Сущность и смысл советской культуры в целом

Впрочем, в этом отношении ничем существенным не отличались ленинские принципы руководства культурой от сталинских, хрущевских, брежневско-сусловских, андроповских, горбачевских; все различие заключалось в границах допустимого и в масштабе принимаемых мер в отношении выслужившихся или провинившихся лиц. Постоянно менявшиеся " правила игры", политические и идеологические принципы, критерии оценок, лозунги дня и т. п. — все это значительно упрощало методы руководства культурой со стороны партгосноменклатуры: всегда открывалась возможность выявлять допущенные ошибки и просчеты, критиковать заблуждающихся и оступившихся, разоблачать явных и скрытых " врагов", карать одних, поощрять других и подавать пример " кнута и пряника" третьим.

Этот пресловутый " дух борьбы" постоянно насаждался в культурной политике и самой культуре, навязывался самим деятелям культуры, которые были обязаны принимать деятельное участие, а иной раз и выступать с инициативой в критике своих товарищей, в разоблачении " происков" и ошибок, участвовать в полемике по поводу чистоты своих рядов и верности " ленинским принципам" советской культуры. По существу на протяжении всей советской истории партия осуществляла безостановочную борьбу с " классово чуждыми" деятелями культуры, " внутренней эмиграцией" и " скрытой оппозицией", с инакомыслящими и диссидентами.

Начиная с Октября и кончая горбачевской " перестройкой", руководители партии и государства постоянно искали объекты для идеологической борьбы, и неизменно находили — как правило, самых неординарных, талантливых, выбивавшихся из " общего ряда". Можно сказать, что у идеологов коммунистической партии на каждом этапе советской истории проявлялось своего рода " абсолютное чутье" в отношении тех, с кем нужно и должно бороться, кто представляет реальную угрозу существованию режима. М. Горький, с его " Несвоевременными мыслями", А.Блок, трагически оценивавший революцию как " возмездие" интеллигенции, Н. Гумилев, Е.Замятин, И.Бабель, Б.Пильняк, С.Есенин, Н. Клюев, С.Клычков, Н.Заболоцкий, М.Булгаков, А.Платонов, М.Зощенко, Н.Олейников, О.Мандельштам, Д.Хармс, А.Ахматова, Б.Пастернак, В.Гроссман, В.Шаламов, Ю.Домбровский, А.Солженицын, И.Бродский, Ю.Даниэль и А.Синявский... — этот далеко не полный список одних только писателей, подвергавшихся травле, остракизму, запрещениям, изгнанию, наконец, заключению в тюрьмы и лагеря, смертной казни, говорит о том, что идеологическая борьба в культуре и с культурой стала неотъемлемой частью культурной политики тоталитарного государства. В годы сталинского правления одних только членов Союза писателей погибло от репрессий более 600 человек. А ведь были еще и художники, архитекторы, театральные режиссеры (взять хотя бы одного Вс.Мейерхольда), актеры, музыканты, ученые (вопиющий пример — судьба акад. Н.И.Вавилова)!

Всесильная политическая партия, единственная в стране, подменившая собой целое государство и выступавшая от его лица, ожесточенно боролась с наиболее талантливыми, творческими деятелями культуры, не сумевшими или не захотевшими растворить свою индивидуальность в " общепартийном", " общепролетарском", общегосударственном деле. По мере того, как крепла мощь тоталитарного государства и всесилие руководившей им партии, они стремились безраздельно подчинить себе науку, философию, архитектуру, кино, театр, живопись, музыку, наконец, свободное писательское слово. В сталинском " Кратком курсе истории ВКП(б)", переиздавашимся с незначительными изменениями до конца горбачевской эры, была полностью фальсифицирована и мифологизирована история страны, ее политики, ее культурной жизни.

