Старчество как особый вид пастырского служения

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 6Следующая ⇒

" Путь старческого окормления во все века христианства признан всеми пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветало в древних египетских и палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перешло в Россию", - говорит в своем описании Козельской Введенской пустыни о. Леонид (Кавелин). В России старчество прочно держалось до XVIII века. Старческое руководство было двоякого рода: или настоятель, игумен был в то же время и старцем для братии, или же на нем лежала лишь хозяйственная часть. А духовное окормление было предоставлено другому иноку. Случалось, впрочем, что настоятель был главным аввой, а другие старцы – его помощниками.

Одним из первых настоятелей-старцев на заре монашества на Руси был преп. Феодосий Печерский. В церкви преп. Феодосий имел обычай предлагать братии духовные поучения. При взаимных отношениях более всего заповедовал смирение и покорность, виновных в нарушении иноческих уставов он обличал, раскаивающихся прощал, а на других налагал епитимии. Для него всякий инок был как бы родным его сыном, за душу которого он должен отдать отчет Богу. Он старался для всех быть всем (см.: 1 Кор.9, 22), старался внутренне перевоспитать братию, сделать их не внешними, а духовными иноками. Для этого он стремился к уничтожению в них корня зла в человеческой душе – самолюбие через отречение от своей воли и послушания себе, как Богом поставленному руководителю. Такую деятельность можно по справедливости назвать старческой.

В монгольский период любовь к иноческой жизни среди русских очень возросла: появилось множество новых монастырей, явилось много подвижников, из которых некоторые причислены к лику святых; в это время также появилось разделение обителей на общежительные и необщежительные. Новоначальные иноки поручались старцу, следовательно, старчество не было забыто в монастырях того времени. Тогда уже различали игумена от старца, к первому заповедовали относиться уважительно, при встрече кланяться ему до земли, а жить нужно было под старческим руководством. В том же XIV веке жил и знаменитый преп. Сергий. Его поистине считают обновителем монашества: он воспитал на началах строгого общежития множество иноков, из которых многие разошлись по всей России и основали новые обители, в которые внесли тот же самый дух подвижничества, в котором были сами воспитаны. Сам преп. Сергий нередко поучал братию словом, но еще более – примером собственной жизни. В этом ясно видна старческая пастырская забота о духовном преуспеянии братии.

В XV веке в лице знаменитого Иосифа Волоколамского был виден игумен-старец уже не для одной братии, но и для мирян. Высшего расцвета старчество в России достигло в конце XV и начале XVI столетия, при преп. Ниле Сорском. Он основал на реке Соре обитель с направлением, средним между жизнью монахов общежительных монастырей и жизнью одиноких отшельников. Старческое руководство было в это время так полно, велось так систематично, как это не встречалось в других русских обителях нив более раннее, нив позднейшее время.

Однако в XVIII веке происходит упадок монашества и старчества как его проявления. Нужно было, чтобы явился появился такой человек, который бы силой своего слова, примера, своей энергии и влияния ввел старчество в общежительную жизни монастырей как основной его нерв, упрочил был его в общежительном строю иноческой жизни. Таким человеком стал Паисий Величковский. Он сам был старцем для своих иноков. Свою речь, прежде всего он направлял соответственно духовному состоянию каждого, всегда подкрепляя ее изречениями святых отцов, что также служит признаком истинного старца. Обращал большое внимание на изучение святых отцов-аскетов. Каждый вечер он читал братии отрывки из творений св. Василия Великого, Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и других. Для XIX века Паисий Величковский был тем же, чем преп. Сергий для XV века. Он стал родоначальником русского монашества в XIX в., благодаря своим ученикам, которые разошлись по всем уголкам России и разнесли с собою предания старчества и его собственные переводы отцов-подвижников. [18]

В XIX веке старчество достигло наивысшего расцвета сначала в маленьких монастырях Центральной России, а затем в исключительной жизни преп. Серафима Саровского, свят. Тихона Задонского и старцев Оптиной пустыни. При этом, если старцем – аввой мог именоваться и великий святой, и опытный монах – подвижник, ставший учителем духовного возрастания для врученных его руководству новоначальных иноков, то возрожденное в XIX веке старчество понималось как харизматическое служение миру подвижника, достигшего духовного совершенства, стяжавшего благодатные дары прозорливости и чудотворения.

Старцы обычно имели священный сан, могли быть духовниками более или менее узкого круга духовных чад, но главным в их подвиге было духовное исцеление и возрождение приходящих, возвещение им воли Божией, руководство и забота о душах и воспитании воли тех, кто не имел большого духовного опыта, желание уберечь их от возможных ошибок. Часто случалось так, что человек, желавший поговорить со старцем только по одному вопросу, оставался под его руководством на всю жизнь и даже принимал монашество.

