Тема 9. Поэзия и проза. Принципы разграничения

1) Sierotwiń ski S. Sł ownik terminó w literaсkich. S. 196, 210.

“ Поэзия. В широком значении: художественная литература, письменность; в значении узком: часть художественной литературы, охватывающая стихотворные произведения, в отличие от прозы”.

“ Проза. Раньше — понятие, однозначное с так наз. несвязанной речью, т. е. высказывание, не организованное метрически. При ослаблении стиховой дисциплины и свободном создании вольного стиха оппозиция проза — поэзия означает прежде всего различие в задачах и стилях высказываний, а также отмеченное распределением по стиху изменение интонационных линий в стихотворении, которое в прозе проходит согласно с синтаксическим расчленением”.

2) Wilpert G. von. Sachwö rterbuch der Literatur. S. 687, 716.

“ Поэзия (греч. poiesis, от poiein — делать), — поэтическое искусство в целом, в узком смысле (ритмически) связанная речь: стиховая поэзия в противоположность прозе, так постоянно в английск. и франц. обозначениях”.

“ Проза (от лат. prorsa oratio = прямо направленная речь), не связанный метром и рифмой, свободный в ударениях способ речи разговорного языка в противоположность поэзии в узком смысле, однако также отчасти ритмически воплощенный (художественная проза, прозаический ритм, клаузула) и наделенный способностью к поэтическому благодаря стилю, выбору слов, мелодии, ритму и образности ( стихотворение в прозе, рифмованная проза). Впрочем, различие идет глубже и касается более существенного; поэзия обращается больше к фантазии слушателя как смысловая сила впечатления, проза более к разуму как абстрактная способность мышления; в поэзии господствует ощутимый элемент изображения посредством стилистических фигур, которые проза не допускает, в прозе преобладает мыслительное содержание, так что те самые произведения, значение которых покоится только на содержании, как например, специальная научная литература (научная проза) пользуются в литературоведении лишь второстепенным вниманием (ср. употребление слова “прозаический” — бедный фантазией, сухой)”.

3) Dictionary of World Literary Terms / By J. Shipley.

“Проза — обычная речь или письмо, отличные от стихов или стихотворства. Традиционные образцы прозы — повествование, описание, комментарий и диалог. К этому должен быть добавлен внутренний монолог с его различными несинтаксическими конструкциями” (p. 252).

“Поэзия и проза. <...> В целом, как бы критики ни характеризовали сам процесс их создания и какое бы значение они ни вкладывали в слово «стихотворение» в противоположность прозе, начиная с движения романтиков стало общепризнано, что общее значение стихотворения неизбежно эмоциональное; в целом выражение чувств сегодня считается сущностным признаком поэзии в плане ее воздействия на читателя. Но поразительное развитие современной теории поэтических смыслов привело к разграничению чисто познавательной направленности прозы и поэзии. В целом <...> поэзия не дает информацию или практические рекомендации, она являет смысл, ценность которого может состоять как раз в его неинформативности, в его отрешенности от практических нужд. <...>

Исключительность поэтической речи, таким образом, заключается в радикальном отказе от практических и концептуальных идеалов прозы и, возможно, от всей ее социальной ориентированности. <...> Что касается звуковой структуры, которая в высшей степени организована, то она сама по себе в состоянии управлять смыслами так, чтобы общий эффект не становился концептуальным и прозаическим; и, таким образом, хотя и верно, что мало кто считает рифму отличительной особенностью поэзии, традиционная критика признает тот факт, что рифмованность типична для поэзии, и рассматривает рифмованные стихи как если и не единственный, то все же наиболее общепринятый тип поэтического творчества” (p. 242-245).

4) Dictionary of Literary Terms / By H. Shaw.

“Поэзия — 1. Литературное произведение метрической формы, язык которого следует определенной схеме; 2. Искусство сочинения рифмованных текстов, письменных или устных, с целью вызвать удовольствие благодаря их красоте, приподнятому воображению или глубоким мыслям” (p. 292).

“Проза — Обычная форма устной и письменной речи. Термин проза применим ко всем продуктам языковой деятельности, не имеющим устойчивой ритмической модели” (p. 305).

