Станислав Лысенко: «Гатагов запросил миллион подъемными и миллион – зарплаты. Вот он о футболе думает?»

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 7Следующая ⇒

– «Тевес – 11, Кокорин – 20. Спасибо лимиту», – так вы отреагировали на переход Кокорина в «Анжи». Вы и правда не купили бы сегодняшнего Кокорина за 20 млн?

– Конечно, нет. Но это не вопрос Кокорина – я, во-первых, считаю его очень хорошим футболистом, а, во-вторых, я не буду его обсуждать, он не мой игрок. Просто лимит совершенно искорежил нашу футбольную систему, и наши клубы из-за этого вынуждены нести тяжелое финансовое бремя.

– Летом вы готовы были заплатить немногим меньше за Романа Еременко.

– Есть такая личная блажь: мне очень нравится, как играет Еременко.

– Чем Еременко за 18 млн отличается от Кокорина за 20 млн?

– Это для вас ничем не отличается. А для меня – человека, который своим трудом зарабатывает каждую копейку – это два миллиона разницы. Два миллиона – это много. За эти деньги можно еще одного неплохого игрока купить.

– «Я не понимаю, как можно рекламировать компании природных ресурсов. Чего это реклама? Света? Газа? Или земли? » – говорили вы, когда «Краснодар» подписывал контракт с новым титульным спонсором. Если бы к вам пришла «Роснефть» с предложением платить 10 миллионов в год, вы бы что, отказались?

– Это не вопрос «отказался или нет». Это вопрос того, что мы не можем уйти от того, что крупные сырьевые компании спонсируют наш футбол немного насильно. Если есть хоть малейшая возможность от этого уйти, надо это делать. Большие сырьевые компании у нас в стране финансируют более или менее все. У нас должны появляться нормальные спонсоры – вот в чем моя мысль. Производитель аккумуляторов, например – это нормальный спонсор. А когда «Роснефть» и «Газпром» финансируют в стране все, это неправильная структура экономики.

– У вас в клубе уже полтора года томится Олег Самсонов. Почему вы не решите этот вопрос? Почему не вызовете и не скажете: «Мы, конечно, в ссоре, но включи мозги. После полутора лет вне игры ты же вообще никому не будешь нужен».

– Послушайте, мы 20 раз пытались вести эти разговоры. Этот вопрос надо задавать агенту Самсонова, который молодому парню задурил мозги. Мы выполняем перед Олегом свои обязательства – платим ему зарплату. Олег выполняет свои – тренируется, играет за молодежную команду. Жалко ли, что парень потерял это время? Жалко. Они думали, что мы денежный мешок, из которого можно получить столько, сколько захочешь. Это оказалось не так.

– Вы и правда собираетесь взять игроков предпенсионного возраста из «Зенита»?

– Думаю, «предпенсионный возраст» – это легкое оскорбление. Черчесов недавно сказал, что Широков для него лучший футболист чемпионата России.

– У Широкова другое амплуа. Скорость не составляет капитал его амплуа. А вот у Анюкова и Быстрова, крайнего защитника и крайнего полузащитника, составляет.

– Я говорю про фразу «предпенсионный возраст» – по такому принципу мы не будем оценивать игроков. Мы будем брать квалифицированных игроков, а не молодых. Это очень важно. Я, например, знаю один клуб, у которого вывалился нападающий, а остальные форварды – молоденькие. И им сейчас тяжело. Журналисты задурили голову: надо заигрывать молодых! Это глупость. Мы будем брать готовых футболистов. С этого ракурса политика Зиданов и Павонов – абсолютно правильная. Покупать готовых футболистов и подтягивать своих. До тех пор, пока мы не сможем заполнить все позиции своими воспитанниками, мы будем делать так же.

– Почему с «Краснодаром» никогда не случится то же, что случилось с «Анжи»?

– А кто сказал, что никогда не случится? Такой уверенности нет ни в одном клубе мира.

– У меня есть уверенность в клубе «Боруссия» (Дортмунд). Хотя бы исходя из количества и лояльности фанатов.

– О, «Боруссия» – хороший пример. Там вроде бы, если бы «Бавария» не дала денег, ее бы давно не было. «Боруссия» была банкротом, «Бавария» помогла им, чтобы сохранить конкуренцию в чемпионате и соответственно – качество продукта, который они вместе производят. С любым клубом в мире такое может случиться. Это такой мир, я думаю.

Потом – «Анжи» не умер. Я не разговаривал с Сулейманом Абусаидовичем, но думаю, что в течение трех-четырех-пяти лет, даже если так, не дай бог, получится, что они вылетят...

