И других органов власти и управления

Вопрос о форме государственного устройства России, а также о взаимодействии законодательного органа и правительственной администрации еще в начале XX в., вызывал дискуссии среди государственных деятелей. Действия руководителей ведомств нередко вступали в противоречие с позицией Совета министров и его председателя. В то же время и народные избранники далеко не всегда подчинялись решениям фракций. В Думе возникали альтернативные депутатские объединения (крестьян, духовенства, земцев, деятелей городского самоуправления, региональные, конфессиональные союзы), претендовавшие на активное участие в законотворческом процессе. В итоге диалог между представительными учреждениями и правительством становился многосторонним и многоуровневым. Эти вопросы могут быть рассмотрены через анализ мемуарного наследия государственных деятелей начала XX столетия.

Непроясненность вопроса о сущности нового государственного порядка создавала и в обществе почву для дискуссии. Противоречивость законодательства позволяла многим государственным деятелям рассчитывать обернуть ситуацию в свою пользу.

Мемуары С.Ю. Витте – председателя Кабинета Министров (1903-1906 гг.), дают представление о его взглядах относительно механизма взаимодействия Государственной думы и иных органов.С.Ю. Витте был в теории и на практике сторонником просвещенного абсолютизма, при котором министры, пользующиеся доверием верховной власти, имеют возможность беспрепятственно осуществлять самые смелые мероприятия[100].

Кроме того, важнейшей зaдaчей для прaвительствa, считает С.Ю. Витте, должно состaвлять стремление к осуществлению через Госудaрственную Думу, основных элементов прaвового строя: свободы печaти, совести, собрaний, союзов и личной неприкосновенности. Укрепление этих вaжнейших основ политической жизни обществa, отмечает министр, должно последовaть путем зaконодaтельной рaзрaботки, основанной на урaвнении перед зaконом всего населения, незaвисимо от вероисповедaния и нaционaльности, предостaвлении нaселению прaв грaждaнской свободы[101].Важнейшей зaдaчей для прaвительствa, считает С.Ю. Витте, является устaновление тaких учреждений и зaконодaтельных норм, которые соответствовaли бы политическим взглядам большинствa русского обществa и дaвaли бы гaрaнтию блaг грaждaнской свободы.Зaдaчa этa сводится, по мнению С.Ю. Витте, к устроению прaвового порядкa.Для установления в госудaрстве спокойствия и безопaсности, экономическaя политикa прaвительствa должнa быть нaпрaвленa во блaго нaрода[102].

Между тем, государственный деятель отмечает, что срaзу подготовить стрaну и население, воспитaнное нa консервативных нaчaлaх, к восприятию и усвоению норм прaвового порядкa, не под силу никaкому прaвительству. Чтобы навести в стрaне порядок необходимо установить однородный состaв прaвительствa и единство преследуемых им целей. Зaботою прaвительствa, считает С.Ю. Витте, должно являться прaктическое водворение в жизнь глaвных стимулов грaждaнской свободы. С этой целью прaвительство не должно вмешиваться в выборы в Госудaрственную Думу и ее деятельность.В отношении к будущей Госудaрственной Думе зaботою прaвительствa должно быть поддержaние ее престижa.Прaвительство не должно являться элементом противодействия решениям Думы, посколько решения эти не будут коренным обрaзом рaсходиться с величием Poccии, достигнутым тысячелетней ее историей. Прaвительству следует выяснить и устaновить эти зaпросы, формулировaть гaрaнтию грaждaнского прaвопорядкa, руководствуясь, конечно, господствующею в большинстве обществa идеею, a не отголоскaми, хотя бы и резко вырaженных требовaний отдельных кружков, удовлетворение коих невозможно уже потому, что они постоянно меняются. Но удовлетворение желaний широких слоев обществa путем той или иной формулировки грaждaнского прaвопорядкa необходимо.

Государственный деятель отмечает важность преобрaзовaния Госудaрственного Совета нa нaчaлaх видного учaстия в нем выборных элементов, ибо только при этом условии возможно устaновить сотруднические отношения между этим учреждением и Госудaрственной Думой.