5) Айхенвальд Ю. Поэзия и проза // Словарь литературных терминов. Т. 2. С. 618:

“Есть внешнее, формальное различие между поэзией и прозой, и есть между ними различие внутреннее, по существу. Первое состоит в том, что прозе противополагаются стихи; последнее — в том, что прозе, как мышлению и изложению рассудочному, противополагается поэзия, как мышление и изложение образное, рассчитанное не столько на ум и логику, сколько на чувство и воображение”.

6) Тодоров Л. Поэзия // Словарь литературоведческих терминов. С. 285-286.

“1) художественная лит-ра, в отличие от научной <...> 2) произведения различных жанров в стихах, в отличие от произведений в прозе”.

7) Кожинов В. Проза // Словарь литературоведческих терминов. С. 296.

“ П. — один из двух основных типов литературного творчества; поэзия (см.) и П. представляют собой глубоко своеобразные сферы иск-ва слова, различающиеся и по форме, и по содержанию, и по своему месту в истории лит-ры”.

“В настоящее время еще далеко не решен вопрос о формальном строении художественной П. Достаточно распространено мнение, что художественная П. по своей организации не имеет принципиальных отличий от обычной разговорной и письменной речи людей. В то же время многие исследователи, а также и мастера П. утверждают, что в прозаических жанрах есть своя сложная и внутренне закономерная ритмическая структура, принципиально отличающаяся от стихотворного ритма <...> Не следует смешивать понятие о ритме П. с понятием ритмической прозы (где ритм как раз совершенно очевиден)”.

“<...> в П. господствуют существенно иные способы и формы словесной образности, чем в поэзии. Так, различные виды тропов, часто играющие большую роль в поэтической речи, занимают в П. явно менее значительное место <...> для П. характерно прежде всего взаимодействие разных речевых планов: речи автора, рассказчика, персонажей (см.). Во взаимоотражении этих речевых планов совершается художественное осмысление и оценка изображаемого”.

II. Учебники, учебные пособия.

1) Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Часть первая. [Пункт] “Поэзия и проза”.

“...стихотворная речь (равно как распев, пение) была первоначально единственно возможной речью словесного искусства. Этим достигалось «расподобление» языка художественной литературы, отделение его от обычной речи” (с. 23).

“Проза ХIХ века противопоставлена поэтической речи, воспринимаемой как «условная», «неестественная» и движется к разговорной стихии” (с. 24).

“...несмотря на кажущуюся простоту и близость к обычной речи, проза эстетически сложнее поэзии, а ее простота вторична. Разговорная речь действительно равняется тексту, художественная проза = текст + «минус приемы» поэтически условной речи” (с. 26).

“...в структурном отношении простота — явление значительно более сложное, чем «украшенность». В том, что сказанное — не парадокс, а истина, убедится каждый, кто, например, займется анализом прозы Марлинского и Гюго, с одной стороны, и Чехова и Мопассана — с другой” (с. 28).

“Художественная проза возникла на фоне определенной поэтической системы как ее отрицание” (с. 29).

III. Специальные исследования.

1) Аристотель. Поэтика // Аристотель и античная литература. (4. Речь. Выбор имен (ХХII) 58а18). С. 149-151.

“Достоинство речи — быть ясной и не быть низкой. Самая ясная речь — та, которая состоит из общеупотребительных слов, но она низка <...> речь торжественная и уклоняющаяся от обыденной — та, которая пользуется и необычными словами <...> Однако если все сочинить так, то получится или загадка или варваризм: из переносных слов — загадка, а из редких — варваризм”.

“Поэтому следует так или иначе смешивать одно с другим: с одной стороны, слова редкие, переносные, украшательные и иные вышеперечисленные сделают речь не обыденной и не низкой, с другой стороны, слова общеупотребительные < придадут ей> ясность. В немалой мере этому < сочетанию> ясности и необыденности речи способствуют слова удлиненные, усеченные и измененные...”

“Важно бывает уместно пользоваться всеми вышесказанными < приемами>, а также словами сложными или редкими, но важнее всего переносными: ибо только это нельзя перенять у другого, это признак < лишь собственного> дарования — в самом деле, < чтобы> хорошо переносить < значения, нужно уметь> подмечать сходное < в предметах> “.

2) Гегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4 т. Т. III.