Были объявлены " лженауками" генетика и кибернетика, социология и семиотика, теория относительности и пресловутые " педологические извращения" в педагогике. Сталинскому " надзирателю над идеологией" Жданову не удалось развязать гонения среди физиков исключительно только потому, что было нужно создать советскую атомную бомбу, а дискуссия в области физики была чревата потерями кадров в ядерной физике. Однако общая тональность политической покорности, конформизма была внедрена в сознание большей части советской интеллигенции. Среди тех, кто поступил на службу советской власти были великие художники: Горький и Маяковский, Шолохов и А.Толстой, Фадеев и Твардовский, Станиславский и Немирович-Данченко, Эйзенштейн и Довженко, Прокофьев и Шостакович. Верой и правдой служили режиму и ученые, инженеры, педагоги, журналисты, философы — в каждой специализированной области свои представители.

В их творчестве, официально признанном и вознагражденном, были и свои исключения из правил: свои конфликты с властями, подчас острые и драматические, были свои подъемы и срывы, удачи и творческие поражения; была подчас и халтура, и льстивое угодничество перед вождями, и дешевая конъюнктура, но были и свои шедевры, значения которых в истории советской, отечественной и мировой культуры никто не станет отрицать. Однако трагедией их жизни и творчества было то, что, хотя и творили они, по выражению Шолохова, " по указке сердца", но сердца-то их вольно или невольно были отданы " родной партии", и они были несвободны от своего общества, политического строя, в котором они жили и которому помогали процветать. Независимо от любимых жанров и стилей, эстетических и социальных предпочтений, личных и общественных симпатий и антипатий они были " колесиками и винтиками" породившей их и поглотившей тоталитарной системы и составляли неотъемлемую часть официальной, разрешенной советской идеологии и культуры.

Другое дело, что фактически в каждом из них жило какое-то — более или менее значительное — зерно несогласия, протеста против обезличивающей и подавляющей творческую личность системы, против политического произвола и насилия, против атмосферы страха и террора, порожденных тоталитарным режимом. Это приводило к " двоемыслию" и даже " двоедушию" выдающихся деятелей отечественной культуры, живших и творивших по " двойному счету": для государства и по зову собственной совести, на потребу политической конъюнктуре и ради" спасения души", реализации своих тайных убеждений и таланта.

Однако и самые убежденные оппозиционеры, самые непримиримые противники тоталитарного режима и большевистской культурной политики не избежали, пусть и в более мягкой форме, такого же “двоемыслия”, “двоедушия”, двойственности в поведении и даже творчестве. Практически нигде не печатавшиеся (на определенном этапе своей творческой биографии) М.Булгаков, А.Платонов, О.Мандельштам, М.Зощенко, А.Ахматова, Б.Пастернак и др. использовали любой шанс, чтобы издаться, реализовать свой творческий потенциал в советской культуре. Не останавливались они перед тем, чтобы написать стихи, рассказы, пьесы о советских вождях — Ленине и Сталине (различно это мотивируя и оправдывая в своих собственных глазах и в мнении окружающих), обращались к патриотической и военной теме (не особенно отклоняясь от официальных идеологических установок того времени). Все это понятно и объяснимо: художник не может жить без своего адресата, творить без надежды быть прочитанным, услышанным.

В условиях тоталитарной цельности, социально-политической " монолитности" советская культура находила свои специфические формы проявления культурного плюрализма. Одной из таких характерных форм " латентного" плюрализма была пресловутая " двойная жизнь", деятелей культуры, изматывавшая и физически, и особенно нравственно. Эти внутренние противоречия, раздвоение творческой личности в условиях тоталитарного государства — между стремлением выжить под гнетом репрессивного, тиранического государства и сохранить верность себе, своим нравственным и философским принципам, своей творческой индивидуальности и своему стилю — приводили к тому, что доброе и злое, активное и пассивное, творческое и инертное начала были тесно соединены, даже спаяны в облике великого художника или мыслителя, вступающего в компромисс со своей совестью, страдающего от своей жизненной, подчас житейской слабости и в то же время имеющего силу быть — хотя бы в своем творчестве — самим собой, невзирая на превышающие его личные возможности обстоятельства.

