Великому городу Москве, в день расставания

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 6Следующая ⇒

Краса своей земли, Голштинии родня,

Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,

Заказанный иным властителям державным,

Нам открываешь путь в страну истоков дня.

Свою любовь к тебе, что пламенней огня,

Мы на восток несем, горды согласьем славным,

А воротясь домой, поведаем о главном:

Союз наш заключен! Он прочен, как броня!

Так пусть во все века сияет над тобою

Войной не тронутое небо голубое,

Пусть никогда твой край не ведает невзгод!

Прими пока сонет в залог того, что снова

На родину придя, найду достойней слово,

Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод.

Андреас Грифиус (1616-1664)

Слезы отечества, год 1636

Мы все еще в беде, нам горше, чем доселе.

Бесчинства пришлых орд, взъярë нная картечь,

Ревущая труба, от крови жирный меч

Похитили наш труд, вконец нас одолели.

В руинах города, соборы опустели.

В горящих деревнях звучит чужая речь.

Как пересилить зло? Как женщин оберечь?

Огонь, чума и смерть... И сердце стынет в теле.

О, скорбный край, где кровь потоками течет!

Мы восемнадцать лет ведем сей скорбный счет.

Забиты трупами отравленные реки.

Но что позор и смерть, что голод и беда,

Пожары, грабежи и недород, когда

Сокровища души разграблены навеки?!

Созерцание времени

Не мне принадлежат мной прожитые годы,

А те, что впереди, - есть собственность природы.

Что ж мне принадлежит? Мгновение одно,

В котором годы, век – всë, всë заключено!

Мертвец говорит из своей могилы (Фрагменты)

...Гость на земле, из всех гостей

Ты, человек, всех тленней.

Твой дух? – Игра слепых страстей.

Мысль? – Смена заблуждений.

Деянье? – Воздуха глоток.

Жизнь? – Безрассудных дней поток.

..............................................................

Будь именит и знаменит,

Стремись к высокой цели, -

Но слышишь? Колокол звонит!

По ком? Не по тебе ли?

Он вопрошает неспроста:

А совесть у тебя чиста?...

.................................................

Так думай о своей судьбе,

Поскольку жизнь – одна ведь!

Спеши хоть память о себе

Хорошую оставить.

Как ни молись, как ни постись –

Нельзя от смерти упастись!

Но там, в заоблачном краю,

Есть для души спасенье,

Кто честно прожил жизнь свою,

Дождется воскресенья!

От зла свой дух освободи!

Ты понял?.. А теперь – иди!

Все бренно...

Куда ни кинешь взор – все, все на свете бренно.

Ты нынче ставишь дом? Мне жаль твоих трудов.

Поля раскинутся на месте городов,

Где будут пастухи пасти стада смиренно.

Ах, самый дивный цвет завянет непременно.

Шум жизни сменится молчанием гробов.

И мрамор и металл сметет поток годов.

Счастливых ждет беда... Все так обыкновенно!

Пройдут, что сон пустой, победа, торжество:

Ведь слабый человек не может ничего

Слепой игре времен сам противопоставить.

Мир – это пыль и прах, мир – пепел на ветру.

Все бренно на земле. Я знаю, что умру.

Но как же к вечности примкнуть себя заставить?

К портрету Николая Коперника

О трижды мудрый дух! Муж, больше, чем великий!

Ни злая ночь времен, ни страх тысячеликий,

ни зависть, ни обман осилить не смогли

Твой разум, что постиг движение земли.

Отбросив темный вздор бессчетных лжедогадок,

Там, среди хаоса, ты распознал порядок

И, высшее познав, не скрыл нас от того,

Что мы вращаемся вкруг солнца своего!..

Все кончится, пройдет, миры промчатся мимо,

Твое величие, как солнце негасимо!

Франция

Жан де Лафонтен (1621-1695)

Басни

Лисица и аист

Лиса, скупая от природы,

Вдруг хлебосолкой затеяла прослыть.

Да только как тут быть,

Чтоб не вовлечь себя в излишние расходы?

Вопрос мудрен – решит его не всяк,

Но для Лисы такой вопрос пустяк:

Плутовка каши жидкой наварила,

Ее на блюдо тонко наложила,

И Аиста зовет преважно на обед.