–...почему вы сказали: «Не дай бог»?

– Потому что у клуба есть ресурс, а нашему футболу нужен сильный чемпионат. Я думаю, «Анжи» восстановится.

– Вопрос, который задают регулярно: «Что будет с «Краснодаром», если с Галицким что-то случится? » Мне это тоже интересно – что?

– Вряд ли будет что-то хорошее. Но мы пытаемся построить все так, чтобы в будущем клуб мог жить без меня. В будущем я пытаюсь открыть фонд под клуб. У нас будет стадион. У нас будет академия. Есть такой процесс, который называется endowment – кто-то что-то организовывает, кладет деньги и это существует на проценты.

Но… Если со мной что-то случится, клубу будет плохо.

– Он исчезнет сразу?

– Мне сложно сказать, потому что меня в тот момент не будет.

– Ну неужели вы никогда не задавали себе такой вопрос?

– Нет. Меня интересует только то, что произойдет в этой жизни. Что будет после меня, меня не очень интересует.

– Разве так может говорить муж и отец?

– Так может говорить любой человек. Я живу в Краснодаре – на этом месте 2000 лет назад кочевали скифы и сарматы. Они тоже говорили: «Это наша земля». Кто о них сейчас помнит? А «муж», «отец» – эту патетику оставьте для первой страницы газеты «Правда».

Электрик

– «Краснодар» когда-то давал шанс Алексею Бугаеву – экс-участнику Евро-2004 в составе сборной России, у которого были большие проблемы с алкоголем. Сейчас ему 32 года и вроде бы он работает электриком на подмосковной стройке. Возможно, из меня прет юношеский максимализм, но я считаю пьянство одной из главных проблем сегодняшней России. Какую считаете вы?

– Я не считаю, что это пьянство. Главная проблема – это демография и правильно выстроенная экономика. Англия и Америка добились успеха частично потому что правильно экономически построили все свои процессы, а частично – потому что были отделены географически. Там не было разрушительных войн, в то время как европейский материк постоянно воевал. А у русских к тому же есть отличительная черта – разрушать все до основания. Даже сейчас: в футболе была одна система проведения соревнований, пришел новый руководитель – стала другая.

Этот большевизм в голове нам и мешает. Мы не можем терпеть. В экономике. В созидании. В спорте. Надевая на себя одежду великой страны, мы все время хотим иметь все вчера.

Вот российский футбол мы все время ругаем. Но он движется вперед, мы не можем этого отрицать. Мы уже шестой чемпионат в мире. А мы о нем – только ругательно.

– Потому что он двигается вперед только в спортивном смысле. И то все это было бы невозможно без огромных и ничем не обоснованных денег.

– Давайте так. «Зенит», как бы ни смеялись, строит стадион? Строит. «Спартак» строит? Достраивает. «Рубин» построил стадион? Да. Грозный построил стадион? Да. «Урал» построил стадион? Да. «Анжи» построил стадион? Да. «Краснодар» строит стадион? Да. Государство в других городах к чемпионату мира построит стадионы? Ну это же все позитивно. Мы же хотим только негатив. Для журналистов, кстати, это правильно. Люди не любят читать про хорошее – поэтому вы ищете негативное. Хотели бы читать про хорошее – вы бы искали про хорошее.

Досидеть до конца

– У Мамаева случился конфликт с тренером. Вы и правда задумались после этого, выкупать его у ЦСКА или нет?

– У Мамаева не было конфликта с тренером. У Мамаева был эмоциональный стресс от замены. Мамаев – амбициозный парень, он хочет играть. То, что он сделал, неправильно. Но мы даем людям право на ошибку и надеемся, что это все в прошлом.

Но вообще мы сами все это поощряем. Если бы мы во время матча закрывали раздевалку и открывали ее только для травмированных игроков, таких вещей бы не происходило. Человек, которого поменяли на 60-й минуте, каким бы эмоциональным ни был, пойдет досматривать матч на скамейку – целовать дверь раздевалки в течение получаса не будет никто. Сразу бы все стали более спокойными.

Кстати, пожимание руки тренеру после замены, я считаю провоцированием конфликта. Любой человек, которого меняют, все равно чуть-чуть недоволен. Пожмите после матча. Ну и кроме того, никто не должен уходить со скамейки запасных в раздевалку. Потому что играет твоя команда. Если болельщики под дождем сидят, ты, игрок, будь добр тоже досидеть до конца. И мы собираемся закрыть раздевалку.

– Логично.