Поэтому так распространены были случаи писем и обращений деятелей культуры к “вождям Советского Союза” (выражение А.Солженицына), в которых они обращались с просьбами и униженными мольбами, просили совета или давали советы, высказывали различные предложения, гипотезы и т. п., — словом, пытались вступить в контакт с властью, добиться взаимопонимания с ней, достичь невозможного единства тоталитаризма с антитоталитарными тенденциями. Письма вождям — от Горького до Солженицына — это особый жанр в истории советской культуры; в нем находила свое выражение и последняя надежда и безнадежность, и попытка компромисса и стремление оправдаться, и смелый вызов оппонента и невольная капитуляция перед непреодолимой силой... Эти письма свидетельствовали о мощи тоталитарной системы и в то же время о ее глубокой неоднородности, о той скрытой борьбе, которая непрерывно велась в недрах советской культуры, подтачивая изнутри ее единство и целостность.

Однако творческое " двоемыслие" имело и другой выход — не поведенческий, а творческий: в силу изначальной многозначности любых явлений культуры (прежде всего культуры художественной) произведения, созданные великими мастерами культуры в условиях тоталитарного режима, обладали не единственным, официально санкционированным смыслом, но нередко двумя и более значениями в многослойной смысловой структуре целого. Это объясняет и идейно-образную неоднозначность классических произведений тоталитарной эпохи. Пьесы " Клоп" и " Баня", поэмы “Хорошо” и “Во весь голос” В.Маяковского, поэмы “1905 год” и “Лейтенант Шмидт” Б.Пастернака, “Хождение по мукам” и " Петр Первый" А.Толстого, “Тихий Дон” и " Поднятая целина" М.Шолохова, " Как закалялась сталь" Н.Островского, " Двенадцать стульев" и " Золотой теленок" И.Ильфа и Е.Петрова, “Я — сын трудового народа” и Время, вперед” В.Катаева, " Разгром" и “Молодая гвардия” А.Фадеева, “Соть”, “Дорога на океан”, “Русский лес Л.Леонова, “Города и годы”, “Первые радости” и “Необыкновенное лето” К.Федина — эти и другие вполне советские произведения литературы далеко не укладывались в трафаретные схемы официозной пропаганды и отличались вариативностью, многозначностью содержания, противоречивым сочетанием правды и лжи, реалистической картины мира и угодливой просоветской апологетики, тонкого, глубокого психологизма и вымученного схематизма, масштабных художественно-философских обобщений и примитивной демагогии, лобовых политических и этических сентенций и многослойного подтекста и даже иносказания. То же можно сказать и о многих знаменитых советских кинофильмах — С.Эйзенштейна и А.Довженко, В.Пудовкина и бр.Васильевых, Г.Козинцева и Л.Трауберга, М.Ромма и С.Юткевича, Ф.Эрмлера и Г.Александрова, И.Пырьева и С.Герасимова. Впрочем, подобные примеры можно почерпнуть и из области изобразительного искусства, музыки, театра, архитектуры и т. д.

Но рядом с теми деятелями культуры, что добровольно или вынужденно стали " колесиками" и " винтиками" тоталитарной партийно-государственной политической машины, жили и работали — в тяжелейших условиях, напоминающих условия подполья, — другие писатели и художники, мыслители и ученые, которые не сдались и не подчинились Системе, несмотря на ее мощь, несмотря на все усилия ее управляющего (командного) и исполнительного (карательного) механизма. Вопреки сформулированному Лениным закону они жили в советском обществе и были от него, по большому счету, свободны! Внутренняя свобода духа и нравственная ответственность перед словом, культурой, памятью народа позволяли всем этим деятелям культуры бескорыстно работать в стремлении изменить, реформировать, преобразовать господствующую систему, сделать ее более гуманной, человечной, освободить от переполняющего ее насилия, лжи, трусливого преклонения перед грубой силой, от унижения творческой личности, от культа безличного и аморфного коллективизма, от духовного и нравственного рабства.

