Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Анархические тенденции в Сицилии



 

Распад Беотийской коалиции и Афинского союза имел менее катастрофические последствия, чем крушение империи Дионисия на западе. По сравнению с этим железным человеком его сын был человеком из соломы. Добродушный, непрактичный любитель философии, Дионисий II дожил почти до 30 лет, мечтая о мирной жизни и популярности, несовместимыми с военным самодержавием. Придя к власти, он открыл тюрьмы и снизил налоги. Вскоре он заключил мир с Карфагеном и луканцами и восстановил два города, разрушенные его отцом, – Регий и Наксий. В Апулии он основал два морских поста, чтобы обезопасить от пиратов вход в Адриатическое море, а в 366 г. ненадолго продолжил политику отца, отправив войска на помощь Спарте и Афинам.

Предоставленный самому себе и получая разумные советы, Дионисий II мог бы сохранить в империи мир и процветание, но добродушие и неопытность сделали его жертвой семейных интриг, осложнявшихся множеством браков его отца. У Дионисия было два младших единокровных брата, Гиппарин и Нисей, и дядя по мачехе Дион, который также приходился Дионисию зятем, став вторым мужем первой из трех сестер Дионисия – Добродетели, Справедливости и Благоразумия. Пока его племянники не набрались опыта, Дион при их отце обладал административной и военной властью, и он полагал себя достаточно компетентным, чтобы руководить юным Дионисием, к которому относился с изрядным презрением. Желая благотворно повлиять на молодого правителя или хотя бы сделать его более восприимчивым к заветам отца, Дион уговорил Дионисия пригласить к своему двору Платона.

Во время своего предыдущего визита в Сиракузы в 389 г. Платон подружился с Дионом, высоко ценя его ум, характер и опыт. Принимая приглашение Дионисия в 366 г., он, возможно, в какой‑ то степени хотел угодить Диону, но его главным побуждением было желание осуществить свои философские идеи на практике, превратив юного тирана в царя‑ философа. Для руководителя академии это было смелое решение; Платон знал, что весь греческий мир будет наблюдать, как «разум преобразует великую державу», и что его влияние на Дионисия может не понравиться многочисленным подданным последнего. Поначалу все шло хорошо. Дионисий смиренно признал за Платоном роль своего политического и философского советника, так как великий мыслитель не проводил различия между философией и политикой. Но придворные Дионисия встревожились. Они добились возвращения Филиста, решительного сторонника тирании, чтобы ослабить влияние Платона и Диона и не допустить крушения военного самодержавия. Они не сомневались, что Дион за спиной Платона собирается захватить власть, добиваясь от Дионисия либо отречения, либо подчинения своей воле. Чтобы дискредитировать Диона, они показали Дионисию письмо, в котором Дион просил карфагенское правительство не вести переговоров с Сиракузами, в которых бы он не принимал участия. Эта просьба была сочтена изменой, – возможно, справедливо, как показали последующие события, – и Дионисий отправил Диона в почетную ссылку, оставив ему в пользование всю его обширную собственность.

После удаления Диона никто серьезно не возражал против присутствия Платона, который удалился от повседневной политики, все свои усилия направив на воспитание мышления Дионисия и пытаясь примирить его с Дионом. Не добившись особых успехов, он вернулся в Афины, зато приобрел симпатию Дионисия. Пять лет Дионисий шел собственным путем, учась править твердой рукой и полный решимости обуздать непокорную оппозицию. В 361 г. Платон вернулся в Сиракузы: Дион и другие уговорили его принять многократные приглашения Дионисия. Однако оказалось, что тиран стал менее податлив на философском поприще после того, как Аристипп и другие софисты изложили ему свои доктрины, и более подозрительным по отношению к Платону, так как тот пытался добиться возвращения Диона. После нескольких стычек Платон вернулся в Афины. Все его усилия привели лишь к тому, что Дионисий конфисковал собственность Диона на Сицилии, выдал его жену Добродетель замуж за своего фаворита Тимократа и ясно дал понять, что никогда не вернет Диона ко двору.

