Глава 1, в которой я полностью посвящаю себя ребенку

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 19Следующая ⇒

Московская весна сильно отличается от того великолепия юности и нежно‑ салатового сияния, которое охватывает природу вне нашего чудного мегаполиса. Лично для меня весна делится на два четко разграниченных сегмента. Городская весна – это грязевая река по разбитому асфальту, оттепель, заставляющая прохожих отпрыгивать от проезжающих машин, которые щедро швыряют на тротуары грязь из‑ под колес. Это испарения около сточных решеток, черные края ломкого скукоженного снега, следы жизнедеятельности домашних любимцев, слоями выступающие на пятнах проглядывающей земли. Городская весна – это не мое любимое время года. Впрочем, в Москве любое время года связано с грязью, огромными толпами народа и серым смогом, через который не так‑ то легко пробиться солнечному лучу. Другое дело – весна у меня на даче. Она начинается еще на вокзале, где среди сутолоки, мечущихся пассажиров и торговцев газетами и дачной дребеденью меня окутывает явственный аромат железных дорог. Запах разгоряченного металла, машинного масла и электрических разрядов около усов электрички. Зеленые змеи вагонов вмещают в себя невообразимое количество соскучившихся по природе дачников, но мы с Темкой профессионалы и всегда найдем способ забиться в самую середину вагона, к окошку по ходу движения. Мы знаем, где открываются двери вагона, поэтому заранее становимся на точно высчитанном пятачке. Темка рыбкой ныряет между высыпающихся бисером приезжих и занимает нам два места. Я же могу степенно и неторопливо идти, всем своим видом показывая, как неприлично вот так нестись, сшибая с ног других пассажиров.

– Мама, сюда! – машет мне рукой Артемка. Ему уже пятый год, совсем большой мальчик, но его почти не видно из‑ за спинки сиденья, поэтому многие несутся к нашему отсеку, думая, что места у окна свободны. Наивные. Маленький мальчик ничуть не меньший аргумент, чем большая спортивная сумка.

– Занято! – деловито оповещает эфир Темка, игнорируя раздосадованные взгляды.

– Молодец, – шепчу я ему на ушко.

До дачи нам предстоит ехать почти два часа, так что совесть мы выключаем. Старушки, не старушки, мы смотрим в окно, потому что стоит переместить взгляд в глубь вагона, обязательно упрешься в какую‑ нибудь практически умирающую бабулю, обвешанную рассадой. Будучи хорошо воспитанными людьми, мы обязательно уступаем ей свои, такой ценой завоеванные места, а потом битый час маемся, наблюдая, как ожившая и порозовевшая бабуля разгадывает кроссворд. И по ее виду можно понять, что в ней хватит сил вскопать и окучить все ее шесть соток земли. Так что мы давно научились смотреть в окно, не отрывая ни на секунду взгляда от той весны, которая разворачивается за окном электрички, стоит нам только пересечь черту города.

Как только за поворотом скрываются трубы пыхтящих ТЭЦ, перед нами возникает совершенно другая картина.

– Мам, смотри, куст зазеленел! – восторженно тычет пальцем в стекло мой сынок.

– Вау! – киваю я. – А видишь, как сверкает снег?

– Да!

– Это значит, он сверху уже подтаял на теплом солнышке. Чувствуешь, какое теплое солнышко?

– Можно я буду на даче загорать? – смеется Темка.

В конце апреля весна начинает свой теннисный матч с зимой. Деревья и кусты зеленеют по одному, как выигранные в сетах очки. За этим интересно наблюдать, на это можно делать ставки. Сколько процентов верб зазеленеет к следующей субботе? Распустятся ли березы? Проклюнется ли из земли молодая трава? Будут ли на майские заморозки? Стоит ли довериться этой сумасшедшей оттепели, при которой мы ходим с Темой по нашему лесу в одних свитерках, но под ногами все еще скрипит снежок? В отличие от серого городского снег в лесу похож на сверкающие островки, по которым мы с удовольствием скачем, слушая, как хрустит снежная корочка.

– Мам, а чего папа не поехал? – периодически спрашивает меня Тема.

