XI. ПОСТРОЕНИЕ И ПРОЦЕСС ПСИХОДРАМЫ. КОНСТИТУЕНТЫ (ИНСТРУМЕНТЫ); ФАЗЫ И ФОРМЫ

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 31Следующая ⇒

Психодрама нацелена на придание естественной формы, на креативную самоактуализацию в игре, на структурирование пространства, на реализацию человеческих отношений в действии (93).

Я. Л. Морено

Психодрамой нельзя заниматься без фундаментального знания возможностей ее различных конституентов (инструментов), фаз, форм и техник. Прежде чем приступить к рассмотрению различных форм психодрамы, ознакомимся с ее конституентами, а также с процессом классической, центрированной на протагонисте психодрамы. Для иллюстрации привлекаются только основные техники: обмен ролями и дублирование.

Конституенты (инструменты) психодрамы

Конституентами психодрамы являются сцена, ведущий психодрамы (director), главный исполнитель (protagonist), партнеры, или вспомогательные «Я» (auxiliary egos), группа и психодраматические техники. В иностранной литературе, чтобы подчеркнуть их инструментальный характер в психодраматическом процессе, они называются инструментами. В нашей книге мы также будем использовать этот термин, не имеющий, однако, в немецком языке (как и в русском. — Ред.} равноценного лексического эквивалента.

Сцена

Психодрама не предъявляет особых требований к сцене. Она возникает как бы сама собой там, где разворачивается психодраматическое действие. Достаточно просто создать свободное пространство в кругу группы.

Такую сцену можно организовать на частной квартире, в школьном классе, на рабочих местах, под открытым небом, короче говоря, in situ, то есть на месте конфликта. Часто, однако, психодраму практикуют в специально организованных для этого театрах или приспособленных для игры лечебных кабинетах. Классической формой психодраматической сцены является сцена в моренов-ском терапевтическом театре в Биконе, штат Нью-Йорк. Она представляет собой трехъярусную конструкцию, над которой возвышается полукруглый балкон. Располагаясь на первом ярусе, протагонист и ведущий психодрамы оказываются вне групповой ситуации и попадают в непосредственное пространство психодрамы. На втором ярусе, где они сидят друг перед другом или прохаживаются по сцене, происходит вступительная беседа. При этом группа в той или иной степени исчезает из поля сознания протагониста. Разогревающая беседа (warming-up) может протекать как диалог между протагонистом и ведущим психодрамы или как монолог протагониста. На этом ярусе может осмысливаться и эмоционально переживаться уже разыгранная сцена, которая затем может плавно перейти в другую. Само психодраматическое действие разыгрываются на третьем ярусе, на круглой платформе. Она насчитывает четыре метра в диаметре. Три яруса и балкон следует, однако, понимать и как отображение различных измерений жизненной действительности. Третий ярус, или игровая площадка, рассматривается как измерение последовательности жизненных событий, коллизий и перемещений в бытии. Над нею возвышается балкон. Чтобы избежать недоразумений по поводу этого «четвертого измерения», на нем следует остановиться несколько подробнее. Морено задумывал четвертое измерение психодраматической сцены как место конкретизации трансценденции, как место для Спасителя, героя и сверхчеловека, как возможность пространственного изображения различных миров, например рая и ада, земли и подземного мира. Балкон, однако, может служить также и для конкретизации различного пространственного опыта, например взлета или падения, подъема или спуска, вскарабкивания или соскальзывания. Психодраматическая сцена сохраняет свое значение даже тогда, когда в основу психодрамы положены самые разные теоретические концепции. Иногда, например в рамках психоаналитической теории, балкон используется для изображения «Сверх-Я».

Если мы не располагаем подобной сценой, то вместо нее используется любое пространство в кругу группы. Оно должно быть достаточно велико, чтобы протагонист и антагонист имели простор для психодраматического действия, а само помещение желательно должно иметь правильные пропорции. Слишком маленькие помещения ограничивают свободу перемещения исполнителей, слишком большие отрицательно сказываются на групповом чувстве, слишком светлые, невыразительные комнаты оказываются непригодными для изображения драма-'тичных, воображаемых или исполненных теплыми человеческими чувствами сцен. Если мы не располагаем различными цветовыми возможностями освещения, как в мореновской модели сцены, то освещение сцены можно варьировать с помощью оконных штор и стоячих ламп. В качестве театрального реквизита пригодны простые для транспортировки стулья, возможно, с небольшим столиком. В определенных сценах имеет смысл в качестве подстилки использовать неброский коврик.

