ВОПРОС О ПРИНЦИПАТЕ В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

⇐ ПредыдущаяСтр 23 из 32Следующая ⇒

Советской исторической наукой установлен ряд положений, являющихся важнейшими методологическими предпосылками для исследования истории принципата. Большое значение, как указано выше, имели исследования советских ученых по истории восстаний рабов и изучение их влияния на политическую жизнь рабовладельческого общества (II—I вв. до н. э.). В связи с этим было подчеркнуто, что борьба с восстаниями привела к установлению военной диктатуры, а формой этой диктатуры и была императорская власть55. С особенной отчетливостью подчеркнуто это в трудах А. В. Мишулина и С. И. Ковалева.

Однако в советской литературе еще недостаточно уделено внимание объективному значению перехода от республики к империи.

Характеристика принципата дана была В. С. Сергеевым в его «Очерках по истории древнего Рима»56. Автор определяет принципат как республиканскую монархию и рассматривает его как компромисс между монархической властью и сенаторской знатью. Автор подчеркивает роль армии, останавливается на внешней политике Августа. Большое внимание уделяет автор организации управления и культуре. Глава, посвященная принципату, написана на основании источников и с учетом новейшей литературы.

В новом труде С. И. Ковалева («История Рима», Л., 1948) принципату Августа посвящена особая глава. Касаясь юридического оформления власти Октавиана, Ковалев, учитывая данные антиохийского варианта «Res gestae» и новейших исследований, говорит, что в качестве «первого сенатора» Август «пользовался всем моральным авторитетом (auctoritas) главы высшего учреждения в государстве». Автор дает обзор полномочий [с. 374] Августа, полученных в разное время, не всегда, правда, оттеняя, что же имело решающее значение. «Внутренняя политика Августа, — говорит он, — проводилась под знаком реставрации старины, что логически вытекало из духа глубокой реакции, охватившей все общество». В этой связи дается краткий обзор социальной политики Августа. Говоря о результатах деятельности последнего, С. И. Ковалев пишет: «Историческая обстановка сложилась для Августа чрезвычайно удачно. Он воспользовался политическим наследством Цезаря. Эпоха, в которую он действовал, уже не требовала ярких фигур и героических личностей. Осторожный и хитрый, Октавиан вполне отвечал той задаче, которую возложила на него история, отвечал гораздо больше, чем все его соперники». К сожалению, самые задачи, какие ставила история, недостаточно раскрыты автором, что, впрочем, нельзя поставить ему в упрек, если принять во внимание и самый характер его труда и неисследованность данных вопросов в нашей марксистской исторической литературе.

Недавно появившаяся книга А. Б. Рановича «Восточные провинции Римской империи» (изд. АН СССР, 1949) восполняет пробел в нашей литературе по истории стран и народов римского мира в эпоху ранней империи. Введение посвящено общим вопросам истории империи.

А. Б. Ранович считает, что «возникновение империи было общественным переворотом». «Республиканские идеи, учреждения, методы управления, формы гражданственности не были начисто отметены новой императорской властью. Ведь даже коренная революция многое сохраняет от прежнего режима. Империя многое унаследовала от республики... Но необходимо отрешиться от взгляда на империю как на продолжение, хотя бы в других формах, республиканского режима. Империя означала политический переворот, бывший результатом серьезного и глубокого общественного кризиса». Никто не мог оказать сопротивление императорской власти, опиравшейся на военную силу. «Империя означала конец изжившей себя гражданской общины города Рима». «Политическое единство, созданное Римской империей, было гораздо более прочным и глубоким, чем единство, созданное эллинизмом». Но «образование единой империи, уничтожение перегородок, какие ставили между народами старые общественные условия жизни, нивелирование населения, т. е. все то, что делало империю высшим этапом развития рабовладельческого общества, достигалось средствами насилия, истощавшими производительные силы, приведшими в конце концов империю к крушению». В основной части, посвященной жизни отдельных восточных провинций, автор останавливается на [с. 375] положении тех или иных областей в эпоху ранней империи. За 85 лет, истекшие со времени появления в печати труда Ешевского, работа А. Б. Рановича является первым самостоятельным русским исследованием по истории римских провинций. Ценность его состоит в том, что оно написано на основании марксистско-ленинской методологии. Признавая большое значение книги, мы все же должны отметить, что империя была прежде всего выходом из политического, а в известной мере и социального кризиса. Экономическая основа римского государства не была еще глубоко затронута новыми отношениями, и нет оснований говорить о кризисе производства в I в. до н. э. Ниже будет показано, что вопросы юридические, касающиеся правовых основ власти императора, имеют большее значение, чем придавал им А. Б. Ранович, не учитывавший некоторых новых публикаций.