– Это я решил четыре-пять дней назад. В бизнесе такие минимальные изменения, которые никому не заметны, но влияют на процесс, мы делали каждый день. И я уволю администратора, если он откроет раздевалку для кого-то, кроме травмированного игрока.

– Мамаев нахамил Кононову. Когда в последний раз хамили вам?

– К сожалению, тут я не в лучшую сторону отличаюсь. Да, я эмоциональный человек и могу, скажем так, громко говорить. Правда, по делу. Есть те, кто может хамить мне. Например, мой ребенок. Даже если вы живете в одном доме, если вы семья, вы не можете быть святее Папы Римского – всяко бывает. И ребенок всегда думает, что может позволить себе чуть больше, чем другие люди. Когда не согласен с наказанием, например.

Зубрежка

– Самое сложное футбольное решение, которое вам приходилось принимать за последний год?

– Точно увольнение Муслина. Сложность была в том, что я не склонен менять тренеров как перчатки. Я не осуждаю тех, кто так делает, но моя философия такова, что тренер за год не может построить ту команду, которую хочет. Мне неважно, выиграл бы сейчас все Кононов или проиграл, он оставался бы тренером совершенно точно.

Я скажу так: я никогда не буду подробно комментировать отставку тренера. Во-первых, это степень самозащиты: у команды есть внутренняя кухня; кто бы из команды ни уходил, я должен знать, что он уходит комфортно и не будет об этой кухне рассказывать.

– В вашей академии преподаются шахматы. Зачем? Они делают футболистов умнее?

– Нет. Я считаю, что современное образование неправильно. Большие потоки информации в эпоху интернета – это не знания, а зубрежка. Ты же можешь нажать две кнопки и все это увидеть. Уметь думать гораздо важнее, чем знать всю школьную программу. Шахматы дают логику и скорость мышления. По крайней мере, я так считаю. Я же могу иметь какие-то бзики. Например, шахматы в программе обучения академии.

– Вы про разные вещи писали: «Это все от догматизма». Конкретная догма, которая доставляет вам неудобство?

– Весь мир догматичен – в бизнесе меня это бесит даже больше, чем в футболе. Когда ты спрашиваешь: «Почему вы так делаете? » – «Потому что мы всегда так делали», – такой ответ это же отсутствие логики. Догматичность – то, что мешает миру быстро развиваться.

– Вы как-то сказали: «Джентльмены, хватит ходить в джинсах. Есть же костюмы». Это разве не догматичность?

– Нет, это не догматичность. По моему мнению, это красиво.

– Джинсы, по-вашему, не могут выглядеть красиво?

– Я думаю, что даже трусы могут выглядеть красиво. Но согласитесь, джинсы — это, скорее, рабочая одежда.

– Джинсы, которые носит Дэвид Бекхэм, вам тоже не нравятся?

– Я слышал имя Дэвид Бекхэм, но не являюсь его поклонником и не знаю, в каких именно штанах он ходит. Просто я считаю, что не все мужчины должны выглядеть как человек, который только что вышел из шахты, где искал золото. Но это мое мнение. Ваше может быть другим.

Фантастическая команда

– Ваше тесное общение с ведущими русскими комментаторами – это же часть стратегии? Вроде как сделай шаг навстречу, и они дважды подумают, разнести ли меня в эфире, когда я допущу ошибку.

– Во-первых, я не против, когда нас ругают. Потому что нас представляют приторно-хорошими, коими мы не являемся.

С комментаторами я люблю общаться, потому что они говорят о футболе. Кто еще говорит о футболе? С кем мне еще о нем поговорить? Более того, считайте это рекламой: у «НТВ-Плюс» фантастическая команда. Есть комментаторы, которые мне нравятся меньше, есть те, которые нравятся больше, но невозможно отрицать: у них отличная команда. Практически с каждым я был бы готов с удовольствием пообщаться и четыре, и пять часов. Потому что с ними интересно разговаривать.

А стратегия… Господи, это слишком глубоко.

– У меня просто полное ощущение, что комментаторы стали частью вашей семьи.

– Почему? Я с комментаторами не так много общаюсь, а многие ко мне, я думаю, не очень хорошо относятся.

– Так и в семье у людей отношения разные. Просто все, что с ними происходит, интересно вам настолько, как будто это происходит с близкими вам людьми.

– Нет. Я просто удивлен, почему другие президенты и гендиректора с ними не общаются. Современные медиа очень сильно влияют на мир. По роду своей деятельности они тесно связаны с футболом, они знают о нем больше – тех же баек, например. Поэтому с ними интересно.