Заключенное группой в полукруг место психодраматического действия отвечает сформулированному Бубером главному требованию драмы к сцене. Бубер пишет:

«Стало быть, дело не в том, чтобы изобрести новый принцип придания формы пространству, а в том, чтобы найти соответствующее формам нашей жизни и рационально использующее наши технические средства пространственное решение, которое отвечало бы основным требованиям драмы к сцене: одновременной целостности и изменяемости пространства. Если бы это удалось, то можно было бы, наверное, ожидать, что оно вновь проявило бы свою полярность — связанность и отъединен-ность. Ибо целостным и в то же время изменчивым может быть только замкнутое в своем существовании пространство, отделенное от пространства нашей реальной жизни, которое проявляет свои свойства столь чисто и столь интенсивно, что сквозь все потоки связанности мы воспринимаем их как нашего недоступного визави. А изменчивым и в то же время целостным оно может быть только тогда, когда его метаморфозы дополняются активностью нашего восприятия, то есть когда эту активную — единственно настоящую — связанность не подавляют, как, например, на современной сцене, а пробуждают и поощряют» (17).

Психодраматическая сцена является одновременно целостной и изменчивой и придает сценическому переживанию полярные свойства связанности и отъединенности. Со сценой в качестве центра группы и места эмоционального участия естественным образом связаны зрители. Открытая для спонтанного включения участников группы в психодраматическое действие в качестве дублей персонажей драмы, сцена тем не менее — особенно в центрированной на протагонисте психодраме — отчетливо отделяется от зрителей. Пока протагонист обрисовывает на психодраматической сцене свой мир с его событиями, сцена, несмотря на эмоциональную связанность и идентификацию зрителей с драматическим действием и изображаемыми персонажами, явно отличается от зрительного зала. Изменения сценического пространства достигаются протагонистом за счет детального изображения своих воспоминаний или представлений о пространстве, которые проигрывают в своем воображении зрители. Благодаря этому исполнитель роли, ведущий психодрамы и зрители воспринимают не только естественное пространство изображенной сцены, но и его настрой.

Ведущий психодрамы

Каким образом осуществляется психодрама? Благодаря ведущему, или руководителю, психодрамы (принятый англоязычными психодрамотерапевтами термин для обозначения ведущего психодрамы — director (директор). Поскольку обучение психодраматическому методу проводится в нашей стране с использованием в основном англоязычной литературы, в практической работе отечественными специалистами используется именно термин «директор психодрамы». В данной книге употребляется термин «ведущий психодрамы», адекватный переводу соответствующего немецкого термина «der Psychodramaleiter». Прим. ред). Если он является врачом или психотерапевтом, то в немецком языковом пространстве он называется психодрамотерапевтом. В английском языке ведущий психодрамы называется также «psychodramatist», по завершении обучения — «Director of Psychodrama». Во французском он называется «animateur», «psychodramatiste» или «psychodramaturge».

Ведущий психодрамы ответственен за то, как осуществляется и протекает каждое психодраматическое занятие. С одной стороны, ему вменяется в обязанность преобразовывать целенаправленные притязания к терапии со стороны участников группы — зачастую пассивных и заторможенных — в игру, в нецеленаправленную «действия ради действа», с другой стороны, соотносить в дальнейшем эту игру с терапевтическими потребностями протагониста и группы.