С исследованием Г. А. Стратановского «Подвиги Августа (Res gestae divi Augusti)» мы знакомы только по тезисам к диссертации (Л., 1941). Автор правильно указывает на «важность установления литературной формы памятника для понимания «Res gestae» как исторического источника», отражающего официальную идеологию принципата. Справедливо отмечается «система подчеркиваний, умолчаний и искусной группировки материала. Жанр и стиль памятника подчинены единой цели оправдания принципата подвигами и заслугами принцепса» (IV, 1). «Противоречивость официальной идеологии Августа отражает реальное положение вещей: борьбу группировок в среде правящего рабовладельческого класса и расширение социальной базы рабовладельцев» (IV, 1). Однако, на наш взгляд, преувеличено влияние эллинистических образцов. Уж очень незамысловата «философская» сторона памятника, чтобы возводить его к стоикам и Аристотелю, к борьбе «света и тьмы» в природе. Большее значение, чем общие места из эпидейкрической литературы (всякого рода π ρ ά ξ ε ι ς ) имеют, по нашему мнению, официальные документы времен гражданских войн и принципата. Но поскольку мы не знакомы с исследованием в целом, мы не можем разбирать всех положений исследования Г. А. Стратановского.

Иначе поставлен вопрос в диссертации С. Л. Утченко «Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики» (рукопись). Автор отмечает в «Res gestae» черты, общие с произведениями политической литературы позднереспубликанской эпохи, в частности с трактатами Цицерона. Отрицая непосредственное влияние последнего на Августа, С. Л. Утченко считает, что в «Res gestae» использованы ходячие выражения политической терминологии, созданные отчасти под влиянием греческой теории.

[с. 376] В ряде работ советских исследователей давалась характеристика литературных направлений эпохи Августа. Удачные примеры, иллюстрирующие связь поэзии с жизнью, дает М. М. Покровский в своей «Истории римской литературы»57. По поводу «Энеиды» Вергилия М. М. Покровский приходит, например, к следующему заключению: «Энеида ярко отражает современную Вергилию действительность; она полна ссылок и на прошлую историю Рима, но факты прошлой истории предлагаются читателю в таком освещении, какое им давали римские консерваторы конца республики и начала империи». Вергилию посвятил несколько работ Н. Ф. Дератани58. Им написано предисловие к новому изданию «Энеиды», а в специальной статье «Вергилий и Август» Н. Ф. Дератани устанавливает политические мотивы в поэзии Вергилия, связывая их с монархическими тенденциями в современной ему политической идеологии. В «Истории античной литературы» И. Д. Тронского59 даны отчетливые характеристики писателей времени Августа и подчеркнуты политические мотивы в их творчестве.

Вопросы искусства эпохи Августа затрагивались в работах М. М. Кобылиной, В. Д. Блаватского, Н. И. Брунова, а также коллективном труде по истории архитектуры60. И для этих работ характерно стремление связать вопросы искусства с социальными отношениями. Это — основная черта советских исследователей истории римской культуры. Таким образом, советская историография наметила ряд важных вопросов для изучения принципата, хотя истории его было уделено незаслуженно мало внимания.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. L. Tillemont, Histoire des emper., v. 1, Paris, 1690..

2. Voltaire, Dictionnaire philosophique..

3. Montesquieu, Grandeur et dé cad. des Romains, XIII..

4. E. Gibbon, The history of the Decline and Fall of the Roman Empire, vol. I, Ied. 1776; ed. by Bury, Lond. 1897; русск. перев. Э. Гиббон, История упадка и разрушения Римской империи, перев. Неведомского, т. I, М. 1883..

5. Fr. Schampagny, Cé sars, I, II, 1853; русск. перев. Шампаньи, Кесари, 1842 и 1882..

6. J. J. Ampè re, L’ Empire Romain à Rome, t. I, Paris, 1867..

7. Beulé, Auguste, sa famille et ses amis, Paris, 1875..

8. Duruy, Histoire des Romains depuis les temps les plus reculé s jusqu’à la fin du regne des Antonine, IV, Paris, 1871..

9. Merivale, History of the Roman Empire. London, 1834—1844..

10. Th. Mommsen, Rö misches Staatsrecht, II, Lpz. 1887; Abriss d. rö misch. Staatsr., Lpz. 1917; Res gestae divi Augusti, 1883..

11. Karlowa, Rö mische Rechtgeschichte, I, Lpz. 1885, S. 491 ff.; , Willems, Le droit public romain, Louv.—Paris, 1883; русск. перев. «Римское государственное право», Киев 1888—1892..

12. Ed. Meyer, Kaiser Augustus, Kleine Schr., I, Halle 1910, S. 441—492..

13. Г. Ферреро, Величие и падение Рима, т. III, М., 1916; т. IV, 1922; т. V, 1925..

14. M. Hammond, The Augustan Principale, Cambr. (Mass.) 1933..

15. В статье «Hellenistical influences on the structure of the Augustan principate» (Mem. Am. Ac. in R., v. XVIII, 1940, p. 25) Хаммонд говорит о том, какое влияние оказали эллинистические обычаи (клятва, апофеоз, придворная жизнь, бюрократия) на принципат Августа. Эти обычаи являются несомненными признаками монархической власти, и это не отрицается автором. Как согласовать выводы этой статьи с его монографией о принципате, остается непонятным..