“Если человек, даже не отрываясь от практических дел своих и забот, перейдет вдруг к теоретической сосредоточенности и станет высказывать себя — тотчас же возникнет особое выражение, напоминающее о поэзии (далее в качестве примера — дистих, сообщающий о смерти греков у Фермопил — Н. Т.). Содержание оставлено во всей своей простоте <...> Но интерес тут в том, чтобы создать надпись, сказать об этом деянии современникам и потомкам, сказать только ради самого высказывания, — и вот так выражение становится поэтическим <...> Слово, содержащее эти представления, столь высокого достоинства, что оно стремится отличить себя от всякой прочей речи и превращается в дистих” (с. 357).

3) Веселовский А.Н. Три главы из исторической поэтики. III. Язык поэзии и язык прозы [1898] // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. С. 269-298.

[1] “Основы поэтического языка те же, что и языка прозы: та же конструкция, те же риторические фигуры синекдохи, метонимии и т. п.; те же слова, образы, метафоры, эпитеты. В сущности, каждое слово было когда-то метафорою...<...> Слово стало носителем понятия, вызывает только ассоциации понятий, не образов, которые могли бы вызвать новые сопоставления с другими образами и новые перспективы обобщений. В результате — обеднение ассоциаций реально-живописных и психологических. Язык поэзии, подновляя графический элемент слова, возвращает его, в известных границах, к той работе, которую когда-то проделал язык, образно усваивая явления внешнего мира и приходя к обобщениям путем реальных сопоставлений. Все мы, не поэты, способны, в минуты аффекта, печального или веселого, вживаться в формы реальности, видимой или вызванной фантазией, воспоминанием, и от ее образов увлекаться к новым видениям и обобщениям. Но это явление спорадическое; в поэзии это органическая принадлежность стиля. Как она выработалась? ” (с. 276-277).

[2] “Ударение выдвигало известные слова над другими, стоявшими в интервалах, и если такие слова представляли еще и содержательное соответствие, то, что я разобрал под названием «психологического параллелизма», к риторической связи присоединялась и другая.

Так выделялись формулы, пары или группы слов, объединенных отношениями не только акта, но и образов и вызываемых ими понятий <...> Cокол унес лебедь белую, молодец увез, взял за себя девушку — вот схема, части которой объединены параллелизмом образов и действий; равномерное падение ритма должно было закрепить совпадение сокола — молодца, девицы — лебеди, унес — увез и т. д. <...> Так из психологического параллелизма, упроченного ритмическим чередованием, развились символы и метафоры песенного, поэтического языка, и становится понятным специальный источник его образности”.

“Основы поэтического стиля — в последовательно проведенном и постоянно действовавшем принципе ритма, упорядочившем психологически-образные сопоставления языка; психологический параллелизм, упорядоченный параллелизмом ритмическим” (с. 278).

[3] “Так на первых же порах из разнообразия областных песенных образов и оборотов могло начаться развитие того, что в смысле поэтического стиля мы можем назвать koinh < койне>: таков стиль ионийского эпоса и дорийской хоровой лирики <...> Так слагался, из общения говоров, и тот средний, центральный язык, которому суждено было направиться, при благоприятных исторических условиях, к значению литературного языка” (с. 279).

“...поэтический [койне] обобщался, водворяясь в более широком районе. Его отличительная черта — это условность, выработавшаяся исторически и бессознательно обязывающая нас к одним и тем же или сходным ассоциациям мыслей и образов. Из ряда эпитетов, характеризующих предмет, один какой-то выделялся, как показательный для него <...> Из массы сопоставлений и перенесений <...> отобрались некоторые постоянные символы и метафоры...” (с. 281-282).

“Поэтические формулы — это нервные узлы, прикосновение к которым будит в нас ряды определенных образов <...> по мере нашего развития, опыта и способности умножать и сочетать вызванные образом ассоциации” (с. 295).

[4] “В стиле прозы нет <...> тех особенностей, образов, оборотов, созвучий и эпитетов, которые являются результатом последовательного применения ритма <...> и содержательного совпадения, создававшего в речи новые элементы образности <...> Речь, не ритмизованная последовательно в очередной смене падений и возвышений, не могла создать этих особенностей. Такова речь прозы” (с. 296).