На зов является сосед,

И оба принялись за поданное блюдо.

Ну, кашка хоть куда! Одно лишь худо,

Что Аист есть так не привык:

Он в блюдо носом тык да тык,

Но в клюв ему ни крошки не попало;

А Лисанька меж тем в единый миг

Всю кашу языком слизала.

Вот Аист в свой черед,

Чтоб наказать Лису, а частью для забавы,

Ее на завтра ужинать зовет.

Нажарил мяса он, сварил к нему приправы,

На мелкие кусочки накрошил

И в узенький кувшин сложил.

Меж тем Лиса, почуяв запах мяса,

Пришла голодная, едва дождавшись часа,

И ну, что было сил,

Давай вокруг стола юлить и увиваться

И щедрости соседа удивляться.

Но лесть ей тут не помогла:

По клюву Аисту кувшин пришелся впору,

У гостьи ж мордочка была чресчур кругла...

И жадная Кума ни с чем, как и пришла,

Поджавши хвост, к себе убралась в нору.

Пер. Г-та

Осел в львиной шкуре

Осел, прикрывшись львиной шкурой,

Страх наводил на всех людей:

Тупой Осел своей фигурой

Изображал царя зверей.

Но кончик уха, что торчал,

Его обман изобличал.

Тогда погонщик без стесненья

Погнал его, как всех ослов.

Глупцы шептали в изумленье:

«Он не боится даже львов! »

Хоть все знакомы с этой сказкой,

Но сколько видим мы людей,

Которые Осла под маской

Считают львом, царем зверей...

И в жизни красота роскошного доспеха –

Три четверти успеха.

Пер. А. Зарина

Поселянин и змея

Эзоп нам говорит в одном повествованье

О Поселянине одном,

Который добротой и чувством состраданья

Был наделен щедрее, чем умом.

Зимою, обходя вокруг своих владений,

Окоченелую дрожащую Змею,

Полузамерзшую он видит на краю

Дороги брошенной: лишь несколько мгновений

Ей остается жить. Не думая о том,

Какое ждет его за это воздаянье,

Продрогшую Змею к себе несет он в дом,

И, положив ее пред очагом,

Употребляет все старанья,

Чтоб оживить ее и ей вернуть дыханье.

Но под влиянием тепла,

Едва в себя она пришла,

Как пробудилась в ней и злоба с жизнью вместе.

Свист испустив, Змея на месте

Вдруг извивается кольцом,

И на того бросается коварно,

Кто благодетелем, спасителем, отцом

Был для нее. «За все неблагодарна,

Вот как ты платишь мне! Умри! » -

Воскликнул он, по праву возмущенный.

Топор занес он заостренный –

И из одной Змеи мгновенно сделал три

Двумя ударами: хвост, голову и тело.

Напрасно ползает разрубленный червяк –

Срастись не может он никак.

Быть милосердным без предела,

Конечно, следует, но весь вопрос: к кому?

Неблагодарному помочь – плохое дело:

Погибель суждена в конце концов ему.

Пер. О. Чюминой

Похороны львицы

У Льва жена скончалась.

Тут всякое зверьё

К царю отвсюду собиралось,

Чтоб выразить ему сочувствие свое,

С которым лишь больней утрата.

Во все леса, во все концы

Помчалися гонцы,

Что погребение последует тогда-то

И там-то; где жрецы

Места в процессии поделят меж зверями,

Составив церемониал.

Не шутка, если все стеклись – судите сами.

Царь плакал и стенал

И стоном оглашал пещеру

(Иного храма нет у львов);

Ревел, по царскому примеру,

Придворный штат на тысячи ладов.

Я описал вам двор, где все царю послушны:

Мрачны иль веселы, то вовсе равнодушны,

То пылки ко всему, чего захочет он;

По крайности, в лице должна быть эта мина.

Народ – изменчивый всегда хамелеон,

Он – обезьяна властелина,

Все прихотью царя здесь дышат и живут;

Простые пешки – здешний люд.

Но возвратимся к басне снова.

Не плакал лишь Олень: за слабого сурово

Смерть мстила; приняла царица должный суд,

Сгубив его жену и сына дорогого.

Олень не плакал. Льстец к царю явился тут

С доносом, что Олень над скорбью всех смеялся.

