Наполеон от Вильно до Ватерлоо

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 9Следующая ⇒

Русская кампания 1812 года – естественный кульминационный пункт тенденций, уже просматривавшихся и разраставшихся в наполеоновской стратегии, – то, что он все больше и больше полагался на массу, чем на подвижность, и больше на стратегическое построение, чем на внезапность. Географические условия России всего лишь подчеркнули ее слабости.

Сам масштаб брошенных против России наполеоновских войск – 450 тысяч человек (в первом эшелоне. Кроме того, 160 тысяч находились во втором оперативном эшелоне и позже постепенно вводились на русскую территорию. – Ред.) – вынуждает его принять почти линейный принцип их построения, который, в свою очередь, влечет за собой прямое воздействие по линии наибольшего ожидания (наиболее вероятному для противника направлению). Как и немцы в 1914 году на Западе, он сосредоточил очень много сил на одном из флангов своего построения – левом – и рассчитывал развернуть его с широким охватом на русских у Вильны (Вильнюс). Но, даже принимая во внимание медлительность его брата Жерома в роли силы, сковывающей русских (не сковывающих, а разделяющих – действовал в промежутках между 1‑ й и 2‑ й русскими армиями. – Ред.), этот маневр был слишком неуклюжим и слишком прямолинейным, чтобы стать эффективным средством отвлечения и нарушения устойчивости противника, если только, правда, последний не будет исключительным идиотом. И в данном случае недостатки этого маневра были использованы русскими сознательным принятием стратегии уклонения от генерального сражения. (Русские армии насчитывали около 220–240 тысяч: 1‑ я армия – 110–127 тысяч, 2‑ я армия – 45–48 тысяч, 3‑ я армия – 43–46 тысяч и корпус Эссена под Ригой – 18, 5 тысячи. Против них Наполеон в первом эшелоне бросил около 450 тысяч. Отступая, в основном в успешных арьергардных боях, русские наносили врагу тяжелые потери. Только за начальный период войны французы и их союзники потеряли 150 тысяч убитыми, ранеными и дезертировавшими. Наполеон был вынужден 17 (29) июля отдать приказ остановиться на 7–8 дней для отдыха на рубеже от Велижа до Могилева. – Ред.) Когда Наполеон энергично вторгся в Россию 12 (24) июня, после своих первых ударов «по воздуху» он сузил фронт наступления своей армии, перейдя к традиционному для него построению войск в бою в виде батальонных колонн, чтобы провести тактический маневр в тыл противнику. Но даже когда русские, изменившие свою тактику и принявшие вызов на бой, были настолько глупы, чтобы совать свои головы в пасть Наполеону (русские просто дождались, пока соотношение сил станет более благоприятным. – Ред.), эта пасть сомкнулась так явно под Смоленском, что русские вырвались оттуда, а при Бородине эти челюсти сломали свои зубы. (Сражение при Бородине хорошо описано. Русские потеряли 44 тысячи убитыми и ранеными и 23 генерала (из общей численности 132 тысячи, включая 21 тысячу ополченцев), французы потеряли свыше 50 тысяч и 47 генералов (из 135 тысяч отборных войск). Хотя русская армия была вынуждена отступить, французская армия была надломлена. И в октябре покатилась назад. – Ред.) Никакой пример не мог бы лучше продемонстрировать недостатки наступления по сходящимся направлениям в сравнении с настоящим непрямым действием. Ужасающие результаты последующего отступления из Москвы были в меньшей степени порождены суровым климатом – на самом деле морозы наступили в том году позже, чем обычно, – нежели деморализацией французской армии. А это было вызвано крахом ее прямолинейной стратегии, нацеленной на сражение, при столкновении с русской тактикой уклонения от боя (только когда силы были неравными. – Ред.), которая, в свою очередь, была стратегическим методом, использовавшимся здесь для проведения тактики непрямых действий.

Кроме того, ущерб, причиненный престижу Наполеона его разгромом в России, немедленно возрос из‑ за моральных и материальных последствий неудач его армий в Испании. И при оценке смертоносного эффекта действий Англии в этом регионе очень важно отметить, что в нем Англия следовала своей традиционной военной политике подрезания корней.