Во время этого визита компаньоном и собеседником Платона был близкий друг Диона, философ Спевсипп, который воспользовался гостеприимством тирана, чтобы разведать, насколько сильна оппозиция. Вернувшись к Диону, Спевсипп уговорил его применить силу, раз философия не помогла. Платон, посвященный в эти планы, не стал ни оповещать Дионисия, ни одобрять намерения Диона. В августе 357 г. Дион отплыл на Сицилию с 1500 наемниками; следом за ним с подкреплениями должен был прибыть изгнанный демократический вождь Гераклид. Дион высадился на карфагенской территории в Гераклее‑ Миное, комендант которой был его близким другом. В тот момент Дионисий был в Италии, а Филист крейсировал у италийского побережья, чтобы перехватывать любые корабли, идущие прибрежным путем. Дион выступил в поход на Сиракузы, набирая сторонников в Акраганте, Геле и Камарине и велев своим агентам в городе распространять слухи о своей силе. Губернатор Тимократ в панике бежал, а наемники, сохранившие верность тирану, укрылись в цитадели Ортигия. Освободители, увенчанные цветами, вошли в город, не встретив сопротивления, и объявили Диона и его брата Мегакла полновластными полководцами новой республики. Народ неделю праздновал свободу, выслеживая лизоблюдов тирана.

Однако борьба на этом не кончилась. Дионисий вернулся в Ортигию и обеспечил верность наемников, повысив им плату; они грабили город во время вылазок и перехватывали снабжение, осуществлявшееся морем. Гераклид, прибыв в Сиракузы с флотом, одержал на море победу и запер Дионисия в Ортигии (лето 356 г.). Тем временем Дион, который, подобно большинству интеллектуалов, выступал за олигархическое правительство, лишился популярности у сиракузян, среди которых усиливалось влияние крайних демократов. Гераклид, завидуя Диону, присоединился к демократам и изгнал Диона из Сиракуз. В этот момент Дионисий, выскользнув из Ортигии, отправил в город отряд кампанских наемников. Те грабили и убивали два дня и две ночи, пока не вернулся Дион и не навел порядок. На этот раз он был назначен единственным полководцем с неограниченной властью (strategos autokrator). После новых стычек с Гераклидом и спартанским авантюристом Фараксом, который пытался нажить капитал на сицилийской смуте, Дион в итоге занял в 355 г. Ортигию, оставленную наемниками, которые согласно договору отправились к Дионисию в Локры.

Освобожденные наконец Сиракузы были ослаблены двухлетней анархией, межпартийной борьбой и действиями наемников. Теперь уже самого Диона подозревали в намерении стать тираном. Он положил конец интригам Гераклида, убив его. Но когда Дион попытался в 354 г. установить аристократическое правление, его убили агенты Каллиппа, философа‑ платоника, который стал самодержцем и напал на Катану. В 352 г. власть в Сиракузах захватил Гиппарин, племянник Диона и единокровный брат Дионисия, а когда он умер, ему наследовал брат Нисей. В 347 г. Нисея из Сиракуз изгнал сам Дионисий. Озлобленный тиран правил с такой жестокостью, что горожане призвали на помощь сиракузянина Гикета, пользовавшегося влиянием в Леонтинах. В 344 г. Гикет, заключив союз с карфагенянами, разбил Дионисия и загнал его в Ортигию. В 343 г. карфагенский флот вошел в Большую гавань. Казалось, что дни независимости сицилийских греков подходят к концу.

Испытания Сиракуз после прибытия Диона повторялись в большинстве городов по всей империи Дионисия: освобождение означало конец организованного правления, наступили времена межпартийной борьбы, тирании и анархии. Многие крупные города захватили авантюристы, которые с помощью наемников‑ варваров нападали на соседние города, чтобы расширить свои владения. Бедствия, обрушившиеся на Сицилию, описаны в одном из платоновских писем как порочный круг, ведущий к катастрофе: «Ничто никогда не кончается; то, что кажется концом, на деле лишь звено, ведущее к новому началу, и в итоге порочный круг вражды приведет к полной гибели обеих партий – и партии тирана, и демократической партии; греческий язык покинет Сицилию, когда та станет провинцией Карфагена или Италии». В 344 г., когда Тимолеонт прибыл спасти Сицилию от грозившей ей участи, на улицах Сиракуз росла трава, а из других греческих городов некоторые были покинуты в результате войны, иные же оказались в руках наемников‑ варваров, оставшихся без нанимателя.

В Италии, где власть Дионисия объединяла греческие города, защищая их от варваров, крушение империи привело к аналогичным последствиям. Энергичные италийские народы, поставлявшие столько наемников на службу сицилийским авантюристам, усилили свой натиск на богатые прибрежные земли, занятые греческими колониями. В 356 г. город Терина был взят и разрушен луканским племенем бруттиев, суровым пастушеским народом, который на время войны объединился в лигу. Позже от рук бруттиев пали поодиночке и перестали существовать Сибарис, Гиппоний и другие города.