16. V. Gardthausen, Augustus u. s. Zeit. I, 1—3; II, 1—3; 1891—1904..

17. Статья о состоянии философии при Августе написана Гирцелем (R. Hirzel, Philosophie im Zeitalter des Augustus, Th. I, S. 1926); статья о римском праве принадлежит Гельссигу (R. Helssig, Die rö mische Rechtswissenschaft im Zeitalter des Augustus, Th. I, S. 1918)..

18. J. Kromayer, Die rechtliche Begrü ndung des Prinzipats, Marb. 1888; McFayden, The history of the title imperator under the Roman Empire, Chicago, 1920; The princeps and the senatorial provinces, «Classic. Philology», XVI, 1921, p. 34..

19. E. Kornemann, Doppelprinzipat und Reichsteilung im Imperium Romanum, Marb. 1888..

20. Kaerst, Geschichte der antiken Monarchie; Geschichte d. Hellenismus, II; Scipio Aemilianus, die Stoa und der Prinzipat. «N. Jahrb. fü r Wissensch. und Jugendbildung», 1929..

21. R. Pö hlmann, Geschichte der sozialen Frage und Sozialismus in der antiken Welt, II, 1925; Caesarismus, «Aus Gegenwart und Vergangenheit», 1 Ausg.: Die Rö mische Kaiserzeit (Ulstein’s Weltgeschichte)..

22. Ряд работ устанавливает связь государственных учреждений эпохи Августа с учреждениями эллинистическими. См., например, O. Hirschfeld, Die kaiserlichen Verwaltungsbeamten bis auf Diokletian, 1905..

23. Г. Буассье, Римская религия от Августа до Антонинов, русск. пер. М. 1914. Из других общих работ см. Grenier, Le Gé nie Romaine dans la ré ligion, les arts et la poé sie, Paris 1926..

24. Т. Н. Грановский, Соч., т. II..

25. С. В. Ешевский, Соч., ч. I..

26. М. Драгоманов, Вопрос о всемирно-историческом значении Римской империи и Тацит, ч. I, Киев, 1869..

27. В. И. Герье, Август и установление империи, «Вестник Европы», 1877, № 6, 7, 8..

28. Э. Д. Гримм, Исследования по истории развития римской императорской власти, ч. 1, СПб., 1901..

29. И. М. Гревс, Очерки из истории римского землевладения преимущественно во время империи, т. I, СПб. 1899..

30. Р. Ю. Виппер, Очерки истории Римской империи, ГИЗ, 1923..

31. Д. М. Петрушевский, Очерки из истории средневекового общества и государства, М., 1922..

32. М. И. Ростовцев, Рождение Римской империи, П., 1918..

33. H. Dessau, Geschichte der rö mischen Kaiserzeit. B. I, Berlin, 1929, B. II, T. II, 1928..

34. T. Rice Holmes, The Architect of the Roman Empire, vol. I, 1928; vol. II, 1931..

35. L. Homo, Les institutions politiques romaines, Paris 1927; Le haut Empire (Glotz, Histoire gé né rale, hist. Rom., t. III); Auguste, Paris 1935..

36. Franz, «Arch. Zeitschr.», I, 1843, S. 23; Th. Bergk, Augusti rerum a se gestarum index. Gö tt., 1873..

37. F. Mü ller, Augustus, «Med. d. Kon. Ak. d. Wetensch. Amst.», II, 1927..

38. A. Premerstein, «Phil. Woch.», 1929, 845—851..

39. Heinze. Auctoritas, «Hermes», LX, 1925. S. 348—366..

40. В статье «Monumentum Ancyranum», PWRE, B. XVI, I, S. 211—231, Корнеман ограничивал значение auctoritas: по его мнению, этим указывалось, что в 27 и в следующих годах, когда Август был консулом, своим влиянием (auctoritas) он превосходил коллег по консулату, имевших с ним одинаковую власть (potestas)..

41. A. Premerstein. Vom Werden und Wesen des Pnnzipats..

42. Обратим внимание, что задолго до Премерштейна Э. Д. Гримм указал, что π ρ ο σ τ α σ ί α τ ῶ ν κ ο ι ν ῶ ν была поручена Августу еще в 27 г. и являлась основной компетенцией принцепса. О том, что теория Гримма предшествовала Премерштейну, говорит и Грант (M. Grant, From imperium..., p. 452, n. 5)..

43. См. рецензии: Карштедта (Karstedt. «Gö ttingische Gel. Anz.», 1938, S. 5 ff.); Леви (Levi, «Rivista di fil. e d’istor. cl.», 1938, p. 196 sq.); Андерсона (JRS, XXVIII, 1938, p. 93 sq.). Карштедт и Леви оспаривают теорию auctoritas, обоснованную Премерштейном; Андерсон считает ее допустимой..

44. P. Francisci, Genesi e struttura del principato Augusteo, Roma 1941, p. 41. Ср. Solari, L’imperio Augusta, Bol. 1940..