Речь шла не только о том, чтобы самим деятелям культуры освободиться от подавляющей их системы, но и читателям, зрителям, слушателям — всем мыслящим и чувствующим своим адресатам — дать " глоток свободы", через приобщение к свободному духу творчества вызвать представление о духовной свободе вообще; речь шла о том, чтобы раскрепостить саму систему, привить ей навыки свободы — политической и идеологической, нравственной и религиозной, эстетической и житейской. Конечно, на этом пути отечественных нонконформистов ждали также не одни победы: бывали и унизительные поражения, срывы, жалкие компромиссы, уступки режиму, творческое бесплодие и т. п., но эти явления присущи любому творческому процессу и никак не привязаны к его идейной направленности. К тому же творчество инакомыслящих в условиях тоталитаризма имело гораздо меньше шансов уцелеть, сохраниться до нашего времени и не погибнуть в разгар идеологических кампаний, чисток, репрессий.

В этом отношении даже такая — по определению монистическая — модель культуры, как тоталитарная, не устраняла потенциального культурного плюрализма, но лишь " загоняла" его в культурный подтекст, в политическое " подсознание" эпохи. Подспудная противоречивость и многозначность культурных процессов даже в условиях террора и политической диктатуры была практически неустранимой — ни методами " культурной селекции", ни идеологическими предписаниями и запретами, ни целенаправленным воспитанием деятелей культуры в духе преданности политической системе; она была непреодолимой даже чрезвычайными мерами репрессивно-карательных органов, даже показательными акциями устрашения, даже физическим уничтожением деятелей культуры.

Это означало, что культура, претерпевая в своем историческом развитии самые драматические коллизии и трагические испытания, не может в принципе быть без остатка поглощена политической системой или подчинена ей, — даже самой несгибаемой, жестокой и кровожадной; что изначальная многомерность и многозначность культурных феноменов служит надежной защитой от насильственной унификации культуры политическими и репрессивными средствами; что культурный плюрализм никогда и ни при каких условиях не может быть сведен к непротиворечивому монистическому целому, — он лишь меняет свои формы, адаптируясь к самым сложным социально-политическим, экономическим и военным условиям человеческого бытия.

И чем больше старались современные советским “мастерам культуры” общественно-политические и административные силы разрушить художника в человеке или человека в художнике, чем больше эти силы работали, унижая и уничтожая личность в художниках и мыслителях, стирая из сознания народа, изымая из культурного обихода самые понятия личности, творчества, индивидуальности, нравственности, художественности, собственного достоинства, духа, вечности, тем сильнее было сопротивление художественного, нравственного и духовного начала в человеке, чья личность как художника, мыслителя и гражданина была не окончательно сломлена, тем более убедительные свидетельства неистребимости и неодолимости культуры он находил для самого себя и своей аудитории.

Эпоха тоталитаризма, пришедшая в историю ХХ в. с тем, чтобы раз и навсегда доказать приоритет политики над искусством, наукой, философией, вообще культурой; над человеческой личностью и ее неповторимым духовным миром; над " вечными" вопросами и общечеловеческими ответами на них, неожиданно для себя натолкнулась на противодействие своим замыслам и планам всей предшествовавшей культуры (включая литературу и искусство, философию и науку, религию и культуру повседневности), исторического прошлого, аккумулированного в традициях и человеческой памяти выдающихся творческих индивидуальностей, вставших на защиту вечных ценностей.

Поэтому культурно-исторический урок, преподанный тоталитаризмом ХХ веку заключался совсем в ином: культуру оказалось невозможно политизировать и унифицировать даже средствами беспрецедентного насилия и террора; культуру невозможно переделать в соответствии с идеологическими установками и субъективными убеждениями тех или иных государственных деятелей, даже очень сильных и влиятельных; культура не может стать в ХХ веке монистичной и “одностильной”, а творческая индивидуальность не может быть без остатка интегрирована в безличное массовое движение, в аморфную толпу. Политические деятели возмечтали использовать литературу и искусство, науку и философию как слепые и немые средствасвоей политики, как неодушевленные инструментысвоей деспотической власти над людьми и душами людей; они и относились к этому " орудию", или " оружию" как к временным " лесам" начатого ими грандиозного партийно-государственного строительства, революционного преобразования всего мира: им казалось, что " леса" эти " из худшего материала" и что этот отработанный материал может быть выкинут " в печку" (Ленин) и тем самым послужить " растопкой" для поддержания жара классовой борьбы...

