ДЕЙСТВИЕ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ НОЧЬЮ: ТЕТЯ РЕБЕККА ВОПРОШАЕТ МИСС ГЕРТРУДУ ЧЭТТЕСУОРТ, А ТА ДАЕТ ОТВЕТ

⇐ ПредыдущаяСтр 36 из 66Следующая ⇒

По мнению тети Бекки, близилось уже то время, когда странные отношения, связывающие семейство обитателей Белмонта с мистером Дейнджерфилдом, должны были смениться чем-то более определенным. Сам Крез^{156}, однако, проявлял большое терпение. Он был усерден, уважителен, но — как человек благоразумный — не настаивал на незамедлительном ответе; он полагался на действенность размышлений и помощи тети Бекки и знал, что его золото обладает свойством медленного, но верного притяжения.

Ранее он решился было повести себя твердо — и вежливо потребовать недвусмысленного «да» или «нет». Но из Лондона, от известного тамошнего врача, пришло письмо. Не знаю, что в нем было, но оно избавило Дейнджерфилда от беспокойства. Он, правда, никогда не походил на человека озабоченного и не выдавал своего дурного настроения. Но слуги его знали, когда хозяин бывал не в духе: он говорил отрывисто и становился требователен и упорен до неистовства. Однако когда на письме была вскрыта печать, разрушились и чары; злой дух на время оставил Дейнджерфилда, и он вновь сделался шутлив, немногословно ироничен, сверкал очками на высоком стуле у очага, потягивал после обеда кларет, курил иногда свою длинную трубку и скалился, глядя на тлеющие в золе угольки. В Белмонте за ужином (из вареных куриных ножек) состоялась очередная стычка, и дамы удалились к вечерним молитвам и сну возбужденные.

Гертруда в последнее время немного пришла в себя, но все так же решительно была настроена против союза с Дейнджерфилдом, тетя Бекки же ратовала за него так ревностно, что в доверительной беседе под тополями дала богатому цинику в серебряных очках надежду на успех.

В тот вечер Паддок пил чай в Белмонте — иначе говоря, нектар на Олимпе. Знал ли мир когда-либо раньше столь романтичного лейтенанта? Он все больше предавался своему чувству и страдал. Он сделался молчалив и шепелявил очень тихо. Он часто вздыхал — иногда душераздирающе, бросал жалостные взгляды и томно улыбался. Прекрасная дама, не изменяя своему холодному высокомерию, была с гостем любезна, посылала его в разные концы комнаты с небольшими поручениями, выслушивала (не слыша) его речи и время от времени вознаграждала их чуть заметной улыбкой — от этого храброе сердечко лейтенанта подскакивало до самого бриллианта в галстуке, а честная напудренная голова кружилась.

— Не могу понять, братец, — воскликнула тетя Бекки, внезапно появляясь в гостиной, где генерал уютно устроился с романом; прежде чем заговорить, она притопнула ногой. Сердце старого вояки слегка вздрогнуло, и он посмотрел на сестру поверх своих золотых очков.

— Не могу понять, братец, на что ты намекаешь и чего пытаешься добиться со всеми этими влюбленными взглядами, вздохами и ухаживаниями; хорошо же ты помогаешь мистеру Дейнджерфилду.

Генерал мог бы немного показать характер, как делал иногда, потому что сестра напугала его и держалась вызывающе, но она застигла его на сентиментальной сцене между Ловласом и мисс Гарлоу^{157}, а такого рода пассажи всегда его волновали, поэтому он не сделал попытки сопротивляться, но его голубенькие глазки смотрели удивленно и кротко.

— Кто — я? Что за влюбленные взгляды, сестрица Бекки?

— Ты? Тьфу! Эта придурковатая и неблагодарная личность, лейтенант Паддок! С чего тебе вздумалось, братец, приглашать сюда лейтенанта Паддока? Терпеть его не могу.

— Что такое? Паддок? Что он натворил? — Генерал смотрел все так же удивленно; он прикрыл книгу, вставив между страницами палец.

— Что он натворил? Он влюблен в твою дочь! — вскричала тетя Бекки; щеки ее пылали, глаза горели. — А она… она, лукавая цыганка, завлекла его своим кокетством.

— Он влюблен в Туди? — Так генерал еще маленькой ласково называл Гертруду. — Уф, да ведь половина, не меньше, всех молодых людей в нее влюблена.

Генерал остановился спиной к камину и беспокойно уставился на сестру; как многие мужчины, он был убежден, что женский глаз в подобных обстоятельствах видит зорче, чем мужской.