В конечном счете причиной этих бедствий являлось пятидесятилетнее самодержавие, извратившее политическую жизнь: оно уничтожило политическую ответственность, привело к переселению городов, разоружению греков и появлению на Сицилии множества наемников‑ варваров. Закономерным итогом стали анархия, междоусобицы и деморализация в ужасающих масштабах. Толчком, который привел к падению самодержавия, стали действия Диона, публично одобрявшиеся если не самим Платоном, то ведущими членами академии. Однако Дион не обладал такими качествами политика, которые могли бы спасти Сицилию от анархии, – пусть его побудительные мотивы с философской точки зрения были достойны восхищения, он был жестким сторонником интеллектуальной и политической аристократии, безжалостно и презрительно относился к пролетариату, а в своих отношениях с Гераклидом проявил себя слабым и коварным человеком.

Поведение Платона в связи с сицилийской катастрофой также небезупречно. В первую очередь он виноват в том, что ошибся в Дионе как в человеке и неверно оценил его как политика. Занятия Платона с Дионисием не имели особых практических последствий, и правление Дионисия в первые десять лет под влиянием Платона и его идеалов могло бы быть более гуманным. Однако отношение Платона к Диону, пусть и достойное восхищения в смысле личной преданности, привело к пагубным политическим последствиям. Когда Платон понял, к чему идет дело, – а именно к революции и насилию, которые он не одобрял по интеллектуальным соображениям, – он не стал публично осуждать Диона и даже пытался помирить Диона с Дионисием, хотя надежды на примирение были ничтожными. Платона защищает открытое письмо, сочиненное, по‑ видимому, вскоре после его смерти, когда сицилийские дела все еще вызывали живой интерес. В этом письме практические вопросы отходят в тень философских отступлений, а Дион идеализируется до самого конца[62]. Но сам Платон наверняка гораздо острее переживал деградацию Диона и свое разочарование результатами его действий, за которые в несовершенном мире практической политики он должен нести часть ответственности.

 

 

Глава 4

Социально‑ экономическое положение Греции в смутную эпоху

 

Жизнь Ксенофонта (ок. 430–354 гг.) совпала с периодом политического разочарования. Ни одно государство не было в состоянии надолго стать общегреческим лидером, а без такого лидера греческие государства почти непрерывно сражались друг с другом. Мир наступал лишь благодаря верховенству одной или двух держав – Афин и Спарты во время Никиева мира, а затем одной Спарты. Неудачная попытка обеспечить своими силами мир в 362/61 г., создав Полисную лигу, стала тому наглядным подтверждением. В 355 г., когда Ксенофонт писал «О доходах», а Исократ – «Мир», они оба советовали Афинам договориться со всеми греческими государствами и возглавить движение за мир. Ксенофонт советовал Афинам принять на себя роль посредника не только между государствами, но и между партиями в отдельных государствах. Подобная политика была разумной, но тогда пришлось бы пожертвовать непосредственными интересами Афин в пользу Фив. После 355 г. эта задача оказалась Афинам не под силу. Неудача греческих государств в целом обеспечить свое политическое спасение требует углубленного изучения.

Как отмечал Фукидид, имперскому государству требуется значительное превосходство в военной силе и финансовых ресурсах над противниками. В IV в. у Спарты, Афин и Фив этого превосходства не наблюдалось. Спартанским гоплитам приходилось сражаться с наемными войсками, а затем с превосходно обученными фиванскими гоплитами. У Афин даже на море находились соперники в лице Беотии, Фессалии и Карии, а на суше Фивам бросали вызов Фессалия, Аркадия и даже Фокида. Причина была не в том, что Спарта, Афины и Фивы ослабели по сравнению с V в. Спарта и Фивы, безусловно, стали богаче, а Афины строили столько же боевых кораблей, сколько и раньше. Скорее дело в том, что усилились другие государства Греции. В V в. демократическое устройство и процветание Афин и Сиракуз почти не имело аналогов. В IV в. социально‑ экономическая революция произошла в большинстве государств Греции и Сицилии, и они присоединились к компании Афин и Сиракуз. «Военные корабли, бойцы, финансовые источники, изобилие припасов и все остальное, из чего полис черпает свою силу, – в обладании всем этим нынешние греки и количественно, и качественно намного превосходят греков прошлого», – говорил в 341 г. Демосфен, сравнивая свое поколение с поколением Персидских войн.

