ИМЕЮЩИХ АЛКОГОЛЬНУЮ ЗАВИСИМОСТЬ

Порта

— Поклянись, мой мальчик, что ни одна капля этого дьявольского напитка не коснется твоих губ, пока ты не захочешь умереть. В вине тонут скорее, чем в море.

Вся наша семья была проклята, когда стала смотреть на солнце через стекло с вином. Закат, всегда закат в любое время года. Ты — последний, у кого еще есть надежда на жизнь. Помни, ты последний...

Так сказал мой дед, прощаясь со мной и с этим светом. Бедняга, эта минута оказалась единственной, когда он протрезвел с тех пор, как мы с ним узнали друг друга. Отца же своего я совсем не помню, ибо лишился его в младенчестве. Только слава короля пропойц пережила его и дошла до меня из уст портовых забулдыг.

Слова деда врезались в мою память, и со всем пылом юной души я дал себе обет — не пить. Море наполняло мои глаза, мечты целыми эскадрами спешили к горизонту, когда я впервые вступил на капитанский мостик. Матросы гордились мной и верили мне, хотя считали придурью мое категорическое отношение к выпивке. Шли годы, а я оставался тверд, как рифы у Малайских островов. Время не разрушает их, а наоборот, кораллы твердеют и нарастают — так же и мое, ничем непоколебимое решение. Я был уверен в себе, я был спокоен и считал, что опасность от меня дальше, чем созвездие Южного Креста от нашей Земли. Ах, это торжество победителя, не в его ли упоительной сладости исток скорого поражения? В какой недобрый вечер мои ноги занесли меня в таверну старой ведьмы Блонделен, но пусть меня зажарят живым вместо свиньи, если я шел туда с какой-то другой целью кроме того, чтобы согреться у камина. Была осень, и мы только что вернулись с грузом кофе из Бангкока. Все промокли до того, что на зубах выступала ржавчина.

И ясно, что команда с бешеной торопливостью загрузила свои трюмы веселым напитком и замертво полегла, не вставая со своих мест. Я один сидел у огня, а позади меня, за столом, шумело несколько крепких голов, которым хмель дарил не сон, но пробуждение. Мое поведение вызывало самые глубокие сочувствия, и вот Блонделен, шаркая, спустилась в подвал, а затем вернулась с таинственной бутылкой из черного стекла. Плесень по-

крывала ее стенки, и на пузатом брюшке был выдавлен посеребренный рельеф пиратского брига. Дата розлива стояла рядом с названием корабля, а сургучная головка с поразительной точностью изображала человеческий череп. «Удача» — называлось судно, а вину, если верить надписи, оказывалось полтораста лет. Такие чудеса могли создавать только в прошлые века, о чем свидетельствовали оригинальная форма бутылки и мастерски выполненная пробка. Вероятно, кропотливому искусству венецианских стеклодувов этот сосуд был обязан своим появлением. Возгласы изумления застряли в глотках моряков, а ведьма подошла ко мне.

— Ну, капитан, еще ни один из детей океана не уходил из
таверны Блонделен с полным кошельком и пустым трюмом. Я
знаю тебя и поэтому не предлагаю тебе пойла, за которое твои
братья готовы броситься на дно морское. Но ты — капитан и
настоящий джентльмен. Знатоки отдали бы за эту бутыль сун
дук с золотом, я же возьму, не считая, только то, что ты имеешь
в своих карманах.

Я покачал головой и только усмехнулся. Она затряслась, как флаг на мачте, но затем, видно, справилась с собой.

— Послушай, сынок, говорю тебе — эта бутылка единствен
ная, второй такой не сыщешь во всем мире. Взгляни на ее со
держимое.

Она протянула руку, и темное с синим отливом рубиновое пламя тяжело плеснулось сквозь стекло. Мне стало не по себе, однако я сдержался.

— Оставь меня, старуха, ты правишь на мель.
Но Блонделен уже потеряла и руль, и голову.