“Язык поэзии всегда архаичнее языка прозы, их развитие не равномерно, уравновешивается в границах взаимодействия, иногда случайного и трудно определимого, но никогда не стирающего сознания разности” (с. 297).

4) Потебня А.А. Эстетика и поэтика.

а) Из книги “Мысль и язык” [1862]. Х. Поэзия. Проза. Сгущение мысли. С. 174-214.

“Символизм языка, по-видимому, может быть назван его поэтичностью; наоборот, забвение внутренней формы кажется нам прозаичностью слова” (с. 174).

“Из языка, первоначально тождественного с поэзиею, — следовательно, из поэзии — возникает позднейшее разделение и противоположность поэзии и прозы, которые, говоря словами Гумбольдта, должны быть названы «явлениями языка» <...> особенности прозаического настроения мысли, требующие прозаической формы, в науке достигают полной определенности и противоположности с поэзиею” (с. 193).

“Есть много созданных поэзиею образов, в которых нельзя ничего ни прибавить, ни убавить; но нет и не может быть совершенных научных произведений <...> Назначение поэзии — не только приготовлять науку, но и временно устраивать и завершать невысоко от земли выведенное ею здание. В этом заключается давно замеченное сходство поэзии и философии” (с. 195).

“По мере того, как мысль посредством слова освобождается от подавляющего и раздробляющего ее влияния непосредственных чувственных восприятий, слово лишается исподволь своей образности. Тем самым полагается начало прозе, сущность коей — в известной сложности и отвлеченности мысли” (с. 210).

б) “Из записок по теории словесности” [1905]. “Поэзия и проза. Их дифференцирование”.

“Элементарная поэтичность языка, т. е. образность отдельных слов и постоянных сочетаний, как бы ни была она заметна, ничтожна сравнительно с способностью языков создавать образы из сочетания слов, все равно, образных или безó бразных. Слова: гаснуть и веселье для нас безó бразны; но “безумных лет угасшее веселье” заставляет представлять веселье угасаемым светом, что лишь случайно совпадает с образом, этимологически заключенным в этом слове ( <...> малорусское «веселая весна звеселила усi зiрочки»“ (с. 370).

“Мы можем видеть поэзию во всяком словесном произведении, где определенность образа порождает текучесть значения, то есть настроение за немногими чертами образа и при посредстве их видит многое в них не заключенное, где даже без умысла автора или наперекор ему появляется иносказание” (с. 373).

5) Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка [1924] // Тынянов Ю.Н. Литературный факт.

“Задачей настоящей работы является именно анализ специфических изменений значения и смысла слова в зависимости от самой стиховой конструкции” (с. 24).

[Глава I. Ритм как конструктивный фактор стиха]

[1] “...объективным признаком стихового ритма и является именно единство и теснота ряда; оба признака находятся в тесной связи друг с другом: понятие тесноты уже предполагает наличие понятия единства; но и единство находится в зависимости от тесноты рядов речевого материала; вот почему количественное содержание стихового ряда ограничено: единство, количественно слишком широкое, либо теряет свои границы, либо само разлагается на единства, то есть перестает быть в обоих случаях единством. Но оба эти признака — единство и теснота стихового ряда — создают третий его отличительный признак — динамизацию речевого материала. Единый и тесный речевой ряд здесь более объединен и стеснен, чем в разговорной речи; будучи развертываемым, стихотворение обязательно выделяет стиховую единицу...” “... каждое слово служит одновременно объектом нескольких речевых категорий (слово речевое — слово метрическое)”. “Тогда как единство и теснота стихового ряда перегруппировывают членения и связи синтактико-семантические <...> динамизация речевого материала проводит резкую грань между стиховым словом и словом прозаическим”. “Слово оказывается компромиссом, результантой двух рядов; такой же результантой оказывается и предложение” (с. 48-49).

[2] “...передача прозой разрушит стих, ибо отпадет момент речевой динамизации: стиховой ряд, хотя и не потеряет своих границ, не будет более стиховым; в развертывании материала не обнаружится стиховой меры <...> что повлечет за собою и отпадение сукцессивной природы стихового слова...”. “Все дело — в подчинении одного момента другому, в том деформирующем влиянии, в которое вступает принцип ритма с принципом симультанного воссоединения речевых элементов (словесных групп и слов) в стихе и, наоборот, в прозе” (с. 50).