Когда в 1813 году Наполеон со свежими силами (к марту за Эльбой собрал 300 тысяч, из них 200 тысяч резервистов), но менее мобильными, чем когда‑ либо, столкнулся с восстанием в Пруссии и вторгшимися армиями России (русско‑ прусские войска в марте насчитывали 250–280 тысяч), он пытался сокрушить их своим уже привычным методом, обрушив на противника вес сходящихся в одной точке батальонных каре.

Но ни битва при Лютцене (в Лютценеком сражении 20 апреля (2 мая) 1833 г. Наполеон, имея 150 тысяч и 350 орудий, не смог разгромить союзную армию Витгенштейна (92 тысячи, 650 орудий). Французы потеряли 15 тысяч убитыми и ранеными, союзники 12 тысяч и отступили. – Ред.), ни сражение при Баутцене (при Баутцене (в Саксонии) 8–9 (20–21) мая Наполеон (143 тысячи, 350 орудий) атаковал союзников Витгенштейна (96 тысяч, 636 орудий) и снова добился только их отхода. Французы потеряли 18 тысяч убитыми и ранеными, союзники 12 тысяч. – Ред.) не стали решающими, а после этого союзники, отходя, отражали новые попытки Наполеона заставить их сойтись на поле брани. Их «уклончивость» вынудила Наполеона запросить шестинедельную приостановку боевых действий. (Не «уклончивость», а отсутствие результата после Баутцена, слабая обученность призванных резервистов, недостаток конницы и артиллерии (погибли и брошены в России) заставили Наполеона взять тайм‑ аут с 23 мая (4 июня) по 29 июля (10 августа) 1813 г. – Ред.) Когда она закончилась, Австрия также вступила в ряды его врагов. Последовавшая осенняя кампания бросает необычный свет на изменившийся менталитет Наполеона. У него было 400 тысяч человек, в целом почти столько же, сколько и у его оппонентов. Он использовал 100 тысяч для сходящегося наступления на Берлин, но это прямое давление лишь консолидировало сопротивление войск Бернадота в этом районе, и французы были отброшены. Тем временем сам Наполеон с главной армией занял центральную позицию, прикрывающую Дрезден в Саксонии. Но его подвела нетерпеливость, и он вдруг начал прямолинейное наступление на восток на 95 тысяч человек под командованием Блюхера. Блюхер стал отступать, чтобы заманить его в Силезию, а в это время Шварценберг со 185 тысячами солдат двинулся на север по Эльбе из Богемии и через Богемские горы в Саксонию, то есть в тыл Наполеону в Дрездене. Оставив позади заслон, Наполеон поспешил назад, намереваясь отбить это непрямое действие другим, еще более смертоносным. Он планировал наступать на юго‑ запад, пересечь Богемские горы и оказаться на позиции, идеальной для организации стратегического барьера поперек линии отхода Шварцснберга через горы. Но новость о том, что враги на подходе, лишила его выдержки, и в самый последний момент он, наоборот, решился на прямое наступление на Шварценберга и двинулся к Дрездену. Это привело к еще одному победному сражению. (14 (26) августа 1813 г. произошло два сражения. При Кацбахе русские и пруссаки Блюхера (75 тысяч) разгромили французов Макдональда (65 тысяч). Французы потеряли 30 тысяч, в том числе 18 тысяч пленными, союзники 8 тысяч. При Дрездене союзники (227 тысяч) из‑ за неудачного руководства Шварценберга потерпели поражение от Наполеона (167 тысяч). Урон союзников 37 тысяч убитыми, ранеными и пленными, французов 10 тысяч. – Ред.) Но оно было решающим лишь в тактическом смысле, а Шварценберг безопасно отступил на юг через горы. (После Дрездена Наполеон главными силами бросился на помощь разбитому при Кацбахе Макдональду, а в тыл отступавшей через Рудные горы деморализованной армии Шварценберга направил корпус Вандама (37 тысяч). От нового разгрома армию Шварценбера спас русский корпус Остермана‑ Толстого (17 тысяч). Весь день 17 (29) августа русские геройски отражали атаки превосходящих сил врага, потеряв 6 тысяч человек убитыми и ранеными. Остерман‑ Толстой был тяжело ранен (лишился левой руки), его сменил Ермолов. 18 (30) августа на помощь подоспел Барклай‑ де‑ Толли (44 тысячи), а в тыл Вандаму ударил Клейст (35 тысяч). Французы были разгромлены, потеряв 10 тысяч убитыми и ранеными, 12 тысяч пленными (в том числе и Вандам). Союзники в этот день потеряли около 4 тысяч, а всего 10 тысяч. Кульмская битва считается переломной в кампании 1813 г. – Наполеону не удалось развить свой успех под Дрезденом, а боевой дух союзников (особенно австрийцев), упавший было после тяжкого поражения, снова укрепился. Наполеон был вынужден вскоре перейти к оборонительной тактике и отошел к Лецпцигу. – Ред.) Итак, через месяц три союзные армии пошли па сближение с Наполеоном, который, будучи ослабленным боями, отступил из района Дрездена к Лейпцигу. Шварценберг расположился к югу от него, Блюхер – к северу, и, что оставалось неизвестным для Наполеона, Бернадот (бывший маршал Наполеона, а теперь будущий шведский король) был уже почти рядом, подходя с севера. Наполеон решился на прямое, а за этим и на непрямое воздействие на противника – сначала сокрушить Блюхера, а потом отрезать Шварценберга от Богемии. В свете исторического опыта, изложенного на предыдущих страницах, казалось бы, что такая последовательность действий – ошибка. Прямое наступление Наполеона на Блюхера заставило последнего принять бой. И все‑ гаки оно принесло любопытный результат, тем более важный, потому что он ранее не замышлялся. Прямое наступление на Блюхера было, хотя и осталось нереализованным, непрямым действием на тылы Бернадота, И, выведя Бернадота из равновесия, оно заставило его поспешно отступить па север и тем самым лишило его возможности перекрыть пути отступления Наполеона. Таким образом, этот удар по воздуху в сторону Блюхера спас Наполеона от сокрушительного разгрома, который он неминуемо потерпел бы несколько дней спустя. Ибо, когда Блюхер и Шварденберг окружили его под Лейпцигом, Наполеон принял этот вызов на бой и потерпел поражение, но в этой экстремальной для себя ситуации все еще оставлял перед собой путь, которым смог прорваться в отойти в сторону Франции. (В Лейпцигском сражении 4–7 (16–19) октября 1813 г. приняли участие (стороны наращивали силы по ходу битвы) свыше 300 тысяч союзных войск (127 тысяч русских, 89 тысяч австрийцев, 72 тысячи пруссаков и 18 тысяч шведов), имевших 1385 орудий, и около 200 тысяч у Наполеона (французы, поляки, голландцы, саксонцы, бельгийцы, итальянцы и др.), имевшего 700 орудий. В этой Битве народов Наполеон дважды, 4 и 6 октября, едва не совершил невозможное, бросая на прорыв свои ударные колонны (6‑ го сам повел в атаку старую гвардию). Но 6‑ го на сторону союзников перешли саксонцы, после чего можно было думать только о прорыве. В ночь на 7‑ е Наполеон начал отход и сумел прорваться. Его армия потеряла 80 тысяч, в том числе 20 тысяч пленными. Союзники потеряли свыше 54 тысяч, из них 22 тысячи русских, 16 тысяч пруссаков и 15 тысяч австрийцев. – Ред.)