Процветание, основанное на торговле и капитализме, распространялось через греческие колонии до таких отдаленных земель, как средиземноморское побережье Испании, внутренние области Сицилии, берега Адриатического моря, Балканы и южная Россия. Богатства Массилии и ее колоний, Сицилии при Дионисии, крымского Пантикапея при Спартоке, Карии при Мавсоле и Кипра при Эвагоре вносили свой вклад в процветание всего Средиземноморья. Ведущие государства материковой Греции поддерживали дипломатические отношения с далекими державами. Например, Фивы дружили с Карфагеном и с Персией. В первой половине IV в. появляются многие признаки национальной и международной торговли и капитализма: торговые договоры, торговые представительства, монетарные пакты, торговые привилегии, банки, арбитраж, морское страхование, ипотека и т. д. Потоки товаров, рабов и наемников достигали Испании и Ирана, России и Кирены, пересекая полуостровную Грецию, служившую важнейшим перевалочным пунктом. Заинтересованность Персии в греческих делах вызывалась отнюдь не альтруизмом. Мир в Греции ускорял потоки межконтинентальной торговли, особенно это касалось греческих солдатнаемников, около 50 тысяч которых служили в Персии в 336–330 гг. Купцы наживали огромные состояния. Коммерческая прибыль в торговле с Крымом достигала 30 процентов, а обычный процент по займам составлял 12 процентов. Греки, зарабатывавшие за границей деньги как наемники или купцы, возвращаясь, обогащали свою родину. Это и вправду была эпоха изобилия (aphthonia). Такое маленькое государство, как Мегара, пользовавшееся выгодами своего положения для сухопутной и морской торговли, стало баснословно богатым, потому что сохраняло нейтралитет.

Культура также получила широкое распространение. Драмы Еврипида пользовались спросом на Сицилии; в Македонии он поставил «Вакханок», а после смерти его творения стали популярны в любой греческой общине. В прошлом философы и софисты ездили главным образом в Афины, где обменивались прогрессивными идеями. В IV в. они изъездили весь греческий мир, их можно было найти в любом городе Пелопоннеса. Благодаря тому, что софисты и книготорговцы распространяли новые идеи, стабильно развивалась единообразная культура. Капитализм нес с собой аттическое торговое право, аттический алфавит из 24 букв (позаимствованный Афинами из Милета в 403 г.) и аттический литературный диалект. В сочинениях афинского эмигранта Ксенофонта и командира аркадских наемников Энея Тактика мы встречаем разновидность аттического литературного диалекта, которая позже превратится в общий язык (koine) грекоговорящего мира. Центром этого стремительного роста процветания и культуры были Афины. В 380 г. Исократ утверждал, что благодаря афинскому влиянию «имя «грек» отныне обозначает не народ, а мировоззрение, и применимо к тем, кто имеет одну с нами культуру, а не одну кровь».

Одновременно и внешний облик греческих городов подстраивался под общий стандарт. Когда Эней писал свой труд «Об обороне укрепленных позиций» (ок. 357–356 гг.), в каждом городе среднего размера имелись театр, общественный центр и открытые площадки для стадиона, или гимнасия. Города были защищены аккуратными массивными стенами и имели тщательную планировку. Например, Мавсол в Галикарнассе повторил полукруглую планировку Родоса, центром которой являлись гавань и рынок. В Олинфе новая часть города была построена по прямоугольному плану, который Гипподам применял в V в. при планировке Милета, Фурий и Пирея. В середине IV в. это был «современный стиль». Сердцем греческого города являлся общественный центр: (agora). Здесь находились храмы, алтари, фонтаны и сады, могли быть лавки и киоски, работающие в особые рыночные дни, здесь можно было увидеть и услышать процессии, праздники и выступления ораторов. Афинская агора служила образцом. После Персидских войн ее постепенно перестроили. Приблизительно около 350 г. с Гефестеона открывалась следующая панорама (см. рис. 14): Стратегион, где совещались полководцы, Толос – место проведения пританий, Булевтерион, где собирался совет, и старый Булевтерион, используемый как архив; за ними возвышались статуи героев‑ эпонимов на постаменте, служившем доской объявлений. Левее – храм Афродиты Небесной и святилище дема и граций; далее храм Аполлона Патроя, покровителя аттических фратрий, перед статуей Зевса на круглом постаменте длинная Стоя, где заседали архонт‑ басилевс и Совет Ареопага, а позади нее Алтарь двенадцати богов и Эсхара, или жертвенный очаг. Севернее – стоя Герм и Поикильская стоя, где под настенными росписями Полигнота и других художников прогуливались философы и прочая публика. Через Панафинейскую дорогу – храм дочерей Леоса. На южной стороне располагались юго‑ западный фонтанный дом и длинное святилище Тесея, где около 475 г. были перезахоронены кости героя; за ним девятиструйный фонтан, Эннеакрунос, построенный Писистратом, и монетный двор Афинского государства.