45. Augustus, Studi in occasione del bimillenario Augusteo, Roma, 1938..

46. Ibid, p. 1..

47. См., например, Taeger, Das Altertum, B. II..

48. W. Weber, Princeps, Studien zur Gesch. des Aus., Stuttg.—Berl. 1936..

49. JRS, 1938, p. 126..

50. CAH, X, ch. V—XVIII. p. 127—606..

51. J. Gagé, De Cé sar à Auguste. Ou en est le problè me des origines du principat?, «Revue hist.», Paris 1936, p. 279—342; ср. Н. Машкин, Из литературы о принципате, ВДИ, 1938, № 1 (2)..

52. R. Syme, Rom. Rev. Oxf. 1939. См. рецензию Н. А. Машкина, ВДИ, 1947, № 1, стр. 116 (там же указания на рецензии в иностранных журналах)..

53. M. Grant, From imperium to auctoritas. A historical study of Aes Coinage in the Roman Empire 49 B. C. — A. D. 14. Cambr., 1946..

54. A. Magdelain, Auctoritas principis, Paris 1947..

55. А. В. Мишулин, Советская историография и задача древней истории, ВДИ, 1938, № 1 (2), стр. 7; А. В. Мишулин, Революция рабов и падение Римской республики, М. 1936; А. В. Мишулин, История Рима, М. 1946; С. А. Жебелев и С. И. Ковалев, Великие восстания рабов II—I вв. до н. э. в Риме, «Известия ГАИМК», 1934, № 101; С. И. Ковалев, История античного общества. Эллинизм. Рим., Л., 1936; С. И. Ковалев, Две проблемы римской истории, «Вестник ЛГУ», 1947, № 4, стр. 86 сл.; История Рима, Л., 1948..

56. В. С. Сергеев, Очерки по истории древнего Рима, М. 1938, стр. 373—411..

57. М. М. Покровский, История римской литературы, М.—Л. 1942..

58. Н. Ф. Дератани, Вергилий и его Энеида; Вергилий, «Энеида», 1933; И. Ф. Дератани, Вергилий и Август, ВДИ, 1946, № 4, стр. 66 сл..

59. И. Д. Тронский, История античной литературы, Л. 1946..

60. М. М. Кобылина, Искусство древнего Рима, М.—Л. 1939; В. Д. Блаватский, Архитектура древнего Рима, М. 1938; Н. И. Брунов, Очерки по истории архитектуры, т. II, М. 1935; Всеобщая история архитектуры. т. II, ч. 2, Архитектура древнего Рима, М. 1948..

ВЛАСТЬ АВГУСТА

Систематический обзор истории принципата мы считаем наиболее целесообразным начать с вопроса о характере власти Августа. Затем мы остановимся на роли и функциях различных учреждений, а после этого перейдем к социальной политике Августа и положению различных социальных групп в его время. Естественнее, может быть, был бы обратный порядок расположения материала, ибо группировка социальных сил вызывала определенную социальную политику и нашла свое отражение в политической надстройке. Но, к сожалению, мы можем [с. 377] составить представление об изменениях в социальном строе этого времени на основании косвенных указаний источников, в то время как политические отношения значительно полнее охарактеризованы в дошедших до нас памятниках. Кроме того, происшедшие изменения коснулись прежде всего политических отношений, самого государственного строя Рима; нужно, следовательно, представить отчетливо, в чем заключались эти изменения, а потом перейти к их объяснению.

Об обстановке, в которой произошло установление принципата, наиболее подробно рассказывает Дион Кассий, но этот рассказ отражает в известной мере политические воззрения автора. Внимание историка направлено не на то, чтобы охарактеризовать условия, при которых произошло установление принципата, и передать точно законодательные акты, санкционировавшие новый политический порядок. Дион Кассий больше рассуждает о переходе к монархии, о неизбежности такого перехода, о его значении и об умеренности Августа1. В этой связи официальные данные, какие мы находим в «Res gestae divi Augusti», приобретают особенно большое значение.

Установление принципата произошло через полтора года после возвращения Августа с Востока и предварительных мероприятий, о которых мы говорили выше. Основной лозунг этого времени — прекращение гражданских войн и установление мира. Октавиан закрыл двери храма Януса, что делалось лишь в тех случаях, когда на всей римской территории водворялся мир, добытый победами. За все время существования Рима храм Януса, по преданиям, закрыт был всего два раза. У Веллея Патеркула, сравнительно точно передающего официальные версии, вслед за известием о возвращении Октавиана сообщается: «Окончены двадцатилетние гражданские войны, прекращены войны внешние, возвращен мир»2. Для настроений господствующих групп римского и италийского общества стремление к миру соединялось с мечтаниями о возвращении к старинным временам, к тем отношениям, какие существовали в отдаленном прошлом, когда на Форуме пасся скот, а римские сенаторы сами пахали землю. Идеализация прошлого соединялась с мечтами о наступлении нового века, который придет на смену веку греховному, запятнанному гражданской войной. С настроениями этих групп Октавиан, как мы видели, считался и сообразовывал свои действия, начиная еще с тех времен, когда он вел борьбу с Секстом Помпеем.