Когда в 1814 году (в конце декабря 1813 г. – начале января 1814 г.) союзники, имея теперь колоссальное численное превосходство, вторглись во Францию, Наполеон был вынужден из‑ за отсутствия войск, которые он израсходовал ранее (зимняя кампания союзников застала его врасплох. – Ред.), прибегнуть к своему старому оружию – внезапности и подвижности. Тем не менее, хоть он и блестяще владел им, здесь следует делать ударение на слове «своим», потому что он был слишком нетерпелив и слишком обуреваем мыслью о сражении, чтобы воспользоваться им с артистической изысканностью Ганнибала, Сципиона, Кромвеля или Мальборо. Однако, применяя эти инструменты, ему удалось надолго отсрочить свое крушение. При этом он умело согласовал свою цель с имевшимися у него средствами. Понимая, что средства его недостаточны для достижения военной победы, он нацелился на то, чтобы поколебать взаимодействие между союзными армиями, и для этой цели потрясающе использовал мобильность, как никогда до этого. И даже в этом случае при всей замечательное™ его успеха в замедлении, торможении врага на его пути к цели, этот успех мог бы быть даже более эффективен и долговечен, если бы его способность продолжать эту стратегию не была подорвана его врожденным стремлением завершить каждый стратегический успех успехом тактическим. Систематическим сосредоточением своих сил и проведением обходных маневров, в результате которых он выходил в тыл противнику, он нанес отдельным группам противника ряд последовательных поражений, до тех пор, пока достаточно опрометчиво не пошел на прямое сближение и не атаковал Блюхера у Лана, где потерпел поражение, которого не мог позволить себе. Имея под рукой лишь оставшиеся 30 тысяч человек, он решил рискнуть в последний раз, двинувшись на восток в направлении Сен‑ Дизье, чтобы собрать все войска, какие только можно, и поднять сельское население на войну с оккупантами. Этим маршем он бы перерезал коммуникации Шварценберга; но ему, однако, пришлось не только оказаться самому во вражеском тылу, но и собрать там армию до того, как он смог бы приступить к активным действиям. И проблема эта осложнялась не только нехваткой сил и отсутствием времени, но и особой моральной чувствительностью базы, которую он оставлял открытой. Дело в том, что Париж не был похож на обычную базу снабжения. В довершение всех неудач его инструкции были перехвачены противником (снова казаками. – Ред.), и тем самым как внезапность, так и время были утрачены. И даже в этой ситуации стратегическое притяжение его маневра было таким, что лишь после жарких дебатов союзники решили пойти на Париж – нанеся тем самым моральный нокаут, – вместо того чтобы развернуться лицом к Наполеону. И существовало предположение, что фактором, повлиявшим на принятие такого решения, было опасение, что Веллингтон, наступавший от испанской границы, достигнет Парижа первым (Веллингтон 10 апреля еще штурмовал Тулузу, а союзники вошли в Париж 30 марта, Наполеон отрекся от престола 11 апреля). Если это правда, то по иронии судьбы действия союзников явились триумфом стратегии непрямых действий и доказательством ее решающего значения.