Кроме того, С.Ю. Витте затрагивает вопрос о руководящих принципах деятельности влaсти, выделяя такие как: прямотa и искренность, дaрование нaселению блaг грaждaнской свободы и устaновление ее гaрaнтий; соглaсовaние действий всех оргaнов прaвительствa; устрaнение репрессивных мер против действий, явно не угрожaющих обществу и госудaрству; противодействие действиям, явно угрожaющим обществу и госудaрству, опирaясь нa зaкон. Осуществление постaвленных выше зaдaч, пишет С.Ю. Витте в воспоминаниях, возможно лишь при широком и деятельном содействии обществa и при соответствующем спокойствии, которое бы позволило нaпрaвить силы к плодотворной рaботе.

В свих воспоминаниях С.Ю. Витте описывает деятельность только I Государственной думы. Здесь он называет ее Думой «общественного увлечения и государственной неопытности»[103]. Автор дает критическую оценку деятельности партии кадетов, отмечая, что «если бы кадеты обладали хотя бы малой долею государственного благоразумия и понимания действительности»[104] партия не шла бы на революционные провокации, и первая Дума просуществовала более долгий срок. Первую думу С.Ю. Витте называл «крестьянской», при этом отмечая, что она должна была быть верной самодержавию, однако, не все ее член были консервативно настроены.

Во многом притеснение власти императора государственные деятели обосновывают неуверенностью политического курса самого Николая II. Например, С.Ю. Витте в своих воспоминаниях идеализирует образ императора Александра III, описывая его как «настоящего» императора, самодержца. О Николае II политик пишет, как о слабохарактерном, слабовольном человеке. Не имеющем «царского» характера своего отца, склонного подпадать под влияние «дворцовой камарильи»[105], так С.Ю. Витте называет особо приближенных к императору. Но, тем не менее, С.Ю. Витте постоянно клянется в верности своему государю, не зависимо от того какого он мнения о Николае II как о самодержце и человеке, что очередной раз показывает честность и «государственность» его характера. «Государственность» в том смысле, что С.Ю. Витте не сопоставляет свои личные интересы и склонности с государственными, и государственные ставит много выше[106]. Вместе с тем, самостоятельность и неуступчивость С.Ю. Витте, постоянные его ссылки на политический курс Александра III не нравились правящему императору. В своих воспоминаниях С.Ю. Витте относительно императора Николая II, отмечает, что накануне 17 октября 1905 г. он был совсем рaстерян, инaче при его политических взглядах, он не пошел бы нa принятие конституции. «Госудaрь по нaтуре индифферент – оптимист, пишет С.Ю. Витте. Тaкие лицa ощущaют чувство стрaхa только, когдa грозa перед глaзaми и, кaк только онa отодвигaется зa ближaйшую дверь, оно мигом проходит. … Мне думaется, что Госудaрь в те дни искaл опоры в сил, Он не нaшел никого из числa поклонников силы - все струсили, a потому Сaм желaл мaнифестa, боясь, что инaче … Кроме того, в глубине души не может быть, чтобы Он не чувствовaл, что глaвный, если не единственный, виновник позорнейшей и глупейшей войны, это Он; вероятно, Он инстинктивно боялся последствий этого кровaвого мaльчугaнствa из зa углa..., a потому, кaк бы искaл в мaнифесте род снискaния снисхождения или примирения»[107]. Таким образом, министр отмечает тот факт, что именно бездействие императора Николая II было одной из ключевых предпосылок революционной ситуации в стране.