Непосредственно после битвы при Акции Октавиан, как говорилось выше, чеканит монеты, на которых изображается [с. 378] Виктория, стоящая на корабельном носу и держащая венок в правой руке и пальмовую ветвь в левой (табл. IV, 8)3. Монеты, выпущенные в 28 г., как бы определили предстоящие реформы. Октавиан назван Libertatis P[opuli] R[omani] Vindex4 (табл. IV, 11), он «восстановитель свободы», он инициатор возвращения всего населения к мирной деятельности и к обычаям предков. Эта пропаганда была подготовкой к политическим преобразованиям 27 г.

Не следует забывать, что формализм оставался одной из основных черт римского права, как гражданского, так и государственного. Оформлению власти придавалось всегда большое значение. Узурпация Суллы и Цезаря прикрывалась старинной диктатурой, чрезвычайные полномочия триумвиров базировались на законе Тиция, проведенном народным собранием. Между тем положение Октавиана по возвращении в Италию было неопределенным. Полномочия триумвира истекли в конце 33 г.; Октавиан не сложил их, но и не считал, видимо, возможным ими пользоваться, ибо в «Res gestae» он определенно указывал, что был триумвиром по переустройству государства десять лет без перерыва5, а десять лет со дня закона Тидия кончались 31 декабря 32 г. Начиная с 31 г. он избирался консулом, но власть его была шире, чем это предусмотрено было консульскими полномочиями: в его руках сосредоточены были провинции, он распоряжался громадной армией, решал фактически все вопросы римской внешней политики. Оправданием могла служить клятва (ius iurandum), которая была принесена ему как «вождю» для ведения гражданской войны в 32 г., но к ней приведены были лишь италийцы и жители западных провинций.

Однако клятва не имела публично-правового значения, а кроме того, война, вести которую было поручено Октавиану, закончилась Актийской битвой. Таким образом, он выполнил и это поручение. Оставалась только моральная санкция римских граждан, которая оправдывала фактическое единодержавие человека, прекратившего гражданские войны. В этом смысле и следует понимать выражение главы 34-й «Res gestae» «Облеченный высшей властью по всеобщему согласию» («per consensum uniuersorum potitus rerum omnium»)6.

[с. 379] Речи Агриппы и Мецената, приведенные Дионом Кассием, являются, несомненно, свободными конструкциями автора, но они, может быть, в какой-то степени отражают колебания Октавиана и близких к нему лиц в вопросах, связанных с обоснованием власти. Судьба Цезаря показала, что оформление власти играет большую роль. Ценз и сопровождавшие его lustrum должны были подчеркнуть возвращение к мирным временам. Сам Август указывает, что lustrum был произведен после сорокадвухлетнего перерыва. Вместе с тем обряды, с которыми был связан lustrum, должны были как бы очистить римское гражданство. Начиналась как бы новая эра, «новый век», о котором мечтали италийские жители. Вергилий, который безоговорочно перенес теперь на Августа те смутные мечты и ожидания, какие были отражены им в четвертой эклоге, писал впоследствии в «Энеиде»: «Август Цезарь из божественного рода основал золотой век» («Augustus Caesar, diui genus, aurea condet saecula»)7.

По возвращении в Рим Октавиан получил новые почетные титулы. Была подтверждена или расширена (см. ниже) трибунская власть8. Его приветствовали в седьмой раз императором, причем, по словам Диона Кассия, титул императора, предоставленный сенатом, имел иное значение: он был пожизненным и обозначал высшую власть9. Наконец, после просмотра сенатского списка он стал princeps senatus. Вергилий указывает, что он выступает в качестве основателя новых веков. Упоминания Вергилия не случайны. У Светония мы читаем, что некоторые хотели провозгласить Октавиана, который выступил как бы в роли нового основателя Рима, Ромулом; Дион Кассий говорит, что сам он «особенно сильно» (ἰ σ χ υ ρ ῶ ς ) желал этого наименования, но опасался, что его будут подозревать в стремлении сделаться царем10. Однако это новое основание города должно было не положить начало какой-то новой, неизвестной Риму форме правления, а вернуть государство к старинным политическим порядкам. «Была возвращена древняя и старинная форма правления»: «prisca illa et antiqua rei publicae forma reuocata», — пишет Веллей Патеркул11. «Re publica conseruuata...»12, «quod rem publicam populo Romano restituit»13, «restituta re publica...»14 — вот выражения современных событиям документов.

