Анатолий Владимирович МАКОВСКИЙ

Его предыдущие книги неизменно вызывали заслуженный интерес. Они изданы и на родине, и за рубежом. Превосходная повесть «Последний коммунист» вошла в шорт-лист самой престижной литературной премии «Русский Букер». А фильмы по его сценариям («Рой», «Макаров», «72 метра») до сих пор помнят не только профессионалы от кино, но и миллионы зрителей.

Автор примерно двадцати сценариев художественных фильмов, среди которых призёры российских и международных фестивалей, он был настоящим профессионалом своего дела. И был востребован даже в ту пору, когда кино на фоне всеобщего кризиса находилось в глубокой… задумался над подбором подходящего эвфемизма…э… критически запущенной ситуации. Не все фильмы по его сценариям становились шедеврами или громкими событиями. Сценарий в кино – как мясо для шашлыка, его наличие и свежесть ещё не гарантируют сверхидеального совершенства конечного продукта. Высокое качество фильма зависит от очень многих факторов. Но всё-таки он был на хорошем счету! А за сценарий к фильму «Мусульманин» Валерий Залотуха в далёком девяносто шестом году был удостоен премии «Ника».

И неизвестно, каких ещё заоблачных высот мог бы он достичь, продолжай он и дальше трудиться на ниве киноиндустрии. Но в том-то и дело, что Залотуха со временем всё реже использует для самовыражения киноречь, всё чаще обращается к прозе. В рамках сценария ему как художнику стало тесно. Даже в качестве режиссера (был и такой опыт) он не получал удовлетворения. Его окончательный переход к прозе закономерен. Ему уже давно было что сказать людям, но между автором сценария (фильма) и людьми (зрителями) слишком много посредников. А автор прозы всегда говорит с читателями напрямую.

Не случайно в одном из последних своих интервью Залотуха сказал, что больше не пишет сценариев и в кино работать не хочет. А ещё он сказал:

«Хорошее кино люблю смотреть, но участвовать – нет. Прошёл как-то мой фильм по старому сценарию — «Платки». Сценарий хороший, а кино безобразное. Уж лучше сидеть на шее у жены и писать прозу, чем так позориться. Я уже понимаю, когда приходит ко мне режиссёр, что он не сделает хорошее кино. Я не хочу себя обманывать, как та женщина, которая себе внушает: со всеми он был плохой, но я его исправлю, он бросит пить и будет добрый. У меня уже не тот возраст для самообмана».

Да, это не просто слова. Последние годы он совсем нигде не работал. Только за письменным столом. Материальные заботы легли на хрупкие плечи верной второй половины.

Сделав нелёгкий выбор, Залотуха сел за написание, как ему казалось, главной книги своей жизни…

Приступая к чтению этого монументального произведения, объёмом равного «Тихому Дону» (почти 1700 страниц), я был уверен, что роман хороший и ему грозит небывалый для нашего времени успех. Однако я ошибся. И это стало понятно уже в процессе чтения. Когда же по прошествии одиннадцати дней роман был прочтён практически запоем, я убедился, насколько мой прогноз неверен. О какой угрозе бешеного успеха этого романа я лепетал? Наивный! Угроза – мягко сказано! Этот роман был обречён на успех. Опять осторожничаю… Пора иметь смелость писать максимально откровенно: писать так, как думаю. Роман обречён на славу и бессмертие.

Однако как ни поразительно будет звучать моя мысль, но следует признать, что и бессмертие имеет свои границы. Это раз. За бессмертие обычно расплачиваются жизнью. Это два. Второго, впрочем, автору уже можно не бояться. К сожалению, Валерий Залотуха работал над романом долгих двенадцать лет. И в последние два года здоровье его начало подводить. Но это был его далеко не первый опыт, и он понимал – торопиться не следует. Перфекционист по натуре (это я узнал от тех, кто лично был знаком с Залотухой), он на сей раз особенно старательно работал над рукописью. Он хотел, чтобы этот роман был абсолютно идеальным. (А какой хороший автор этого не хочет? ) Но одно дело желание, а другое – ежедневный труд и тщательная работа над словом…

Когда роман только-только вышел, популярный ныне критик Дмитрий Быков, давая интервью, приуроченное к презентации «Свечки», сказал, что книга хорошая даже на уровне языка, что это великая книга о большой русской душе, что роман «Свечка» идеален и после «Свечки» сценарии Залотухи — даже «Макаров», даже «Мусульманин» — рискуют навеки оказаться в тени его страшной и насмешливой прозы. А в конце интервью добавил: «Я очень надеюсь, что большой успех этой книги – и сам её объём – не раздавит автора и поможет написать ему ещё что-то. Хотя это бузусловно и главная книга автора, но дай Бог не последняя».