Я на это вздыхаю и пожимаю плечами.

– Он не очень любит дачный отдых. Ты же знаешь нашего папу. Ему бы у телевизора посидеть, футбол посмотреть. Документальные фильмы.

– Жаль, – вздыхает Тема. Я погладила его по голове, но втайне порадовалась, что Миша не любитель природы. Весь этот пропитанный солнечными лучами воздух принадлежит только нам, нам с Темой. К сожалению, Миша так и не вошел в наш закрытый клуб деревенской жизни. Но все же свое место он нашел.

Где‑ то после Рождества мы с Темкой переехали к Мише в Бутово, чтобы просто пожить вместе, прежде чем снова задумаем жениться и марать друг другу паспорта. Это было моим условием, но я знала, что и Миша вздохнул с облегчением. Первого срыва свадьбы оказалось достаточно. Он тоже хотел убедиться, что между нами все склеится. И надо сказать, что мы добились в этом направлении значительных успехов. По крайней мере Тема теперь проводит вечера на коленях у отца, а Миша старательно учит его читать и рассказывает на ночь длинные сказки из цикла «История России». Вот уже три месяца, как я еду с работы на Коктебельскую улицу, где в глубине еще необжитых новостроек притаился Мишин дом. Моя жизнь, как хорошо подмазанная телега, катится по мостовой, аккуратно притормаживая перед светофорами. Я захожу в «Пятерочку», чтобы купить чего‑ нибудь на ужин, а потом, в тишине отдельной квартиры, готовлю какой‑ нибудь плов по Ольгиному рецепту. По Ольге я очень скучаю.

– Ты приедешь в пятницу в баню? – строго вопрошает она каждую среду. Раньше мне не нужно было задавать вопросов, но теперь она лично контролирует мои явки, потому что и в самом деле у меня теперь не каждый раз получается выбираться к ней.

– Надо уточнить, какие планы у Михаила, – аккуратно отвечаю я, на что Соловейка разражается гневной тирадой:

– У него всегда одни планы – отлеживать ваш диван! Скажи ему, что если он тебя не отпустит – я с ним разберусь!

– Не надо ни с кем разбираться, – смеюсь я.

Олино одобрение Михаила окончилось, стоило мне только к нему переехать. Однажды вечером Оле стало одиноко, и она решила со мной пообщаться. Сначала она не смогла до меня дозвониться, потому что я сидела с Мишей в кинотеатре. Потом, когда она таки поймала меня по мобильному, я ответила, что не могу говорить, так как Миша читает мне отрывок из своей статьи в каком‑ то академическом журнале. Или готовлю ему ужин. Или глажу его брюки. Она вдруг осознала, что теперь я трачу свое время, силы и душевное тепло на совершенно постороннего человека.

– Знаешь, если бы я могла предположить, что Миша такой собственник, я бы ни за что тебя ему не отдала, – возмущалась она, когда я в очередной раз объясняла, что Миша не готов отпустить меня к ней в пятницу.

– Я не думала, что ты меня ему отдала. Кажется, я сама ему отдалась, – уточнила я. Так, из чистой любви к справедливости.

– И что, тебе хорошо? – обиженно спросила Оля.

– Теме хорошо, – ответила я. – А мне – мне нормально. Нет, правда, Миша – именно то, чего я от него и ожидала. Нормальный муж, не слишком конфликтный, не слишком трудолюбивый. Немного тараканов в голове, но в целом…

– А как у вас с сексом? – попыталась припереть меня к стенке Соловейка.

– В нашей стране секса нет! – бодро отрапортовала я и засмеялась: – Если честно, то это не так ужасно, как я ожидала. Местами мне даже нравится. Если бы вот только он потише храпел!

– Значит, тебя засосало семейное счастье? – недовольно подытожила Оля.

– Примерно, – кивнула я.

– Может, ты приедешь ко мне на выходные? Хрен с ней, с баней, все равно я от нее не похудела ни на грамм. Приезжай хоть в субботу!

– Нет, не смогу. Извини, но мы с Темкой открыли дачный сезон, – виновато пояснила я.