В начале психодрамы ведущий стимулирует группу в целом, и прежде всего протагониста, к игре. После начального действия в благоприятные с точки зрения игровых техник и терапии моменты он распоряжается об обмене ролями между протагонистом и его визави. Последний называется также антагонистом. Сообразно запросам протагониста, ситуации и группы ведущий вводит соответствующие психодраматические техники и прерывает сцены, как только они перестают быть продуктивными в психодраматическом, то есть в психодрамотерапевтическом отношении. Иногда ведущий психодрамы прекращает также сцены ввиду особых реакций, которые в процессе игры осознанно или неосознанно обнаруживает протагонист. В этом случае он побуждает к изображению распознаваемой по таким реакциям проблемы в новой сцене. В фазе обсуждения он препятствует ненужной рационализации со стороны группы и указывает на сомнительность «хороших советов». Там, где это целесообразно, он вместе с группой дает протагонисту обратную связь.

Наряду с этими директивными функциями ведущего психодрамы такое же большое значение для психодраматического процесса имеет его недирективное, исключительно перцептивное поведение на протяжении исполняемой сцены. В течение этого времени, наблюдая за изображаемыми событиями и группой, он спокойно располагается на краю сцены и сосредоточивается на психо-Драматическом действии. Каким бы директивным он ни казался в остальных случаях, теперь он полностью ориентирован на поведение протагониста. Ни одно слово, нималейшее колебание настроения или жест исполнителя не должны от него ускользнуть. Словно радарный прибор, он настроен на тончайшие проявления чувств протагониста, партнеров и, по возможности, группы. Даже опытному ведущему психодрамы нелегко воспринимать в насыщенном игровом действии, требующем от него полного внимания и умения, реакции отдельного, идентифицирующегося с исполнителем зрителя. Подобные реакции могут открыто выражаться или подавляться. Бурные, но подавленные эмоции нередко проявляются в психосоматических симптомах, упустить которые ведущий психодрамы не имеет права. Наряду с интенсивной направленностью на протагониста ведущий психодрамы всегда несет полную ответственность за всех членов группы. Поэтому начинающему терапевту рекомендуется работать вместе с ко-терапевтом.

Такая позиция ведущего психодрамы — позиция незаметного наблюдателя на краю сцены — имеет два больших терапевтических преимущества: она позволяет следить за игровым действием и защищает от переносов. В фазе игры переносы протагониста совершенно не затрагивают ведущего психодрамы. В этом состоит важная особенность психодрамы Морено. Протагонист репродуцирует свои бессознательные побуждения в игре. Прямые и латеральные переносы протагониста, «соответственно способности бессознательного проявляться вне времени и в галлюцинаторной форме» (35), совершенно отчетливо направляются на партнеров, исполняющих функцию носителей проекции. На всем протяжении игры протагонист в свободном действии полемизирует с этими носителями проекции, то есть со своими переносами. Благодаря такой структуре терапевтической психодраматической ситуации психодрама отвечает желаниям и терапевта и пациента. Описанной Фрейдом «борьбы между врачом и пациентом, между познанием и изживанием» (35) не происходит. В психодраме действие не просто желанно для пациента, оно тут же вводится ведущим психодрамы в игру — это в первую очередь относится к больным с неистерической структурой личности, которые особенно нуждаются в действии. (Морено говорит об особом акциональном голоде заторможенных пациентов.) Находящемуся во время игры на краю сцены ведущему психодрамы не нужно «одолевать» (67) переносы того или иного протагониста. Он наблюдает за ними в наглядности и интенсивности игры, согласный с предположением Фрейда, «что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые любовные побуждения больного действительными и явными, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentia(В отсутствии (лат.) или in effigie (В изображении (лат.). — Прим. ред). Когда Фрейд (З.Фрейд: «Бессознательные душевные побуждения не желают припоминаться, как того требует лечение, но они, соответственно способности бессознательного проявляться вне времени в галлюцинаторной форме, стремятся к тому, чтобы быть воспроизведенными. Больной, словно в сновидении, приписывает настоящее и реальное результатам пробуждения своих бессознательных душевных движений; он хочет изжить свои страсти, не учитывая реальную ситуацию. Врач хочет заставить его включить эти эмоциональные побуждения в общую связь лечения и в историю его жизни, подчинить их интеллектуальному рассмотрению и осознать соответственно их психической ценности. Эта борьба между врачом и пациентом, между интеллектом и влечениями, между познанием и изживанием разыгрывается исключительно в феноменах переноса. На этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза. Нельзя отрицать, что самые большие трудности психоаналитику доставляет необходимость преодолевать феномены переноса, но и нельзя забывать, что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые любовные побуждения больного действительными и явными, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentia или in effigie» (35). -Прим. авт.) говорит далее, что «на этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза», то тем самым он придает психодраме с психоаналитических позиций огромное терапевтическое значение.