В 1815 году после возвращения Наполеона с острова Эльба, похоже, от количества войск опять кровь ударила ему в голову. (На этот раз он собрал весьма скромную армию, 120 тысяч, и с ней выступил против Веллингтона (100 тысяч) и Блюхера (120 тысяч), пытаясь разбить эти армии в отдельности. – Ред.) Тем не менее в присущем ему стиле он использовал как внезапность, так и подвижность, в результате чего едва не достиг цели. Если его сближение с армиями Блюхера и Веллингтона и имело место географически по прямой линии, то выбор момента привел к внезапности, а его направление удара пришлось по стыку вражеских армий. Но при Линьи (16 июня 1815 г.) Ней не сумел сыграть маневренную роль, ему предназначенную – тактически непрямое воздействие, – и, таким образом, пруссаки избежали полного разгрома (Ней сдерживал у Катр‑ Бра Веллингтона. В это время главные силы Наполеона (68–72 тысячи) сражались с Блюхером (свыше 90 тысяч), одержав победу. Пруссаки потеряли около 20 тысяч, французы около 11 тысяч. – Ред.). А когда Наполеон набросился на Веллингтона у Ватерлоо (18 июня 1815 г.), его действия были совершенно прямыми, что повлекло за собой потери как во времени, так и в людях, а это лишь усугубило еще большую проблему, вызванную провалом Груши (33 тысячи) в его попытках отвлечь Блюхера и удержать его вдали от поля битвы. Так что появление Блюхера, хоть он и просто подошел к флангу Наполеона, своей неожиданностью стало непрямым действием и как таковое – решающим в войне против Наполеона. (Блюхер не «просто подошел», а своими корпусами сначала связал правый фланг (10 тысяч) армии Наполеона (72 тысячи), атаковавшей Веллингтона (68 тысяч), а к вечеру, когда общая численность союзников достигла 130 тысяч, они перешли в наступление против вдвое меньшего числа французов и одержали победу. Французы потеряли 32 тысячи и всю артиллерию, союзники 23 тысячи. 22 июня Наполеон вторично отрекся от престола, был сослан на остров Эльба, где его отравили (постепенно) мышьяком. – Ред.)