[с. 380] Эта официальная концепция стала создаваться еще в 32 г. и свое отражение нашла на монетах, выпущенных Октавианом на Востоке в период 31—27 г

Мы уже говорили о монетах в честь его побед и триумфов. Другие монеты отражают мирную деятельность. Так, на одной из серий изображен храм Юлия со статуями Викторий на фронтоне (табл. IV, 6). Монета эта, несомненно, стоит в связи с сооружением новых и ремонтом старых храмов. Монеты отмечают выведение колоний. На аверсе одной из них представлен Аполлон с чертами Октавиана, на реверсе — Октавиан в одежде авгура за плугом, запряженным волами (табл. V, 1). Переход к мирной деятельности отмечен на монете, на реверсе которой представлен Октавиан, сидящий на курульном кресле и держащий в руке крылатую Победу (табл. V, 4). Монета как бы говорила, что после одержанных побед инициатор их перешел к мирной деятельности и отправлял правосудие. Монеты с изображением колосьев, козерога, несущего рог изобилия, указывали на наступивший век плодородия и изобилия (табл. V, 5, 6), но отчетливее всего политическая идеология, характерная для событий 27 г., отражена на упоминавшейся ранее серебряной эфесской монете 28 г. На аверсе ее изображен Октавиан. Вокруг его изображения легенда: IMP. CAESAR DIVI F. COS. VI. LIBERTATIS P. R. VINDEX, на реверсе представлена богиня Мира, держащая в правой руке кадуцей, в стороне — cista mystica, из которой выползает змея. Слева легенда — PAX. Все изображение окружено лавровым венком (табл. IV, 11).

Таким образом, Октавиан представляется восстановителем и охранителем государства, государства свободного, как бы мы сказали, республиканского. Другими словами, он — истинный vindex libertatis populi Romani.

Все эти данные объясняют начало главы 34-й «Res gestae»: «In consulatu sexto et septimo, postquam bella civilia exstinxeram, per consensum uniuersorum potitus rerum omnium, rem publicam ex mea potestate in senatus populique Romani arbitium transtuli» («В шестое и седьмое консульство, после того как я потушил гражданские войны, облеченный по всеобщему согласию высшим могуществом, я передал государство из своей власти в распоряжение сената и римского народа»). Август ничего не говорит о том решении, какое последовало за этим актом официального возвращения власти сенату и римскому народу. Дион Кассий же утверждает, что после долгих уговоров Октавиан согласился принять власть. «Таким образом, говорит Дион, — он дал сенату и народу утвердить его главенство, но, желая показать себя человеком, преданным народу (ὣ ς δ η μ ο τ ι κ ό ς ), он принял на себя надзор и заботу [с. 381] о делах, нуждающихся в попечении»15. Дион Кассий употребляет выражение: φ ρ ο ν τ ὶ ς κ α ὶ π ρ ο σ τ α σ ί α τ ῶ ν κ ο ι ν ῶ ν π ᾶ σ α. Можно ли видеть в нем перевод определенных латинских выражений, можно ли думать, что здесь стояло «cura et tutella rei publicae universa», как считает Премерштейн? Мы считаем такое толкование спорным. Прежде всего... τ ῶ ν κ ο ι ν ῶ ν π ᾶ σ α нельзя передать «rei publicae», а приходится передавать буквально во всех делах, ибо далее следует: «нуждающихся в попечении»: ὡ ς... ἐ π ι μ ε λ ε ί α ς. Таким образом, надзор и забота являются понятиями частными по сравнению с более общим, каковым является попечение — ἐ π ι μ έ λ ε ι α. Из этого можно заключить, что у Диона Кассия нет устойчивой терминологии для обозначения сенатских постановлений, касающихся верховной власти Августа. Он подбирает ряд синонимов для обозначения аналогичных понятий. Говоря о продлении власти Августа в 18 г., Дион Кассий употребляет термин π ρ ο σ τ α σ ί α. Но в том же смысле в этой же главе упоминается и ἡ γ ε μ ο ν ί α 16. Под 8 г. до н. э. и 32 г. н. э. встречаем термин ἡ γ ε μ ο ν ί α 17, под 13 г. н. э. — π ρ ο σ τ α σ ί α 18. Диона Кассия дополняет Страбон, который, указывая, что Августу поручено было управление империем, употребляет выражение π ρ ο σ τ α σ ί α τ ῆ ς ἡ γ ε μ ο ν ί α ς 19, соединяя, таким образом, два синонимических понятия. Что же касается понятия φ ρ ο ν τ ί ς, то мы встречаем его у Диона Кассия в разговоре Августа с Ливией. «Мы были бы равными богам, если бы не имели хлопот, забот и опасений в отношении всего свойственного людям»20. Φ ρ ο ν τ ί δ ε ς употребляется в таком сочетании с π ρ ά γ μ α τ α (здесь — хлопоты) и φ ό β ο ι (опасения), что никоим образом нельзя придать этому слову значения юридического термина. На основании этих данных мы можем судить, что термины Диона не имеют публично-правового значения. Постановление сената было, вероятнее всего, выражено в торжественных, но неясных выражениях. Оно касалось главным образом внешней политики и управления провинциями. Август же в ответ на просьбы о сохранении власти оставил за собой определенную группу провинций, остальные же были переданы в распоряжение сената.