Другим преимуществом, которое наряду с «защитой» от переносов привносит с собой положение ведущего психодрамы на краю сцены, является некоторая дистанция от происходящего и тем самым лучшее видение свободных действий протагониста и игры партнеров. Это видение позволяет ведущему психодрамы осмысленно руководить игровым действием. Сам Морено в игровом действии почти никогда не участвует. Практически все психодрамотерапевты, вышедшие из школы Морено, также не берут на себя роли в психодраме, зато в случае необходимости вмешиваются в психодраматическое действие в качестве дубля. Дубль располагается позади протагониста и вербализует от первого лица его невыраженные чувства. Это служит толчком к появлению у протагониста свободных ассоциаций, и в результате застопорившаяся ситуация может быть сдвинута с мертвой точки. Эта техническая возможность является еще одной спецификой психодрамотерапии при работе с сопротивлением пациента. При классическом дублировании речь не идет о внушении, поскольку протагонистом, как правило, принимаются лишь соответствующие его чувствам замечания дубля, а не соответствующие, наоборот, отвергаются. В роли дубля ведущий психодрамы, его ассистент, а иногда также зрители (члены группы), не мешая действию, могут спонтанно выйти на сцену и так же незаметно вернуться обратно. Выводить из поведения Морено и его учеников строгие правила для психодрамотерапевтов противоречило бы духу психодрамы. Морено подчеркивает большое значение гибкости психодрамотерапевта, позволяющей ему в любой момент времени, сообразно требованиям непредвиденных ситуаций, изменять свое местоположение, манеру поведения и передвижения.

Здесь следует указать еще на четыре качества ведущего, которые Морено считает обязательными для проведения психодрамы: методическую компетентность, искренность и открытость, мужество, чтобы справляться со сложными, непредвиденными ситуациями, а также творческую фантазию. Ведущему психодрамы, не обладающи-му этими качествами, настоящая психодрама может удаться лишь в редких случаях. Подлинно исцеляющей психодрама становится только тогда, когда психодрамотерапевт постоянно ощущает резонанс с протагонистом. Поэтому каждому ведущему психодрамы следует прислушаться к совету американского психиатра Дина Элефтери, который он дает своим ученикам, практикующим психодраму: «Живи вместе с твоим протагонистом! » (28).

Протагонист

Слово «протагонист», «первый игрок» (от греч.: protos — первый и agon — борьба, игра), обозначает в языке театра и психодрамы героя или главного исполнителя пьесы или психодраматической сцены. Хотя протагонист психодрамы удовлетворяет этому заимствованному из языка театра термину во всех его значениях, он все-таки не актер. То, что он играет, не является запланированным и отрепетированным. Он играет это в произвольном действии, на основе импровизации. Он играет собственную жизнь, настоящее, прошлое, будущее, о котором мечтает или которого желает; он играет все это искренне и по-настоящему, исполненный чувствами, к которым он вряд ли был бы способен на одном только вербальном уровне коммуникации. Выражая свои чувства в психодраме, он не только познает себя самого с собственной своей позиции, но и при обмене ролями со своим визави смотрит на себя его глазами. Он воспринимает точку зрения ближнего. Психодраматическое действие захватывает всю личность исполнителя, его мысли, чувства и действия. Удивительно, как благодаря игре зачастую происходит явная возрастная регрессия протагониста, полностью меняющая манеру его поведения.

Это «тотальное событие» психодрамы протагонист переживает как исполнитель, как пациент и, возможно, как обучающийся клиент, поскольку психодрама содержит театральный, терапевтический и педагогический аспекты. Поэтому мы хотим исследовать, в какой мере переживание протагониста отличается от ситуации актера, пациента на других психотерапевтических занятиях и обучающегося клиента. Рассуждая об этом, необходимо учитывать знания антропологии.

