То есть в противопоставлении Евангелиям от Матфея, Марка и Луки Евангелия от Иоанна.

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 10Следующая ⇒

3+1 получила всеобщее распространение; ее открытие приписывается Марии Коптской (или Марии Еврейке), женщине-философу второго-третьего веков нашей эры. Тема числа 4 использована в уже упомянутой выше сцене с кабирами из второй части «Фауста» Гёте. «Четыре» как число частей, на которые естественным образом делится круг, представляет собой символ целостности в алхимической философии — символ, существующий вот уже 17 веков. Наконец, не будем забывать, что центральный символ Христианства также основан на числе 4, причем форма латинского креста точно следует структуре 3+1 ¹.

Как и первая из разобранных нами картин, данная картина изображает столкновение двух несоизмеримых миров — вертикального и горизонтального, — которые соприкасаются только в одном пункте. В первой картине этот пункт отмечен стремлением сеятеля засеять Землю огнем, а во второй картине — взглядом, направленным на Землю сверху.

Что же касается четырех округлых тел², не являющихся изображениями глаз, следует заметить, что лишь одно из них представляет собой форму круга без дополнительных элементов. Второе (вверху справа) — светлое пятно с темной серединой; третье, темного цвета, частично заслонено потоком воды; наконец, четвертое словно испускает белый пар, струящийся вниз. Таким образом, здесь речь идет о четверице (то есть дифференцированной группе из четырех элементов), противопоставленной недифференцированной восьмерке глаз, которая, в свою очередь, входит в состав другой группы со структурой 3+1 — если исключить из рассмотрения главное, центральное лицо.

1) Уэллсовская «машина времени» имеет четыре видимые колонны, одна из которых «выглядела странной, мерцающей, как бы нереальной» (прим. автора).

2) В связи с округлыми телами я хотел бы вспомнить написанную в 1889 г. картину Ван Гога «Звездная ночь». Звезды на этой картине выглядят подобно большим светящимся дискам, то есть совсем не такими, какими они являются нашему зрению. В связи с этой своей картиной автор говорил о «пантеистическом упоении», называя ее «клочком апокалиптической фантазии»; он сравнивал звездные диски с «группой существ, подобных нам». Предполагается, что своим происхождением
картина обязана какому-то сновидению художника (прим. автора).

Как соотносятся в этом лице человеческие и животные признаки? Главное лицо картины, «источник воды и жизни» (в качестве синонимов можно привести такие термины, как квинтэссенция, питьевое золото, вечная вода, горящее вино, эликсир жизни и т. п.), зиждется, судя по всему, на животном и человеческом началах; первое составляет 3/4, а второе — 1/4. Ясно, что его человеческая природа вызывает сомнения. Это лицо заставляет вспомнить «подобие человека» на сапфировом престоле из описания видения пророка Иезекииля¹, а также анималистический элемент в природе Иеговы, который дает о себе знать во многих отрывках Ветхого Завета. В мире христианских образов все выглядит наоборот: Троица состоит из трех человеческих существ (в прошлом она часто изображалась как целое с тремя головами), а четвертое существо, Дьявол, обычно представляется в виде полуживотного. В нашей «мандале» (символическом круге) подчеркнут животный аспект, то есть она построена комплементарно по отношению к христианскому символу целостности.

Нужно подчеркнуть еще одно обстоятельство: два лица в нижней части картины перевернуты относительно лиц в верхней ее части. Они, однако, не являются отражениями этих двух верхних лиц, то есть вполне независимы и, таким образом, воплощают мир глубин, противопоставленный высшему миру. Одно из лиц в верхней части — светлое, тогда как второе значительно темнее и снабжено остроконечными ушами. В противовес этой оппозиции вода течет в одном-единственном направлении, сверху вниз, указывая таким образом на наличие некоей разности потенциалов. Источник воды расположен не только выше линии земного горизонта, но и выше середины холста, так что источником жизни оказывается высший мир.

Но поскольку обычно средоточием жизненной силы считается трехмерное человеческое тело, здесь это компенсируется тем, что источник помещен в четвертое измерение; он берет свое начало из идеального центра, из главного лица. Таким образом, картина дает представление о четвертом измерении как о симметричном лишь с первого взгляда; при более внимательном рассмотрении обнаруживается

1) Иезекииль, 1, 26.

его реальная асимметричность (заметим, что скрытая здесь проблема для психологии бессознательного столь же важна, сколь и для ядерной физики).