– Пример самой неприятной лести в вашей жизни?

– Как такое можно запоминать? Я не являюсь медиаперсоной, про которую много говорят. Сотрудники? Даже если они хотят льстить, они не успевают. Во-первых, мы обсуждаем бизнес. Во-вторых, то количество неприятных слов, которые вылетают из меня, несколько гасит желание сказать что-то положительное в мой адрес.

А что до футбола – я признаю, что у нас в России недостаток интересных проектов. Поэтому про «Краснодар» говорят больше, чем он того заслуживает. Хотя надо смотреть и на другие клубы. Я убежден, что очень мало говорят, например про нашего соседа – «Кубань». А это практически частный проект.

– Возможно, многим не хочется говорить про «Кубань» из-за темной диктатуры спортивного директора Доронченко.

– Почему темной?

– Например, потому что даже Сергей Овчинников, бывший тренер «Кубани», почти в открытуюобвинял его в воровсте.

– Он мог обвинять, но это не значит, что воровство на самом деле было. Я не знаю деталей отношений между Сергеем Доронченко и владельцем «Кубани», но думаю, что он последний, кто украдет у Мкртчана (Олега Мкртчана, владельца «Кубани» – Sports.ru). Они, насколько я знаю, знакомы с детства. Это раз.

Второе – Доронченко так проводит селекцию, что ему стоит поаплодировать.

Третье – клуб с таким бюджетом как часто и как давно в последний раз занимал пятое место в чемпионате?

– Все так. Но еще «Кубани» не могут забыть диковатые способы расставания с игроками – я про избиение Никезича.

– Не знаю, как там насчет избиений, но любой клуб премьер-лиги — это живой организм. Мы тоже, например, совершали ошибки.

Топор из деревяшки и камня

– В комментариях к вашему прошлогоднему интервью Sports.ru 90 процентов пользователей выражали вам тотальный респект. Кого-то смутило только одно: вы часто и правильно говорите о том, что надо не забывать свои корни, любить и развивать свою землю, но при этом в молодости вы поменяли фамилию Арутюнян на Галицкий. Многие считают, что так вы отказались от корней.

– Я повторяю одно и то же: это внутренняя вещь, которую я не хотел бы выносить на публику. Это интимный вопрос, который связан с семьей моей жены, и мне не хочется говорить о нем публично.

– Кровью вы армянин?

– Нет. Если вас интересует состав моей крови, то скажу: на 75 процентов я русский, на 25 – армянин. Если вас интересует мое генеалогическое древо, я бы с гордостью был армянином. Но мама у меня — русская из Ярославля, а папа – наполовину русский, наполовину армянин. Хорошо это или плохо – я не знаю. Я родился тогда, когда национальность в стране была неважна. И я продолжаю жить в таком мире.

Мое мнение: когда мы поднимаем вопрос национальностей, это вопрос человеческой необразованности. Те, кто зацикливается на этом вопросе, живут в каменном веке. Им надо вручить топор, который состоит из деревяшки и камня – они могут подойти с ним к зеркалу и посмотреть на себя.

– Но мы же вручим топор и тем армянам – а они есть даже среди моих коллег – которые всерьез обсуждали, что Генрих Мхитарян не должен был переходить в «Боруссию», потому что там играет сразу два турка?

– Религия, национальность – это то, что делит людей. Вот, например, Хачатур – мой финансовый директор, который сидит за соседним столом – знает, что у меня есть близкий друг – Бахаттин Демирбилек. Я всегда езжу к нему на дерби «Галатасарай» – «Фенербахче» и с удовольствием посещаю Стамбул. Любое деление – выражение ненависти. Я живу в 21-м веке. Те, кто живет в 19-м, 18-м и 17-м, меня не интересуют.

Объем памяти

– В последнем выпуске программы «Удар головой» была футурологическая тема. Мы пригласили человека, который вроде как разбирается в будущем, и задавали ему самые важные для нас вопросы. Один из них: «Станет ли Сергей Галицкий когда-нибудь президентом России? »

– Перед этим вы получили удар по голове от кого-то, да?

Скажу так: единственное, что мне нравится, – это быть бизнесменом. Ты живешь свою жизнь, занимаешься любимыми делами и зарабатываешь деньги. Это тяжелый труд, но это и невероятное удовольствие. А менять удовольствие на что-то другое я не готов.

– В политике удовольствия нет?

– Ущербно считать, что политик – высшее проявление человеческого рода. Хороший журналист, хороший бизнесмен – это не менее важно. А быть политиком – сложная штука: не всегда говорить правду – это довольно тяжело. Я стараюсь быть более откровенным, чем это удается среднестатическому человеку.