Глава 8

ГОДЫ

Когда Всемирная выставка 1851 года возвестила о новой эре воинственных устремлений, первая война из этой новой серии не привела к решающим результатам ни на поле сражения, ни в области политики. И тем не менее из убожества и тупости Крымской войны мы можем, по крайней мере, извлечь негативные уроки, и главный среди них – бесплодность прямого воздействия. Когда генералы надевали шоры, было в порядке вещей, чтобы адъютанты бросали легкую бригаду прямо под русские пушки. В британской армии прямолинейность, которая царила повсюду, была настолько предельно педантичной и непреклонно официальной, что приводила в замешательство французского командира Канробера до тех пор, пока несколько лет спустя он не побывал на придворном балу. И тут его осенило, и он воскликнул: «Да ведь британцы воюют так, как Виктория танцует! » Но русские, к счастью, были настолько пропитаны этим инстинктом прямоты, что, когда они все же попытались применить маневр, полк, прошагав весь день, в конце концов, очутился опять лицом к Севастополю, как и прошедшим утром.

Изучая наводящие тоску свидетельства Крыма (взгляд англичан, не вылезавших из отхожих мест из‑ за дизентерии и холеры. – Ред.), мы не можем не заметить, хотя его значение и не следует преувеличивать, факт, что за сорок лет, которые прошли с Ватерлоо, армии Европы стали обретать черты все более четкого профессионализма. (В тяжелейшей для России Крымской войне (1853–1856) ей противостояли Англия, Франция, Турция, Сардинское королевство. Угрожающую позицию заняли Австрийская империя, Пруссия, Швеция. Активные боевые действия велись в Крыму, на Кавказе, на Дунае, а на морях – в Черном море, на Балтике, на Белом и Баренцевом морях, на русском Дальнем Востоке. Потери русской армии убитыми, умершими от ран и болезней составили 153 тысячи, а ее противников 156 тысяч (французов 96 тысяч, англичан 23 тысячи, турок 35 тысячи, итальянцев 12 тысяч). Особенно косили союзников болезни. Из

2 тысяч погибших итальянцев только 28 человек было убито и умерло от ран. Англичан погибло от болезней 18 тысяч, французов 74 тысячи. Основная причина – антисанитария и сопутствующие ей болезни – дизентерия, холера, брюшной тиф. Русских погибло от болезней 102 тысячи (то есть две трети), а вот турок 18 тысяч (всего половина от общего числа). К числу потерь врагов России можно отнести и 35 тысяч умерших от болезней в австрийской армии, отмобилизованной и готовой ударить по русским войскам. Войну России пришлось завершать унизительным Парижским миром, а председательствовал на Парижском конгрессе Ф. Валевский – сын Наполеона I (как символ реванша). – Ред.) Значение этого факта – не аргумент против профессиональных армий, а иллюстрация скрытых опасностей профессиональной среды. Эти опасности неизбежно возрастают на более высоких уровнях и с продолжительностью службы, если только на них не воздействует живительное прикосновение внешнего мира и мышления. С другой стороны, ранним этапам американской Гражданской войны 1861 –