Итак, «четырехмерный» фон картины представляет собой «видение» в обоих смыслах этого слова: как от «видеть», так и от «быть видимым». Кажется делом чистого случая, что картина получилась именно такой; она могла бы быть совершенно иной, если бы обстоятельства момента сложились по-другому. Зрелище этих бесцельно разбросанных по едва намеченной поверхности округлых пятен, большая часть которых служит глазами для трудноразличимых, полуживотных-получеловеческих лиц, лишенных какого-либо определенного выражения, не способно возбудить наш интерес. Любая попытка установить контакт с таким пейзажем кажется невозможной, ибо чисто случайные конфигурации не пробуждают в человеке чувства соучастия — особенно если в них нет привлекательности эстетического порядка. Их случайный характер превращает любую попытку истолкования в пустую спекуляцию. И только профессиональный интерес психолога — интерес, столь часто остающийся непонятным для непосвященных, — побуждает его следовать смутному инстинкту поиска порядка, используя для этой цели самое простое и изначальное из средств — счет. Когда сопоставимых признаков мало или их вообще нет, единственной схемой упорядочения остается число. С уверенностью можно говорить только о том, что маленькие диски или дыры на анализируемой картине обладают округлой формой, и что большая их часть выказывает сходство с глазами. Подсчет этих элементов приводит к цифрам и сочетаниям, которые выглядят совершенно случайными и повторение которых кажется крайне маловероятным. Вот почему в подобных случаях следует попытаться избавиться от статистического или экспериментального образа мышления: ведь, скажем, научный анализ нашей картины дал бы нам такое количество цифр, что мы бы попросту не знали, что с ними делать. Экспериментальные исследования в нашей области возможны, только если опыты легко воспроизводимы за короткий промежуток времени (как, например, опыты Дж. Б. Райна). Но разбираемая картина — это сложный и уникальный объект; со статистической точки зрения о нем можно сказать лишь, что он ничего не означает. Тем не менее, поскольку наши интересы сосредоточены в области психологии, мы имеем право предполагать за подобным курьезом определенную значимость — хотя бы в связи с тем, что сознание невольно поддается его нуминозному воздействию. Вот почему есть смысл обратить внимание на данное произведение — независимо от степени его неправдоподобности и иррациональности; оно этого заслуживает, ибо является важным фактором, влияющим на психические процессы. И все же не надо забывать, что констатации в данной области вовсе не обладают силой доказательств.

Психология — в той мере, в какой она практически затрагивает конкретного человека, — не может удовлетворяться средними значениями, поскольку они говорят только об общих принципах поведения; она должна самым внимательным образом отнестись к исключениям индивидуального порядка, остающимся за рамками статистических подсчетов. Настоящий, глубинный смысл человеческой души не в ее усредненных характеристиках, а в ее уникальности и неповторимости, то есть свойствах, которые с научной точки зрения ничего не значат. Благодаря экспериментам Райна — если не благодаря собственному практическому опыту — мы теперь знаем, что невероятные события все-таки происходят, и что наше видение мира, дабы соответствовать действительности, должно учитывать также и проявления невероятного. Подобный взгляд на вещи — кощунство для тех, кто предпочитает чисто научный образ мышления; следует, однако, напомнить, что без исключений не было бы статистики, и что для реальной, практической жизни исключения зачастую оказываются намного важнее усредненных правил.

Наша картина позволяет a posteriori сделать некоторые выводы относительно природы феноменов «небесного происхождения». «Небо» — это не просто воспринимаемое нашим зрением воздушное пространство голубого цвета или Вселенная, заполненная звездами; оно является человеку как четвертое измерение — нечто совершенно чуждое, населенное человекоподобными и зооморфными сверхъестественными существами, полное темных дисков и округлых дыр. Что касается дыр, то они, по всей видимости, трехмерны и лишены четвертого измерения. Как мы видели, задний план картины в целом имеет «водянистую» природу; он представляет собой нечто текучее и в этом смысле прямо противоположен «огненной» природе предыдущей картины. Огонь служит аллегорией движения, страсти и аффекта, тогда как вода, в силу своей особой, «прохладной» вещественности, обозначает пассивность, терпение, спокойствие, отрешенное созерцание; отсюда — утоляющая жажду «вода учености» (aqua doctrinae) иrefrigerium — освежающая, прохладная вода жизни в раю, гасящая огонь чистилища, подобно «саламандре» алхимиков.

