенок не пожалеет времени и сил, разбирая на части этот привычный для нас предмет, разглядывая детальки, играя с ними.

Точно так же детей живо интересует взаимодействие с окружающим миром. Они тонко чувствуют властные структуры и находят способы на них влиять. Подобная социальная смекалка помогает детям быть начеку по поводу тайных соображений взрослых и вовремя изменять свою реакцию, чтобы управлять ими. Эта игра сводит на нет усилия множества плохо продуманных учебных сообществ, в которых учитель якобы преподает детям какую-то информацию, тогда как на самом деле дети лишь делают вид, что участвуют в процессе. И даже в таких ситуациях любопытство побуждает ребенка продолжать исследование: что произойдет, если я буду сотрудничать, что произойдет, если не буду, если я отвечу правильно, если неправильно и т. п.

Учитель нередко настолько увлечен задачей передачи информации, что сия педагогическая мания становится главной целью его отношений с ребенком. Ребенок, прекрасно это понимая, может нащупать способ потрафить учителю, тогда как сам предмет остается делом второстепенным.

Преподаваемый учителем урок ничуть не трогает ребенка. Да и с какой бы стати? Большинство предметов - нечто настолько отвлеченное и далекое от жизни и интересов детей, что шансы пробудить хоть малейший интерес к ним невелики.

Мы с рвением обучаем малышей алфавиту и всегда радуемся, если они могут отчеканить нам в ответ названия букв. Но для маленьких детей буквы и их названия имеют лишь один смысл: дети понимают, что родителям или учителю эти буквы почему-то нравятся и что взрослые хотят, чтобы и ребенку они тоже нравились. Поэтому ребенок и «интересуется» - на самом деле это означает, что он хочет угодить учителю или родителям.

Нам приходится вознаграждать таких детей, восхищаясь их сообразительностью, когда они повторяют алфавит, правильно называют предметы, а затем учатся и читать их названия. Но мы совершенно не учитываем, как все это выглядит с точки зрения ребенка. Дети ведь расстраиваются, когда мы пеняем им за незнание или - того хуже - нерадивость. Ребенок может решить, что таким способом мы лишаем его своей любви.

Конечно же, дети и сами проявляют любопытство к буквам, цифрам и чтению. Но знаем ли мы, что они при этом чувствуют? Буква может представлять собой некую любопытную конфигурацию, при ее произнесении может необычно изменяться звук, она может быть связана с огромным количеством других предметов (А - арбуз), вовлекая ум и руку в захватывающий танец творчества и воспроизведения. Для ребенка буква может быть чем угодно, но для взрослого она - лишь элемент в системе символов, из которых мы создаем слова на бумаге. Остальные детские ощущения представляются нам не столь важными, коль скоро ребенок в состоянии узнать, назвать и записать этот символ. Теперь от ребенка можно потребовать, чтобы он научился читать и записывать сочетания букв.

Обучаясь, дети все лучше понимают, что является важным по мнению учителя. Поэтому буквы и для них становятся просто буквами - частью системы символов, называемой письменной речью. Затем дети узнают, что быстро учиться - хорошо, что быть правым - важно, что одни дети сообразительнее других (а другие глупее), что умение подавлять свои чувства и мысли (по крайней мере, определенные мысли) весьма высоко ценится. Возможно, ребенку «повезет» вырасти в еще более прогрессивной атмосфере, где считается правильным не учитывать очевидных различий между детьми, где предпочтение отдается групповой динамике и подавляется инициатива отдельных личностей, где энтузиазму предпочитают сдержанность, и частью культуры является порицание дурных мыслей и поощрение хороших. Но чаще всего ребенок вырастает посреди всего спектра одобряемых и порицаемых образов поведения. Успевающий ребенок усвоит урок, воспримет положительное поведение. А ребенок неуспевающий - это тот, кто перенимает неприемлемое поведение. То ли потому, что не видит для себя успешного будущего, то ли из-за того, что не в силах столь кардинально изменить свои природные наклонности. Оба типа детей пройдут курс обучения и будут искать свое место в жизни через усвоенные способы поведения.

Многие ли учителя знают об этом макропедагогическом явлении? Понимают ли они, что любой школьный предмет на самом деле используется лишь как средство успеха или неудачи в социальной структуре школы? Все учителя, независимо от предмета, который, как им кажется, они преподают, на самом деле обучают одному - человеческим взаимоотношениям. Дети и в самом деле побольше хотят знать друг о друге, и возможность общаться становится единственной причиной, по которой они мирятся со школой.

Возможно, поначалу они смотрели на своих учителей с надеждой узнать от них что-нибудь об отношениях между людьми, но слишком многие учителя бубнили им что-то о географии или делении столбиком. Так что дети перестали искать у взрослых ответы на волнующие их вопросы и обратились друг к другу. К сожалению, сплошь и рядом такое обращение происходит слишком поздно: модели поведения уже въелись в плоть и кровь и просто проигрываются друг перед другом - болезненные и деструктивные модели, насильно втиснутые родителями и учителями.

И тем не менее именно другие дети остаются для ребенка основным источником общения, информации, познания законов социальной среды и, по существу, образования. Увы, мы пренебрегаем этим ресурсом, ограничивая общение школьников друг с другом. Разговоры между детьми считаются нарушением порядка, в то время как это - самый естественный способ человеческого самовыражения и определяющий признак нашего вида. Мы сортируем детей по возрасту, лишая прирожденных наставников - старших детей - восхищения со стороны младших и чувства ответственности за них. Детская тяга к общению не зависит от возрастных различий, но мы ограничиваем ее при помощи в высшей степени странной насильственной идеи классной комнаты. При этом мы теряем многочисленную и мощную когорту динамичных, вдохновенных и весьма плодотворных Учителей, каковыми являются сами дети.