— Ладно, капитан. Пусть будет праздник для джентльмена и
леди. Ее нельзя разменивать на деньги. Ты никогда еще не пил, и
этого вина никто никогда не пробовал. Вы просто созданы друг для
друга, как Адам и Ева. Бери бутылку даром и помни Блонделен.
Только пей сейчас, а мы полюбуемся на первую брачную ночь.

Я почувствовал страшное искушение завладеть этим изящным сосудом, но требование осушить его опять остановило меня.

— Поди прочь, ведьма. Я не нуждаюсь в подарках.
Она закричала, затем указала на меня пьяницам.

— Убейте его, разве вы не видите, что он оскорбляет не только
меня, но и вас. Он гнушается вами, он позорит море, ему не
место ни на корабле, ни в моей таверне.

Я увидел, что дело принимает серьезный оборот. Безумие старухи передалось морякам, и они поднялись с мест, обнажая кортики. Она же словно успокоилась:

- Пей, сынок, не бойся ничего. Ребята не тронут тебя, если ты перестанешь упорствовать.

Я взял бутылку. «Пусть ни одна капля... пока ты не захочешь умереть», — прозвучал откуда-то издали голос моего деда. Ярость охватила меня, и я швырнул бутылку в дверной косяк. Раздался звон, и затем жуткая тишина. Пол и стена там, где ударилась бутылка, были ярко освещены, но ни одного пятнышка, ни одного осколка не оказалось в том месте, словно все растворилось в воздухе или ушло под воду. Я ожидал взрыва, но его не последовало. Блонделен смотрела на меня замогильным взглядом и рассеянно потирала руки.

— Ничего, сынок, ничего. Все дело в том, что она живая, ты
разбудил ее, она все равно твоя.

Я вышел из таверны со странным чувством непоправимой беды. Уже наступало раннее утро, и, оглядываясь каждые десять шагов, я мог видеть сгорбленную фигуру Блонделен. Ветер развевал ее седые космы, а длинный плед казался птичьим крылом. Она махала мне, словно провожала в море родного сына.

Прошло всего два-три дня, и целый водоворот событий подхватил мою жизнь, и увлек ее за собой, так что порой я едва верил, что все происшедшее — не сон.

Но однажды, гуляя ночью по набережной, я услышал женский крик о помощи.

Он несся с палубы корабля, пришвартованного к пирсу. Забыв об опасности, я мигом перемахнул на судно, где несколько человек решали судьбу женщины. К своему изумлению, я узнал среди них своего друга — капитана Туббарда. Он держал за руку молодую женщину в газовом наряде танцовщицы и пытался увлечь ее в каюту. Матросы помогали ему.

— Фи, капитан, неужели вы способны настолько изменить
джентльменским манерам, что прибегаете к насилию над жен
щиной? — обратился я к нему.

Он отпустил ее и повернулся ко мне:

— Неверный курс, сэр! Эта красотка решила позабавиться
надо мной. Весь вечер она танцевала около меня и подливала
вина в бокалы. Наконец, когда я собрался уходить, она при всех
поцеловала меня. Разве язык поцелуев от рождения мира стал
означать что-то другое, кроме выбора?

Я в недоумении молчал, глядя на незнакомку. Ее внешность даже в тусклом свете корабельного фонаря производила сильное впечатление. Нет, не правильность черт, на которую клюют

юнцы, отличала ее, не спокойная грация портретных красавиц, которые напоминают изящные безделушки для интерьеров дворцовых покоев. Лицо ее было исполнено какой-то мучительной страсти, улыбка томила страданием, которому не найти причин. Такое выражение бывает у умерших от тяжелой болезни. В глазах ее, желтых, как янтарь, таилась сладость меда. Тягучая пластичность движений, при которых тело словно переливалось из одной позы в другую, без порывистости и остановок, очаровывала и сама рождала музыку. Все эти впечатления мигом пронеслись в моей душе, когда женщина вдруг рассмеялась:

— И вы думаете, сэр, что я принадлежу каждому, кого це
лую? О, как сильно вы ошиблись. Своим поцелуем я отмечаю
рабов.