[Глава II. Cмысл стихового слова]

[1] “Что позволило нам считать слово в этих столь различных словоупотреблениях единым, относиться к нему как к чему-то каждый раз идентичному? Это и есть наличие категории лексического единства. Это наличие назовем основным признаком значения” (с. 55).

“Дуализм может рассматриваться как основное деление признаков значений на два основных класса — на основной признак значения и второстепенные “(с. 57).

“...особенности словоупотребления вызывают второстепенные признаки значения, которые, ввиду их неустойчивости, мы можем назвать колеблющимися”.

[2] “Здесь, в данном случае, получает необычайную важность самая лексическая окраска слова как постоянный второстепенный признак значения. Чем ярче в слове лексическая характеристика, тем больше шансов, что при затемнении основного значения выступит в светлое поле именно лексическая окраска слова, а не его основной признак” (с. 60). “При затемнении значения (а стало быть, и основного признака значения) в слове выступает тем ярче его общая окраска, происходящая от его принадлежности к той или иной речевой среде”. “При этом лексическая окраска осознается только вне деятельности и состояния, для которых она характерна” (с. 61). “Лексическая характеристика слова является его постоянным второстепенным признаком, который не следует смешивать с неустойчивыми, колеблющимися признаками” (с. 64).

[3] “...ввиду стиховой значимости слова лексический признак выступает сильнее <...> каждое слово является в стихе своеобразным лексическим тоном. Вследствие тесноты ряда увеличивается заражающая, ассимилирующая сила лексической окраски на весь стиховой ряд, создается некоторое единство лексической тональности, при развертывании стиха то усиляемой, то ослабляемой и изменяемой”(с. 86).

“Важность момента сопоставления, приравнения заставляет смотреть на рифму как на своеобразное ритмическое сравнение с частичным изменением основного признака рифмующего члена или с выступлением в нем признаков колеблющихся..” (с. 107).

6) Бахтин М.М. Слово в романе [1934-1935] // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. С. 72-233.

[О языке поэзии]

[1] ”Поэтический стиль условно отрешен от всякого взаимодействия с чужим словом, от всякой оглядки на чужое слово”.

“Язык в поэтическом произведении осуществляет себя как несомненный, непререкаемый и всеобъемлющий <...> Язык поэтического жанра единый и единственный птолемеевский мир, вне которого ничего нет и ничего не нужно”.

“Мир поэзии, сколько бы противоречий и безысходных конфликтов ни раскрывалось в нем поэтом, всегда освещен единым и бесспорным словом <...> В поэзии слово о сомнениях должно быть как слово несомненным” (c. 98-99).

[2] “Каждое слово должно непосредственно и прямо выражать замысел поэта; никакой дистанции между поэтом и его словом не должно быть” (c. 109).

[3] “Более того, движение поэтического символа (например, развертывание метафоры) предполагает именно единство языка, непосредственно соотнесенного со своим предметом”.

“Ритм еще более укрепляет и стягивает единство и замкнутость плоскости поэтического стиля и постулируемого этим стилем единого языка” (c. 110-111).

[О языке прозы]

[1] “Прозаик-романист (и вообще почти всякий прозаик) идет совершенно иным путем. Он принимает разноречие и разноязычие литературного и внелитературного языка в свое произведение, не ослабляя его и даже содействуя его углублению <...> На этом расслоении языка, на его разноречивости и даже разноязычности он и строит свой стиль... “

[2] “Язык прозаика располагается по степеням большей или меньшей близости к автору и его последней смысловой инстанции: одни моменты языка прямо и непосредственно (как в поэзии) выражают смысловые и экспрессивные интенции автора, другие преломляют эти интенции; он не солидаризуется с этими словами до конца и акцентуирует их по-особому — юмористически, иронически, пародийно и т. п.; третьи еще дальше отстоят от его последней смысловой инстанции, еще более резко преломляют его интенции; и есть, наконец, такие, которые вовсе лишены авторских интенций: автор не выражает себя в них (как автор слова), — он их показывает как своеобразную речевую вещь, они сплошь объектны для него” (c. 111-112).

7) Смирнов И.П. На пути к теории литературы.

