Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
НРАВСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД ИСКУШЕНИЕМ ИНОМИРНОСТЬЮ
1. Нравственный смысл ориентации на жизнь В одной из наших предыдущих лекций мы уже обсуждали вопрос о высших ценностях и ориентирах религиозной и безрелигиозной морали. Однако теперь, когда нами рассмотрен и проанализирован целый ряд важных этических категорий, мы можем на новом уровне вернуться к вопросу о нравственных основаниях мировоззренческого и жизненного выбора. Для нас важно выяснить, когда ориентация на потустороннее помогает людям жить и совершенствоваться, а когда она становится тормозом на пути их морального поведения — собственно человеческого поведения, ибо мораль — явление человеческое. Человек нуждается в Боге — сей старый тезис обрел в последние годы новую популярность в России, и это, наверное, неудивительно, ибо после долгого периода гонений церковь возрождается и все более берет в свои руки духовные бразды. «Человек нуждается в Боге», — утверждают журналисты, писатели, политические комментаторы, утверждают утром и вечером, пишут страстно и прочувственно, постепенно создавая иллюзию, будто народ, более семи десятилетий проживший в атмосфере безбожия, на самом деле пылко религиозен. Почитаешь, послушаешь и кажется, будто россиянин конца XX в. только и думает о потустороннем, пост и молитва — его лю- Нравственность перед искушением иномирностью бимейшее времяпрепровождение, а истовая духовная приверженность Господу до сегодняшнего дня просто вынужденно таилась и скрывалась под маской официозного атеизма. Выглядит эта картина, конечно, эффектно, тем более, что разрушает привычную, надоевшую парадигму, и все же, если не гнаться за злобой дня, стоит признать: массовое сознание на самом деле в большинстве своем безбожно, безрелигиозно, и его обмирщенность имеет гораздо более глубокие причины, нежели политическое насилие и атеистическая пропаганда. Если исследовать сознание не только как исторический, но и как онтологический феномен, то мы увидим, что в нем всегда, во все времена и эпохи существует некий мирской, профанный пласт. Это мысли, чувства и переживания людей, непосредственно связанные с их повседневным бытием, с физическим и социальным выживанием, с обыденными заботами и земными радостями. Профанный пласт включает в себя все: от культурных форм обеспечения физиологических нужд до высоких межличностных и общественных переживаний (любовь, дружба, патриотизм, политические страсти и т. д. и т. п.). Бог заглядывает в этот регион нашего внутреннего мира в основном как помощник и советчик. А порой не заглядывает вовсе, ибо верующий, честно выполняя обряды, оставляет за собой полную свободу в мирских делах и в их оценке. Считая себя приверженцем той или иной веры, человек нередко ведет себя в практической сфере как атеист, чисто по-людски отделываясь от запредельности покаянной молитвой и мелким житейским жертвоприношением. Такое сугубо мирское отношение к потустороннему находит выражение в народной речи, изобилующей поговорками типа: «На Бога надейся, а сам не плошай», «Богу — богово, кесарю — кесарево», «Твои слова — да Богу в уши» и др. Собственно говоря, процесс секуляризации, который характерен для XX в., явился во мно- Лекция 8 гом просто выведением на поверхность этих обыденных прагматических взглядов, латентно содержащихся в реальном сознании и поведении тысяч людей, искренне называющих себя верующими. Бог и потустороннее занимают первое место и оказывают реальное влияние на жизнь лишь весьма узкого круга: подвижников, аскетов, отшельников, монахов, святых. Оттого они и святы, что до зыбкой паутинки истончили пласт повседневных мирских забот и интересов. Основной постулат объективно существующего наивно-материалистического сознания прост, хотя из него делались и делаются очень разные нравственные и житейские выводы. Его можно сформулировать так: этот эмпирический, данный мне в каждодневном опыте мир — единственная реальность, известная мне непосредственно и достоверно. Потому в своем практическом поведении я поступаю, исходя из единственности наличного мира, где для выживания нужны материальные блага, где практически невозможно игнорировать требования чувственности, а человек смертен и умирает навсегда. Разумеется, данная формула не претендует на полноту. Здесь лишь вкратце обозначается содержание тех важнейших установок, которыми руководствуется нормальный человек в повседневном