– Месяц назад вы встречались со студентами МГУ. Главный совет, который вы им дали?

– Сказал, что я не советовал бы им заниматься бизнесом. Все советуют это делать, а я – нет. Это очень тяжелый труд. У тебя есть клетка 6 на 12 метров, которая называется кабинетом. И ты условно досрочно освобожденный. Я себя поймал на мысли, что на протяжении 20 лет в выходные завтракал на работе. Именно в выходные – в субботу и воскресенье. 20 лет – вряд кому-то это понравится. Сказочный ореол вроде Ричарда Брэнсона в космическом костюме, фотографию которого я увидел в том же МГУ, – это сказки для лопухов. Это настоящий сложный труд, потому что ты воюешь с такими же, как ты. И ты не сделан из чего-то другого. Все, что ты можешь – это больше работать.

– Только это? А как же лучше придумывать?

– Придумывать невозможно. Весь бизнес прост. Вот ритейл – все понятно; после того как придумали самообслуживание, больше там ничего принципиально нового придумать нельзя.

– Ну а телефон, который лежит рядом с этой тарелкой, – его же недавно придумали.

– Такие инновационные вещи – это 5-7 процентов бизнеса. Остальной бизнес известен всем: производить автомобили, открывать рестораны, строить фабрики по производству бумаги. Есть станки – покупай, открывай цех, производи. Все остальное лежит в сухих вещах – бизнес-оптимизации, маленькие улучшения. Открытий в бизнесе бывает одно за 5-6 лет, остальное – постепенные улучшения, которые никто и никогда не увидит.

Меня больше всего знаете, что расстраивает? Из-за того, что я всегда должен думать о бизнесе, у меня очень маленький объем памяти. Я помню очень мало из прошлого. Я не помню наши маленькие открытия, даже если они происходили каждый день, и мы ими восторгались. Ты должен быть заточен на поиск нового, и оно замещает старое в голове.

Статья №4

И по-другому победить невозможно.

«Это “купи-продай” звучит оскорбительно», — Сергей Галицкий, генеральный директор и совладелец компании «Магнит»
Розничная торговля — это не спекуляция, а высокотехнологичный бизнес, гораздо более сложный, чем производство и добыча полезных ископаемых, уверен Сергей Галицкий

Юлия Шмидт
Анфиса Воронина
Ведомости

30.08.2010, 161 (2679)

Сергей Галицкий управляет крупнейшей российской розничной сетью по количеству магазинов (по объему продаж его обгоняет X5 Retail Group), но в Москве старается бывать как можно реже. Из Краснодара не переезжает принципиально. «Когда все переносят головные офисы в Москву и Петербург — это странно: я что-то не слышал о том, чтобы здесь добывали нефть или газ», — говорит он.

«Суббот и воскресений у меня нет»

— Вы управляете громадной сетью. Почему не руководите ею из Москвы?

Я считаю, что компания из Краснодара должна платить налоги в Краснодаре. Так же как пермская компания — в Перми. Раз Россия является единым государством, то, я считаю, состояние дорог и домов должно быть примерно одинаковым на всей территории. А сейчас между Москвой и, например, Калугой есть небольшая разница. Ни один город в России по объемам вложений нельзя сравнить с Москвой или Питером. На территории всей страны люди создают одинаковый прибавочный продукт, а условия, в которых они живут, разные.

— Сколько часов в день вы тратите на работу?

— Приезжаю в 9. Уезжаю примерно в 7-8.

— Как удается рабочий день уложить в это время?

— Работа по 12 часов — это глупость абсолютная. Вы видели хотя бы одного человека, который может работать по 16 часов в день? Я уверен, что непрерывно думать человек больше 3-4 часов просто не может. Остальное время, конечно, он может просиживать за столом и имитировать работу. Может ли человек один-два-три раза в месяц интенсивно работать — при условии, что он занимается умственным трудом, — больше 5-6 часов в день? Наверное, может. Но сказки про ежедневный 16-часовой рабочий день надо рассказывать своей жене. Или белому бычку. Правда, я работаю без выходных, потому что я не занимаюсь тем, что мне не нравится. Суббот и воскресений у меня нет. Лучше работать по 7-8 часов ежедневно, чем по 12 пять дней в неделю — будешь свежее и эффективнее.

— Как семья к этому относится?

— Семья ко мне нормально относится, и к графику тоже. Я все-таки выключаю фанатизм, в восемь часов вечера приезжаю домой и провожу время с семьей.