1865 годов было суждено раскрыть слабость непрофессиональной армии. Обучение жизненно необходимо для того, чтобы выковать эффективный инструмент, которым военачальник мог бы действовать. Долгая война или короткий мир создают самые благоприятные условия для производства такого инструмента. Но в этой системе есть дефект, если такой инструмент превосходит художника. В этом, как и в других аспектах, американская Гражданская война 1861–1865 годов является яркой противоположностью. Военные руководители, особенно на Юге, были в основном укомплектованы из тех людей, кто сделал оружие своей профессией, но военная служба в большинстве случаев перемежалась промежутками гражданской службы или отдыха для индивидуальной учебы. А плац для парадов не являлся ни питательной средой, ни пределом их стратегических идей. Тем не менее, несмотря на освежающую широту обзора и обилие источников, в которых могла быть сформулирована местная стратегия, крупными операциями поначалу руководила привычная цель. В начальный период военных действий противоборствующие армии искали друг друга в прямом наступлении, и решительных результатов достигнуто не было, как это было в Вирджинии и в Миссури. Затем Маклеллан, назначенный главнокомандующим войск северян, в 1862 году замыслил план использования морской мощи для переброски своих войск на вражеский стратегический фланг, а не в тыл. Если это, несомненно, имело более богатые перспективы, чем прямое наступление по суше, похоже, это было задумано больше как средство для более короткого прямого продвижения на Ричмонд, вражескую столицу, чем как непрямое действие в его истинном смысле. Но эти перспективы были развеяны нежеланием президента Линкольна брать на себя рассчитанный риск, вследствие чего он удержал корпус Макдауэлла для прямой защиты Вашингтона и тем самым лишил Маклеллана не только части его сил, но и возможности выполнить меры по отвлечению, что было важно для успеха его плана. А посему после высадки на берег он потерял месяц перед Йорктауном, и план пришлось изменить на наступление по сходящимся направлениям или полупрямое воздействие вместе с войсками Макдауэлла, которому было разрешено продвигаться только по суше по прямой линии между Вашингтоном и Ричмондом. Затем, однако, непрямые операции Stonewall («Каменной стены») твердокаменного Джексона в долине Шенандоа оказали такое моральное влияние на правительство в Вашингтоне, что Макдауэллу вновь было запрещено принимать участие в главном наступлении. И даже в этих условиях передовые части войск Макдауэлла были в четырех милях от Ричмонда, готовые к финальному броску до того, как Ли накопит достаточно сил, чтобы вмешаться. И даже после тактической неудачи Макдауэлла в Семидневном сражении (26 июня – 2 июля 1862 г.) у него оставалось стратегическое преимущество, возможно, даже большее, чем ранее, потому что нарушение его плана флангового марша не помешало ему переместить свою базу южнее, к реке Джеймс, и этим он не только обезопасил собственные линии коммуникаций, но и очутился в угрожающей близости от вражеских коммуникаций, тянувшихся на юг из Ричмонда. Но это преимущество было утрачено из‑ за смены стратегии. Галлек, назначенный из политических соображений главнокомандующим, по иерархии выше Макдауэлла, приказал армии Маклеллана вновь подняться на борт кораблей и отойти на север, чтобы соединиться с армией Поупа для прямолинейного наступления по суше. Как часто бывает в истории, прямое удвоение сил означает не удвоение, а ополовинивание эффекта за счет упрощения, сокращения для врага опасных направлений, откуда следует ожидать удара. И все‑ таки стратегия Галлека представляет очевидную интерпретацию принципа концентрации – и тем самым обнажает подводные камни, которые скрываются за поверхностным использованием этой популярной панацеи от всех военных бед. Неэффективность стратегии прямого воздействия, которая царила всю вторую половину 1862 года, была надлежащим образом подтверждена кровавым отражением наступления при Фредериксберге 11–13 декабря (72 тысячи южан разбили здесь 113 тысяч северян. – Ред.). А продолжение этой стратегии в 1862 году не помогло приблизиться к Ричмонду, а, напротив, привело к вторжению сил конфедератов на северные территории, за которым последовал провал наступления армии Союза. В свою очередь, прямое вторжение южан было отражено при Геттисберге (1–3 июля 1863 г.), и под конец года обе армии очутились на своих первоначальных позициях, обе настолько обескровленные, что сил хватало только оскалить зубы друг на друга через реки Рапидан и Раппаханнок. Важно заметить, что в этих кампаниях по методу прямого воздействия преимущество как таковое оказывалось на чаше весов той стороны, которая стояла в обороне, удовольствуясь тем, чтобы отразить атаку противника. Дело в том, что в таких стратегических условиях оборона просто потому, что при ней стараются не тратить сил впустую, имеет по определению менее прямую форму из двух прямых стратегий.

Отражение наступления войск генерала Ли при Геттисберге в июле 1863 года общепринято считать поворотным пунктом в войне, но это утверждение оправдано лишь в драматическом смысле, а трезвый приговор исторического мнения все более и более подчеркивает, что решающие результаты были достигнуты на Западе. Первый успех имел место еще в апреле 1862 года, когда эскадра Фаррагута прошла мимо фортов, охранявших устье Миссисипи, и тем самым добилась бескровной сдачи Нового Орлеана. Это было воистину острие стратегического клина, который расколол Конфедерацию по жизненно важной линии этой великой реки.