Эта юридическая неопределенность политического положения Августа характерна для отношений того времени. Она не означает, что у Августа было меньше власти, чем в [с. 382] предыдущие годы, но указывает, что не были еще найдены формы для выражения его положения в государстве. Естественно, что Август получил imperium над императорскими провинциями, но у нас нет данных, говорящих, что об этом указывалось в постановлении, тем более что у Августа был imperium maius21, как у консула.

Сенатское постановление 13 января 27 г. было первым из серии тех законодательных актов, которые впоследствии будут называться lex de imperio. Обратим внимание на то, что и известный нам lex de imperio Vespasiani22 не отличается ни определенностью, ни точностью формулировок.

Это и объясняет нам и отсутствие упоминаний о верховных полномочиях Августа в «Res gestae diui Augusti» и неопределенность выражений, касающихся юридического положения, у Страбона и Диона Кассия. Последний, когда писал о власти Августа, был далек от того, чтобы переводить официальные документы: он характеризовал власть Августа, пользуясь терминами позднегреческой политической теории; ближайшим образом он зависел от Диона Хрисостома, своего родственника, апологета идеальной царской власти и идеолога первых представителей династии Антонинов. На эту сторону дела совершенно не обращают внимания комментаторы Диона Кассия, а между тем у Хрисостома мы находим несомненные подтверждения этого положения. Слова из разговора с Ливией можно считать перифразом следующего положения Диона Хрисостома: «Попечение об управлении (ἐ π ι μ έ λ ε ι α τ ὸ ἄ ρ χ ε ι ν ) является не праздностью к делам трудным, не отдохновением или радостью, но трудом и заботой (ἀ λ λ ὰ φ ρ ο ν τ ί δ ω ν κ α ὶ π ό ν ω ν )23. Терминология Диона Кассия и его источника, таким образом, совпадает. Итак, нет оснований говорить о том, что Август получил опеку cura et tutella над государством, как получал ее опекун над несовершеннолетним гражданином. Нельзя [с. 383] сказать, следовательно, и о том, что сенат даровал или предоставил Августу каким-то особым актом auctoritas.

Формальный отказ Октавиана от прежних полномочий и предоставление ему сенатом новых полномочий, значительно расширивших полномочия Октавиана как консула, были актами, которыми «учреждался» принципат, и вместе с тем ими как бы восстанавливалась республика

16 января Октавиан получил за свои заслуги титул Августа и другие почести, что выражено в «Res gestae» таким образом: «Quo pro merito meo senatus consulto Augustus appellatus sum, et laureis postes aedium mearum uestiti publice, coronaque ciuica super ianuam meam fixa est et clupeus aureus in curia Iulia positus quem mihi senatum populumque Romanum dare uirtutis clementiaeque iustitiae et pietatis causa testatum est per eius clupei inscriptionem» («За мои заслуги сенатским постановлением я назван был Августом, и косяки моего дома всенародно украшены были лаврами, а над входом был прикреплен венок за спасение граждан, в Юлиевой же курии был поставлен золотой щит с надписью, гласящей, что сенат и римский народ даровали мне за мужество, милосердие, справедливость и благочестие»24

Эпитет «Augustus» не был титулом, выражением полномочия. Этот эпитет как особый cognomen вошел в состав нового имени наследника Цезаря. В изменении имени эпитет «Augustus» символизировал начало нового века. Октавиан не решился назвать себя Ромулом, но он принял имя Августа, понятие это было связано с первым легендарным царем Рима, который всегда и всеми почитался как основатель римского могущества, самого города Рима и исконных его учреждений. Ромул для Цицерона — optimus augur25; он основал Рим, пользуясь августовскими наблюдениями — «auspicio augurio», как говорил об этом Энний26. Слово «Augustus» относилось к священным местам, храмам, оно связано со словом «augur», и оба они имели вместе с тем семантическую связь с глаголом «augere». На связь термина «Augustus» со словами «augur» и «augere» указывает нам в своих фастах Овидий27. Может быть, поэт в этом вопросе ошибался, и истинная этимология слов будет иная, но для нас важно, что так представляли дело современники. Augurium Ромула предшествовал основанию Рима. Ромул видел 12 воронов; то же знамение, по Светонию, явилось в 43 г. Октавиану, когда он в первый раз производил ауспиции. В 29 г. Октавиан [с. 384] совершил обряд augurium solutis, который, подобно закрытию храма бога Януса, мог иметь место только в годы полного мира. Таким образом, новое имя imperator Caesar Augustus diui filius должно было обозначать наступление нового века, а самое слово «Augustus» сближало сына Цезаря с основателем римского государства. Слово это носило сакральный характер. Оно было противоположно слову «humanus» — человеческий. Иногда слово «Augustus» переводят «умножитель», но правильнее передать «умноженный божеством» или, лучше, «возвеличенный божеством» или «величественный»28. По-гречески Augustus переводился неизменно Σ ε β α σ τ ό ς — священный, достойный поклонения.