Туббард побледнел.

— А кому принадлежите вы, осмелюсь спросить?

— Себе и этому джентльмену, — ответила женщина, указы
вая на меня.

— Ну что ж, — крикнул Туббард. — От одного из господ я вас
сейчас избавлю.

Он выхватил шпагу и бросился на меня. Я машинально отступил и поднял свою шпагу. Нет, у меня и в мыслях не было убивать его, я только защищался и даже не успел сообразить, из-за чего мы деремся так нелепо. Но через минуту мой друг упал на палубу бездыханным, а я вместе с женщиной бежал по узким улицам города, с тоской осознавая себя убийцей.

Ее звали Порта. Об этом меня оповестил древний хор моряков, которые приветствовали мою подругу, когда мы скользнули в первую подвернувшуюся таверну. Женщина усадила меня за столик в углу обширной гостиной и взяла за руку:

— Вы, кажется, очень расстроены, капитан? Стакан вина вас
приободрит.

— Нет, — ответил я. Порта не стала настаивать.

— Нам нужны друзья, если погоня явится сюда. Я немного
станцую, и наших сторонников трудно будет пересчитать.

О, как она танцевала! Смерть проносится в море с такой стремительной неотвратимостью, альбатросы играют с ветром перед бурей с такой же пламенной отдачей. Это был и полет, и падение, битва и смех над ней. Она вовлекла в свой танец глаза всех, кто был в таверне, ни одно сердце не осталось безразличным к огненному призыву ее чар. Когда же Порта вернулась ко мне, я ощутил, будто меня ударило волной эхо чувств, взбудораженных ею. В этот момент я понял Туббарда. Я понял, что каж-

дый из мужчин, отравленный сладким ядом ее красоты, теряет рассудок и готов на что угодно. Страх не устоять перед Портой заставил меня подняться.

— Вы заставили меня убить друга. Если я останусь здесь, то
не знаю, кого еще мне придется убивать, сколько безумцев рож
дает ваш танец.

Она кивнула головой.

— Простите меня, я хотела отвлечь вас.

Почти теряя сознание, я отвел от нее глаза и, повернувшись, вышел на улицу.

Нет, я не мог отдать себя этой женщине, хотя за миг любви ее я готов был пожертвовать жизнью. Той же ночью я поднял паруса на своем судне и вышел в море. Плавание оказалось столь неудачным, что я пожалел о своей торопливости.

Ветер так часто менял направление, что матросы не успевали сворачивать и раскрывать паруса. Мы почти не двигались с места и, наконец, бросили якорь.

Будучи требовательным к дисциплине, я никогда не брал в рейс спиртного. Каково же было мое удивление, когда я стал обнаруживать среди своей команды пьяных.

То один, то другой матрос появлялись на палубе, едва держась на ногах. Я решил перетерпеть это. Пронести на судно больше одной-двух бутылок вина матросы не могли. На вахте в порту стоял мой помощник Эльчер — молодой человек, которому я верил, как себе. Он признавал мою строгость справедливой и не позволил бы взять контрабандой крупную тару спиртного. Мой маневр не увенчался успехом. Запас вина, вероятно, превышал все предполагаемые мной варианты.

Наконец, мое терпение лопнуло. Я вызвал Эльчера, чтобы вместе с ним начать розыски. Когда он явился на мой зов, от него несло перегаром, и он пошатывался.

Я велел взять его под стражу, а сам отправился в трюм. Шум нестройных голосов, распевающих песню в одном из кубриков, заставил меня изменить путь. Я толкнул двери: за столом, уставленным бутылками, сидели мои матросы, у иллюминатора стояла женская фигура, закутанная в плащ, и жадно вдыхала воздух. Она повернула голову, и я узнал Порту.

— Как вы попали сюда? — спросил я, потрясенный.

— Я хотела уйти в море, и ваш корабль показался мне са
мым подходящим, так как не заставлял меня ждать на берегу.