Второй решающий результат был достигнут выше ио Миссисипи в тот же самый день – 4 июля, когда Ли начал отступление от Геттисберга. Им явилось взятие Виксберга генералом северян Грантом, в результате чего федералы получили полный контроль над этой жизненно важной артерией. По этой причине Конфедерация лишилась навсегда возможности получения подкреплений и снабжения материалами из штатов за Миссисипи. Но не следует допускать, чтобы огромный стратегический эффект этой концентрации против «младшего партнера» затмил стратегические средства, какими он был достигнут. Первое наступление на Виксберг в декабре 1862 года было главным образом прямым и провалилось. В феврале и марте 1863 года были сделаны четыре безуспешные попытки достичь цели посредством неглубоких обходных маневров. Потом в апреле Грант прибегнул к широкому непрямому действию, которое отличалось сходством не только в своей смелости с финальной заявкой Вульфа на Квебек. Часть федерального флота и транспортов направилась ночью на юг мимо батарей Виксберга к пункту в 20 километрах ниже крепости. Основная часть армии двинулась в ту сторону по суще по западному берегу Миссисипи и под прикрытием отвлекающих перемещений Шермана к северо‑ востоку от Виксберга была перевезена на восточный берег, столкнувшись со слабым сопротивлением врага. Затем, когда Шерман соединился с ним, Грант намеренно позволил отрезать себя от повой временной базы и двинулся на северо‑ восток в глубь вражеской территории, чтобы занять позицию в тылу у Виксберга и перерезать его коммуникации с главными восточными штатами Конфедерации, совершив почти полный круг от своей стартовой точки. Таким образом, он оказался на полпути между двумя вражескими «челюстями» – их войсками, сосредоточившимися соответственно в Виксберге и Джексоне, в 65 километрах к востоку – узловой станции, где с главной железнодорожной линией восток – запад пересекались поперечные, идущие с севера и с юга. Но фактически он внес беспорядок в действия этих тисков. В то же время стоит отметить, что, подойдя к этой железнодорожной линии, он счел целесообразным вначале перебросить всю свою армию на восток, чтобы вынудить неприятеля эвакуировать Джексон, – яркая иллюстрация перемен в стратегической ситуации, которые были привнесены развитием железных дорог. Ибо в то время, как Наполеон использовал линии рек или горные хребты в качестве своих стратегических барьеров, стратегическая преграда Гранта основывалась на обладании единственной точкой – железнодорожным узлом. Захватив этот пункт, он затем развернулся и двинулся на Виксберг, который оказался изолированным и так и оставался отрезанным достаточно долго для того, чтобы гарантировать его капитуляцию, что и случилось спустя семь недель. Стратегический результат: открытие ворот Чаттануги в Джорджию, эту житницу Конфедерации, а оттуда и в восточные южные штаты в целом.

Теперь Конфедерация вряд ли смогла бы избежать разгрома. И все же северяне чуть не упустили уже гарантированную победу. Дело в том, что в 1864 году, когда на Севере нарастало утомление от испытываемого напряжения, моральный элемент стал доминирующим. Ряды сторонников мира ежедневно увеличивались за счет людей, уставших от войны, к тому же в ноябре должны были состояться президентские выборы, и, пока Линкольна не сменил президент, обещающий приступить к поискам компромисса, он должен был дать твердую гарантию быстрой победы. Для этого с запада был вызван Грант для взятия на себя верховного командования. И как же он намеревался одержать требуемую быструю победу? С помощью стратегии, которую всегда принимали хорошие солдаты консервативного мышления, то есть использовать свою в Офомной степени превосходящую мощь, чтобы сокрушить противостоящую армию либо, по крайней мере, измотать ее «непрерывными ударами». Мы уже видели, что в Виксбергской кампании он однажды прибегнул к крайне непрямому действию только после того, как более прямые действия потерпели неудачу. Тогда он совершил его мастерски, но урок, как видно, не изменил его образ мыслей.

Сейчас, имея в руках верховное командование, он остался верен своей натуре. Он решился на старый прямой марш по суше на юг от реки Раппаханнок в направлении Ричмонда. Но уже с определенной разницей в намерениях – потому что сейчас его реальной целью была больше вражеская армия, чем вражеская столица. Он приказал своему подчиненному Миду: «Куда бы ни направился Ли, следуйте за ним», и ради справедливости по отношению к Гранту надо отметить, что, если его действие и было прямым в широком смысла слова, это ни в коей мере не было простым фронтальным натиском. Действительно, он постоянно старался обойти маневром фланги противника, даже по малому радиусу. Кроме того, он выполнил все добрые военные заповеди в том, что поддерживал свою армию в хорошей боеготовности и не уклонялся от движения к своей цели, невзирая на исходившие откуда бы то ни было отвлекающие действия противника. Даже маршал Фош позже (в Первую мировую войну) не превзошел его в «воле к победе». И тс, кто практиковал методы Гранта в 1914–1918 годах, могли справедливо завидовать тому, какую щедрую поддержку и безграничное доверие получал он от своего политического хозяина, президента Линкольна. Явно условия были идеальными для применения ортодоксальной стратегии прямого действия в ее лучшем виде.