При двухвековой невозможности собрать церковный Собор и характерной для России удаленности епископа от народа авторитет старцев в синодальный период стал удивительно высок, а образ их служения почитался мерилом и идеалом пастырства. Запрещение выборности духовенства и постепенное превращение его в сословие, служение которого передается по наследству, и становится прежде всего способом добычи средств к существованию, приводили к отчуждению верующих от их приходских пастырей. Такое разобщение приходского духовенства и его паствы, деградация общинной приходской жизни сделали неизбежным то, что в поисках подлинной духовной жизни верующий народ потянулся к монастырям, а в них – к опытным духовным наставникам. Благодаря этому некоторые монастыри превратились в центры не только духовной жизни вообще, но и пастырской деятельности в особенности.[19]

Оптина пустынь явилась преемницей и наследницей духовного имущества о. Паисия. Нигде из русских монастырей старчество не было поставлено так твердо и прочно, нигде оно не пустило таких глубоких корней, как в ней. Она сделалась известной не только простому народу, но и образованному классу, вообще чуждающемуся монашества! Этим она обязана исключительно своему духовному строю, высокому подъему духа монашествующих. Братство в отличие от других монастырей состояло из всех сословий и образований: и духовные, и дворяне, и крестьяне. От приходящих требовалось только искреннее произволение. Это был поистине народный монастырь. Общие руководители и старцы сближали братию в одну семью; своим мудрым наставлением сглаживали уничтожали недостатки и пороки отдельных иноков, примиряли ссоры, сами первые показывали пример сердечного отношения к нуждам ближнего. В общем это создало то, что можно назвать оптинским духом, который и привлекал так людей всякого рода. Протестантский пастор Зедергольм выражался об Оптиной как об идеальном монастыре. Многие из русских писателей, например, Достоевский, Соловьев, Толстой, также сердечно и с теплотой отзывались о ней. (Достоевский даже изобразил ее в своем романе " Братья Карамазовы" ).[20]

Но старчество не ограничивалось Оптиной пустынью – оно привилось и в некоторых женских монастырях, где избранные монахини высокой духовной жизни под главным руководством старца руководили сестрами. Они благотворно действовали и на мирян, которые в своих духовных нуждах привыкли обращаться к оптинским старцам и действительно находили себе полную поддержку, которой не могли найти у своих пастырей. Многие миряне всю свою жизнь проводили под руководством старцев и ни одного дела не делали без его благословения и совета. Таким образом, разрыв между монастырем и миром уничтожался, мирянин привыкал смотреть на монаха не как на чужого человека, не имеющего никаких общих с ним интересов и живущего какой-то особенной, малопонятной, замкнутой жизнью, но как на пастыря, как на любящего отца, готового всегда помочь разрешить всякое недоумение, утешить и успокоить. Такое отношение к старцам поддерживалось не только личными свиданиями, но и обширной перепиской самих старцев. Они старались поднять нравственное сознание христианства переводами и изданиями святых отцов и бескорыстно рассылали их в те духовные училища, где воспитывались будущие пастыри Церкви Христовой, и в те обители, где должны бы воспитываться совершеннейшие христиане.

Что же касается таких священников, как праведные Георгий Коссов или Алексий Мечев, которых С. Хоружий называет продолжателями " амвросианской" традиции старчества, то они были именно приходскими пастырями, в условиях почти повсеместно существующего разобщения пастыря и его прихожан титаническими духовными усилиями создавшими крепкие общины, ставшими для своих пасомых подлинными духовными отцами. В тех условиях такие примеры пастырства были скорее исключением, чем правилом, и поэтому становились известны далеко за пределами тех приходов, на которых служили праведные священники. Нет ничего удивительного, что современники и духовные чада этих пастырей сравнивали их именно с известными на всю Россию старцами Оптиной пустыни. Однако, несмотря на общий дух пастырства тех и других (дух Христов) между иноческим руководством Оптиной и служением праведных пастырей, как типом духовного руководства, дистанция гораздо больше, чем между наставничеством преподобных Варсонофия Великого и Льва Оптинского. [21]

1.4 Возникновение " духовных общин" как следствие разрушения церковноприходской общины

Указ Сената и Синода 1722 г. обязывал каждого христианина исповедоваться у своего приходского священника и часто не позволял избегать формализма, при котором связи прихожан между собой оставались внешними или практически отсутствовали. При этом приходская жизнь остывала и неизбежно возникал вопрос о ее обновлении и возрождении. Однако задуманное в Предсоборном Присутсвии и на Поместном Соборе 1917-1918 годах возрождение церковноприходской общины стало теперь совершенно невозможным, и Церковь естественным образом возвращается к древним формам жизни: около пастырей- духовников стали возникать " духовные общины" по принципу духовного окормления, регулярной исповеди и постоянного духовного руководства.

В Русской Церкви издавна права духовника воспринимал приходской священник с момента рукоположения, в отличие от практики Греческой Церкви, где в соответствие с канонами в духовники поставлялись почти только пожилые, опытные игумены, иеромонахи или протоиереи, зарекомендовавшие себя долгим и безупречным служением. Соответственно этому духовная община возникала не на всяком приходе и состояла не из всех прихожан. В наибольшей степени разница между церковноприходской общиной- приходом и духовной общиной была заметна в больших многоштатных городских храмах.

Члены духовной общины (или " покаяльной семьи" – этот термин употреблялся раньше) называли себя духовными чадами своего духовного отца. Отношения их с духовником подразумевали полное доверие, открытость, послушание, смирение, любовь ради Христа. Если пастыря перемещали из одного храма в другой, что нередко случалось в XX веке, то духовная община следовала за ним, пренебрегая территориально – приходским принципом.

Таким образом, будучи неофициальными, связанными со своим духовным отцом узами любви, а не формально, духовные общины оказались менее уязвимыми для гонителей, они легко переходили в " катакомбы" на нелегальное положение, укрывали и поддерживали своих пастырей, сохраняли святыни, священные сосуды, антиминсы, шили облачения, пекли просфоры, пели за богослужением. Наиболее активные общины иногда организовывали братства, от этого уровень организации их легальности был выше.[22]

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