— А телефон выключаете?

— Зачем? Вы знаете, это распространенное заблуждение журналистов — о том, что у коммерсанта телефон звенит 24 часа в сутки. О чем можно говорить постоянно? К тому же чем больших высот добиваешься в бизнесе, тем больше времени уделяешь осмыслению процесса. Количество переходит в качество понимания вопроса. Поэтому некоторые вопросы, связанные с текущей работой, уже не требуют длительного осмысления. А когда в компании работает 100 000 человек, то к тому же ты вынужден делегировать полномочия. Необходимо сформировать такую атмосферу в компании, чтобы люди хотели принимать решения.

«Тибет — это для тех, у кого есть проблемы»

— Кстати, об осмыслении. Обычно это заканчивается где-нибудь на Тибете.

— Еще один стереотип. Осмысление бизнес-процессов — это ежедневный труд, а Тибет — это для тех, у кого есть какие-то проблемы. У меня с психикой все нормально. Большинство российских предпринимателей, создавших бизнес, — они вообще очень психически здоровые особи.

— Ну вот Олег Жеребцов (основатель сети «Лента») занялся же парусным спортом.

— Я не могу за него говорить, наверное, устал человек от того, чем он занимался. Думаю, каждый человек когда-то что-то хочет поменять. И я тем людям, которые меняют род деятельности, не завидую — это значит, что все предыдущее время они занимались не своим делом. Но это вообще большое везение — найти то, в чем ты лучше остальных шести миллиардов.

— Вам легко делегировать полномочия?

— Это не вопрос легкости или сложности. Это вопрос компетенции людей, которым ты полномочия делегируешь. Если человек компетентен — то с удовольствием. Если нет — то ты вынужден выполнять за него работу сам.

— Вы считаете, что в каких-то вопросах ваши подчиненные более компетентны, чем вы?

— Да, я хочу надеяться, что те, кто занимается узкими направлениями внутри компании, более компетентны в этих областях, чем я. Было бы удивительно, если бы было наоборот — я такой же человек, как все. Хотя, может быть, широта взгляда или стратегическое мышление позволят мне быстро разобраться в тех или иных вопросах. У нас очень хороший тандем с моим партнером, Володей Гордейчуком. Он занимается оперативным управлением. Моя компетенция — это больше общее видение. В какой сектор рынка заходить, в какой не заходить, как быстро переводить товары в распределительный центр, какой объем и т. д. Но и оперативным управлением я тоже занимаюсь. Нехорошо так, наверное, про себя говорить, но вообще у нас довольно сложный бизнес.

— А с виду все довольно просто: купил-продал.

— Распространенное мнение. Но люди, которые приходят к нам, очень удивляются и не понимают, как нашим бизнесом вообще возможно управлять. Потому что у тебя ежедневно 3 млн покупателей, ежедневно около 2000 платежей поставщикам, автоматический заказ товара в каждый магазин, автоматические заказы нашим поставщикам, поддержание ассортимента товаров на складе. Все это при рваном спросе — то праздники, то жара, то холод. К нам ежедневно в головной офис приезжает «Камаз» с бумагами, и это только в головной офис. Вы представляете, как это контролировать?

И когда у тебя магазины в 1100 населенных пунктах, 1800 грузовых автомобилей, 100 000 человек работает в компании и каждую неделю мы принимаем 1000 человек на работу, то это «купи-продай» звучит оскорбительно. Мы второй частный работодатель в России после «Лукойла» — у них примерно 130 000-140 000 сотрудников, но через год мы их обгоним.

— Ну как насчет «купи-продай»?

«Купи-продай» — это когда ты открыл вентиль и закрыл вентиль. А то, чем мы занимаемся, — это фантастически тяжелый труд. Поэтому так мало компаний, которые могут агрессивно развиваться в нашем секторе. А ведь цена входа очень низкая — пожалуйста, заходите. Вообще, самый легкий бизнес сейчас — это производство.

— Почему?

— Потому что современный мир поменялся. Купил линию, в одну дырку засыпал сырье, из другой вышел товар — уже упакованный. А после этого выходишь во двор и бьешь себя в грудь, что ты — отечественный производитель.

— Это ж линию еще надо купить приличную.

— Я вам расскажу как: берешь небольшое количество денег в банке и покупаешь.

«Феррари» — отвратительная машина«

— У вас существуют какие-то собственные программы, которые позволяют контролировать работу сети, или пользуетесь готовыми продуктами?