Для П.Н. Милюкова – лидера конституционно-демократической партии России, и кадетов в частности законодательные акты 1905-1906 гг. – первые «бреши» в «бастионах» старого порядка, которые рано или поздно должны были и вовсе пасть. Воспользовавшись уступками слабеющей власти, народным представителям следовало развить успех и сформировать принципиально новую правовую базу России. В этом было коренное расхождение октябристов и кадетов. В этом смысле кадеты были даже ближе к своим непримиримым противникам – правым консерваторам. И те, и другие утверждали, что правосознание народа неизмеримо важнее всех существующих правовых норм. Конечно, современное им правосознание общества они интерпретировали по-разному. Консерваторы апеллировали к народным представлениям, не знавшим иного источника власти, кроме царя. Кадеты – к общественному мнению, которое они по мере сил формировали и выражали. Их убежденность в праве говорить от имени общества подкреплялась верой, что именно конституционные демократы защищали исторический прогресс в России.

Исходя из анализа мемуарного наследия П.Н. Милюкова становится ясно, что его политическое кредо состояло в том, чтобы сохранить парламентаризм, существование и развитие которого он обуславливал исторической реальностью, разумеется, понимаемой им с точки зрения идеолога своей политической платформы[108]. При всех, казалось бы, видимых и действительно имеющих место противоречиях П.Н. Милюкова он сохранял последовательность и верность своей основной идее - идее сохранения русского парламентаризма. На работу первой Государственной думы П.Н. Милюков воздействовал через своих друзей, единомышленников по партии М.М. Винавера и И.И. Петрункевича. Ход работы самой Думы он мог непосредственно наблюдать, присутствуя на ее заседаниях в качестве представителя прессы.

П.Н. Милюков в воспоминаниях отмечает стремление политических партий к «господству над первой Государственной думой»[109]. Он называет ее «ареной для открытой парламентской борьбы»[110]. Кроме того, государственный деятель говорит об отрицательном отношении к ней большинства политиков: «Булыгинская дума, со всеми ее отрицательными сторонами, была совершившимся фактом. Отношение к ней как было, так и осталось безусловно отрицательным»[111]. В ней обсуждались такие вопросы: аграрный и рабочий, программа по их решению, пишет П.Н. Милюков, были взяты из программы «Союза освобождения»; программа по национальному вопросу. Которая была подготовлена Ф.Ф. Кокошкиным. Спор депутатов думы касался тактики по отношению к выборам в Булыгинскую думу[112].

Тактика кадетов в Думе (первая Дума по своему составу была преимущественно кадетской) исходила из вполне определенных, четко обозначенных позиций: оставаться в сфере разумных расчетов и в рамках законности, осуществлять принцип солидарности между отдельными общественными течениями. Ход работы Думы - особенно отказ царя принять думскую делегацию с ответом на тронную речь и содержащим требование законодательной, а не законосовещательной Думы, а также разногласия с трудовиками по аграрному и другим вопросам заставили лидера кадетской фракции корректировать свою позицию. Кадеты начали вести себя более решительно - перешли к критике правительства и объявили, что их «дороги» с «друзьями слева» расходятся[113].

Размышляя о путях реформирования политической системы России, П.Н. Милюков писал о том, что лозунги демократической республики и обобществления средств производства неприемлемы, потому как «они несостоявшиеся вне пределов практической политики»[114]. В результате после подписания Манифеста 17 октября 1905 г., пишет П.Н. Милюков, было решено: «никакой закон без одобрения Думы, действенное участие в надзоре за властями, привлечение к выборам в Думу классов населения, совсем лишенных избирательных прав и дальнейшее развитие общего избирательного права во вновь установленном законодательном порядке»[115].

Ознакомившись с Манифестом 17 октября 1905 г., политик задается вопросами относительно необходимости провозглашения всеобщего избирательного права, о деятельности и функциях Государственного совета и пр., при этом он отмечает «двусмысленность обещаний, данных манифестом»[116].