Протагонист психодрамы отличается от профессионального актера тем, что в момент драматического действия, как показывает Морено в своей работе «Театр импровизации», он — это и драматург, и режиссер, и исполнитель в одном лице (83). Его судьба конденсируется одновременно и внутри и вне его самого. Сообразно своим представлениям он инсценирует пространство действия. А в то время как он пробуждает и переживает свои воспоминания и представления, его интрапсихическое переживание проявляется в жестах и словах в качестве психодраматического персонажа! Его создание драмы направлено изнутри вовне. Оно подобно литью. Иначе обстоит дело с созданием драмы в театре. Исполнение пьесы является результатом предшествовавшего фракционированного процесса, который распределяется на нескольких человек: автора, режиссера и исполнителя. В направленном извне вовнутрь процессе исполнитель овладевает ролью. Прежде чем он сможет воспроизвести идеи драматурга и указания режиссера на сцене, он должен сначала проникнуться ими умом и сердцем (96). Изображенный им человек — сколь бы ни примешивались при исполнении роли собственные чувства актера — не есть он сам, действие — не есть его личная судьба. Оно представляет собой оживленные с помощью искусства «культурные консервы» (91), как образно в своих работах Морено называет продукты культуры, пережившие момент своего возникновения, status nascendi. Протагонист психодрамы и протагонист спектакля отличаются, однако, не только своеобразием своего драматического переживания, они отличаются тем же, чем отличается психодрама от спектакля. Психодрама в отличие от театра не является «зрелищем». По этой причине протагонист психодрамы более близок к исполнителю античных мистерий, нежели к актеру в спектаклях. Все, что Мартин Бубер говорит об исполнителе мистерий, полностью относится к протагонисту психодрамы. Протагониста с исполнителем мистерий сближает переживание подлинных жизненных пластов: «ощущение всей своей плотью тождества с изображаемым существом. Это ощущение не «наиграно», и все же оно — игра, ибо стоит только сбросить маски (закончиться психодраме), как оно улетучивается. Если (к игре-мистерии) допускали зрителей, то они оказывались во власти процесса, вселявшего в них ужас, а сами исполнители не считали себя «созерцаемыми». Они были исполнителями, но не актерами; они играли во благо оцепеневшей толпы (читай: группы), но не в удовольствие. Они пребывали в состоянии невинности, подобно человеку, живущему инстинктивно, а не по образу, который он создает в глазах другого. Надо заметить здесь, что, основываясь на этом разделении непосредственного и искусственного человека, можно отличить два принципиально разных вида актерства» (17): протагониста в спектакле от протагониста в психодраме или в игре-мистерии.

Чтобы понять терапевтическое и педагогическое значение психодрамы, хотелось бы напомнить о том, что психодрама представляет собой игру. Мы показали, что игра в целом и психодрама в частности не связаны с какой-то непосредственной целью. Игра отображает саму себя, а «самоотображение, согласно Портману, является экзистенциальным аспектом природы» (37).

Психодраматическая игра является имитацией в смысле подражания, то есть перемещения в настоящее уже минувшего или изображения чего-то воображаемого. Перемещение в настоящее в психодраме имеет важное терапевтическое и педагогическое значение. То, что было когда-то, исполнено на сцене. Оно существует здесь и теперь. Изображая на сцене и тем самым во второй раз переживая фрагменты из своей жизни, протагонист получает возможность заново осознать известное (однажды уже пережитое или воображенное). Гадамер отмечает, что «нельзя понять, что представляет собой узнавание по своей глубочайшей сути, если считать, что оно сводится к тому, что нечто, уже известное, познается заново, то есть что узнается только знакомое. Скорее радость узнавания состоит в том, что познается большее, нежели было известно. При узнавании то, что мы знаем, как бы выступает благодаря освещению из рамок всевозможных случайностей и изменчивых обстоятельств, его обусловливающих, и предстает в своей сути. Оно познается как нечто»( X. - Г. Гадамер. Истина и метод (перевод М. Журинской). М., «Прогресс», 1988, с. 160. - Прим, ред.) (37).

Эти антропологические рассуждения по поводу «добавочного знания», полученного в игре благодаря перемещению в настоящее, во многом совпадают с мореновским терапевтическим постулатом: »Каждый истинный Второй Раз есть освобождение от Первого! » (83). Однако «истинный Второй Раз» в психодраме в значении техники «годичного кольца» Дерболовски (22) и экзистенциального анализа Франкла доказывает также, «что в прошлом нет ничего безвозвратно утерянного, все спрятано в надежном месте» (32). Припоминание и осознание как осмысление — это, кроме того, опорные столбы и психоаналитической терапии. В психодраме воспоминание и осознание включены в игру. Они экзистенциально переживаются благодаря «превращению их содержания в образ». Гадамер пишет об этом: «Преобразование — это преобразование в истинное, а не очаровывание в смысле колдовства, ожидающее слова, освобождающего от чар; оно само — освобождение, возвращение в истинное бытие. Представление игры выявляет то, что есть. В нем выдвигается и выходит на свет то, что в других условиях всегда скрывается и ускользает» (37, с. 159).

Этим «преобразованием в истинную игру» объясняется существенное отличие психодраматической терапии от психоаналитической, то есть различие в сопротивлении пациента раскрывающей терапии. В психодраме с ним можно справиться несравненно легче, чем в результате психоаналитической работы с сопротивлением. Чаще всего оно представляет проблему лишь в начале психодраматических занятий и преодолевается с помощью специальных разогревающих техник. В процессе психодраматической игры сопротивление протагониста исчезает практически полностью. Игра захватывает протагониста, и тот хочет, чтобы она продолжалась. Это выглядит так, словно играющий и игра поменялись местами. В какой-то момент уже не играющий распоряжается игрой, а психодраматическая игра с ее соответствующими межчеловеческими констелляциями начинает распоряжаться играющими, «...подобное субъективное различение себя самого и игры — в чем и состоит игра на «публику» — не может считаться подлинным бытием игры, которая скорее уж представляет собой преобразование такого рода, что идентичность играющих ни для кого не устраняется» (37, с. 158).

Эту особенность игры Морено гениальным образом сумел использовать для терапии, сделав содержанием игры клиента самого клиента, причем не в роли пациента в терапевтической ситуации, а в качестве человека в реальных или воображаемых условиях его жизни. В самозабвенной игре протагонист становится персонажем, соответствующим той или иной изображенной ситуации. Между тем идентификация протагониста со своей ролью в качестве клиента, от которого исходит сопротивление, устраняется, и в игре для нее уже нет места.

Смысл психодрамы для протагониста не исчерпывается, однако, одним лишь осознанием и осмыслением. Он состоит прежде всего в переживании преобразования. Выражаясь философски-антропологически, преобразование означает, «что нечто становится иным сразу и целиком и что это другое, существующее как преобразованное, представляет его подлинное бытие, по сравнению с которым его прежнее бытие незначимо» (37, с. 157). Христианское учение говорит о превращении в следующих словах: «...древнее прошло, теперь все новое» (101, Второе послание к коринфянам, 5: 17).

В каких бы ролях ни действовал протагонист в психодраме, старых или новых, своих или чужих, он всегда является человеком, поступающим тем или иным образом, и как таковой сталкивается с педагогическими сторонами психодрамы. Несмотря на большие возможности для превращения, которыми располагает игра благодаря наличию других ролей, стойкое изменение лишь в редких случаях достигается сразу. Поэтому новые способы поведения должны быть апробированы и освоены с использованием специальных психодраматических средств. Тест спонтанности, проверка на реальность, ролевой тренинг, бихевиодрама, тренинг спонтанности и креативности служат практическому изменению поведения протагониста (95). Их воздействие в конечном счете основано на тех же принципах, что и методы поведенческой терапии; если исполнитель достигает успеха, то последний, как при оперантном научении, позитивно усиливается обратной связью со стороны группы и ведущего психодрамы и, кроме того, подкрепляется собственным переживанием протагониста при обмене ролями.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