— Тебе хочется — не иначе, — чтобы эта беспутная девчонка выскочила за лейтенанта Паддока? Я бы не удивилась! Ну что ж, в вашей власти — ее и твоей — вручить ее состояние кому вздумается, но помни, братец, что она молода и не знает недостатка в поклонниках и что она могла бы сделать блестящую партию; а в наши дни юные леди повиновались воле старших и не вступали в брак, не поставив в известность отца и мать или ближайших родственников. Мистер Дейнджерфилд предлагает великолепные условия. С какой стати она против? На мой взгляд, мы просто-напросто обманщики. Завтра утром я, пожалуй, напишу бедному джентльмену, что мы его сознательно водили за нос, а сами собирались выдать нашу злючку за нищего лейтенанта, твоего подчиненного. Пора выложить всю правду, братец. Что до меня, то мне все это надоело: и обман, и неблагодарность, и проклятая глупость.

Тетя Бекки исчезла в поднятом ею вихре, а генерал, смущенный и озадаченный, остался стоять спиной к камину. Из небольшого серебряного графина он машинально налил себе стакан кларета с пряностями, принюхался (так он делал обычно перед тем, как попробовать вино), посмотрел напиток на свет и, забыв выпить, поставил стакан на стол — мысли генерала были заняты другим.

Стремительно и бурно тетя Бекки влетела в свою спальню, с размаху хлопнула дверью и, задыхаясь, прорыдала:

— Нет благодарности на свете… это мерзко, мерзко, мерзко!

Когда, спустя минут десять, в комнату явилась горничная, она обнаружила, что тетя Ребекка не начинала еще готовиться ко сну; спросив в дверях позволения войти, горничная услышала в ответ резкое и громкое сморкание и суровое:

— Входи… ты что, оглохла, дитя?

Глаза тети Бекки были красны, лицо сердито и взволнованно.

Наступила ночь, и мисс Гертруда успела уже углубиться в ту упоительную туманную область, в те двойственные пределы, где смешиваются в воздушном танце, переливаясь разными цветами, отступающие фантазии и приходящие им на смену сны, но внезапно перед ее глазами вновь возникли темные кроватные столбики и камчатый полог — голос тети вернул Гертруду на землю.

Привстав, она, пораженная, не верящая собственным глазам, несколько секунд молча глядела сквозь кружева своего bonnet de nuit[47]на грозную тетю Бекки.

Госпожа Ребекка Чэттесуорт, со своей стороны, стояла, откинув полог, со свечой в руке; в ночном одеянии она походила бы на призрак, если бы не стеганый, розовый с зеленым, халат, наброшенный на плечи.

Тетя Бекки, при всем ее высоком росте и прямой осанке, имела вид странно умиротворенный; заговорила она нежно и кротко, к чему племянница совершенно не привыкла.

— Не пугайся, душечка, — сказала она, склонилась и, обняв племянницу за шею, поцеловала. — Я пришла поговорить и задать тебе вопрос. Я желаю — видит Небо, я этого действительно хочу — исполнить свой долг, а ты, мое дорогое дитя, скажи мне всю правду. Ты ведь скажешь мне правду? Скажешь, потому что я прошу об этом как о милости.

Наступила короткая пауза; побледневшая Гертруда не сводила глаз с тети.

— Гертруда, — произнесла тетя Бекки, — ты… тебе нравится лейтенант Паддок?

— Лейтенант Паддок? — повторила девушка растерянно, делая удивленный жест.

— Потому что, если ты его действительно любишь, Герти, и он к тебе неравнодушен, и… короче…

Тетя Бекки говорила стремительно, но внезапно умолкла.

— Я люблю лейтенанта Паддока? — только и смогла произнести Гертруда.

— Ну скажи мне, Гертруда, если это так и есть… скажи мне, моя голубушка. Я знаю, это нелегко выговорить, — и тетя Бекки, деликатно отведя глаза от лица племянницы, принялась вертеть в руках ленту ее ночного чепца, — но, Герти, скажи честно, что он тебе нравится, и… и… если это так, то о сватовстве мистера Дейнджерфилда я больше упоминать не стану. Ну вот… это все, что я хочу знать.

— Лейтенант Паддок! — повторила юная леди в ночном чепце; пелена сна на сей раз исчезла окончательно; предположение тети Бекки поразило Гертруду своей комичностью, и, не удержавшись, она рассмеялась прямо в печальное и серьезное тетино лицо: — Толстый, смешной коротышка Паддок! И смех и грех! О тетя, дорогая, что я сделала, за что такое несусветное подозрение?