Но они слишком плохо знали отечественную культуру и недооценили содержащийся в ней духовно-нравственный потенциал. Они мало размышляли над историей и смыслом классической русской культуры, представлявшей нечто гораздо большее, нежели все, что о ней говорилось с точки зрения политики, социологии, сиюминутной " злобы дня". Вообще они не понимали культуры и ее специфики, логики ее самосохранения и исторического развития. Поэтому вожди тоталитарного государства и не могли прогнозировать ни противоречий и раскола советской культуры, ни тенденций ее эволюции, ни будущего неотвратимого краха и распада самого тоталитарного государства — главной социокультурной ценности тоталитаризма.

ВОПРОСЫ

1. Почему феномен советской культуры исторически возник задолго до установления Советской власти? Какие культурные силы участвовали в формировании “новой культуры”?

2. В чем проявилось культурно-историческое “пророчество” сборника “Вехи” в отношении будущей советской культуры? (Приведите собственные примеры исторической проницательности “веховцев”.)

3. Почему революционные взгляды и настроения, поддерживавшие и развивавшие культурный плюрализм до революции, привели после нее к жесткому монизму и идеологической диктатуре экстремистов?

4. Почему русская культура в 1917 г. осуществляла выбор между культурой и революцией и как этот выбор повлиял на формирование двух русских культур ХХ в.?

5. Каковы культурно-исторические истоки и причины превращения культуры — в средство, инструмент политики в России?

6. В чем состояло ленинское понимание культуры, культурной политики и культурного наследия в дооктябрьский и послеоктябрьский периоды российской истории?

7. Какие цели и задачи преследовала ленинская культурная революция? Каковы были ее средства и мотивы, к каким результатам она привела в истории культуры? Что и почему осталось неосуществленным?

8. Что связывало молодую революционную культуру с русской контркультурой 1860-х гг. и русским самодержавием? Что ее от них отличало?

9. Чем объясняется расцвет отечественной культуры и ее стилевое многообразие в 1920-е гг.? Чем объясняется конец плюрализма в истории ранней советской культуры?

10. Перечислите основные черты советской тоталитарной культуры, определившие ее своеобразие и исторический масштаб.

11. В чем заключалась сталинская культурная политика? В чем она была продолжением ленинской, а в чем, напротив, ей противоречила?

12. Чем можно объяснить феномен “двоемыслия”, “двоедушия”, “двойной жизни” среди деятелей советской культуры, отличавшейся целостностью и монолитностью?

13. Как соотносятся между собой достижения советской культуры и ущерб, нанесенный ее становлением и развитием за все время Советской власти? В чем состоит историческое значение советской культуры?

ЛИТЕРАТУРА

Источники

В.И.Ленин о культуре / Сост. А.И.Арнольдов и И.К.Кучмаева. — М., 1980; 2-е изд., доп. М., 1985.

В.И.Ленин о культурной революции / Сост. Г.Г.Карпов. М., 1967.

Богданов А.А. Вопросы социализма: Работы разные лет. — М., 1990.

Бухарин Н.И. Революция и культура: Статьи и выступления 1923-1936 годов. — М., 1993.

Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990.

Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре. М., 1990.

Горький М. " Несвоевременные мысли" и рассуждения о революции и культуре (1917-1918 гг.). М., 1990.

Из глубины: Сборник статей о русской революции. М., 1990.

Из-под глыб. М., 1992.

Луначарский А.В. Статьи о советской литературе. 2-е изд. М., 1971.

О партийной и советской печати: Сборник документов. М., 1954.

Троцкий Л. Литература и революция. — М., 1991.

_________________

Безбородов А.Б., Мейер М.М., Пивовар Е.И. Материалы по истории диссидентского и правозащитного движения в СССР 50-х - 80-х годов. Учебное пособие. М., 1994.