Ольга разразилась гневной отповедью, но я была непрошибаема. В этой новой, полной стирки, готовки и выслушивания Михаилова нытья жизни поездки на дачу были моей главной отдушиной. Главной радостью, от которой я не была готова отказаться. Тем более что это было очень полезно для Теминого здоровья, а Миша совершенно не испытывал интереса к вскапыванию оттаявшей земли. В целом я так и видела нашу дальнейшую жизнь с Михаилом. Мы, конечно, через какое‑ то время поженимся, тем более что он постоянно об этом вскользь напоминал. Мы будем спать в одной кровати, изредка прикасаясь друг к другу, но не слишком часто, потому что секс с Мишей оставлял во мне какую‑ то растерянную и немного брезгливую пустоту. После него мне хотелось остаться на даче на всю неделю. Однако Мишин аппетит был более чем скромным. Со времени окончания мною вуза он сильно умерил свою прыть. Телевизор, тапочки и газета с чашкой горячего чая заменяли ему эротические игры и сексуальные стремления.

– Зато он прекрасный отец! – говорила Галина, которая, по непонятной мне причине, весьма ревностно относилась к нашей с Мишей семейной жизни.

– Галя, а ты бы стала жить с мужчиной только потому, что он прекрасный отец? – любопытствовала я, хотя было очевидно, что она давно готова жить с мужчиной только потому, что он мужчина и согласен жить с ней. Однако дураков не было, так что она стабильно раз в неделю припиралась к нам в Бутово, чтобы «проведать милого племянника», без которого, по ее словам, в доме стало пусто и уныло.

– Семейная жизнь и любовь – два совершенно разных понятия, – наставительно и назидательно поучала меня она.

– Уж кто‑ кто, а я это прекрасно знаю, – огрызалась я.

После таких разговоров я надолго уходила бродить по улицам чужого и непонятного мне многоэтажного Бутова. Я вставляла в уши плеер, слушала радио «Джаз» и старалась увидеть хоть кусочек неба среди этих дворов‑ колодцев между огромными домами‑ высотками. По моим наблюдениям, ничего ниже двадцати двух этажей в Бутове не стояло. Однако в чем‑ то Галина была права (каким бы странным это ни казалось). Миша был прекрасным отцом, и с этим фактом нельзя было поспорить. Он приносил домой модели каких‑ то самолетов, и они с Темой с упоением их склеивали и расставляли на шкафах. Они даже один раз попытались запустить какую‑ то радиоуправляемую модель на улице, но как‑ то быстро потерпели авиакатастрофу и перестали экспериментировать в воздухе. Тема любил слушать папины рассказы, хотя, даже на мой взрослый взгляд, они казались часто занудными. Теме нравилось, когда папа его купал. Ему даже понравилась его старшая сестра, уже совершенно оформившаяся тоненькая черноволосая девушка с большими черными глазами. Она с подозрением смотрела на меня и с недоумением на Тему.

– Моя дочь Лида, – познакомил нас Михаил. – Можно, она сегодня у нас переночует? Ее мать с новым мужем идут в театр и попросили за ней присмотреть.

– Присматривать за такой взрослой девушкой? Ты уверен, что она нуждается в присмотре? – тихонько, на ушко спросила я.

Миша пожал плечами.

– Ее мать считает, что сейчас как раз самый страшный возраст. Пубертатный период, риск свалиться в пучину страстей и пороков. Она старается не оставлять Лидочку одну, и я с ней согласен. А ты что, против, чтобы девочка здесь бывала?

– Что ты, нет, конечно, – покорно кивнула я, поскольку, если честно, совершенно не чувствовала себя вправе реально решать этот вопрос. Интересно, что бы сделал Михаил, если бы я сказала: «Ни в коем случае. Я ничего не желаю знать о твоей дочери от другой женщины». Наверное, Миша бы вытаращился на меня, думая, что я сошла с ума. Но я была в здравом уме, и мне была совершенно безразлична его дочь от первого брака. Видимо, в силу того, что я не испытывала к Мише экстремально сильных и трепетных чувств, я не испытывала и малейших признаков ревности. Дочь так дочь.

– Лида, тебе налить чаю?