Судя по вспыхнувшему лицу тетки, она не желала, чтобы над ней смеялись.

— Что ты сделала? — быстро отозвалась она. — Ну как же… что ты сделала? — И тете Бекки пришлось на секунду-другую задуматься, глядя прямо в лицо юной леди сквозь темно-красный камчатый полог. — Ты… ты… как же, что ты сделала?

И тетя, чтобы скрыть замешательство, наклонилась и поправила каблук домашней туфли.

— О, это прелестно… толстенький маленький лейтенант Паддок!

Чем мрачнее смотрела тетка, тем безудержней становился смех Гертруды; наконец старшая дама, судя по всему очень обиженная, решила дать юной аристократке основательный нагоняй.

— Хорошо! Я скажу тебе, что ты сделала, — произнесла она яростно. — Пусть он нелеп, но на каждый его влюбленный вздох ты отвечала двумя; вы, юная леди, изо всех сил старались ему внушить, что вы к нему неравнодушны, и если это не так, то, уверяю вас, вы самым неблаговидным, непростительным образом играли чувствами благороднейшего, воспитаннейшего джентльмена, а я считаю, что таков он и есть. Да… можете смеяться, сколько вам угодно, мадам, но все признают, что это самый честный, верный, утонченный джентльмен из всех… из всех…

— Кто когда-либо ошарашивал ткача, — добавила юная леди, чуть не плача от смеха.

Во время этого разговора она повела себя необычно, словно бы обезумела. Ее судорожный смех показался тете Бекке настолько бессмысленным, что та перестала сердиться и забеспокоилась; она начала подозревать, что для этого необычного веселья имеются особые, не вполне понятные причины.

— Хорошо, племянница, когда ты вволю нахохочешься, то соблаговолишь, может быть, меня выслушать. Ныне я задаю вам, молодая леди, вопрос, как родственница ваша и друг, раз и навсегда; я взываю к святыне твоей чести — помни, что ты носишь фамилию Чэттесуорт… во имя Чэттесуортов (любимая заклинательная формула, к которой обычно обращалась в ответственных случаях тетя Ребекка), ответь: тебе нравится лейтенант Паддок?

Настал черед рассердиться Гертруде, и она, внезапно вспыхнув и сверкая глазами, напомнила ночной гостье, что действительно принадлежит к роду Чэттесуортов, и отвергла ее безобидные подозрения с негодованием, большим, пожалуй, чем было уместно.

— Я протестую, мадам, — сказала мисс Гертруда, — вы чересчур несправедливы. Поверьте, мадам, мне в высшей степени неприятно отвечать на такой странный, оскорбительный вопрос. Если бы вы, тетя, когда-нибудь дали себе труд прислушаться или присмотреться к лейтенанту Паддоку, вы бы…

— Ладно, племянница, — прервала ее тетя Бекки, слегка встряхнув головой, — в мое время молодым леди было легче угодить, и, право, ни зрение, ни слух не убеждают меня в том, что он много хуже других.

— Я скорее умру, чем выйду за него замуж, — проговорила мисс Герти тоном, не допускающим возражений.

— В таком случае, полагаю, когда придет пора — если она придет — ему самому задать тебе этот вопрос, ты без колебаний повторишь эти слова? — вопросила тетя Бекки с подобающей торжественностью.

— Я всегда считала и была убеждена, что лейтенант Паддок — человек нелепый, комичный и курьезный, но все же он джентльмен, и, надеюсь, благовоспитанность не позволит ему задать мне столь вопиюще абсурдный вопрос. Кроме того, мадам, вы, разумеется, не можете знать, о чем он неизменно ведет беседы, когда ему случается быть моим соседом за столом: о пьесах и актерах и о цукатах. Право, мадам, стоит ли тратить время, опровергая идеи, явно расходящиеся со здравым смыслом.

Несколько секунд тетя Ребекка напряженно вглядывалась в лицо племянницы, потом глубоко вздохнула и, склонившись, снова поцеловала ее в лоб; важный кивок головой, еще один пристальный взгляд, и тетка внезапно молча покинула комнату.

Рассердившаяся было мисс Гертруда снова предалась веселью; пока тетка величественно и печально поднималась по лестнице, ее ушей неоднократно достигали раскаты хохота, звучавшие в спальне племянницы. В ту ночь Гертруда смеялась больше, чем за все последние три года; короткий тетушкин визит стоил ей добрых двух часов сна.

Глава LXV

ДО ОБИТАТЕЛЕЙ ДЕРЕВНИ ДОХОДИТ ЖУТКАЯ НОВОСТЬ;

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