Говоря «наша вода — это огонь» (aqua nostra ignis est), старые мастера-алхимики выражают единство, которое нашим мышлением разорвано на контрастные составляющие; аналогичный феномен мы встречаем в связи с бессознательным образом Божества. Эта кажущаяся тайна характеризует все сущее: с одной стороны оно есть такое, какое есть, а с другой стороны оно не равно самому себе; данный парадокс полностью применим к сфере бессознательного, реальность которой мы можем испытать только в сравнительной форме. То же относится и к четвертому измерению, которое можно рассматривать либо как всего лишь математическую фикцию, измышление нашего мудрствующего рассудка, либо как откровение сферы бессознательного.

Возвращаясь к НЛО, позволим себе сделать из изложенного следующий вывод: НЛО — это ставшее видимым содержание глубинных слоев психики, то есть — по определению — НЛО суть архетипические формы.

Картина Ива Танги (рис. 4)

Картина Ива Танги¹ датируется 1927 годом, то есть она написана за 10 с лишним лет до эпохи массированных бомбардировок городов, на мысль о которых она наводит. Произведения современной живописи обычно трудно интерпретировать, ибо вся ее цель в том и состоит, чтобы изгнать смысл и форму, заменив их чем-то странным, обескураживающим зрителя. Поэтому я прибег к необыч-

1) Американский художник-сюрреалист французского происхождения (1900-1955).

Рис. 4: Картина Ива Танги (без названия)

ному методу: я показал эту картину множеству самых разных людей, то есть осуществил нечто вроде теста Роршаха¹. Большинство опрошенных восприняло черно-белый фон, содержащий минимум значащих деталей и максимум абстракции, как некую поверхность. Подобное восприятие основывается на том, что освещаемые под углом от 30 до 45 градусов центральные фигуры (их всего 5) отбрасывают тень, которая явно падает на какую-то поверхность. Но что представляет собой эта поверхность?

Суждения по данному вопросу оказались многообразными. Одни усмотрели здесь море, покрытое айсбергами, в полярную ночь; другие — море и ночной туман; третьи — поверхность удаленной от Солнца и пустынной планеты, вроде Урана или Нептуна; наконец, четвертые — большой ночной город вроде Нью-Йорка или Сан-Франциско, распростершийся вдоль бухты и погруженный в слабые отблески тусклого света. Большую часть зрителей приводили в недоумение странные, расположенные словно в шахматном порядке фигуры над городом. Некоторые сразу же усматривали в них падающие бомбы и даже — особенно в центре — взрывы. Центральная фигура воспринималась также как морское животное (актиния, полип), или как цветок, или как демонический лик со спутанными волосами и взглядом, направленным вниз и влево, или, наконец, как клубы дыма (или тумана) над местом большого пожара. Аналогично и другие четыре фигуры интерпретировались то как морские животные, то как дым, то как грибы студенистой консистенции, то как дьяволоподобные рогатые демоны. Фигура слева в середине, своим ярким желто-зеленым цветом контрастирующая с матовым и неопределенным оттенком остальных фигур, воспринимается как ядовитый дым, водное растение, пламя, горящий дом и т. п. Хорошо видно, что эти фигуры отбрасывают тени на находящуюся под ними поверхность. Признаюсь, что особенно убедительным показалось мне сравнение с расположенным на морском берегу ночным городом, наблюдаемым и осве-

1) Герман Роршах (Rorschach) (1884-1922) — швейцарский психиатр, автор специального теста, с помощью которого, через выявление отношения субъекта к некоторым простейшим изобразительным формам, распознаются глубинные, скрытые стремления этого субъекта.

щаемым с очень большой высоты — возможно, с самолета. Впрочем, художник был в своем время моряком и имел много возможностей испытать впечатления подобного рода.

Горизонт теряется за нагромождением каких-то масс, напоминающих облака. Над ними парит нечто округлое, испускающее слабое свечение; слева оно касается едва освещенного слоя облаков (? ) в форме сигары. В центре округлого светящегося объекта как бы случайно находится едва видимое на репродукции пятно того же цвета, что и огонь в левой верхней части «шахматной» композиции из пяти фигур. Ниже и чуть правее центра картины и непосредственно над городом (? ) видно другое такое же пятно, значительно более четкое. Тонкая линия соединяет его еще с одним пятном сходного вида, оставляющим впечатление продолжения пламени (? ). Продолговатая форма второго пятна ориентирована в сторону центра едва различимых концентрических кругов, которые словно указывают на идею вращения. Интересно, что первое из упомянутых пятен (вверху, в середине) также находится в связи с аналогичными концентрическими кругами. К сожалению, этого нельзя увидеть на репродукции (она слишком темная), но на самой картине, при надлежащем освещении, связь обнаруживается достаточно явно. На репродукции видно лишь эллиптическое сияние вокруг желтого пятна. На ощупь круги воспринимаются как линии, слегка выступающие над поверхностью картины; они либо были добавлены позднее, либо — что более вероятно — были нанесены острым инструментом. В любом случае ясно, что речь идет о каких-то кругах; концентрическая природа конфигурации, расположенной ниже остальных, особенно хорошо заметна.

