Положительной стороной труда является богатая, очень наглядная иллюстрация, способствовавшая краткости изложения не в ущерб ясности.

* * *

Появившиеся в XVII в. труды по артиллерии, фортификации, военному искусству, военно-морскому искусству и даже по вопросам права войны и мира представляли собой попытки систематизации военных знаний и дифференциации их, что означало процесс становления военной науки. Вырабатывались определенные правила организации и подготовки армий и военно-морских флотов, правила подготовки и ведения войны и боя для достижения победы. Зарождавшаяся военная наука носила описательный характер. Авторы трудов ставили перед собой лишь прикладные цели. Для теоретических исследований не было еще необходимой базы. Содержанием военного и военно-морского искусства являлись лишь тактические вопросы. В разработке вопросов стратегического руководства военная теория, как обычно, отставала от практики. Стратегия еще не выделилась в самостоятельную отрасль знаний военной науки.

Нидерландская и английская буржуазные революции способствовали преодолению консерватизма в военной области. Наряду с этим абсолютизм стимулировал развитие и распространение [568] среди господствующих классов военных знаний. С учреждением военных школ (артиллерийских, морских) возникла потребность в пособиях для обучающихся. Выявлялась необходимость разработки практических руководств (уставов) для подготовки и боевой деятельности армии и военно-морского флота. Практические запросы стимулировали военно-теоретическую мысль, способствовали становлению военной науки. Обобщалась организационная и боевая практика, систематизировались элементарные военные знания.

Военная наука XVII в. имела сугубо прикладной характер, а ее содержанием являлось описание внешних форм военной деятельности без попыток проникнуть во внутреннюю сущность военных событий. Это относится даже к исследованию прав войны и мира Гуго Гроция, который определял характер войн по внешним признакам, не пытаясь вскрыть их политическую сущность.

Наиболее высокого научного уровня достигла фортификация и кораблестроение, основывавшиеся на достижениях математики и механики.

Военные теоретики, являвшиеся идеологами буржуазии и абсолютизма, ставили своей целью обеспечение военной и военно-морской мощи буржуазных республик и в особенности монархий, поощрявших развитие военной науки. Это были теоретики буржуазных и дворянских наемных армий, разрабатывавшие руководства по применению линейной тактики на суше и на море, а также пo организации магазинной системы снабжения войск.

Наличие военной науки хотя бы в примитивном, зачаточном состоянии являлось необходимым условием создания регулярных армий и военно-морских флотов. Такая предпосылка для формирования новых вооруженных сил появилась в конце XVII в.

* * *

Развитие военного искусства западноевропейских армий и военно-морских флотов в период первых буржуазных революций и упрочения абсолютизма во Франции и Швеции (со второй половины XVI по XVII в. включительно) определялось изменениями личного состава армий и флотов, усовершенствованием материально-технической базы вооруженной борьбы, приведением форм военной организации в соответствие со способами ведения войны и боя и процессом становления военной науки.

Поэтому исследование развития военного искусства по эпохам полководцев и королей антинаучно. В труде «История военного искусства» профессора Михневича военное искусство XVII в. включает «эпоху Густава Адольфа» и «эпоху Людовика XIV». Так определялось содержание военного искусства [569] на рубеже XX в. У современных буржуазных военных теоретиков дело обстоит не лучше, и во второй половине XX в. Лиддел Гарт в своем труде «Стратегия» содержание таковой в XVII в. свел к деятельности Густава Адольфа, Кромвеля, Тюренна.

К творчеству полководцев военное искусство сводил и Наполеон. Он писал: «...Истинные правила ведения войны это те, которыми руководствовались семь великих полководцев, подвиги коих сохранила для нас история: Александр, Ганнибал, Цезарь, Густав Адольф, Тюренн, принц Евгений и Фридрих Великий»{618}. Эти полководцы провели 83 кампании (в том числе Густав Адольф — 3, Тюренн — 18). «Основательно изложенная история этих 83 кампаний составила бы полное руководство к изучению военного искусства и послужила бы источником всех правил оборонительной и наступательной войны»{619}.