Строительство укреплений, общественных центров и целых городов, таких, как Мессена и Мегалополис, могло осуществляться лишь в эпоху исключительного процветания. В частных руках также находились значительные богатства. Тимофей и Мидий построили себе дома, которые в шутку называли «башни» или «затмевающие свет», а в Олинфе, например, зажиточные люди построили новый квартал удобных домов. «Богачи» владели «красивым оружием, прекрасными лошадьми, величественными домами и хозяйством, а богатые женщины – дорогими одеждами и золотыми украшениями». У Мидия в Афинах было «множество служанок», а Платон около 375 г. заметил, что в любом государстве у богатого человека есть не меньше 50 рабов. И это новое богатство скапливалось не в одном‑ двух городах, а повсюду. Знатный фессалиец Полидам мог покрыть государственный дефицит из собственного кармана; Дион Сиракузский, находясь в ссылке, на свои средства организовал экспедицию; некий фокиец перед Священной войной владел более чем тысячей рабов, а один метек построил в Эгине рынок за свой счет.

Эта волна процветания, конечно, привела к увеличению числа рабов в греческих землях. Вплоть до XIX в. н. э. рабы во многих государствах были обычным атрибутом богатства, а их число зависело главным образом от конкретной местности и развитости работорговли. Рабство являлось характерной чертой Греции. Спарта, Аргос и другие дорийские государства низвели коренное население до положения сервов, но в остальных государствах большинство рабов ввозили из‑ за границы, и они являлись движимым имуществом. У зажиточных граждан недорийских государств рабы в небольшом количестве имелись, вероятно, с древнейших времен. Например, в Беотии мелкий землевладелец (autourgos) во времена Гесиода содержал раба, который сопровождал его во время пахоты, и других – для работы в поле. Греческие колонисты нередко приобретали множество рабов. В Сиракузах, Керкире и Византии рабский труд применялся в земледелии. В богатом Хиосе, совершавшем набеги на азиатское побережье, отношение числа рабов к числу граждан было выше, чем во всех других государствах, кроме Спарты, где оно составляло, вероятно, примерно десять к одному. В Афинах в конце V в. труд рабов, находившихся в частном владении, применялся во всевозможных областях; в пьесах Еврипида и Аристофана он предстает как характерная черта повседневной жизни. Некоторые рабы были заняты неквалифицированным трудом, таким, как работа в рудниках, например, занималась тысяча рабов Никия, но большинство рабов, по‑ видимому, являлись квалифицированными ремесленниками (cheirotechnai); именно они составляли большинство тех 20 тысяч рабов, которые, согласно Фукидиду, сбежали во время Декелейской войны. Афины, а также Керкира со Спартой иногда заставляли рабов служить во флоте и, возможно, прислуживать гоплитам. В IV в. в большинстве областей материка рабов было больше, чем когда‑ либо раньше, и обращение с ними стало вопросом, вызывавшим большой интерес.

В IV в. считалось, что источники поступления рабов неисчерпаемы. Как замечал Еврипид, рабство – естественное состояние варвара, а не грека, и рабы почти всегда были варварами. Платон в своих «Законах» предполагал, чтобы его государство имело рабов в достаточном количестве и достаточного качества для помощи в любых видах работ. Аристотель отмечал, что «государства должны иметь в больших количествах рабов, а также постоянно проживающих чужаков и иностранцев», предполагая, что в его идеальном государстве все сельскохозяйственные работы будут выполнять рабы, находящиеся как в государственном, так и в частном владении (по примеру современных ему Лаконии и Крита). Ксенофонт в 355 г. предлагал, чтобы Афины со временем приобрели по три раба на каждого взрослого гражданина и использовали их при разработке месторождений. Эти предложения являлись не утопическими, а чисто практическими. В государствах, безусловно, велся учет рабов, как и прочих лиц, ведь владение и приобретение рабов облагались налогами, а рабы учитывались как один из видов капитала при определении суммы налога на капитал (eisphora); Афины и Фивы имели законодательство, относившееся к беглым рабам, и, несомненно, замечание Фукидида о беглых рабах во время Декелейской войны основано именно на соответствующих записях. Гиперид сообщает, что в 338 г. во всей Аттике, в том числе в серебряных рудниках, насчитывалось 150 тысяч взрослых рабов мужского пола. Возможно, эта цифра преувеличена, но едва ли слишком сильно. В то время Афины в течение семнадцати лет практически не вели войн, а все рудники эксплуатировались так интенсивно, что некоторые граждане только на их разработке сколачивали состояния в 300 талантов, в то время как капитал Никия, который обогащался и другими способами, достигал всего лишь 100 талантов.