– Нет, спасибо, – сквозь зубы ответила мне испуганная девушка (почти уже совсем женщина). Кажется, она как раз некоторым образом страдала от ревности. Все‑ таки Михаил ради меня (вернее, ради Темы) оставил ее мать. Впрочем, вскоре выяснилось, что Миша в этом несколько покривил душой.

– Моя мама вышла замуж за банкира. Он, конечно, богатый, но мне с ним не нравится, – рассказала Лида через некоторое время.

На пятый или шестой ее визит к нам я сумела убедить ее в моей полной безопасности по отношению к ее отцу. Я активно демонстрировала позицию «я тут просто постоять пришла», и Лида расслабилась. Она пила чай, ела мою традиционную картошку с маслом и петрушкой и рассказывала об их семейной трагедии малолитражного разлива.

– Отчим – это совсем не то, что отец. Он ничего про меня не знает. И вообще, он интересуется только своими проблемами, а до меня ему и дела нет, – возмущалась она. Я старательно поддакивала.

– Тебе, наверное, трудно найти с ним общий язык. Но все‑ таки хорошо, что твоя мама не осталась одна после того, как они с папой разошлись. Да еще так удачно выйти замуж! Это немало, поверь моему опыту. Наверное, твоя мама – очень интересная женщина.

– Что? – непонимающе уставилась на меня Лида.

– Ну… Я о том, что современные банкиры имеют обширный выбор. И не всегда они останавливаются на разведенных женщинах с детьми.

– Она не была разведена! – возмутилась Лида. Тут настал мой черед таращиться.

– А что ж тогда?

– Она ушла от папы к этому чертовому денежному мешку. Не прощу ей этого никогда! – разрыдалась девочка, а мне ничего не оставалось, как прижать ее к себе, утешительно погладить по голове и в очередной раз убедиться, что мужчины – лицемерные сволочи. Вот почему Михаил нарисовался у меня на кухне! Его бросила жена. Бросила ради какого‑ то богатенького Буратино.

– А он красивый?

– Кто? – всхлипнула Лида.

– Ну, этот… банкир, – осторожно выясняла я дислокацию. Если бы я Мишу любила, мне было бы, наверное, больно. А так мне стало любопытно, ради кого Мишу оставили одного на старости лет. Ладно, не на старости, но все равно мне было интересно, бросила бы я Михаила ради этого банкира?

– Хотите, я покажу фотографию? – оживилась детка. Видимо, обсасывание подробностей маминой личной жизни было любимым развлечением дочери.

Через минуту я рассматривала фотографию, где моложавая женщина с красивыми, но несколько резкими чертами лица собственническим жестом держала под руку молодого (моложе ее) инфантильного мужчину в дорогом костюме. Мужчина был очень даже ничего.

– Приятный у тебя отчим, – процедила я.

– Да, он клевый. Но как она могла бросить папу! – возмутилась Лида.

Я про себя подумала, что нам с Темой это как раз оказалось на руку. Получился некоторый взаимозачет. Лидина мама получила банкира, Тема получил отца, которого был лишен с самого рождения, Миша сумел отомстить своей «бывшей» тем, что женился (почти женился) на более молодой и симпатичной (на его взгляд, я всегда была «ничего») женщине. Женщине, которая, в теории, должна была бы от благодарности стекленеть и смотреть ему в рот.

– Ну, может, она его разлюбила? – прервала я паузу. Н‑ да, с моей неземной благодарностью Миша несколько пролетел. Для меня брак с ним не более чем удобная форма воспитания сына. И конечно, решение острого квартирного вопроса. Галина до сих пор страдает при мысли, что я живу отдельно от нее, мамы, а главное, бабули. Я уверена, что со временем она попытается сбагрить ее мне. Возможно, я ей в этом уступлю, потому что мне не хватает бабушкиных воспоминаний былых лет и долгих разговоров по душам. Бабушке я могла рассказывать все‑ все, вплоть до моих чувств к Михаилу. На следующий день мистер Альцгеймер смывал компромат из бабушкиной памяти.

– Но она должна была подумать обо мне, – уверенно заявила Лида.