Всё это Быков сказал в конце ноября. А уже в начале февраля, то есть спустя два месяца, Валерия Залотухи не стало. (Его не было и на самой презентации. Он уже к тому времени лежал в больнице.) Умер Валерий Залотуха 9 февраля 2015 года…

И как-то сам собой напрашивается вывод, что история автора и его творения отнюдь не случайна и что во всём этом чувствуется Божья воля, которая двенадцать лет оберегала автора, придавала ему сил, а когда роман, угодный Богу, был окончен, когда автор завершил свою святую миссию, то Всемилостивый и Всемудрый Небесный Владыка прибрал к себе того, кто заслужил не только покоя, но и Света, дабы уберечь его от соблазнов и злоключений, что обычно случаются с теми, кто создаёт нечто великое и грандиозное…

Писатель прожил шестьдесят лет, двенадцать из которых были полностью посвящены работе над главной книгой его жизни. Он успел увидать книгу изданной и благосклонно принятой друзьями, коллегами, критиками… И сразу после этого умер.

Кто-то искренне пожалеет ушедшего в мир иной, моё же сердце наполнено не состраданием, а какой-то светлой со-радостью: как по мне – весьма завидная судьба для писателя.

Грамотно и ловко скроенная остросюжетная ткань массивного романа с первых же страниц разворачивается перед взором заинтригованного читателя чередой жутких, стремительно сменяющих друг друга событий, постоянно прерываемых то неспешными размышлениями главного героя, то его воспоминаниями или комментариями либо того, что с ним происходит сейчас, либо того, что с ним случилось когда-то. В такой манере сотворена первая часть. Поначалу речь ведётся от первого лица, потом история рассказывается от третьего лица, а затем от второго… Всё это помогает опытному автору менять угол зрения. Это мудро. Мы то следим за происходящим глазами героя, то глядим уже на самого героя и происходящее с ним со стороны, но издалека, чтобы потом приблизиться к нему вплотную и рассматривать его уже глазами всезнающего автора. А есть даже огромный фрагмент книги, когда главный герой вообще исчезает из поля зрения и кажется, что исчезает навсегда…

Столь же умышленно и столь же эффектно Залотуха лихо переплетает с основной линией главного героя многочисленные линии второстепенных и даже эпизодических персонажей.

А каждая из четырёх частей имеет своё приложение: поэтическое, прозаическое, эпистолярное, сказочное.

Такая бесконечная смена жанров, стилей, планов, событий, лиц, голосов, настроений позволяет роману несмотря на многословность, держать не только читательский интерес, но и читательское внимание, а второе для умной книги не менее важно, чем первое.

А ведь фабула романа проста. Тихого столичного интеллигента, ветеринара по профессии, добропорядочного и законопослушного гражданина Евгения Золоторотова однажды вечером в центре города задерживает оперативная группа захвата специального назначения и без всякого объяснения заключает в тюрьму. Вся операция по захвату снимается и транслируется по центральным телеканалам. Только по прошествии трёх суток Золоторотов осознаёт, что из него пытаются «сделать» сексуального насильника, маньяка-педофила. Ложное обвинение. Сфабрикованное дело. Затем побег. И снова тюрьма. К концу следствия уже не только весь город, но и вся страна верит в виновность подозреваемого. Все, кроме единственного друга главного героя, включая мать, жену и дочь, отворачиваются от Золоторотова. Дальше суд. Приговор. Этап. Лагерь. Многолетнее гниение заживо в отряде опущенных, встреча нового века, и всё это буквально и в переносном смысле по колено в человеческом дерьме.

Последняя интрига после всех этих «выпустят – не выпустят», «докажут – не докажут», «выживет – не выживет», как и в книге Иова: отречётся ли от своего Бога тот, кого обрекли на такие кошмарные хождения по мукам? Ведь он, уже лишённый свободы, семьи, чести, достоинства, надежды, имени, лишённый даже права на веру, протащенный через все мыслимые и немыслимые страдания, он уже вопрошал, подобно тому же многострадальному Иову: «За что, Господи?! За что?! »

По признанию самого автора, первоначальный замысел книги – «один хороший человек пошёл однажды защищать демократию и встретил Бога» – в процессе работы над книгой расширился до «человек пошёл однажды защищать демократию и встретил Бога, а Тот его чуть не уничтожил».