— Все программы собственные, у нас примерно 100 программистов, которые все это пишут. Существующие программы нас не устраивают, пользоваться ими — функционально неправильно. С готовым продуктом ты уже ничего не можешь сделать, а когда пишешь программу сам — подстраиваешь ее под себя. Особо гордиться здесь нечем — это просто жизненно необходимая вещь. Как можно вообще управлять розничной компанией, если не следишь, например, за товарными остатками? Хотя контролируют все в конечном итоге люди. Нет таких эфемерных программ, которые могут все делать за тебя: когда нажимаешь кнопку — и оно само рассказывает, что у тебя и где.

— Было бы приятно.

— Нет, это было бы неприятно. Что ж тут приятного? Приятно что-то придумать, созидать, сделать то, чего другие не сделали. А эта мечта простых людей о яхте, о самолете… На земле ходить лучше, чем сидеть на яхте. Во-первых, там влажность высокая. Во-вторых, Средиземное море соленое. Не понимаю ассоциаций богатого человека с белым пароходом.

— Кстати, а у вас ведь «феррари»?

— Господи, ну был у меня «феррари», пять лет назад купил, надо продать. Я могу так сказать: за руль ее уже два года не садился. Потому что это отвратительная машина — очень жесткая, ездить на ней тяжело.

— То есть что-то надо было купить — и вот случайно купили «феррари»?

— Почему случайно? Для меня это был осмысленный шаг, я попробовал, понял — не мое, стоит машина и стоит. Хотите, продам? Когда у человека столько денег, как у меня, какая разница, есть у меня «феррари» или нет? Это то же самое для вас — купить платье или не купить.

— Купить.

— Вот я и купил.

— Вы говорили, что занимаетесь стратегией. Анекдот про мудрого филина знаете? Который «по стратегическому планированию» и советует зайцам стать ежами?

— К сожалению, когда я устану работать — то, наверное, буду действовать именно так. Но надеюсь, что со мной этого никогда не произойдет. Я вообще считаю, что самая большая проблема современного бизнеса — то, что у компаний нет хозяина. Кто хозяин Ситибанка? HSBC? General Motors?

— Получается, что выход на биржу — это плохо? Владельцев ведь становится заметно больше.

— Наша компания тоже на бирже, но хозяин у компании — я. Именно хозяин не позволяет менеджменту разворовывать компанию. Причем речь идет не только о воровстве как таковом. Но вот при покупке конкурента менеджмент может заплатить такие деньги, которые собственник не заплатил бы никогда.

— То есть компании, 100% акций которых обращается на бирже, — это компании без будущего?

— Я не говорю, что у них нет будущего. Я говорю, что они менее эффективны. В компаниях, где есть хозяева, тоже воруют: к сожалению, это свойство человеческой натуры — взять то, что плохо лежит. Но в частных компаниях контроль осуществляется лучше.

«Стараемся держаться подальше от госорганов»

— А зачем вы развиваете собственный импорт овощей и фруктов?

— Наша задача вот какая: мы хотим, чтобы наш покупатель получал товар по наиболее низкой цене. Вы считаете, что импортеры бесплатно возят товар? Или занимаются невыгодным бизнесом? Посредники в этой технологической цепочке что-то зарабатывают, но совершенно непонятно, зачем они нам нужны. Они не делают ничего, чего бы мы не могли сделать сами.

— А вы большой объем продукции сейчас возите сами? Относительно всего импорта, который лежит на полках.

— Мы этим недавно занялись, но, я думаю, наша задача — на 100% импортировать товар самостоятельно. Каких-то конкретных сроков у нас не стоит, мы должны сделать это качественно. И раз жизнь коротка — то в максимально сжатые сроки. — Самостоятельно ввозить 100% импортных товаров? Или только овощей и фруктов?

Всех товаров. Кроме глобальных игроков, у которых есть здесь представительства и они предоставляют те же цены, которые дают за границей. Я говорю только о том, что можно взять дешевле.

— Мясо птицы, наверное, имеете в виду?

— К сожалению, это квотируемый товар и квоты на него имеют какие-то непонятные мне компании. И мы не можем донести до госорганов, что это неправильно. И что от этого товар становится дороже, а не дешевле.

— А в чем проблема с госорганами?

— У нас нет проблем с госорганами. Более того — наша позиция такова, что мы стараемся держаться подальше от госорганов и поближе к кухне. Хотя в России все и привыкли, что кто-то с кем-то обязательно должен быть аффилирован.

— А как же с региональными властями договариваться?

— О чем?