Такое утверждение Наполеона объективно исходит из признания существования вечных и неизменных принципов военного искусства. К тому же нельзя выводить правила из арифметической суммы исторических событий. Индуктивный метод английского философа Бэкона здесь не применим.

Густав Адольф и Тюренн включены Наполеоном в число великих полководцев.

«Краткая карьера его (Густава Адольфа. — Е. Р. ) ознаменована, — писал французский полководец, — смелостью, быстротою маневра, отличной организацией и храбростью войск. Густав Адольф был воодушевлен принципами Александра, Ганнибала, Цезаря! »{620} По утверждению Наполеона, маневры и марши Тюренна в кампаниях 1646, 1648, 1672 и 1673 гг. также полностью соответствовали принципам Александра, Ганнибала, Цезаря и Густава Адольфа.

«Правила Цезаря были те же, коими руководствовались Александр и Ганнибал: держать свои силы в совокупности, не иметь уязвимых мест, устремляться с быстротою на важнейшие пункты, использовать моральный фактор, славу оружия, страх, который они внушали, а также политические средства для обеспечения верности союзников и удержания в повиновении покоренных ими народов»{621}. Таковы, следовательно, и принципы полководческого искусства Густава Адольфа и Тюренна. Однако в этих принципах не отражены ни новая для XVII в. политическая обстановка, ни специфика средств борьбы — новые армии, огнестрельное оружие, парусный флот, вооруженный артиллерией. [570]

Военное искусство французского полководца привлекло особое внимание Наполеона, написавшего «Очерк войн маршала Тюренна». Побуждающей причиной создания этого труда были, конечно, не одни только национальные симпатии, но прежде всего новые способы ведения войны Тюренном, его искусное стратегическое маневрирование на театре военных действий. Возникшая в XVII в. маневренная стратегия оказалась жизненной и имела перспективу последующего развития.

В число «великих полководцев» XVII в., в «полководцы первой величины», помимо Густава Адольфа и Тюренна; немецкий военный теоретик и историк Клаузевиц включил Монтекуколи, Конде и Валленштенна. О Морице Оранском и Кромвеле — полководцах армий буржуазных революций — он даже не упомянул.

Безусловная заслуга Клаузевица заключается в том, что деятельность «великих полководцев» он рассматривал в связи с качеством войск, с их боевыми физическими и моральными усилиями. Немецкий военный теоретик писал: «...Воинская доблесть армии есть одна из важнейших моральных потенций на войне... Удивительные успехи этих (в том числе Густава Адольфа. — Е. Р. ) полководцев и их величие в самых затруднительных положениях были возможны лишь с войсками, обладавшими этой моральной потенцией»{622}. Густав Адольф опирался на умеренную по размерам, но доведенную до совершенства армию, силами которой сокрушал все на своем пути, пытаясь создать из маленького государства большую монархию{623}.

Центр тяжести в деятельности «великих полководцев» находился в армии — «с разгромом последней их роль была бы закончена»{624}. Но сила воли полководца может и должна оказывать решающее воздействие на армию. Это положение Клаузевиц подкрепил ссылкой, в частности, на полководческую деятельность Густава Адольфа и Валленштейна.

Немецкий теоретик правильно подчеркнул и роль полководца в развитии военно-теоретической мысли, сославшись на кампании Тюренна и Монтекуколи: «...Когда появлялся великий полководец, привлекавший на себя взоры всех, или даже если появлялись два боровшихся друг с другом великих полководца, как Тюренн и Монтекуколи, там имена их накладывали на все это маневренное искусство окончательную печать отменного превосходства»{625}.

Внезапность, которая достигалась быстротою действий [571] войск под командованием Густава Адольфа и Тюренна, являлась наиболее действенным средством достижения победы. «Внезапность играет в стратегии гораздо большую роль, чем в тактике»{626}.