Ужасен в гневе Царь, глаголет Соломон;

Ужасный, если Лев-владыка возмущен.

Но, впрочем, мой Олень читать не обучался.

Царь рек: «Тебе смешно, о жалкий сын лесов!

Ты не рыдаешь, вняв стенаньям голосов

До тела грешного священными когтями

Не прикоснулся я... Эй, волки! отомстить

Скорее за меня! изменника убить

Пред отчими холмами! »

«Помилуй, Государь! – вскричал Олень. – Теперь

Дни плача минули, напрасна грусть, поверь:

Почившая в цветах великая царица,

Кого безвременно похитила гробница,

Вся лучезарная в пути явилась мне.

Ее узнал я. В тишине

«Друг! – молвила она. – Теперь к богам иду я;

Пусть не велят тебе рыдать, по мне горюя:

Вкусила тысячи я наслаждений здесь,

Познала радости блаженного чертога.

Пусть царь и погрустит немного, -

Мне это нравится...» - Тут двор воскликнул весь:

«Вот откровение! Вот чудо! » И дарами

Осыпан был Олень тогда.

Владык вы тешьте сказочными снами

И ложь приятную курите им всегда.

Пусть сердце их кипит негодованьем, - верьте

Приманку скушают, и вы – их друг до смерти.

Пер. П. Порфирова

Jean de La Fontaine

Le Corbeau et le Renard

Maî tre Corbeau, sur un arbre perché,

Tenait en son bec un fromage.

Maî tre Renard, par l’odeur allé ché,

Lui tint à peu prè s ce langage:

« Hé ! bonjour, Monsieur du Corbeau.

Que vous ê tes joli! que vous me semblez beau!

Sans mentir, si votre ramage

Se rapporte à votre plumage,

Vous ê tes le Phé nix des hô tes de ces bois. »

A ces mot le Corbeau ne se sent pas de joie;

Et pour montrer sa belle voix.

Il ouvre un large bec, laisse tomber sa proie.

Le Renard s’en saisit, et dit: « Mon bon Monsieur,

Apprenez que tout flatteur

Vit aux dé pens de celui qui l’é coute:

Cette leç on vaut bien un fromage, sans doute. »

le Corbeau, honteux et confus,

Jura, mais un peu tard, qu’on ne l’y prendrait plus. »

Иван Андреевич Крылов

Ворона и лисица

Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна, но только все не впрок,

И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;

На ель ворона взгромоздясь,

Позавтракать былó совсем уж собралась,

Да позадумалась, а сыр во рту держала.

На ту беду Лиса близёхонько бежала;

Вдруг сырный дух Лису остановил:

Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.

Плутовка к дереву на цыпочках подходит;

Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,

И говорит так сладко, чуть дыша:

«Голубушка, как хороша!

Ну что зашейка, что за глазки!

Рассказывать, так, право, сказки!

Какие перышки! какой носок!

И, верно, ангельский быть должен голосок!

Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,

При красоте такой и петь ты мастерица, -

Ведь ты б у нас была царь-птица! »

Вещуньина с похвал вскружилась голова,

От радости в зобу дыханье сперло, -

И на приветливы Лисицыны слова

Ворона каркнула во все воронье горло:

Сыр выпал – с ним была плутовка такова.

Жан де Лабрюйер (1645-1696)

Из книги «Характеры»

О Корнеле и Расине

...Корнель подчиняет нас мыслям и характерам своих героев. Расин приноравливается к нам. Один рисует людей такими, какими они должны были бы быть, другой – такими, как они есть; героями первого мы восхищаемся и находим их достойными подражания; в героях второго обнаруживаем свойства, известные нам по нашим собственным наблюдениям, чувства, пережитые нами самими. Один возвышает нас, повергает в изумление, учит, властвует над нами; другой нравится, волнует, трогает, проникает в душу. Первый писал о том, что всего прекраснее, благороднее и сильнее в человеческом разуме, второй – о том, что всего неотразимее и утонченнее в человеческих страстях. У одного – наставления, правила, советы, у другого – пристрастия и чувства. Корнель овладевает умом, Расин потрясает и смягчает сердце. Корнель требовательнее к людям, Расин их лучше знает. Один, пожалуй, идет по стопам Софокла, другой скорее следует Еврипиду.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