Я подумала, неужели же мы действительно обязаны класть наши жизни на алтарь этих маленьких ангелочков, которые, скорее всего, этого никогда не оценят?

– Но ты ведь уже совсем большая и можешь сама о себе позаботиться, – немного подколола я девочку.

Однако сравнение со взрослой ей так понравилось, что подколки она не заметила.

– Как же я рад, девочки, что вы поладили! – умильно посмотрел на нас Миша, заглянув на кухню. – А что у нас на ужин?

– Макароны с сыром, – твердо сказала я.

Миша загрустил, но мужественно перенес это известие. К началу мая я уже имела возможность узнать, каковы его предпочтения в еде. Пюре, котлеты, пироги и салат «оливье». На праздник холодец из свиной ноги и винегрет. Мои крестьянские представления о правильном питании, в которых было много зелени, помидоров, огурцов и не сильно термически обработанных гарниров, оставляли его тихо страдать и лопать котлеты в институтской столовой.

Вот так мы и жили. Я узнавала всякие, разной степени приятности и неприятности, подробности о нем, а он, как я понимаю, обо мне. И то, что я не слишком‑ то хорошо и изысканно готовлю, была еще не самой худшей. Я не проявляла должного уважения к его работе, любила одиночество, не делала на его брюках стрелки и все время норовила смыться на дачу.

– На лето я отправляю Тему с мамой на дачу, ты не против? – спросила я где‑ то к середине мая.

– Ладно, я буду туда к нему ездить, – мужественно согласился Миша.

Я видела, что из всей нашей липовой любви правдой была только его любовь к сыну. Ради того, чтобы видеться с Темой, он был готов даже преодолевать больше сотни километров на машине, для которой и тридцать километров – удар по печени. Миша на моей даче смотрелся примерно как в Государственной думе смотрелся бы мужик с лопатой, в робе и кирзовых сапогах. Миша брезгливо перепрыгивал через лужи, тщательно отмывал «Жигули» с шампунем (за время пути автомобиль превращался в свиновоз) и старался не задерживаться долго, чтобы избежать кислородного удара. А таких радостей, как встреча восхода, прогулка по лесу или сбор грибов, он не выносил даже в теории – это было для него равносильно каторге с элементами пыток. Дыбу мог успешно заменить наш деревенский колодец с тяжелым ведром на стальной цепи. Так что от перспективы совершать этот автоподвиг ежепятнично Миша затосковал. Конечно, если бы он мог заменить наш дикий оазис здоровья на комфортабельный пансионат, то сделал бы это в одно мгновение, но, как Миша сам любил повторять, он был простым русским учителем, оплотом загибающегося в России образования. И его зарплата никак не могла позволить нам вести буржуазный образ жизни. Честно говоря, даже моя зарплата могла позволить нам гораздо больше, чем Мишины скромные четыреста баксов.

– Зато я люблю свое дело и делаю его с удовольствием! – гордо изрекал он.

Я прятала ухмылку. Да, он действительно любил свое дело, а про его удовольствие от работы с молоденькими хорошенькими студентками я осведомлена лучше других. Впрочем, я вовсе не собиралась требовать от Михаила верности или неземной любви. Так, просто вспомнила былое. Меня все устраивало.

Мы побросали Темины шмотки в Мишин автомобиль (то есть теперь уже в наш, так как я на правах гражданской жены тратила часть своих заработков на бесконечные техобслуживания и замены аккумуляторов) и доставили Темочку вместе с моей мамой на пункт летнего отдыха. С тем, чтобы оставить их там на три месяца.

– Дорогой сыночек, ты не будешь скучать по папочке? – приторно сюсюкал Миша, пытаясь найти повод смыться с дачи без единой ночевки.

– А ты ко мне приедешь? – наивно интересовался Тема. – Мы пойдем на рыбалку?

– Конечно! – малодушно кивал Михаил, а его ноги уже сами собой шли в сторону машины.

– Па, а может, ты приедешь на свой отпуск? – спросил умный сынок.