Таким образом, эпитет «Augustus» подчеркивал божественность особы Августа и вместе с тем делал его подобным основателю города Рима. В эпоху империи этот эпитет стал относиться к божествам. Особенно часто мы встречаем его в обозначениях Эскулапа, Аполлона, Геркулеса, Юпитера, Марса, Меркурия, Нептуна29, встречаем мы и сочетание «Diana Augusta».

Слово «Augustus» семантически связано, несомненно, со словами «auctor», «auctoritas». Легенды и изображения на монетах указывают, что и другим почестям, предоставленным 13 и 16 января, Август придавал впоследствии большое значение. На многих монетах, чеканившихся в Испании в период с 22 по 19 г., изображался щит с надписью CL. V. (clupeus uirtutis — табл. V, 10)30. Но особенно распространенной была легенда ob cives servatos с изображением дубового венка. Она встречается на монетах самых различных серий, выпускавшихся в разное время (табл. V, 7—10)31.

За сообщением о почестях, оказанных Августу сенатом, следуют слова, интерпретация которых вызвала большую литературу: «Post id tempus auctoritate omnibus praestiti, potestatis autem nihilo amplius habui quam ceteri qui mihi quoque in magistratu conlegae fuerunt». («После этого времени я [с. 385] превосходил всех своей auctoritas, власти же у меня было не больше, чем у моих коллег по магистратурам»). Мы оставили без перевода слово «auctoritas», так как определение значения этого понятия требует, как это было видно из историографического обзора, специального рассмотрения.

Для понимания выражения Августа: «praestiti omnibus auctoritate» недостаточно, по нашему мнению, обращаться лишь к тем значениям, какие имел термин «auctoritas» в V или IV вв. до н. э., как это делал Гейнце. Необходимо установить, какое значение приобрело это слово во времена Августа или во всяком случае в конце республики. Материал для этого можно найти в различных произведениях Цицерона. Приведем сначала некоторые данные из его переписки 44—43 гг. и филиппик, как времени, наиболее близкого к началу принципата.

У Цицерона мы неоднократно встречаем упоминание об auctoritas senatus. Первую филиппику Цицерон начинает с выражения уверенности, что судьба республики будет зависеть от решения сенаторов и их auctoritas32. Тирания Антония, его dominatus являлись как бы посягательством на auctoritas senatus. Auctoritas senatus ставится наравне со свободой народа (libertas populi)33, а также с величием народа римского (maiestas populi Romani)34. Недаром Цицерон пишет Мунацию Планку, что все почести, какие Планк до сих пор получал, будут лишь «почетными словами», если Планк не объединится с сенатом в борьбе за свободу римского народа и auctoritas senatus35. Auctoritas senatus употребляется в смысле влияния сената, его мнения, мнения его членов, независимо от того, состоялось ли сенатское решение или же это мнение сенаторов. Если по каким-нибудь обстоятельствам (например, ueto народного трибуна) не выносилось решения, мнение сенаторов могло быть записано в качестве auctoritas. Но и без такой записи auctoritas senatus имеет силу. Магистрат может предпринимать что-либо, не входящее в круг его компетенции. В борьбе с Долабеллой пропретор Лентул отправился на Родос, надеясь на авторитет сената и его решение (confisus auctoritate uestra senatusque consulto)36.

Но понятие это относится не только к сенату. Цицерон употребляет его и в отношении лучших влиятельных граждан.

Он неоднократно говорит о своем авторитете, об авторитете известного консуляра и юриста Сервия Сульпиция37, Эмилия [с. 386] Лепида, будущего триумвира, а тогда великого понтифика, бывшего начальника конницы и пропретора38.

Не отрицает Цицерон и auctoritas у Антония, но это скорее всего дерзость безумного гладиатора (audacia gladiatoris amentis)39. Таким образом, auctoritas имеют в первую очередь consulares, те, кто у Цицерона относится к категории principes. Auctoritas отдельного лица не приобретается происхождением. Для этого нужны особые заслуги перед отечеством. Про Октавиана, например, только что выступившего на политическую сцену, Цицерон писал, что мужества и решимости у молодого человека достаточно, но ему не хватает авторитета (animi satis auctoritatis parum est)40. Однако отношение к молодому Цезарю изменилось, когда он по своей инициативе (priuato consilio) собрал войско41 и начал войну, что было одобрено сенатским авторитетом («quodque ille [C. Caesar] bellum priuato consilio susceperat, id uos auctoritate publica comprobastis»)42. Он выступал как вождь и инициатор освобождения государства («dux et auctor»)43.

Неоднократно говорит Цицерон о своем авторитете: своей речью и своим авторитетом, например, Цицерон хочет поддержать Кальпурния Пизона, выступавшего ранее против Антония44. Своим авторитетом Цицерон может повлиять на поступки отдельных лиц; во второй речи против Антония Цицерон иронически спрашивает Антония, неужели к заговору против Цезаря могли привести Домиция Агенобарба не семейные несчастья, а его (Цицерона) auctoritas45? То влиятельное положение, какое занял Цицерон после Мутинской войны, Мунаций Планк обозначает как summa auctoritatis46.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