Ревность ли, бешенство, что я не смог убежать от Порты, и она подкупила мою команду, толкнули меня на решительные

действия. Я запер ее в отдельную каюту, а сам отправился громить остатки хмельных запасов. Однако на следующий день среди команды опять были пьяные. Я облазил все судно, но напрасно. С тяжелыми мыслями я вернулся в каюту. Да, верно, это Эльчер, поддавшись красоте Порты, взял ее тайно на судно вместе с вином.

Среди ночи ко мне постучали. Я открыл двери. Толпа вооруженных матросов во главе с освобожденным помощником подступила ко мне.

— Бунт? — воскликнул я. — Что вы хотите?

— Порту! — ответил за всех Эльчер. Я выстрелил в него:

— Получай, предатель!

Он упал, по-детски дергая головой и что-то бормоча. Меня схватили, и связав, бросили в трюм. Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулся от легкого прикосновения. Передо мной с фонарем в руках стояла Порта.

— Эльчер умер, капитан. Вас хотят повесить на рассвете.

Я знал, как команда любила моего помощника, и не удивился. Это, действительно, был редкий человек, скрывавший в себе, как раковина жемчуг, какие-то качества неведомого обаяния, на которые отзывались все без исключения.

Боюсь признаться, но, кажется, моя ревность Порты относилась прежде всего к нему: не помню, кто шепнул мне, что Эльчер изменил мне за поцелуй Порты.

— Что ж, вы пришли сообщить мне об этом? — спросил я.

— Нет, спасти вас. Мы проходим недалеко от берега.

Она освободила меня от веревок, и я скользнул через иллюминатор в воду.

Сердце мое сжалось, но это было не от прощания с кораблем.

— Порта, — шепнул я, едва удерживая стон.

— Я здесь! — отозвался ее голос.

Она плыла к берегу вместе со мной. Забуду ли я когда-нибудь эту ночь? Если бы мне предстояло переплыть море, то и тогда бы ни малейшая тень не омрачила мою радость. Прикосновение рук Порты наполняло меня силой, способной разрушить скалы, и вода казалась воздухом, который я разрезал, летя к счастью.

Но ночь кончилась, и звезды, которые сияли для меня ярче солнца в полуденный час, побледнели и исчезли. Мы добрались до берега. Мне не хочется вспоминать подробности последующих дней, чтобы не заслонить волшебного блеска этой ночи, по-

тому только в двух словах скажу, что мы вновь расстались с Портой. Я нашел свой корабль, покинутый командой, но не смог уйти от берега, который подарил мне любовь, первую и единственную в моей жизни. Как одержимый, я бродил по портовым тавернам, разыскивая Порту и временами наслаждаясь ее танцами и обществом. Но тайна скрывала ее от моих глаз, а я не мог переломить себя и слепо отдаться порывам своего сердца. Что-то разделяло нас, и я не раз думал о данном мной обете. Ведь именно моя трезвость мешала мне бездумно радоваться обществу Порты. Кроме того, дикая ревность питала мое воображение.

Я вдруг с отчетливостью вспомнил, что никогда не видел свою возлюбленную в утреннем свете. Она появлялась и исчезала вместе с темнотой, словно вела какую-то двойную жизнь, о которой я не должен был знать. И вот в сновидении, мираже или действительности я получил возможность заглянуть в тайну Порты. Мне кажется, однажды, когда она уходила, я остановил ее:

— Порта, молю вас, откройте мне, кто вы, куда вы уходите и
где ваш дом? Какие враги заставляют вас скрываться от днев
ного света и от меня?

Она улыбнулась.

— Полно, капитан, мой единственный враг — это вы, от вас
я скрываюсь в свое царство, но если вы хотите проникнуть в
него — идемте со мной.