Кажется, что соотношение всех этих деталей — по аналогии с предыдущей картиной — вызвано к жизни чистой игрой случая. Против подобного вывода возразить вроде бы нечего. Тем не менее при сравнительном подходе ситуация выглядит иначе. Действительно, две почти невидимые, смутные округлости появляются вроде бы случайно; столь же случайно в небе оказывается нечто продолговато-сигарообразное, нечто светящееся и слегка вытянутое, с маленьким светлым пятном, и нечто вроде линии, связывающей вторую округлость с пламенем. Можно было бы дать волю воображению и представить себе, что пламя — это взрыв снаряда, выпущенного со смутно различимой округлости, которая по нынешним понятиям может считаться НЛО: вспомним, что «тарелкам» приписывалась тенденция вызывать пожары. В нашей картине тарелка сеет огонь: тонкая, но явственно видимая линия соединяет ее с пламенем.

Правда, картина вдобавок содержит целую серию более или менее волнистых линий, пересекающих ее в горизонтальной плоскости; они слегка напоминают дороги или полосы на поверхности земли. Связаны ли они каким-либо образом с явлениями, обнаруживающимися на небе? Столь многое в картине позволяет строить предположения! В особенности это относится к тем не поддающимся определению объемным пластическим формам, которые вместе с пламенем образуют композицию из четырех элементов со структурой 3+1. Что касается срединной фигуры, ее также нелегко расшифровать. Впрочем, ясно, что ее природа — иная, нежели у окружающих фигур; отличие заключается в ее большей размытости, туманности, хотя тень она отбрасывает такую же, как и остальные фигуры.

Описание картины было бы неполным, если бы я не упомянул о важном соотношении, которое можно заметить только при ее очень внимательном изучении. Облако цилиндрической, как бы фаллической формы (? ), расположенное слева вверху, словно нацелено на светящуюся округлость и едва намеченные круги; это соотношение, таким образом, можно интерпретировать в сексуальном ключе — как сожительство. Округлость испускает огонь, аналогичный тому, который исходит от округлости в середине картины; этот последний огонь лучше виден и связан с большим пламенем внизу слева. В свою очередь это так называемое пламя отличается от трех других образований; таким образом, оно может символизировать дифференцированную функцию (противопоставленную трем недифференцированным функциям), что с психологической точки зрения указывает на основную (или, наоборот, наименее важную) функцию.

Четыре фигуры составляют развернутый символ целостности, то есть Самость в виде одного из ее эмпирических проявлений. Существует гностическое божество, известное под именем Барбело: «Бог — это Четыре»¹. В раннехристианском представлении единство ставшего видимым божества основывается на числе 4, то есть на столпах четырех Евангелистов (которые репрезентируют структуру 3+1); сходным образом гностический Моноген (Единородный) зиждется на Тетрапезе (то есть на трапеции; «Тетрапеза» означает стол на четырех ножках). Христос — глава Церкви (общины верующих); в качестве Бога Он есть единая Троица, а в качестве «антропоса», исторически реального Сына Человеческого, он является прообразом внутреннего мира личности и, одновременно, высшим примером для стремящегося к достижению целостности эмпирического человека.

Итак, словно по совершенно случайному совпадению, картина воплощает образ священного брака на небесах, вслед за которым на земле происходит рождение Спасителя и Богоявление.

Картина характеризуется подчеркнутой горизонтальной осью. Что касается вертикали, то ее видимым выражением служит композиция из четырех фигур; кроме того, ощущению вертикали способствует драматический аспект огня, источник которого находится в небе. Трудно отказаться от сопоставления с бомбардировкой, ибо в период создания картины мысль о возможности бомбардировок носилась в воздухе — с одной стороны, в форме воспоминания, а с другой стороны в форме предчувствия. Появление в небе образований, похожих на НЛО, и удивительные события, происходящие внизу — все это составляет впечатляющую вертикаль, которую легко воспринять как вторжение иного порядка вещей. Акцент в картине явно падает на фигуры, расположенные в шахматном порядке (об этой конфигурации мы подробно говорили в связи с предыдущей картиной). У художника, несомненно, было намерение сделать эту группу как можно более загадочной. В горизонтальном плане картины художнику удалось исключительно точно выразить состояние космической пустоты, холода, безжизненности, бездушия, полной заброшенности и одиночест-

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