В тисках идеологии: Антология литературно-политических документов. 1917-1927 гг. / Сост. К.Аймермахер. М., 1992.

Гронский И. Из прошлого...: Воспоминания. М., 1991.

Из истории советской эстетической мысли 1917-1932. Сборник материалов / Сост. Г.А.Белая. М., 1980.

История советской политической цензуры: Документы и комментарии. М., 1997.

Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996.

Литературное движение советской эпохи: Материалы и документы: Хрестоматия / Сост. П.И.Плукш. М., 1986.

" Литературный фронт": История политической цензуры 1932-1946 гг. Сборник документов/ Сост. Д.Л.Бабиченко. М., 1994.

Сахаров А.Д. Тревога и надежда. М., 1990.

Симонов К. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.Сталине. М., 1989.

Солженицын А.И. Публицистика: В 3-х т. Ярославль, 1995-1998.

Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом. М., 1996.

Соломон Г.А. Вблизи вождя: свет и тени. М., 1991.

Судьбы русской интеллигенции: Материалы дискуссий 1923-1925 гг. / Под ред. В.Л.Соскина. — Новосибирск, 1991.

“Счастье литературы”. Государство и писатели. 1925— 1938. Документы. / Сост. Д.Л.Бабиченко. М., 1997.

Часть общепролетарского дела. Литературная критика в дореволюционных большевистских изданиях / Сост. И.В.Кузнецов. М., 1981.

Шафаревич И.Р. Есть ли будущее у России? М., 1991.

Учебно-методическая и научно-исследовательская литература

Аймермахер К. Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917-1932. М., 1998.

Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Новейший период. Вильнюс; М., 1992.

Антонов-Овсеенко А. Театр Иосифа Сталина. М., 1995.

Арефьева Г.С. От какого наследства мы отказываемся? (Опыт философско-социологического анализа советского общества). М., 1992.

Арутюнов А. Феномен Владимира Ульянова (Ленина). М., 1992.

Бабиченко Д.Л. Писатели и цензоры: Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994.

Белова Т. Культура и власть. М., 1991.

Блюм А.В. За кулисами " Министерства правды": Тайная история советской цензуры. 1917-1929. СПб. 1994.

Булдаков В. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997.

Бутенко А.П. Откуда и куда идем: Взгляд философа на историю советского общества. Л., 1990.

Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1996.

Волкогонов Д.А. Ленин: Политический портрет: В 2 кн. М., 1994.

Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.

Геллер М. Машина и винтики: История формирования советского человека. М., 1994.

Геллер М. Концентрационный мир и советская литература. Лондон, 1974; М., 1996.

Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней: В 3-х кн. М., 1995.

Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991.

Глазов Ю. Тесные врата: Возрождение русской интеллигенции. Лондон, 1973.

Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998.

Головатенко А.Ю. Тоталитаризм ХХ века. М., 1992.

Голомшток И. Тоталитарное искусство. М., 1994.

Голубков М.М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы. 20— 30-е годы. М., 1992.

Горбунов В.В. В.И.Ленин и Пролеткульт. М., 1974.

Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993.

Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1998.

Дадаян В.С. Терновый венец России: истоки национальной беды. М., 1994.

Добренко Е. Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении. Мюнхен, 1993 (Slavistische Beiträ ge. Bd. 302).

Добренко Е. Формовка советского читателя: Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб., 1997.

Ермолин Е. Материализация призрака: Тоталитарный театр советских массовых акций 1920-1930-х годов. Ярославль, 1996.

Золотоносов М.Н. Парк тоталитарного периода и советская садово-парковая скульптура 1930-х годов: номенклатура, семантика, культурный контекст // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1996. Т. II. № 2.

Зубкова Е.Ю. Общество и реформы. 1945-1964. М., 1993.

Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. М., 1990.

Ингерфлом К.С. Несостоявшийся гражданин: Русские корни ленинизма. М., 1993.

Исключить всякие упоминания... Очерки истории советской цензуры. Минск; М., 1995.