Миша растерялся и побледнел. Перспектива целый месяц (минимум две недели) ходить на улицу по нужде и мыться в дровяной бане чуть не вызвала у моего благоверного сердечный приступ. Я улыбнулась и пришла к нему на помощь:

– У папы отпуск только осенью. Но на следующий год мы что‑ нибудь придумаем, ладно?

– Да! На следующий год обязательно! – с готовностью поддержал мое вранье Миша. И чуть не добавил: «Ей‑ ей, уж в следующей пятилетке‑ то точно! »

Он уехал в Москву, а я осталась на выходные, чтобы помочь маме организовать дачный быт. Я бы, если честно, осталась здесь и на все лето, если бы не работа. Потому что совершенно не представляла, что это мы будем делать вместе с Мишей в одной квартире, в одной кровати теперь, когда между нами не бродит веселое и обаятельное чудо, ради которого есть смысл закрывать глаза на то, что в целом мы друг другу абсолютно не нужны.

– Ну, а теперь‑ то ты будешь добираться до меня? Ребенок на даче, Миша – Миша не стена, не должен создавать проблем, – весело трещала Олька. Она была уверена, что теперь я буду, как и раньше, ежедневно забегать к ней, чтобы поболтать и попить чайку с очередной целебно‑ диетической конфеткой.

– У меня работа. А от сладкого у меня прыщи, я теперь сладкого не ем, – почему‑ то постоянно отмазывалась я.

Если честно, в последние месяцы я как‑ то потеряла потребность в Оле. Я совершенно не хотела слушать ее оптимистичные рассказы о том, как нам всем вскоре будет хорошо. И вообще, почему‑ то я совершенно не хотела ее слушать. Как, впрочем, и остальных. Лучше всего мне было одной. На даче или даже в городе, но с плеером в ушах и при полном отсутствии общения. Наверное, что‑ то все‑ таки во мне сильно исказилось, деформировалось. Или вообще сломалось. Я никогда в жизни не могла жить и дышать без моей Соловейки. А теперь, сидя в разных комнатах с читающим газету Мишей, мне было лучше, чем в бане с Олей. Мне никуда не хотелось.

– Что с тобой происходит? Мне начинает казаться, что ты меня игнорируешь! – возмущалась Ольга, когда я так и не добралась до нее за первые две недели свободы от ребенка.

– Да нет, ну что ты. Просто много дел. Работа, понимаешь, да и Миша. Я не хочу оставлять его одного. Он скучает и любит, чтобы я была дома. Даже если я где‑ то там на кухне занимаюсь своими делами.

– Но это же бред! – Оля просто не находила слов. – Ты не едешь ко мне, потому что Окуневу СКУЧНО?

– Нет, просто… просто не сейчас. Я тебе позвоню, ладно? – вяло отбивалась я.

Дело в том, что я сама не понимала, что со мной. Но я совершенно не хотела больше общаться с моей Самой Лучшей Подругой. Я чувствовала себя ужасно виноватой, а от этого мне еще меньше хотелось ее видеть. И когда однажды я сделала сброс звонка, увидев ее имя на дисплее мобильника, стало ясно, что я окончательно сошла с ума. Я заставила себя немедленно набрать Олин номер и пообещала приехать этим же вечером.

– Прости, я веду себя как полная идиотка. Не знаю, что на меня нашло. Ты же для меня – все! Обещай, что ты меня простишь? – расплакалась я в трубку.

Оля напряженным голосом заверила меня, что она всегда меня понимала, значит, поймет и теперь.

– Тебе просто надо разобраться в себе. Что‑ то с тобой происходит, но мы все поправим, да? Ты только помни, что мы – подруги.

– Конечно, – всхлипнула я.

Однако как я ни пыталась сделать хорошую мину при плохой игре, всю дорогу я искала Очень Уважительную Причину, по которой могла бы развернуться и поехать домой. Странно, как быстро я сменила понятие «домой» с Тимирязевской на Бутово. И Михаил, с которым мы можем по три дня словом не обмолвиться (за исключением фразы «Миша, иди кушать»), стал моей самой любимой компанией. Почему же я так боюсь и не хочу встречаться с Соловейкой? Много бы я дала, чтобы кто‑ то мне это объяснил.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