Однако процветание в IV в. не принесло мира; оно всего лишь позволяло государствам с ошеломляющей скоростью оправиться от одной войны и начать новую. «Из всех государств, – говорит Ксенофонт, – Афины естественным образом приспособлены для увеличения своего богатства в мирное время». Многие государства поступали аналогично. С 431‑ го по 351 г. войны шли почти непрерывно как между государствами, так и между партиями в отдельных государствах. В итоге Греция в целом была ослаблена. Иония оказалась в руках Персии, некоторые острова Эгейского моря – у Мавсола, Херсонес – у Керсеблепта, ряд фракийских городов – у Филиппа, отдельные области южной Италии – у бруттиев, а большая часть греческой Сицилии – у Карфагена. В самой Греции каждый город был укреплен так же основательно, как и в Микенскую эпоху, и коалиции создавались и распадались с точно такой же легкостью. В этой переменчивой обстановке союзов и контрсоюзов Афины пытались добиться стабильности, заключая пакты не с государствами, а с господствующими в них политическими партиями проафинской направленности; но ни сами Афины, ни эти партии не хранили верность договорам. В межгосударственной политике царили целесообразность и вероломство. Эней Тактик полагал, что любому воюющему городу грозит неминуемая опасность переворота, совершенного оппозиционной партией. Партии, нередко спонтанно возникающие, получали поддержку от враждебных держав. Ужасы революции на Керкире стали известны, как выразился Фукидид о своей эпохе, «почти всему греческому миру», а колесо революций в IV в. продолжало крутиться одновременно с взлетами и падениями имперских держав.

Бедствия, постигшие греческий мир, были результатом неспособности полиса как политической формы удовлетворить духовные, социальные и экономические запросы граждан. К концу Пелопоннесской войны политическая демократия и интеллектуальное просвещение в Афинах уже находились в конфронтации. Суд над Сократом и его смерть в 399 г. усугубили раскол. Философы IV в. со всей серьезностью относились к ужасному обвинению, брошенному Сократом, когда он выступал в свою защиту: «Человек, действительно борющийся за права, должен вести частную, а не общественную жизнь, если он хочет хотя бы ненадолго остаться в живых». Платон стал советником не в Афинах, а у Дионисия, интеллектуалы играли роль не вождей, а критиков афинской демократии. В IV в. возникли литература и искусство нового типа, черпающие свое вдохновение не в государстве, а в личности.

Философия интересовалась главным образом душой; трагедия, берущая пример с психологической драмы Еврипида, но лишенная духовной силы, быстро захирела; комедия, потеряв интерес к политике, превратилась в социальную комедию нравов. Лирика, прежде вдохновлявшаяся по‑ перикловски интенсивной эмоциональной и религиозной верой в просвещенную демократию, исчезла из трагедии и комедии. Ее место заняла риторика – риторика адвоката перед судом, риторика политика перед присяжными, риторика народного вождя перед публикой. Эти тенденции в философии и литературе присутствуют и в искусстве этого периода, почти лишившемся изобразительности.

Поскольку государство утратило свою притягательность для граждан, они все больше внимания уделяли личным интересам. «Вы покидаете народное собрание, – говорил Эсхин афинянам, – не обсудив вопросы, а поделив доходы, подобно пайщикам предприятия». В греческих государствах между интересами собственников и интересами неимущих существовало четкое разделение, и столкновения между ними вели к революциям. Причинами гражданских конфликтов были, согласно Демокриту, зависть, а по мнению Фукидида, стяжательство и амбиции, и оба они на первое место ставили личную ответственность, в то время как взгляд экономиста был выражен Платоном в середине IV в.: «Ни в одной части гражданского тела не должно быть ни глубокой нищеты, ни богатства, ибо и то и другое порождает раздоры, которые правильнее было бы назвать подрывом». Причины войн между государствами в целом были теми же: стяжательство и амбиции граждан и экономические потребности государства или одного из классов в государстве. В 425 г. афиняне «нацелились на большее», и с того времени мотив стяжательства возникает вновь и вновь. В 355 г. Ксенофонт поставил политический диагноз в экономических терминах: «Нищета большинства вынуждает нас проявлять не уважение, а агрессивность в отношениях с другими государствами».