Путь от авторского замысла, пусть и расширенного, до окончательного воплощения извилист и долог. Шло время. За двенадцать лет в жизни автора многое изменилось. Изменился и сам автор. Но, судя по эпилогу, Залотуха и сам не до конца понимал, что за книгу он написал.

Да и нам ещё только предстоит в этом разобраться. В меру наших скромных сил и разумения.

Пока же мы – те из нас, кто прочёл «Свечку», – сходимся в одном: Валерий Залотуха написал великую книгу. И страшную.

Тут бы мне хотелось привести слова Андрея Дмитриева. Уж очень в точку они! Ах, что за строчка – точно в точку бьющие слова! (Мгновение самолюбования, и двигаемся дальше! ) Андрей Дмитриев: «Страшная книга, исполненная надежды. И праздник свободы и ума… Смерть Валерия – горе и боль для его близких и друзей и катастрофа – для России. Уж автору «Свечки» было бы что сказать соотечественникам, попавшим в чудовищную западню, и все бы поняли его – но при условии, что они «Свечку» прочли».

Отлично сказано! Согласен со всем, кроме последнего предложения.

Валерий Залотуха своим романом «Свечка» уже всё соотечественникам сказал. И кое-кто из его соотечественников, прочитав роман, всё прекрасно понял… Но в том-то и печаль, что поняли далеко не все, а лишь кое-кто…

Критики и журналисты, высказавшиеся по поводу романа «Свечка», невольно допустили две серьёзные ошибки независимо от того, понравился им роман или нет. (Слово «ошибка», впрочем, в данном случае совершенно неуместно. Заменим его словом «заблуждение».) Первое заблуждение касается твёрдого убеждения, будто роман о девяностых. Формально действительно роман возвращает нас в те лихие времена глобальных перемен. Но если вдуматься, то и сама Россия во многих аспектах возвращается к тому периоду. Да и так ли велики перемены в стране, которую главные герои романа – два друга: Евгений и Герман – называют Абсурдистан? СССР развалился на отдельные государства. Но и в России, и в Украине, и в Белоруссии, и в ряде других бывших республик некогда существующей империи мы видим признаки Абсурдистана.

Так спросим же себя честно: разве «Свечка» освещает Россию девяностых? Нет, мои пытливые и любознательные друзья! Основная часть действия романа Валерия Залотухи происходит в Абсурдистане. Время действия не имеет никакого значения. Поскольку в Абсурдистане со временем ничегошеньки не меняется.

Дабы избежать обвинений в голословности и бездоказательности громких заявлений, спешу продемонстрировать несколько примеров из романа, наглядно иллюстрирующих мои слова.

«Так и живём – от кампании до кампании! Абсурдистан… И тут ты, старик, прав: в России можно поменять общественную систему на сто восемьдесят градусов, но это ничего не изменит. Люди-то остаются те же, людей-то не поменяешь. Беги, Гера, беги! А кампания кончится – вернёшься. Они у нас бурно начинаются, но быстро скисают. Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения! »

Или вот. Герой требует вернуть ему его часы.

– Часы? – спросил Хворостовский, полуобернувшись и глядя искоса на мента. Того ещё сильней перекосило.

– Да я побоялся в сейф положить, украсть могут… – мент бормотал ещё что-то невразумительное, пока снимал со своей руки мои часы.

Я невольно усмехнулся: ну разумеется, в милиции – и из сейфа могут украсть».

В отделении милиции какого города мог происходить такой диалог? Москвы? Киева? Минска? Кишинёва? Какая разница! В столице Абсурдистана, а равно и в любом другом городе этой огромной и ужасной страны.

А лексика правоохранительных органов, которая почти полностью впитала в себя уголовный жаргон? А почему? Да потому что представители правоохранительных органов хотят быть похожими на тех, с кем призваны бороться, а порой те и другие легко взаимозаменяемы. Это ли не явные признаки Абсурдистана?

Только в Абсурдистане те, кто стоит на страже законов, ежедневно и безнаказанно эти самые законы нарушают.

Вы же и сами это знаете!

Только в Абсурдистане самым святым считается тот, кто грешит беспрерывно!

Только в Абсурдистане поверить в Бога мешают те, кто должен помогать обрести веру в Бога.

И прочее, и прочее, и прочее…

Я вот написал, что Россия возвращается к девяностым. Но ведь в каких-то вопросах на самом-то деле Россия идет назад в прошлое ещё глубже. Залотуха об этом прекрасно был осведомлён. Он это видел и понимал.