— Когда вы начинаете покупать участки — неужели к вам не приходит вице-губернатор по инвестициям и не предлагает, условно говоря, помочь местным детским домам?

— Иногда приходят, иногда не приходят. Я всегда считал, что это функция государства — помогать детским садам и подобным организациям. Если у государства на это не хватает денег — оно должно повышать налоги, но мы несвойственными нам функциями заниматься не должны.

— То есть вы утверждаете, что вам без скрытых платежей удается получать законно в разумные сроки все разрешения на строительство, подключаться к коммуникациям?

— Я хочу сказать только то, что я сказал. Мы большая компания. Где-то покупаем участок, но чувствуем — не хватает площади, вот тогда идем и вступаем в переговоры. Но если мы все сделали по закону, то зачем «договариваться»? Зачем идти давать взятки? С чего? Мы и так делаем положительные вещи — мы же не развлекательный центр открываем, мы продаем продукты питания, причем стараемся обеспечивать низкую цену.

«Продукты покупает жена»

— С местными производителями много работаете?

— Мы не можем с ними работать много или мало. Мы привозим то, что надо покупателю. Если ему нужно это конкретное молоко, мы его берем — хоть это местный производитель, хоть не местный, хоть с Луны. Мы не покупаем товар, его покупает покупатель. И чтобы найти нужных производителей, мы, бывает, берем фонарик ночью и ищем.

Конечно, когда есть 20 поставщиков молока, а мы можем поставить на полку пять — то остальные пятнадцать будут говорить, что мы взяли взятки, а у них лучшая продукция.

— Вы в другие розничные сети ходите?

— Периодически посещаю. Но я вообще не классический ритейлер, который постоянно ходит по чужим магазинам в поисках чего-то сверхнового.

— Почему?

— Потому что я не знаю, что в магазинах делать.

— А продукты где покупаете?

— Продукты жена покупает. Вы правда считаете, что много событий произошло в ритейле с тех пор, как придумали магазины самообслуживания? Что в московских магазинах за последние три года изменилось?

— Ассортимент точно меняется.

— Вы правда считаете, что я могу, зайдя в гипермаркет, сразу увидеть, как поменялся ассортимент?

— Смотрите: я — потребитель определенной группы товаров и я вижу, когда появляется новый продукт.

— Если я начну мыслить так же локально, у меня точно ничего не получится. Когда топ-менеджеры начнут выстраивать товарную матрицу под себя — представьте, что это будет за магазин? Я богатый человек, наверное, продукты, которые я потребляю, не будут теми же, которые потребляют мои покупатели. И не надо пробовать переучивать покупателя — это дорого и бестолково.

— А сделать розничный проект под себя? У Льва Хасиса ведь есть «Глобус гурмэ». — Есть. Я настолько уважаю Льва, что не буду это комментировать.

— Хотя у вас же футбольный клуб есть для себя.

— Есть, и я считаю, что государство футбольные клубы финансировать вообще не должно. Как и государственные компании.

— Почему?

— Потому что у нас пенсионеры получают по 6000-7000 руб. При этом у бизнеса не должно быть никакой социальной ответственности. Да, в моей футбольной спортивной школе учится тысяча деток. Но при этом никакой социальной ответственности ни «Магнит» как компания, ни я лично не несу. Это мой личный проект как физического лица.

— Разве это не социальная ответственность?

— Нет никакой социальной ответственности ни у бизнеса, ни у меня лично как у бизнесмена. Какая должна быть социальная ответственность? На всю прибыль, на две трети, на треть? У нас привыкли все ставить на голову. Вот скажут мне власти — «пойди, построй». А что я акционерам скажу?

— Вам слово «ответственность» не нравится?

— Конечно. У бизнеса нет задачи кому-то помогать. Вот на вас нельзя же возлагать задачу переговоров с марсианами. Бизнес должен зарабатывать деньги, наша ответственность — платить налоги. А социальная ответственность приводит к тому, что на улицах появляется куча бездельников, которые приходят и говорят: помогите нам, помогите нам. Легче всего прийти и сказать: «Раз ты социально ответственный — дай мне денег». А что дальше? Что произойдет в мире положительного?

— Вы в начале года объявили о том, что планируете построить футбольный стадион. Проект, насколько я понимаю, предполагает еще и строительство жилья?

— Так получилось, что нам достался значительно больший участок земли, чем был необходим под строительство стадиона. И я не могу сказать, что счастлив от перспективы строить жилье — хотя его я, наверное, действительно построю второй очередью. Но сейчас мы заняты стадионом и детской спортивной школой.

— На какой стадии сейчас находится проект?

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