И мы двинулись по каким-то темным подвалам и узким лестницам, ведущим в глубь земли, пока не достигли роскошных зал дворца, где царствовала вечная ночь и мрак рассеивался только мерцающим светом канделябров. Нет, я не удивился, когда увидел толпу придворных, низко склонявшихся перед Портой, когда величавой своей походкой она взошла на трон и водрузила на голову корону, усыпанную рубинами. Так должно было быть в моем представлении о Порте, и так было в действительности. Но, как и прежде, дух противодействия сидел во мне, и, когда поднялись над головами драгоценнейшие кубки во здравие королевы Порты, я один отказался пригубить вино, и только грустная улыбка и легкий знак ее руки избавили меня от немедленной смерти. Что же удержало меня? Я, влюбленный в Порту до безумия, видящий, как болезнь наложила свои оковы на ее побледневшие щеки, отказался поддержать тост за ее здоровье. Каждый час ухудшал состояние королевы, на глазах менялись ее черты, будто она слышала приближение смерти.

Наконец придворные увели ее в покои. Как вор, я пробрался за ними и заглянул за бархатный полог сверкающего великолепием будуара. Сердце чуть не остановилось в моей груди, когда на королевском ложе я увидел вместо Порты уродливую старуху, дряхлую, как сама земля. Я бежал обратно, и никто не преградил мне дороги. Открытие мое, казалось, давало мне силы избавиться от дьявольского наваждения, каким явилась моя любовь. Тройной глупец, я не знал себя, не знал, как глубоко вошла в меня отрава. Вечером я вновь встретил Порту.

Она была прекрасней, чем когда-либо, и слова признаний вырвались из меня, как картечь из пушки. И еще через день в таверне Блонделен я праздновал свою свадьбу с Портой. Туб-бард, Эльчер, враги и друзья мои, которых я убил! Только в тот момент, когда губы Порты прильнули к моим, я понял, что она сделала с вами, я ощутил силу ее поцелуя. Как сквозь туман, я смотрел на танец своей невесты, как во сне слышал ее голос:

— Любишь ли ты меня, капитан?

— Да! — ответил я.

— Так выпей за нашу любовь и счастье!

— Нет! — выдавил я из себя.

— Нет! Нет! Ты выпьешь, клянусь своей жизнью!

Она разорвала платье и ударила себя в грудь сверкающим лезвием.

Испуганные лица толпы склонились над ней, но она, отстранив всех, подозвала меня.

— Моя последняя просьба, — сказала Порта, протягивая
бокал, который наполнила своей кровью.

— Да! — крикнул я. — Вот теперь во мне кончились сомне
ния, и я хочу умереть!

Единым духом я осушил бокал и швырнул его в сторону, готовясь последовать за своей умирающей возлюбленной. Но в этот момент произошло нечто невероятное. Порта вскочила на ноги, и глаза ее дико загорелись.

— Браво, капитан! Кто еще хочет отведать моей крови?
Безумный смех толпы отбросил меня в сторону и раздавил,

как улитку. Десятки рук с пустыми бокалами протянулись к Порте. Кровь ли била фонтаном из ее груди? Но чаши осушались и вновь наполнялись огненным напитком, кружащим головы. Наконец я перестал осознавать все, что происходило. Очнулся я на брачном ложе один, когда лучи солнца пронизали кружево занавесок и тысячами игл вонзились в мои глаза. С трудом подняв голову, я увидел рядом с собой ту бутылку, что когда-то при-

нял из рук Блонделен. Она была пуста, и расколотый сургучный череп валялся в стороне.

Вот как проклятье зелья пало на мою голову. С тех пор я не расстаюсь с вином и с лихвой поддерживаю славу моих деда и отца. Корабль, надежды, силы — все потерял я за столом таверны. Одна любовь осталась во вселенной для меня. Не знаю, в какой час, но не реже, чем трижды в год, два друга моих являются за мной и ведут в подземный дворец Порты. Там пью я за здоровье моей королевы. Там она дарит мне свой поцелуй, а затем меня провожают обратно опять два друга моих. Туббард и Эльчер — их имена.

Слышите? Нет, вы не верите, это ясно. Одна Блонделен все понимает, все знает, все помнит. Все, все...

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 171819 Следующая ⇒