Вот вам ещё фрагмент другого диалога, но не из романа, а из того последнего, или одного из последних, интервью. Он говорил о том, что неснятых сценариев у него очень много, но хоть они и неплохие, но… И тут он слегка замялся и сказал:

– Сейчас ведь ещё возникает и новая цензура.

– Цензура? Я не ослышалась?

– Цензура, конечно. Вам просто говорят: «Ну не надо это сейчас». Понимаете?

– То есть вы полагаете, что к цензуре мы вернулись?

– А вы об этом не знаете?

– Ну у нас в провинции немного иначе, не так остро.

– Конечно, абсолютной цензуры нет. Но когда, например, режиссер Андрей Прошкин пришел к Карену Шахназарову – руководителю «Мосфильма», и принес мой роман «Последний коммунист», тот его бросил и сказал, что даже читать не будет. Коммунисты у нас сейчас — уважаемая партия, коммунисты будут против».

Но история с «Последним коммунистом» случилась несколько лет назад. А интервью он давал в конце 2014 года. Он знал, что ситуация с тех пор ухудшилась значительно.

А сам диалог? Такой диалог мог прозвучать только на территории Абсурдистана. Вдумайтесь! Писатель сообщает журналистке о том, что в стране действует цензура, а та искренне удивляется! Господи, да это так же смешно, страшно и абсурдно, как и сцена из романа, когда без пяти минут генеральный прокурор страны Сокрушилин, который сокрушит, в прямом и переносном смысле, любого, кто станет на пути его карьерного роста, допрашивая предполагаемого маньяка, поёт ему под гитару романс, заканчивающийся словами «И в небесах я вижу Бога», и ложнообвинённый подследственный благодушно верит, что в этот момент Сокрушилин действительно видит Бога!

Ну не абсурд ли?!

Нет, какой абсурд? Нормальная, вполне жизненная для наших постсоветских государств ситуация.

Я без иронии уже пишу это. Точнее, пишу серьёзно, лишь с едва заметным оттенком горькой иронии.

Переходим ко второму всеобщему заблуждению, связанному с романом «Свечка».

Зная, что автор имеет ясное представление обо всём, что происходит в его стране, было бы глупо всё написанное в романе понимать буквально и верить, будто в авторских отступлениях Залотуха открыто делится, как сказал герой моей давней новеллы, «паспортными данными души» (уж простите за самоцитирование! ), без всякого подтекста! Тем более что автор имеет явную склонность к притчам.

Возьмём, к примеру, третью часть романа, в которой начальник исправительно-трудового лагеря (по-лагерному «Хозяин»), убеждённый атеист по фамилии Челубеев пытается избавиться от отца Мартирия, настоятеля храма, оттяпавшего у лагеря огромный кусок территории. Да что там территория! А зэки, потянувшиеся к храму и православной вере? А родная жена Светлана, к которой Челубеев обращается просто «Свет» и которая, принадлежа всем телом мужу, всей душой потянулась к батюшке, приняла крещение… И вот Челубеев, Хозяин, снедаемый не только идеологической ненавистью, но и – страшно сказать – ревностью, предлагает Монаху поучаствовать в спортивном состязании с ним. Они даже заключают пари, в результате которого победивший ничего не выигрывает по большому счёту, зато проигравший теряет всё: влияние, уважение, репутацию…

И дураку ясно, а с ним и ежу понятно, что это притча, полная символических смыслов, рассказанная современным языком, увлекательно, подробно, о Великом Противостоянии Богатырей – Власти и Религии – за абсолютное влияние на все русские земли и народ!

И сошлись в смертельной схватке Власть и Религия! И наблюдали за той схваткой и заключённые, и охранники, и друзья Челубеева – его заместитель Шалаумов (в романе Залотухи все фамилии говорящие! ), то есть зам, и начальник оперчасти Нехорошев, то есть кум (по-лагерному), и все их жёны, имеющие одно отчество – Васильевна – на троих. Но Челубееву (а его отец, кстати, почти что сам Маркс, ведь он Марат Марксенеович) важно, за кого будет болеть его любимая, Светлана Васильевна, его Света… А Света, разрываясь между отцом Мартирием и отцом её детей, в ночь перед состязанием устраивает такую ночь любви своему мужу, о которой тот и мечтать боялся: «Было и по-тихому, и по-громкому, и по-всякому»… И только в самый кульминационный момент, когда они, поднимая гири, шли с Монахом вровень, «ноздря в ноздрю», Хозяин вдруг озарился страшной мыслью о том, что со стороны Светы это была диверсия, чтобы ослабить его, силы его лишить!.. Это предательство подкосило Власть. Духовно. Но физически Власть не сдавалась. И Религия (не вера! ) боролась до последнего, хотя на Свету ей было плевать. Религия вела борьбу не за души, души ей не принадлежат, а всё-таки за влияние на всё и на всех – народ, землю, эту же самую Власть, привыкшую за последние сто лет управляться в своём хозяйстве без Религии…