Говоря о взглядах П.Н. Милюкова относительно процесса формирования парламентаризма в России в начале XX в., которые нашли отражение в его воспоминаниях, то автор в части 6 «Революция и кадеты. 1905-1907 г.» в главе «От слов к делу» пишет, о том, что прежде чем переходить к конституционному строю, необходимо было подготовить общество к новому политическому порядку: «провозглашая основной политической задачей введение конституционного строя, надо было готовить общество к выполнению конституционных функций, то есть прежде всего в самом спешном порядке создать группы, объединенные общими политическими целями. Подготовка для создания " конституционно-демократической" партии была только частью этой общей задачи. В целом она могла быть выполнена только тогда, когда организовались бы в партии также и другие политические течения. Режим политических партий был другой стороной конституционализма, - и к этому надо было приучить русскую общественность»[117].

Относительно политического устройства России, П.Н. Милюков пишет о том, что Россия должна быть конституционной и парламентской монархией[118]. «Учредительное Собрание, пишет политик, уже было в ноябре заменено Думой с учредительными функциями… вводя термин Учредительное Собрание, мы, во всяком случае, не думали о собрании, обеспеченном полнотой суверенной власти»[119].

По поводу вопроса взаимодействия Государственной думы с другими государственными органами П.Н. Милюков пишет о невозможности для Думы работать с Государственным Советом и указывал на «необходимость отменить пределы законодательной деятельности, ограничившие ее законодательную компетенцию «основными законами»[120]. Политик отмечает необходимость создания министерств, пользующихся доверием большинства Думы, чтобы ответственность была перенесена с монарха на министров. Вместе с тем, П.Н. Милюков отмечает тот факт, что министерство игнорировало «парламентские приемы»[121]. Дума, пишет политик, не собиралась захватывать власть, она наоборот охраняла прерогативу императора. Однако, правительство относилось к ней с опасением, что стало одной из причин ее роспуска.

Из переписки председателя Совета Министров, министра внутренних дел Российской империи начала XX в. (1906-1911 гг.) П.А. Столыпина представляется возможным сделать вывод, что с помощью Думы реформатор надеялся устранить бюрократический строй, который по мысли П.А. Столыпина, лишил власть доверия общества, а Государственная дума существенно расширяла возможности правительства[122]. Однако, любое предложение со стороны правительства подвергалось уничижительной критике. Однако, П.А. Столыпин не терял надежды найти общий язык с Думой. Вот что писала газета «Новое время» о взаимоотношениях Думы и П.А. Столыпина: «Столыпин выдвинулся и определился в Думе. Но в то же время он в значительной степени определил собой Государственную думу. Если Государственная дума в настоящее время работает и законодательствует, то этим, до известной степени, обязана Столыпину. Столыпин интуитивно почувствовал Думу…»[123]. Однако, левые не хотели сотрудничать с правительством. Дума приняла П.А. Столыпина враждебно. Едва он поднялся на трибуну, как послышались насмешки и злобные реплики. Однако, все замолкали, когда П.А. Столыпин говорил: «Власть не может считаться целью. Власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка; поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя не считать опасным безвластие правительства. Не нужно забывать, что бездействие власти ведет к анархии, что правительство не есть аппарат бессилия и искательства. Правительство – аппарат власти, опирающийся на законы, отсюда ясно, что министр должен и будет требовать от чиной министерства осмотрительности, осторожности и справедливости, но также твердого исполнения своего долга и закона… все меры, принимаемые в этом направлении, знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ…»[124].

Политический лидер октябристов А.И. Гучков в своих воспоминаниях писал о том, что в 1905-1906 гг. в России установился конституционный режим, основанный на взаимном доверии исторической власти и конструктивно мыслящих элементов общества. Октябристы верили, что в октябре 1905 г. император милостиво пригласил «местных деятелей» к совместной работе над совершенствованием законодательства, в полной мере осознав всю необходимость такого решения. Этот акт предопределил характер складывавшейся политико-правовой системы. В России установилась дуалистическая монархия, позволявшая сочетать верность политическим традициям с коренными государственными преобразованиями. По мнению А.И. Гучкова, в стране, не имевшей привычки к партийной жизни, не могло быть и речи о парламентаризме с ответственным перед Думой правительством. Но в то же время нельзя было и подумать о возвращении к авторитарной модели управления, подразумевавшей всевластие бюрократии. Октябристы были сторонниками безусловного следования Основным государственным законам 23 апреля 1906 г. В этом отношении «Союз 17 октября» кардинально отличался от своих соседей «справа» и «слева», предпочитавших читать правовые акты «между строк». При этом в основе построений партии лежала посылка об искренности власти, провозгласивший новый порядок. Эта вера не устояла в столкновении с политической реальностью. В итоге была поколеблена основа, на которой зиждился «октябризм», и крайне неоднородное объединение распалось на части[125].