И все же к концу лета 1864 года уже созревший плод победы завял в руках северян. Федералы почти подошли к концу своего терпения, а Линкольн потерял надежду на переизбрание – жалкая расплата за неограниченные полномочия, которые он предоставил своему военному исполнителю. Присутствует какая‑ то ирония в том, что целеустремленность, с какой Грант обращался со своими численно превосходящими противника силами, сейчас устрашающе снизившаяся после ожесточенных баталий при Уайлдернессе и Колд‑ Харборс, совершенно не смогла сокрушить вражескую армию, в то время как главный результат (выход войск непосредственно в тыл Ричмонду) был достигнут Грантом путем бескровных маневров, проводившихся в ходе наступления. Таким образом, Грант должен был довольствоваться тем, что после крупных потерь вернулся на позицию, которую Маклеллан занимал в 1862 году. Но в тот момент, когда небеса выглядели самым мрачным образом, они вдруг посветлели. На ноябрьских выборах Линкольн остался у власти. Какой фактор сыграл тут свою роль и устранил возможность того, что Маклеллан, этот выдвиженец демократической партии, желавшей мира, заменит его? Конечно, не военная кампания генерала Гранта, которая не отмстилась практически никаким прогрессом с июля по декабрь и определенно терпела неудачу из‑ за дорого‑ стоившего двойного провала в середине октября. По мнению историков, именно взятие Шерманом в сентябре Атланты стало спасением для Линкольна и его сторонников.

Когда Гранта призвали к верховному командованию, Шерман, сыгравший немалую роль в его успехе при Виксберге, сменил его на посту главнокомандующего на Западе. Между этими двумя людьми существовал контраст точек зрения и взглядов на будущее. Если главной целью Гранта была вражеская армия, то Шерман был за захват стратегических пунктов. Атланта, эта база противостоявшей ему вражеской армии, была не только узлом, где сходились четыре важные железнодорожные магистрали, но и источником жизненно важных армейских поставок. Как отмечал Шерман, она была «полна литейных заводов, арсеналов и механических мастерских» (которых тем не менее у южан было многократно меньше, как и людских ресурсов, чем у северян. – Ред.), не считая того, что являлась моральным символом, и он утверждал, что «ее взятие было бы предзнаменованием смертного конца Конфедерации». И он замыслил нанести по ней удар, насколько это возможно, с помощью маневра, а не сражения – будучи глубоко пронизан идеей успеха самой недорогой ценой. Какие бы там различия во мнениях ни могли существовать в отношении соответствующих достоинств целей Гранта и Шермана, очевидно, что второй более подходил к психологии демократии. Возможно, лишь какой‑ нибудь абсолютный правитель, твердо сидящий в седле, мог позволить себе неуклонно поддерживать военный идеал задачи, стоящей перед вооруженными силами, хотя даже ему надо быть мудрым, чтобы подстроить его под реалии ситуации и хорошо взвесить перспективы его достижения. Но тот стратег, который является слугой демократического правительства, имеет меньше поводьев (сдерживающих средств). Завися от поддержки и доверия своих нанимателей, он вынужден работать с меньшими запасами времени и средств, чем «абсолютный» стратег, и под большим давлением требований достижения быстрых успехов. Каковы бы ни были окончательные перспективы, он не может себе позволить слишком долго придерживать дивиденды. В результате ему нужно временно сворачивать в сторону от своей цели или, по крайней мере, маскировать се, перенеся боевые действия на другие направления. При столкновении с этими неизбежными затруднениями нам было бы уместно задаться вопросом, не следует ли военной теории с большей готовностью примирить свои идеалы с неудобной реальностью, чтобы ее военные усилия покоились на общепринятом фундаменте – поскольку в плане снабжения солдатами и боеприпасами и даже в плане продолжения войны она зависит от согласия «человека с улицы». Кто платит, тот и заказывает музыку, а стратеги были бы лучше вознаграждены в натуральном выражении, если бы настраивали свою стратегию, насколько это возможно в разумных пределах, под народный слух.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