Всё это легко читается и легко прочитывается. Но исключительно потому что здесь, в третьей части, автор даёт нам отдохнуть от основной сюжетной коллизии и словно играет в поддавки, намекает на что-то.

Здесь ларчик просто открывается. Настолько просто, что за вторым дном ищешь третье, а там и четвёртое… Но, может, эта огромная часть романа работает ещё и примером для последующего правильного прочтения дальнейших глав и эпилога, а также это знание даёт ключ к правильному пониманию предыдущих, уже прочитанных, частей.

Мне скажут: тут ты, братец, уже перегибаешь. Это тебе не Булгаков, не «Мастер и Маргарита», где автор зашифровал послания то ли к потомкам, то ли к властям, то ли к потусторонним владыкам мира сего. Уверяю вас, в «Мастере и Маргарите» не то что не больше тайн, чем их находят любители скандальных интерпретаций, а в разы меньше. И уж если Залотуху можно считать продолжателем великой плеяды гениальных художников русской прозы – от Толстого до Чехова, – то кто вам сказал, что советская, а равно и антисоветская проза не является продолжением великой русской? Можно сравнивать и с Булгаковым, и с Шолоховым, и с Шукшиным… Об этом Залотуха тоже кричит, когда его герой восстаёт и негодует против статьи литератора Молофеева, за которым легко угадывается Виктор Ерофеев, о гибели советской литературы. А равно и русской. Ведь Золоторотов и его мать, Твёрдохлебова, не отделяли одну от другой. И это явно твёрдая позиция самого Залотухи!

К слову сказать, я с ними абсолютно согласен. Мы же не говорим о соцреализме производственного романа. И в русской литературе, и в советской были и бездари, и откровенные халтурщики. Но после падения советской власти отметать, хоронить, предавать забвению всю советскую литературу – значит совершать ту же роковую ошибку, которую после установления советской власти совершили радикально настроенные литераторы, и Маяковский с ними. Они требовали выбросить за борт современности Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского… Маяковский и его литературное наследие переживают ныне такой же страшный период. И он его переживёт более-менее благополучно. Ибо, несмотря на его влюблённость в революцию, несмотря на его «идейность», это был хороший поэт, настоящий. Вернутся к нам, да и не уходили никуда, сколько бы их ни хоронили, и Горький, и Маяковский, и Катаев, и даже Алексей Толстой, хотя, казалось бы, последние двое – уж вот где конформисты: всегда, имея дарование, умели тонко чувствовать, как и о чём писать, не особенно рискуя одновременно и репутацией литератора, и гражданской позицией. Другие обычно в подобной ситуации чем-то жертвовали. Олеша замолчал, Фадеев пожертвовал и до того не мощным дарованием, Мандельштам вначале выбрал призвание, но после давления был сломлен, пожертвовал любовью к истине, написал то, чего от него требовали, но дар не облагодетельствовал его «правильные» стихи о Сталине, и тот это почувствовал (чуть не написал: «унюхал». Так ведь от тех дифирамбов Сталину откровенно несло тухлятиной). Поэт поплатился жизнью. Но и не тронь его тогда безжалостная государственная машина смерти, он бы всё равно умер. Как умер знаменитый «литературный волк», загнанный в западню, вынужденный так же написать без «божьей искры» пьесу «Батум» о Сталине. Булгаков верил, что он «мастер». Захочет – напишет. Вынудили. Захотел, хоть и без всякой охоты. Не то! Сталин учуял! Не тухлятина, конечно, но и не мясо вовсе! Вегетарианская штучка! И безвкусная, как трава!

Нет, Мастер не был «мастером»! Потому что мастера прозы, мастера поэзии – они есть, их много, а гениальных творцов – единицы. Власть их терпит, если эти единицы работают на миллионы! Но если идут против миллионов, против его – Власти – миллионов поклонников или рабов, тогда единица стирается в ноль! Беспощадно! С ноликом и то полезнее и выгоднее! С ними можно играть в крестики-нолики! И Власть всегда заранее знает, что победит…