Однако стратегический успех достигается не только поражением войск противника в результате внезапного нападения, но и срывом планов его командования. Так было в кампании Тюренна 1674 г. в Эльзасе, когда имперские войска, понеся незначительные потери в бою, отступили за Рейн. «Нападение Тюренна расстроило не столько войска противника, сколько его планы, остальное довершили разногласие союзных полководцев и близость Рейна»{627}.

Рассматривая кампанию Тюренна 1675 г., в которой этот полководец проявил «высокую степень искусства и разумности», Клаузевиц сделал весьма важный вывод. «Мы убеждены, — писал он, — что для маневрирования нет каких-либо постоянных правил и что никакой метод и никакой общий принцип не могут служить для него указанием, но полагаем, что победа в борьбе достанется той стороне, которая проявит больше предприимчивости, точности, порядка, бесстрашия и дисциплины»{628}.

В развитии военно-морского искусства большое значение имели англо-голландские войны. В связи с необходимостью обеспечить безопасность морских путей, особенно колониальных коммуникаций, перед военно-морскими флотами появилась новая стратегическая цель — борьба за преобладание на море, требовавшая искусного маневрирования и решительных сражений. На этой основе возникла маневренная стратегия военно-морских флотов.

XV11 в. — это время становления линейной тактики на суше и на море, явившейся результатом деятельности постоянных наемных армий и флотов, укомплектованных личным составом, для которого характерны внешняя дисциплинированность и знания военного дела в результате регулярного обучения и владения усовершенствованным огнестрельным оружием. Линейный боевой порядок предоставлял возможность офицерам оказывать непосредственное воздействие на солдат-наемников, не отличавшихся высоким моральным духом, а также одновременно использовать как можно больше ружей и пушек. Вследствие этого линейная тактика по своему существу представляла собой тактику огневого боя, в котором огонь начал оттеснять удар холодным оружием. Пушка на море почти исключала абордаж, мушкеты на суше вытесняли пику. Однако появление штыка не вызвало сейчас же изменений [572] в тактике. «Изобретенный примерно в 1640 г. во Франции штык должен был бороться против пики в течение 80 лет»{629}. В течение этого времени сохранялась разнородность пехоты.

Деятельность многочисленных голландских, французских и немецких военных инженеров XVII в., особенно Вобана, способствовала развитию долговременной фортификации. Сооружение и усовершенствование систем многочисленных крепостей и разработка методов их атаки выражали соперничество средств обороны и атаки, следствием которого было совершенствование военно-инженерного искусства.

Полевая же фортификация, «эта важная отрасль военного искусства, — писал Наполеон, — нисколько не продвинулась вперед с древних времен; ныне она стоит даже на более низкой ступени развития, чем 2000 лет тому назад»{630}. Для усовершенствования этой отрасли военного искусства Наполеон советовал поощрять инженеров и не льстить «духу праздности в войсках. И офицеры и солдаты неохотно берутся за кирку и лопату и от души повторяют, как эхо: «Полевые укрепления более вредны, чем полезны, их не следует сооружать. Победа достается тому, кто двигается, наступает, маневрирует. Не следует работать, разве война и без того недостаточно утомительна?..» Это речи лестные, но все же не заслуживающие внимания»{631}.

На развитие военного искусства XVII в. оказало влияние значительное упорядочение тыла армии, выразившееся в возникновении магазинной системы снабжения войск и зарождении военно-санитарной службы. В штаты войсковых соединений вводилась должность военного врача, в подразделениях — цирюльника (фельдшера). Приобретались медикаменты, учреждались госпитали, разрабатывались гигиенические правила устройства и содержания лагерей.

Процесс становления военной науки характеризуется выделением и специализацией различных отраслей военных знаний — артиллерии, фортификации, военного искусства, военно-морского искусства, кораблестроения, военно-санитарной службы, службы тыла (магазинной системы снабжения войск). Военно-историческая наука находилась в единстве с теорией военного и военно-морского искусства, следствием чего было очевидно важное практическое значение военной истории. Критическое исследование исторических событий способствовало развитию научного анализа с целью вскрыть причины успехов или неудач в конкретной военной деятельности.