Русский политический и общественный деятель, публицист, депутат второй, третьей и четвёртой Государственных дум, монархист В.В. Шульгин в своих воспоминаниях говорит о том, что Государственной думе следует быть более решительной, иначе «рухнет последний авторитет, которому еще верят… Рухнет доверие к Государственной думе…»[126]. Кроме того, политик называет политику имперской власти «безумной… политикой раздражения всей страны.., страны, от которой продолжают требовать неслыханных жертв»[127]. В.В. Шульгин пишет о совместной деятельности Государственной думы и Государственного совета: «Шесть фракций (кадеты, прогрессисты, левые октябристы, октябристы-земцы, центр и националисты-прогрессисты) Государственной думы и часть Государственного совета объединились на весьма скромных «реформах», которые могли бы рассматриваться как «вступление на путь»[128]. Относительно механизма взаимодействия Государственной думы с правительством В.В. Шульгин писал, что «неподчинение указу государя императора... – значит стать на революционный путь… В нас уважение к престолу переплелось с протестом против того пути, которым шел государь…»[129]. Кроме того, государственный деятель отмечает несогласованность действий внутри Государственной думы и борьбу за власть: «рядом с Комитетом Государственной думы вырастает новое учреждение – именно «исполком», который, стремясь захватить власть для себя, - всячески подрывает власть Государственной думы…»[130]. Приводя оценку состава Государственной думы В.В. Шульгин говорит о том, что у каждой партии были свои интересы: «с одной стороны, кучка людей, членов Государственной думы, совершенно задавленных или, вернее, раздавленных тяжестью того, что на них свалилось. С другой, была горсточка негодяев и маниаков, которые твердо знали, чего они хотели, но то, чего они хотели, было ужасно: это было – в будущем разрушение мира, сейчас – гибель России…»[131].

Отречение Николая II В.В. Шульгин объясняет ненавистью к монарху и оскорблениями, которые бесконечно в него бросались. При этом он пишет о необходимости спасения монархии: «В этом хаосе, во всем, что делается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию… Без монархии Россия не может жить.. Но, видимо, нынешнему государю царствовать больше нельзя… Высочайшее повеление от его лица – уже не повеление: его не исполнят…. Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И сам расправится с монархией…»[132]. Вот как политик свои прогнозы относительно последствий отречения императора: «Я знал, что в случае отречения.. революции как бы не будет. Государь отречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту только потому, что старые министры разбежались, - передаст эту власть новому правительству. Юридически революции не будет»[133].

Вторую Государственную думу В.В. Шульгин называет Думой «народного гнева и невежества, - антинациональная, антимонархическая, словом - революционная»[134]. В своих воспоминаниях В.В. Шульгин всячески обосновывал необходимость сохранения монархической власти: «Монарх … - это ось… Единственная ось страны… Если вы откажетесь … будет анархия… хаос.. кровавое месиво… Монарх – это единственный центр…. Единственное общее… Единственное понятие о власти.. пока… в России…»[135]. После отречения императора В.В. Шульгин размышляя над формой правления писал: «Россия была империей…Теперь что она?...И не республика и не монархия… Государственное образование без названия»[136].

В изданной им газете «Россия» В.В. Шульгин воспевал монархические и националистические принципы, писал о необходимости установления конституционной монархии, видя кандидата на престол в князе Николае Николаевиче и Думы, состоящей из одних националистов.