Когда класс трудящихся или наемных работников в основном состоит из рабов, социальная пропасть между владельцами собственности и неимущими расширяется. Богатство (euporia) и бедность (aporia) в IV в. означали наличие или отсутствие капитала (ousia), а не получение высоких или низких заработков. Владелец даже самого малого капитала смотрел свысока на гражданина, зарабатывавшего себе на жизнь каким‑ либо плебейским занятием (banausia). Ибо капитал обеспечивает досуг, а досуг, по словам Аристотеля, «необходим для самосовершенствования и участия в политике». У кого нет капитала, у того нет и досуга. Такие люди вынуждены трудиться, чтобы прожить, подобно квалифицированному рабу, и составляют рабочий класс (chernetikon). Платон и Аристотель в своих идеальных государствах поднимали всех граждан выше этого уровня, наделяя их двумя разновидностями капитала – землей и рабами. Афиняне пытались наделять землями в виде клерухий тех, кто на родине не имел достаточного капитала. После неудачи с клерухиями демократические вожди стали выплачивать бедным гражданам государственное жалованье. Аристотель осуждал этот метод, потому что государственного жалованья недостаточно, чтобы поднять бедняков выше уровня пролетариата. Вместо этого «избыточные доходы следует раздавать бедным (aporoi) крупными суммами, чтобы те могли приобрести земельный участок или получить капитал (aphorme) для торговли или земледелия… и таким образом они могут достичь длительного процветания (euporia)». «Так, – писал Аристотель, – по моему мнению, делится государство: на богатых (euporoi) и бедных (aporoi)», или, как сказали бы мы, на капиталистов и некапиталистов. Таким образом, Аристотель не видел смысла в пособиях по бедности, которые являются лишь разновидностью жалованья. Он полагал, что все граждане (или как можно большее их число) должны обладать капиталом.

Рабы в большинстве государств трудились наравне со свободными гражданами, будучи и художниками, и конторскими служащими, и гребцами, и сборщиками урожая. Крупных фабрик не было, но в иных мастерских, изготовлявших, например, ножи или кровати, число рабочих достигало 50–60. Обычно владелец рабов заставлял их трудиться на себя, но мог и давать их внаем другим предпринимателям и присваивать часть их заработков (apophora). В результате заработки свободных граждан, которым приходилось конкурировать с рабским трудом, оставались низкими и едва поспевали за ростом цен на хлеб. В то же время спрос на рабочие руки уменьшался, так как все больше предпринимателей заводило собственных рабов. Кроме того, среди граждан возрастало презрение к физическому труду (banauson ergon). В V в. оно еще не слишком заметно, но во второй половине IV в. Аристотель писал, что «наилучшее государство не должно принуждать граждан к физическому труду, потому что в наши дни труд – удел рабов и иностранцев». Именно это происходило в Фивах. В политическом плане никто не мог лишить бедного гражданина политических прав, если государство было демократическим и платило ему за выполнение политических обязанностей. Поэтому беднейшие афинские граждане рьяно боролись за демократию, а нередко и за агрессивную внешнюю политику.

На малозаселенном материке подобное состояние дел не имело бы столь серьезных последствий. Но греческие полисы были населены намного плотнее, чем национальные европейские государства. Полуостров страдал от избытка населения, возникавшего отчасти из‑ за естественного прироста, отчасти из‑ за ввоза рабов. Ярким примером может служить Флий: в IV в. в нем было впятеро больше гоплитов, чем в 479 г. Хотя земледелие в IV в. велось намного интенсивнее и квалифицированнее, чем когда‑ либо раньше, сельская местность не могла принять избыточное население, и оно сосредотачивалось в городах с их накалом политических страстей. Старые города увеличивались (например, в Афинах около 330 г. почти половину населения составляли их граждане, хотя около 430 г. их было чуть больше трети), а в Аркадии, Мессении, Фессалии и Сицилии возникали новые. Тем не менее избыток граждан, не имевших регулярных доходов, имел следствием массовое обнищание: многие семьи бродяжничали в поисках пропитания. Исократ в 356 г. говорил, не слишком преувеличивая, что «из перемещающегося населения проще, чем из гражданского, набрать армию, которая к тому же будет больше и сильнее». В большинстве греческих государств перенаселенность увеличивала потребность в импорте продовольствия, особенно зерновых, которые поставлялись в основном из Сицилии, Фессалии, южной России и Египта. Государства оказывались в большей зависимости от торговых договоров с другими государствами, а в случае невыполнения договоров – от применения военной силы. Второй Афинский союз быстро вырос как раз благодаря тому, что он обеспечивал как охрану торговли, так и свободу от политических преследований.