XVII в. — это, конечно, не «эпоха Густава Адольфа и Людовика [573] XIV». Это было время формирования первых регулярных буржуазных и дворянских армий и военно-морских флотов; время усовершенствования ружей и пушек и увеличения их производства, возникновения и развития новой магазинной системы снабжения войск; время зарождения маневренной стратегии и линейной тактики на суше и море, развития крепостной войны и недооценки полевой фортификации; наконец, это было время становления буржуазно-дворянской военной науки.

Новые способы войны и боя обосновывались теоретически. На базе изучения боевой практики того времени разрабатывались вопросы маневренной стратегии. Сталкивались две точки зрения: требованиям творческой деятельности полководца противопоставлялся формальный методизм в руководстве действиями войск. Фактическим содержанием военных действий оказывались маневрирование на коммуникациях и крепостная война как следствие того, что снабжение войск считалось единственной проблемой, определявшей исход военных действий и войны в целом. Завершением этих взглядов явились теории ложного, по существу, методизма и кордонной системы в стратегии.

В тактике также шла борьба двух мнений: сторонников и противников «ружейной трескотни». Как те, так и другие недооценивали полевую артиллерию, и вопрос о построении боевых порядков решался без учета ее огня. Сторонники огневой тактики рекомендовали предельно широкое по фронту и неглубокое построение войск. Противники «трескотни» предлагали колонну для прорыва линейного строя и свертывания его в сторону флангов. При этом очень громоздкая и медленно двигавшаяся колонна могла оказаться хорошим объектом полевой артиллерии.

В конце XVII в. начинался процесс дифференциации категорий, понятий военной науки. Военные теоретики стремились дать определения «элементам» военной деятельности, выявить их различия. Так, например, устанавливалось различие между понятиями «сражение» и «бой», «кампания» и «операция», «база» и «коммуникация», «строй» и «боевой порядок», «ряды» и «шеренги», «линия» и «колонна». Расширялось понятие военно-географического элемента.

При этом категории военной науки, как правило, определялись по внешним признакам — по количеству, по форме, а не по их внутреннему содержанию. Военные теоретики еще не дошли до познания сущности явлений войны и военной деятельности. Вследствие непонимания закономерности процесса исторического развития они подходили к метафизическому утверждению о существовании вечных и неизменных принципов военного искусства. На этом основании теоретики рекомендовали практику древних народов перенести в современность, [574] что оказывалось неприемлемым и по своему существу реакционным.

Во второй половине XX в. встречается противоположная антинаучная концепция, заключающаяся в требованиях рассматривать военные события прошлого с точки зрения последних современных уставов, а понятия военной науки первого этапа мануфактурного периода войны заменить современной военной терминологией атомного этапа машинного периода войны. Марксистско-ленинская теория требует рассматривать категории, понятия исторически, в их возникновении, развитии и дифференциации. Понятия военной науки выражают исторический процесс раскрытия новых сторон и углубление познания войны и способов ее ведения, познание ее сущности. «Осовременивание» прошлого приводит к фальсификации военной истории, что исключает возможность пользоваться ее уроками.

Это полностью относится и к терминологии в области военной техники. Нельзя, в частности, отождествлять багинет и штык, так как они имеют не только сходство (холодное колющее оружие, прикрепляющееся к ружью), но и существенное различие в зависимости от способа их соединения со стволом мушкета, что определяет разные тактико-технические данные оружия. Багинет вставлялся в ствол, и мушкет превращался в холодное оружие. В боевом порядке русских войск первая шеренга, примкнув багинеты, не стреляла и шла в атаку при содействии огня последующих шеренг. Применялось и перемешивание в первой шеренге мушкетеров и пикинеров. С изобретением наружного крепления, хомутика, багинет превратился в штык и мушкет оказался одновременно стреляющим и колющим оружием. Пикинеры окончательно были упразднены. В трудах западноевропейских авторов того периода очень часто штык и багинет отождествлялись. Такое отождествление приводит к непониманию особенностей развития боевых порядков того времени. [575]

Часть III.

⇐ Предыдущая 272 273 274 275 276277278 279 280 281 Следующая ⇒