Капустин М. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. М., 1990.

Киселев Г.С. Трагедия общества и человека. Попытка осмысления опыта советской истории. М., 1992.

Кондратьева Т. Большевики-якобинцы и призрак Термидора. М., 1993.

Коржихина Т.П. Извольте быть благонадежны! М., 1997.

Кормер В. Двойное сознание интеллигенции и псевдо-культура. М., 1997.

Коротец И.Д. Россия в ожидании (Очерк теоретической социологии послеоктябрьского периода). Ростов-на-Дону, 1993.

Культура в советском обществе. Проблемы и перспективы развития / Отв. ред. Э.А.Орлова, И.К.Кучмаева. М., 1988.

Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991.

Леонов С.В. Рождение советской империи: государство и идеология 1917-1922 гг. М., 1997.

Май А.В. Модели господствующей идеологии. М.; Иерусалим, 1997.

Максименков Л. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революция. 1936-1938. М., 1997.

Марьямов Г. Кремлевский цензор: Сталин смотрит кино. М., 1992.

Медведев Р. Русская революция 1917 года: победа и поражение большевиков (К 80-летию Русской революции 1917 года). М., 1997.

Морен Э. О природе СССР: Тоталитарный комплекс и новая империя. М., 1995.

Морозов А.И. Конец утопии: Из истории искусства в СССР 1930-х годов. М., 1995.

Оболонский А.В. Драма российской истории: Система против личности. М., 1994.

О'Коннор Т.Э. Анатолий Луначарский и советская политика в области культуры. М., 1992.

Орлова Э.Н. Современная городская культура и человек. М., 1987.

Осмыслить культ Сталина / Ред.-сост. Х.Кобо. М., 1989.

Отечественная философия: Опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып. III. Послеоктябрьский период. М., 1990.

Отечественная философия: Опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып. IV. Философия в тисках политики. М., 1991.

Отечественная философия: Опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып. VI. Изживая " ждановщину". М., 1991.

Пайпс Р. Русская революция: В 2 т. М., 1994.

Пайпс Р. Три “почему” русской революции. М., 1996.

Пайпс Р. Россия при большевиках. М., 1997.

Паперный В. Культура Два. М., 1996.

Поварцов С. Причина смерти — расстрел: хроника последних дней Исаака Бабеля. М., 1996.

Примочкина Н. Писатель и власть. М.Горький в литературном движении 20-х годов. М., 1996.

Репрессированная наука. СПб., 1991. Вып. I.

Репрессированная наука. СПб., 1994. Вып. II.

Сидорина Е. Сквозь весь двадцатый век: Художественно-проектные концепции русского авангарда. М., 1994.

Советская культура: 70 лет развития. М., 1987.

Сойфер В. Власть и наука: История разгрома генетики в СССР. М., 1993.

Спиридонова Л. М.Горький: диалог с историей. М., 1994.

СССР глазами советологов. М., 1990.

Страницы истории советской художественной культуры. 1917-1932. М., 1989.

Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989.

Тоталитаризм: что это такое? (Исследования зарубежных политологов): В 2 ч. М., 1993.

Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму: 1917-1929 гг. М., 1994.

Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб., 1997.

Файнбург З.И. " Не сотвори себе кумира...": Социализм и " культ личности": (Очерк теории). М., 1991.

Чернышов А. Современная советская мифология. Тверь, 1992.

Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905-1907 ® 1917-1922 гг. М., 1997.

Шенталинский В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ. М., 1995.

Шнейберг Л.Я., Кондаков И.В. От Горького до Солженицына. 2-е изд., доп. М., 1995; 1997.

Шноль С.Э. Герои и злодеи российской науки. М., 1997.

Штурман Д. О вождях российского коммунизма: В 2-х кн. Париж, 1993 (Исследования новейшей русской истории. Вып. 10).

Якобсон А. Конец трагедии. Вильнюс; М., 1992.

Глава X

КУЛЬТУРА РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Предыдущая 22 23 24 25 26 27 28 29 30 313233 34 35 36 37 Следующая