“<...> версификация зиждется, коротко говоря, на повторе прекращенного повтора”. “Повтор прекращенного повтора делает выразительные средства (слоговые структуры) стихотворной речи в принципе изоморфными ее тематическому содержанию”. “Тематическое тождество сегментов в прозаическом тексте находит себе выражение в таких языковых элементах, второй из которых перефразирует первый. <...> литературный текст, к какому бы классу художественной речи он ни относился, развертывается тематически в виде двойного параллелизма. Начинаясь с простого параллелизма, литературное произведение затем трансцендирует его; воспроизведенный повтор становится повтором в себе, самоцелью” (с. 15-17).

“<...> в стихах имеет место возвращение к началу текста, тогда как в прозаических произведениях та их часть, которая следует за кризисом репродуцирования, в целом и совпадает с предшествующей, и отличается от нее. Но почему одна и та же процедура — конверсия — может давать неодинаковые итоговые формы? ”

“Не только поэзия, но и проза — «возвращающаяся речь», если рассматривать и ту, и другую как генеративные стратегии. Но это «возвращение» происходит в поэзии и прозе неодинаково”.

“Распадение словесного искусства на поэтическую и прозаическую формы совершается по той причине, что в поэзии приходит в действие механизм межплановой («вертикальной») рекуррентности, тогда как в прозе активизируется тенденция к созданию внутриплановой («горизонтальной») рекуррентности” (с. 57-58).

8) Шатин Ю.В. Стих и проза в “Египетских ночах” А.С. Пушкина. С. 45-51.

“В самом механизме текстообразования есть нечто, что препятствует автоматическому превращению стихотворной речи в поэзию, точно так же, как обычному говорению стать прозой. Это нечто есть противоположность риторических функций, закрепленных за стихами и прозой.

Можно выделить несколько таких различий. Во-первых, это объем текста, которому по-разному довлеют проза и поэзия. Как заметил еще Ш. Бодлер, «всякое стихотворное произведение, превосходящее по размеру то, которому человек способен внимать, не отвлекаясь, стихотворением не является». Объем прозы задается сюжетом и жанром, но не системой художественной речи. В качестве системы проза стремится к неограниченности объема, тогда как поэзия — это постоянная борьба за ограничение речевого пространства. Отсюда любое стихотворное целое, превышающее средний размер лирического стихотворения, воспринимается как знак сдвига в сторону прозы, связанный с ожиданием повествовательного элемента. Напротив, сжатие прозаического текста до размеров миниатюры осознается как движение в сторону стихотворной речи. Стихотворения в прозе — именно стихотворения, но не с точки зрения соответствия законам стихосложения, а с точки зрения совпадения риторической функции.

Во-вторых, поэзия и проза противоположным образом относятся к мифу. <...> Прозаик под покровом художественного вымысла транслирует уже существующий миф, выдавая систему значимостей за систему факта. Поэт даже в случае обращения к традиционной мифологической схеме преодолевает имеющуюся конструкцию, превращает факт мифа в систему значимостей, образующих персональный миф данного поэта.

Наконец, в-третьих, поэзия и проза по-разному воспроизводят ценностную сторону предмета речи: низкая проза сопрягается с высокой поэзией, украшенная проза, как правило, воспринимается на фоне сниженной стихотворной лексики. <...> Особенно явно эта противоположность проявляется, когда стих и проза сочленяются в одном тексте. Трагический пафос «Бесов» Достоевского многократно усиливается балаганным стилем стихотворений Лебядкина, а бытовое снижение Юрия Живаго, бесспорно, контрастирует с его стихотворениями, возвращающими в свою очередь бытию его трансцендентальный смысл” (с. 46-47).

9) Гиршман М.М. Проза художественная // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. С. 308-313.

“Одной из фундаментальных характеристик художественной прозы является ритм, поэтому именно со специфики ритма художественной прозы уместно начать ее анализ. В стихе ритмическая закономерность выступает как единый исходный принцип развертывания речи, который изначально задан и вновь и вновь возвращается в каждой следующей вариации. В прозе же ритмическое единство — итог, результат речевого развертывания, а предпосылки и исходные установки этого итога не получают отчетливого речевого выражения. В прозе — единство, кристаллизующееся из многообразия. В стихе, напротив, — многообразие, развивающееся из ясно провозглашенного и непосредственно выраженного единства” (с. 310).