В итоге полис как политическая форма терял свою самодостаточность. Он лишался духовной приверженности наиболее просвещенных граждан; ему не удавалось объединить классы, он не гарантировал экономическую безопасность. Его недостатки становились причиной внутренних раздоров и внешних войн. Дионисий пытался решить проблему, объединив несколько полисов в одну космополитическую державу, Ясон – воссоздав институт тагов, Мегара – сохраняя нейтралитет, а другие полисы шли проторенной тропой империализма, маскирующегося под коалиции. Но ни одно государство или группа государств не могло обеспечить длительной стабильности греческому миру, и к 354 г. рухнули и империя Дионисия, и Афинский союз, и Беотийская коалиция в центральной Греции.

Афины по‑ прежнему задавали тон в греческом мире своей культурой и стабильностью. Положение Афин было более благоприятным, чем у любого другого государства, потому что в мирное время они являлись центром греческой и почти наверняка мировой торговли. В течение всего столетия объем товаров, проходивших через Пирей, служивший перевалочным пунктом, непрерывно возрастал. Численность гражданского населения Афин можно оценить лишь приблизительно. В период процветания 370–365 гг. богатейший класс насчитывал 1200 граждан, класс гоплитов – около 15 тысяч, а класс фетов – вероятно, около 20 тысяч; в итоге численность взрослых граждан мужского пола приближалась к 40 тысячам. В 394 г. их было более 30 тысяч, а в 322 г. – около 31 тысячи; более низкие цифры объясняются военными потерями и эмиграцией. Классовая структура изменялась в соответствии с экономическими условиями. В 365–357 гг., когда насаждались клерухии, зажиточные классы, возможно, превышали численностью класс фетов; в другие времена наоборот. Число постоянно проживавших иностранцев также очень сильно зависело от состояния экономики. Можно предположить, что в 360 г. в Афинах находилось 8 тысяч метеков. Они были обязаны платить налоги, включая и налог на жительство, и служить в армии. Обычно они были зажиточными людьми; некоторые накапливали большие богатства и имели рабов. Данные о числе рабов около 360 г. крайне противоречивы. Вероятно, их насчитывалось не менее 200 тысяч, то есть один раб приходился примерно на одного свободного. По весьма приблизительной оценке общая численность граждан – мужчин, женщин и детей – составляла 160 тысяч, численность метеков – 24 тысячи, а временно находящихся в городе иностранцев – несколько тысяч. В итоге население Афин можно оценить в 400 тысяч человек, что вполне сопоставимо с сообщением Диодора, что в 406 г. население Акраганта составляло 200 тысяч человек[63].


Поделиться:



Популярное:

  1. ВЫЯВЛЕНИЕ ОСНОВНОЙ ТЕНДЕНЦИИ РЯДА ДИНАМИКИ
  2. Глава 1. Предпосылки и тенденции развития культурно-выставочных комплексов.
  3. Доминирующие системы и тенденции развития стандартов и систем подвижной радиосвязи.
  4. Живопись 1920-х годов. Общие тенденции развития. Наиболее яркие представители.
  5. Исторические тенденции экономического роста
  6. ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ
  7. Материалистические тенденции в средневековой науке о душе.
  8. МЕЖДУНАРОДНАЯ ТРУДОВАЯ МИГРАЦИЯ: СУЩНОСТЬ, ФОРМЫ И СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ.
  9. Место радиовещания в системе СМИ. Функциональные особенности радиовещания. Типологическое разнообразие радиостанций. Формат радиостанции. Современное радиовещание и тенденции его развития.
  10. Новейшие тенденции в методологическом развитии совр культурологии.
  11. Новейшие тенденции в развитии современной философской рациональности. Понятия пост-постмодерна и пост-постмодернизма.


Последнее изменение этой страницы: 2016-07-13; Просмотров: 636; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.045 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь