ВАРИАЦИЯ НА ПУШКИНСКИЙ МОТИВ

 

 

“Но и любовь мелодия...”

А.С.ПУШКИН, Каменный Гость

Представьте двор бакинский.

Жаркий полдень июля

выжигает тень акаций,

которые садовничьим веленьем

на апшеронской почве прижились.

Жужжание лишь мух неугомонных

тревожит в раскаленной тишине.

И кто-то, может, я, леплю вареник

вишневый так прилежно и любовно,

как будто обречен он на бессмертье,

а не на пищевой круговорот.

Вдруг слышу голос зычный: “Гей, Лаура! ”

Мой верный друг, мой бешеный любовник,

соседок вызывая возбужденье,

мне со двора кричит.

Тогда готова

была я со стыда хоть провалиться.

А ныне вспоминаю с умиленьем,

как он ко мне взбежал,

как мы вонзились

друг в друга непрерывным поцелуем.

Ах, где теперь тех яростных объятий

озноб?

И не в моих ли детях

кочует он, по-старому взывая

к безумству?

“Гей, Лаура, отопри!..”

 

Она лежит на госпитальной койке

безмолвно, вся в повязках и присосках,

старухой жалкой, без души, без жизни.

Лишь в памяти слабеющей мерцает:

“Гей, отопри!

...

Я жду тебя, Лаура!..”

 

БУКЕТ ХРИЗАНТЕМ

Долго в вазе стояли они на столе,

терпеливо замены ждали,

но цветов никто не дарил,

и они

не умирали.

 

Александр САФРОНОВ

ПОНТИЙ ПИЛАТ

Рассказ

 

Я знал одного бывшего директора детского дома, ныне покойного. Был он маленький, лысый, шустрый, с чёрной бородёнкой, глазки бегают – хотят всё видеть и всем показаться. Не хватает рожек – был бы похож на сказочного чертёнка. Живот круглый, как маленький арбуз. Алкоголик. Был он как-то пьян и рассказывал мне, как в бытность директором детского дома, чуть не пропил его до пустоты казны. Какие-то «левые» счета, материальная помощь сотрудникам. Ну, например, на мягкую мебель. Да мало ли? А дети ходят грязные, в застиранной одежде, Все в одинаковом, мальчики стрижены коротко, у девочек волосы не мытые, голоса грубые. Ну, в общем, всё, как в обыкновенном детдоме, какие мы помним с детства. Воруют, в школе хамят, в магазине хамят, их гонят от всюду, как куриц с грядки.

И вот, когда он упивался уже до бесстыдства (в том смысле, что рассказываешь что-нибудь, и уже не стыдно), он говорил мне о том, как бил этих детей у себя в кабинете. Зверств не проявлял, иголок под ногти не загонял, а так: мальчикам – кулаком в грудь, а девочкам – ладошкой по щекам. Говорил он это с какой-то безнадёжностью в голосе, как будто ко всему миру. И что удивительнее всего было в его рассказе – это окончание, или, вернее, продолжение:

- А Вам никогда не приходилось, - говорил он напыщенно, как все спившиеся интеллигенты, - никогда не приходилось видеть себя на Страшном Суде? ? Или, может быть, просто представить один из вариантов, как бы это могло быть? А я вот уже, почитай, лет семь, как это представляю. И стыдно, стыдно! Ну, что там будет и кто будет, Вы, конечно же, знаете: и животное, подобное льву, и бык с синими глазами, и орёл летящий, стариков дюжины с две. Но их никого не стыдно. А знаете ли, кто самый главный? Двое!

Несмотря на количество выпитого, язык директора не заплетался, а как будто опоясывал его всего – пьяного, настойчивого в своих откровениях – опоясывал, а кончиком хлестал по ягодицам.

- Двое! – продолжал он. – Он и я. Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его – как пламень огненный. Я специально выучил наизусть, чтобы лучше представить. Страшнее всего там про голос: голос, как шум вод многих. Всё бы это ничего, даже то, что спрашивает: «Ну что? – говорит Он мне. И вот я… Это самое главное. Вы только представьте. По мне, так я всем нутром это чую. Я стою вот так с поникшей головой, почти как сейчас, но разница в том, что голый я там. Такой маленький, плюгавый, с брюшком, с бородкой, с конгруэнтными ушами, ноги худые, волосатые, стою без трусов, как на призывной комиссии, и пошлее чего вообще нельзя придумать для мужского тела – без трусов и в носках. Видели ли Вы хотя бы сверху, не говоря уже про зеркало, хотя бы сверху себя без трусов и в носках? А Он такой сильный, красивый, всемогущий. Хотя сильный и всемогущий, а деток-то сирых не обижал. И все они там это понимают. И видят, кто я. И в каком я виде. И перед кем. А Он молчит. И только лев как рыкнет на меня: зачем, мол, сироток бил? А я всё стою, понурив голову. Я всё молчу.

Помню, как налил директор водки, заплакал и правой рукой, в которой держал стакан, стал вытирать слёзы, захлёбываться ими. Из стакана выплёскивалось. Износа потекли сопли, они текли по нижней губе и уже блестели на бородке, когда он стал успокаиваться и краснеть за свою слабость. Уговаривал никому ничего не рассказывать и всё спрашивал:

- Должно быть у меня белая горячка, а?

Борис КУТЕНКОВ

ЖИЗНЬ В ПЕРСПЕКТИВЕ

 

Стихотворения

***

Чай, заварка, вскипающий чайник.
В тишине – стук да стук рафинада.
Внешне – правильно, чётко, печально.
Чётко, грустно и правильно – с виду.
Чётко, грустно… Не надо, не надо,
я устал от вечернего быта,
от квартирного тесного ада.
Что-то сбилось. Идёт как не надо.

Этот чай нагревается долго,
остывает устало и душно,
сахар крошится больно и колко.
Хватит, господи, больше не нужно.
Сколько их, ритуалов несчётных,
никакого на смену, на смену.
Взять бы чашку за пухлые щёчки –
и об стену, об стену, об стену.
Пусть летит, замирая на взрыве,
чтоб отчаянно взвизгнуть – и смолкнуть.
Это, господи, жизнь в перспективе,
распластавшая крылья-осколки.
Не достигшая радужной цели,
не сумевшая сбыться, смириться.
Жизнь, которая так хотела
всего лишь летать, как птица.
И глядит в темноту на последнем свету,
не умея ни плакать, ни злиться.

* * *

Как провожают уходящих навсегда, -
не как иных, не уходящих навсегда.
Зима, ночной перрон, и зубы в два ряда
о пластиковый чай.
В замёрзшем горле вырастает человек,
как снегу прежнему на смену - новый снег.
И чтобы он сейчас не прыгнул из-под век -
шути, болтай, крепчай.

Не надо слёзностей, заламываний рук.
Как звуку прежнему на смену - новый звук,
останется тебе - и-мэйл, контакт, фэйсбук.
Дрожит фонарный круг.
Как было много их - из сердца, с глаз долой,
на кон поставивших болотистый покой,
умеющих рывком покончить с маетой,
и с прошлым, и с тобой.

Так старше стал на человека - человек.
Так веку новому - на смену прежний век.
С уходом каждого - привычнее беда:
так застывает лёд.
Так провожают уходящих навсегда:
лишь ты стоишь, пока уходят поезда.
А кто-то " Не скучай" начертит на окне.
И мимо проплывёт.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Так нынче в комнате светло,
что кажется - темно.
Так сердце от беды свело,
что кажется - в стекло
стучит, выпрашивает пай:
немного хлеба, крепкий чай.
Качаем люльку, баю-бай.
Ребёнок, засыпай.

Пускай приснится тёплый дождь
и добрый китоглот.
У каждого на сердце ложь
и свой к другому счёт.
Ну а с тобой - наоборот,
ты был и есть - наоборот.
Стучи, стучи, базарный грош.
Блаженствуй, обормот.

Ты скоро вырастешь, пойдёшь,
куда беда ведёт.
Ну а пока - напрасно ждёшь:
ушла и не придёт.
Важней всего её покой.
Порядок на душе у ней.
А в комнате - мороз такой,
что нет его страшней.

Там город с тысячей дорог
и люлькой подвесной,
где бережно сопит вьюнок -
бесёныш заводной.
Ему назавтра - пир горой,
кастрюлька с беленькой лапшой.
И дивный мир у детских ног -
волшебный и большой.

 

***

Не научившись жить по чьей-то мудрой воле, -
лишь гибнуть по своей - и видеть наперёд, -
заглянешь за окно: там вечный дворник Коля
весь дивный этот мир метёт себе, метёт.
Что снег ему, что зной, - в треухе непременном.
Печаль пустых очей, как водится, светла.
Сияй, сияй, дыра у правого колена,
лети, моя листва, мети, его метла.
Мети, мети за всех, кто умерли и живы.
Вот - в клеточку листок, в линеечку - тетрадь.
Такие, оп-ля-ля, гражданские мотивы,
такое вот, браток, уменье рифмовать.
Вот - сонный мой диктант, примеры-уравненья,
имён безличных ряд и скорый перегной;
под уличный шансон, упорно, муравейно,
движением одним равняй меня с землёй.
Я так хочу, как все. Смирись, моя страница,
пусть пёстрый на свету сгорает черновик.
Когда б ты знала сор, из коего язвится
язвительность моя, таблетка под язык, -
ты глянула б не так на мой избыток бреда.
Я отойду, а он останется мести,
оплакивать, сгребать и складывать в пакеты;
мне тяжело дышать, но я в пути, в пути.
И рвутся из груди родные -оро, -оло.
Закончен марафет, лишь алый льётся свет
на всё, как быть могло, как будет скоро, скоро,
чему названья нет и будущего нет.

***
И исшед вон … плакася горько.
(Евангелие от Луки. 22: 61-62).

Человеку снится туман, золотые льды,
будто нет никакой любви, никакой беды,
ни ночных звонков, ни дневной череды обломов.
Будто все пришли, кто не может уже прийти,
кто давно иные избрал пути:
сходят с мраморных плит и советских фотоальбомов.

Каждый снова молод, хорош, правдив,
в рюкзаках у них непростой мотив:
две струны, трын-трава, недоучка-скрипка.
Вновь аккорды знакомые ищет во сне рука.
Завтра будет зыбкой его тоска,
как сейчас – неподдельна его улыбка.

Оживают сразу столько любимых черт,
окружают его, поздравляют неясно с чем,
достают стаканы, коньяк и шпроты.
Человек просыпается на заре,
понимает, что на календаре
нынче праздник Страстной субботы.

Человек опять невесел, незряч, несмел,
не умеет смеяться, как не умел.
Тёмен день, и во мраке сада туманны лица.
Чем бессмертней – тем ярче пылают черновики:
так славней всего изменяют ученики,
и на смерть за тобой готовые, и в темницу.

И опять колыма: на работу-домой-домой.
Тащит крест в одиночку, ещё он живой-живой.
А посмотрит в зеркало – отшатнётся:
там в глаза ему младенец глядит седой,
на него не похож ни одной чертой,

 

 

Вера ПАВЛОВА

ПОДЗЕМНАЯ ЛОДКА

Стихотворения

 

* * *

У кого-то судьба,

у кого-то резюме.

Но слетела резьба,

а судьба ни бе ни ме.

Что бросать, что спасать,

как крепиться на краю?

У кого бы списать

автобиографию!

 

* * *

 

Описки, а не опечатки.

Записки, а не распечатки.

Как написать люблю, любимый

рукой в резиновой перчатке?

Нет! Ручкой тонкой и не маркой –

любимый, – тяготясь помаркой, -

люблю, – и адрес, как молитву,

твердить. И целоваться с маркой.

 

* * *

 

Дети, что же вы так орёте?

Кто-нибудь, успокойте их.

Никогда не сплю в самолёте –

не умею спать при чужих.

На такой-то перине? – мили

облаков! Огни в полынье...

Где вы, те, что меня любили

фотографировать во сне?

 

* * *

 

Ты тоскуешь? Я тоже.

Я тоскую. А ты?

Наши слёзы похожи,

как две капли воды,

им положено литься.

Осень, сумерки, плёс,

выплакавшая листья,

ива плачет без слёз.

 

* * *

 

подходят бросают

комочки земли

стоят замерзают

уходят ушли

вот это погодка

до неба сугроб

подземная лодка

балласт

перископ

Андрей КОЗЫРЕВ

БИОГРАФИЯ СЧАСТЬЯ

Верлибры

* * *

 

Это случится однажды:

Дети, сбежав с урока,

Убегут в открытый космос

И к вечеру

Принесут нам подарок –

Кусочек неба

В оправе из марсианской глины.

 

А после этого

Они взвалят небо на плечи

И отнесут к реке,

Чтобы постирать.

 

А затем –

Дети объявят войну смерти

И захватят царство мертвых

При помощи деревянных сабель,

Чтобы выслушать рассказы прадедов

О давно пролетевших жизнях.

 

Это случится однажды…

 

* * *

 

Я попросил ребёнка:

«Нарисуй небо»–

Он нарисовал птицу

В пустом пространстве.

 

Я сказал:

«Нарисуй жизнь» –

Он нарисовал переполненный цирк.

 

Я попросил:

«Нарисуй себя» –

Он взял рисунок с толпой в цирке

И поставил ещё одну точку.

Мой первый враг

 

Я не видел его лица,

Я видел только руки

С грязными пальцами

В узком окошке.

 

Он был закрыт, как в танке.

 

Он слюнявил и считал деньги –

 

Билетер, который

Не хотел подарить мне,

Восьмилетнему ребенку,

Билеты в цирк.

 

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. III. Оказание помощи остановившемуся на перегоне поезду локомотивом сзади идущего поезда
2. VIII. Сигналы, применяемые для обозначения поездов, локомотивов и другого железнодорожного подвижного состава
3. Баткаева И.А. Кибанов А.Я. Ловчева М.В. Митрофанова Е.А. Мотивация и стимулирование трудовой деятельности: Учебник, - М: Инфра-М, 2009. – 524 с.
4. Виды и мотивы правомерного поведения.
5. Влияние культурно-странового контекста на мотивационные изменения
6. Г л а в а 7. СИГНАЛЫ, ПРИМЕНЯЕМЫЕ ДЛЯ ОБОЗНАЧЕНИЯ ПОЕЗДОВ, ЛОКОМОТИВОВ И ДРУГИХ ПОДВИЖНЫХ ЕДИНИЦ
7. Глава 4 Управление мотивацией в сравнительном менеджменте
8. Глава 6 Мотивационная и эмоциональная активация
9. Гуманистическая психология. Мотивационный подход.
10. Дефицитарная мотивация и мотивация роста
11. Документ 6.1. Терминология, относящаяся к мотивации