Детей учит все то, что для них интересно, что находится в их непосредственном окружении и напрямую связано с их внутренним миром.

Ну а кто же тогда учит детей? Ребенок учится у всех и у всего, что его окружает, не упуская ничего: родители, общество, учителя, ровесники - всё это часть целого, всё - источник обучения. Ребенка учит всё то, что присутствует в его целостном мире - как внутреннем, так и внешнем. И когда в этот мир вступает учитель, вышедший из собственного такого же мира, когда каждая из сторон полностью увлекает другую страстью к познанию чего-то по-настоящему интересного, обучение происходит потому, что присутствуют ученики, а учителей нет.

Образование и страхи

Учеба без страха

Маленький мальчик пришел домой с запиской от учителя, в которой говорилось, что он лишен любознательности. Мать, прочтя записку, конечно же, расстроилась. «Нужно, чтобы у тебя была любознательность. Я в тебя вобью эту любознательность. Заставлю круглые сутки сидеть над учебниками, но ты у меня будешь любознательным», - сказала она.

«А что такое любознательность? » - спросил ребенок. «Отстань со своими вопросами! »

То, как мы учимся, во многом похоже на то, что происходит с нами в новой ситуации: мы впитываем впечатления и перерабатываем информацию. Полноценное обучение невозможно без соединения двух этих действий.

Можно столкнуться с чем-то новым, но так ничего о нем и не узнать. Можно, наоборот, получить какую-то информацию или даже овладеть техническим навыком, не являясь участником реального опыта. Но изучение фрагментов опыта - это отнюдь не то же самое, что изучение собственно опыта.

Полноценное обучение по своей природе целостно и разносторонне. Фрагментарное же обучение, при котором мы изучаем лишь некоторые части целого, - однобоко. В лучшем случае оно вводит нас в заблуждение, а в худшем - если мы не подозреваем о его фрагментарности - может быть даже опасным. Опыт человеческого познания хранит достаточно повергающих в дрожь примеров разгула несовершенного знания, преподносимого как непреложный факт.

Наша культура помешана на чудесах технологии, поэтому мы склонны отдавать предпочтение деятельной части образования, ведущей к увеличению производительности труда. Вполне логично, что и наша педагогика делает упор на технику обучения и информацию, жертвуя при этом как пониманием сути, так и сведением полученного опыта в единое целое.

Предприятия вполне успешно производят товары и услуги, совершенно не заботясь о том, что и для чего они делают, и тем более не задумываясь о своем высшем предназначении. Наука, движимая потребностями экономики и академическим интересом, не утруждает себя попытками взглянуть на себя со стороны, чтобы проверить свою связь с окружающей жизнью. А деятели образования, на которых воздействуют те же рыночные законы, руководят своими учениками так, словно в производительности спасение человечества, а благо государства является наивысшей ценностью.

Мы так мало знаем о процессе обучения потому, что учились в основном из чувства страха. Чему мы в конечном счете научились, так это искусству выживания.

В школе мы поняли, что правильный ответ - это хорошо, а неправильный - плохо, и если мы знаем правильный ответ, то будем сидеть в первом ряду, а если нет - лучше сесть сзади, где легче спрятаться.

Это бы еще полбеды, но мы узнали, что правильный ответ существует. Нас так научили, и мы в это уверовали. К сожалению, наличие правильного ответа подразумевает существование множества неправильных ответов. Очевидно, что шансы дать неправильный ответ намного выше, чем правильный. И потому многие из нас слишком хорошо усвоили: лучше уж прятаться на задней парте, поскольку шансы отнюдь не в нашу пользу.

Вся эта концепция правильных и неправильных ответов с высоты сегодняшнего дня выглядит несколько абсурдной, но в свое время она представлялась нам вполне разумной. Логично предположить, что информация надежна, и если ты ею овладел, то тебе что-то известно. Без сомнения, ты что-то знаешь, вот только полезность этого нередко очень быстро сводится к нулю. Я научился пользоваться логарифмической линейкой, я узнал, что ядерная энергия является экологически чистым заменителем угля, что Советский Союз - огромное государство и множество других фактов и навыков, которые были правильными, а теперь неверны, сомнительны или устарели.

Как же так получается, что стимулом к учению становится страх? Сталкиваясь с новыми обстоятельствами и не понимая, что они собой представляют, мы стремимся что-нибудь о них узнать. Если под давлением страха нам это удается, мы увеличиваем свои шансы на выживание. Теперь мы можем попытаться изобрести какой-нибудь безопасный способ поведения, например понять, когда нужно слушать и как реагировать, чтобы выйти сухими из воды. Мы моделируем то, что должно произойти, исходя из уже имеющихся знаний. Так, если мне известен ответ, который нужен учителю, я поднимаю руку. Если я не знаю ответа, то руки не подниму. Если я знаю, что обычно происходит в той или иной ситуации, я могу рисковать смелее.

Но почему же мы учимся из страха, а не из любопытства? Ведь мы можем очутиться в новой ситуации, которая покажется нам чрезвычайно интересной. Тогда мы станем бесстрашными ее исследователями, изучая все стороны того, с чем столкнулись. Но почему же обычно мы делаем подобные вещи из страха? И почему мы непременно хотим, чтобы наши дети учились так же, как учились мы?

Маленькому ребенку еще не успели внушить никаких теорий, и он изучает мир из любопытства. Он познает любую ситуацию, общаясь с ней непосредственно, бесстрашно совершая ошибки. В свое время ему придется узнать, что существует нечто, называемое «неправильно». Но для ребенка «неправильно» не является синонимом психологической неудачи. С его точки зрения он всегда прав, ведь каждый его ответ, даже если он неверен по существу, - это ценный опыт. Ребенок учится. Он познает мир.

12 3 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