поведении: заботится о хлебе насущном, не пытаясь быть как птица небесная; горюет об умершем, забывая о вечности души; увлеченно трудится, не считая свой пот расплатой за Адамов грех, и даже в молитвах просит о делах житейских — об урожае, о здоровье, о земной чувственной любви. Живущий неизбежно погружен в жизнь с ее грехами, огрехами, текучестью и потому по строю своего внутреннего мира тем-порален, изменчив, неабсолютен, даже если в помыслах искренне тяготеет к Божественному. В сознании человека мир дольний преобладает над миром горним, ибо властно диктует свои правила игры. Мысли и чувства, обращенные к земному, материальному, выступают не- Нравственность перед искушением иномирностью преодолимым условием и самого выживания человека как телесного существа, и проживания им его посюсторонней судьбы. Долгие столетия постулат наивно-материалистического сознания был совершенно не очевиден для большинства людей, поступающих в соответствии с ним, хотя философы осознали его уже в древности. Однако с середины XIX в. на фоне широкого подъема образованности и развития естественных наук, заявляющих о материальности мира, он все более выносится из сферы массовой интуиции на рефлексивный уровень, обсуждается не только в философской, но и в литературной среде, гласно сравнивается с религиозными представлениями. Установка на жизнь для многих людей становится сознательной, продуманной, к тому же она активно подкрепляется авторитетом естествознания. Стихийно-материалистическое сознание смыкается с атеистическим теоретизированием, порождая две во многом противоположные морально-психологические ориентации (хотя обе они враждебны религиозной обращенности к потустороннему). Это разные трактовки положений «жизнь самоценна» и «смерть абсолютна». Тезис «жизнь самоценна» (естественное развертывание мысли «этот мир — единственный») имеет, если можно так выразиться, жесткое и мягкое прочтение. Жесткое прочтение дает нам «воля к власти» Ф. Ницше — настоящая хвалебная песнь всему сильному, агрессивному, живучему, как здоровый колючий сорняк. Так сказать, гимн чертополоху, где все культурные ростки, причастные к нравственности, однозначно записываются в заморыши. Восславление бездуховного, лишенного морали, чисто биологического, природного бытия. Но объявляя именно такое живоглотское бытие единственным и реальным, Ницше производит над человеческой действительностью весьма своеобразную операцию. То, что не нравится ему самому (идеалы, нравствен- Лекция 8 ные нормы, религиозные образы), он попросту выбрасывает, отсеивает факты, не согласующиеся с его концепцией, а потом торжественно указывает на энергетически волевой остаток, восклицая: «Вот это и есть жизнь! » Может, конечно, и жизнь, только чья? Уж наверное, не человеческая, ибо подобное обезмораленное состояние в чистом виде нигде и никогда не встречается. Жалость, терпимость, доброта, помощь слабому существовали и существуют всегда у разных народов и культур, только принимают разные формы. Они то выходят на первый план, то чуть отступают назад. Поэтому нельзя сводить действительную человеческую жизнь только к ее крими-нально-распадным проявлениям, к торжеству паханско-го кулака и террористической винтовки. Самоценна все-таки жизнь, а не мощь, между ними нет и не может быть знака равенства. Мягкое прочтение положения «жизнь самоценна» не стремится ничего вымарать из нее. Напротив, это принятие эмпирического человеческого существования в его полноте: с земными страстями и духовными взлетами, добром и злом, рутиной и праздниками, удачами и неудачами. Это принятие жизни как неизбежного противоречия, где сама противоречивость не оценивается негативно. Она просто есть, и именно она порождает весь цветовой спектр нашего бытия, все его разнообразие, неисчерпаемость, таинственность. Великодушие и благородство, нежность и верность, самопожертвование и терпимость занимают в реальной жизни отнюдь не последнее место, хотя и не составляют абсолюта, вписываясь в бытие. В религии добро и зло — абсолютны, разорваны, словно полюса, где на одном сосредоточено все мыслимое и немыслимое совершенство, вся полнота бытийствования, вся благость и свет, на другом же — тьма и порок, порча и смерть. В противоположность этому обыденная человеческая жизнь — подвижное, пульсирующее, переливчатое начало. Здесь Зак. 49 257 Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-06-04; Просмотров: 525; Нарушение авторского права страницы