В воспоминаниях государственного деятеля, министра финансов России 1904-1905 и 1906-1914 гг., председателя Совета министров Российской империи в 1911-1914 гг. В.Н. Коковцова замечено, что в результате первой русской революции 1905-1907 гг. царизм должен был приобрести хотя бы внешние конституционные формы. Однако, пишет политик, законодательные функции Думы ограничивались лишь правом вето, сохранившимся у царя, и применением статьи 87 Основных законов (1906 г.), которая позволяла распускать Думу временно или для последующих выборов. В это время власть могла издавать какие ей угодно законы. Ограничено было и бюджетное право Думы. Из ее компетенции был изъят [137]«бронированный бюджет» - военные и морские расход, смета по императорскому двору и др. На заседании III Государственной думы 24 апреля 1908 года В.Н. Коковцов произнес фразу: «У нас парламента, слава Богу, еще нет»[138]. Однако, на следующем заседании председатель вынужден был извиниться и взять свои слова назад.

В воспоминаниях В.Н. Коковцова также отмечено, что незыблемое сохранение нового порядка, неприкосновенность права собственности и готовность правительства идти на пожелания народного представительства не обсуждались в Государственном совете, членом которого автор являлся. Положение по поводу отмены права собственности на землю, в порядке принудительного отчуждения земли, для передачи ее крестьянам не вызывали разногласий[139].

Таким образом, вопросы формы государственного устройства России и налаживания механизма взаимодействия Государственной думы и Государственного совета, имперского правительства занимал весомое значение в мемуарном наследии государственных деятелей России начала XX в. Следует отметить неоднозначность оценок политического устройства России, которое бы способствовало стабилизации внутриполитической обстановки в стране. Общим в политических кругах была оценка правления Николая II как нерешительного, слабохарактерного и боязливого лидера, которая спровоцировала политические круги к поиску иной формы политического устройства. Кроме того, все лидеры отмечают трудоемкость законотворческого процесса для правительственных чиновников. Им приходилось учитывать затяжной характер комиссионного обсуждения при неосведомленности многих депутатов о предмете дискуссии, своеобразный ритм работы общего собрания Думы, оттягивавшего голосование по абсолютному большинству законопроектов до конца сессии, нередкую недоброжелательность к правительственным инициативам членов верхней палаты. Дабы упредить неприятности, правительство было вынуждено завязывать неформальные отношения с фракциями и отдельными депутатами, иногда выходя за рамки действовавшего законодательства. Относительно политической культуры приемлемой для России были лидеры консервативно настроенные – М.Ф. Пуришкевич, В.В. Шульгин, которые выступали за сохранение монархии. А.И. Гучков же писал о том, что государственный строй России после 1906 г. представлял собой переходное состояние между монархией абсолютной и дуалистической. Активное использование права издания указов законодательного характера привело к развитию внедумского законодательства. Дуалистическая монархия в России, являясь разновидностью конституционной монархии, находилась в процессе развития. П.Н. Милюков в мемуарах выступает с критикой правительства и отстаивает идею налаживания парламентской системы. Отмечал неприемлемость демократической республики которая, по его мнению, расходится с российской действительностью. В.Н. Коковцов отмечает, что с момента создания Государственной думы Россия приобрела лишь внешние конституционные формы и т.д.

Относительно вопроса о налаживании механизма взаимодействия Государственной думы и Государственного совета, имперского правительства в мемуарах государственных деятелей высказывались следующие идеи. Такие лидеры, как П.Н. Милюков, П.А. Столыпин писали о невозможности установления сотруднической работы между Государственной думой и правительственными органами. П.Н. Милюков, например, рассматривал Государственную думу как арену для политической борьбы. П.А. Столыпин, хотя был в должности председателя Совета министров и пытался наладить отношения с Государственной думой, в личной переписке пишет, что рассматривал ее как способ устранения бюрократического строя в стране. В.В. Шульгин, С.Ю. Витте отмечали необходимость ведения совместной деятельности Государственной думы и Государственного совета, что, по их мнению, являлось важнейшим условием на пути реформирования социально-политической системы России.

1 2 3 456