Функции сновидения в терапевтическом анализе

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 19Следующая ⇒

Как правило, начало терапевтической работы сопровождается сновидениями, порожденными бессознательной тревогой, связанной с недоверием к аналитику. Иногда сильное сопротивление выражается в том, что клиент не видит снов или не способен их запомнить. После разрешения этой трудности (можно предложить вспомнить

[261]

более ранние сны, в которых, по мнению клиента, находили косвенное отражение его проблемы) могут появиться сновидения, связанные с темой возможного осуждения, преследования и контроля.

Аналитик в них не обязательно представлен в своем собственном обличье. Так, один из моих клиентов (господин Р., терапия с которым описана ранее в главе 4) видел сон, в котором неизвестные люди в униформе (их было несколько, трое или четверо) ловили его в парке, причем вся ситуация смутно напоминала не то военные учения, не то войну. Молодой человек в сновидении спасался от них, улетая на воздушном шаре. Клиент начисто отрицал возможную связь этого сна с началом терапии:

Т: Ну хорошо, пусть сновидение связано с конкретными особенностями Вашей жизненной ситуации. Но ведь Вы не отрицаете, что приснилось оно после первых сеансов, а рассказали Вы его существенно позже.

К: Просто я сейчас его вспомнил.

Т: Возможно, именно потому, что на предыдущем сеансе я использовала конфронтацию в работе с Вами. Мы немного " повоевали" — и это было дневным остатком ⁵⁷, вокруг которого организовался сюжет сновидения.

К: Да нет, просто мне действительно надо решать жизненную проблему, связанную со службой в армии. После окончания вуза снова встанет вопрос о том, как " откосить" от военной службы. Вот я и спасаюсь от солдат во сне.

Т (игнорируя непризнание и ориентируясь на оборот " да нет", признанный маркер амбивалентности): Скажите, а у кого из нас есть воздушный шар?

К: У Вас, конечно. Все эти психоаналитические штучки... (замолкает). Вот сейчас Вы скажете, что я опять проговорился.

Т: Точнее, Вы признали, что сновидение действительно имеет отношение в анализу. И теперь сможете принять его интерпретацию.

К: Ну, и?

Т: Столкнувшись с приемами психотерапевтической работы и оценив их эффективность, Вы захотели иметь

[262]

что-нибудь столь же могущественное и эффективное, чтобы при необходимости можно было удрать из некомфортной ситуации. Еще Фрейд говорил о том, что основное назначение снов состоит в исполнении желаний.

К: И что дальше?

Т: Рано или поздно Вы поймете еще две вещи: во-первых, от меня не надо убегать, я вовсе не " ловлю" Вас.

К: Еще как ловите!

Т: Во-вторых, воздушный шар, на котором Вы спасаетесь — прямое указание на инфляцию и регрессию...

К (перебивая): Почему?

Т: Потому что " раздутое". Семантика такая. А теперь можно подробнее остановиться на вопросе, который Вы мне только что задали — как еще я Вас ловлю.

Этот диалог существенно улучшил наше взаимопонимание с г-ном Р. Он убедился, что я хорошо понимаю язык его бессознательного (сновидения), и впредь мог успешнее справляться с тревогой, вызываемой интерпретациями. Клиент стал больше доверять моему пониманию и более эффективно усваивал аналитические истолкования, в том числе и те, что не были непосредственно связаны со снами. Однако этот паттерн стойко закрепился в работе с ним: если наши терапевтические взаимоотношения ухудшались, он рассказывал очередное сновидение, снова убеждался в том, что я его хорошо понимаю и, успокоенный, продолжал анализ.

Для удобства понимания и истолкования сновидений можно использовать представления Д.Анзье, Х.Сегал, Д.Гемайла и других современных психоаналитиков, полагающих, что сон — это своеобразное пространство, поверхность которого изоморфна структуре и содержанию терапевтического процесса. В описании анализа сновидений используются такие метафоры, как " пленка сновидения", " экран" и даже " сцена, на которой разыгрывается воображаемый театр сна" (С.Резник).

Самое интересное — это, конечно, преставление о сновидении как о тонкой защитной оболочке (pellicule), мембране, которая, с одной стороны, охраняет сновидца от

[263]

нежелательных воздействий, а с другой — несет на себе их отпечатки. Анзье пишет:

" Этот защитный экран является тонкой мембраной, помещающей внешние раздражители и внутренние инстинктивные побуждения на один и тот же уровень посредством сглаживания их различий. Таким образом, это не граница, способная разделить внешнее и внутренне, как это делает поверхностное Эго; это хрупкая, легко разрушающаяся и рассеивающаяся мембрана (отсюда — тревожное пробуждение), недолговечная пленка. Она существует, только пока длится сновидение, хотя можно предположить, что, бессознательно интроецировав ее, он (спящий — Н.К.) регрессирует до состояния первичного нарциссизма... а затем погружается в глубокий, лишенный сновидений сон " [63, с. 203-204].

Упомянутая здесь защитная функция — это залечивание нарциссической раны, нанесенной травматическим переживанием. Причем травма может быть как ранней (связанной с индивидуальной историей жизни и особенно детства сновидца), так и актуальной — нанесенной в анализе удачным толкованием, глубокой интерпретацией и т.п.

Как обычно, приведу пример. В числе участников постоянно действующего семинара по глубинной психологии и психотерапии была девушка (Галина Ч.) с очень высокими притязаниями на карьеру аналитического психолога. Обучение у нее шло медленно, и невысокий уровень способностей в сочетании с рядом невротических черт привели к тому, что чужие успехи или просто хороший результат (интересное сообщение, удачная интерпретация, даже удачно купленная другим психоаналитическая книга) она все чаще начала воспринимать как личную травму.

Однажды близкая подруга, выступая в роли супервизора ее терапевтической работы, дала несколько точных, но весьма жестких интерпретаций этого комплекса. После этого на протяжении ряда ночей Галина видела сны, связанные с медицинской тематикой (подруга была медиком). В сновидениях с различными сюжетами был один и тот же повторяющийся элемент: некто просвечивает ее с помощью рентгеновского аппарата, но на снимке вме-

[264]

сто обычной рентгенограммы — лицо подруги (иногда мое лицо). Защитно-проективная символика этой " пленки сновидения" вполне очевидна.

Пелликулярная теория сновидения хорошо согласуется с теорией складки, " сгиба в душе", сформулированной в одной из работ Ж-Делеза [17]. Отдельные сны — результат инфлексии (изгиба), в процессе которого внутренняя поверхность бессознательного и внешняя — Эго соприкасаются и происходит своеобразное вторжение образов действительности в психическую реальность сна. При этом возникают особые сингулярные точки, представленные фантазматическими образами сновидения. И даже самой удачной аналитической интерпретации, пробегающей по этим складкам, не удается полностью развернуть их — они, как пишет Делез, " уходят в бесконечность".

Терапевт, не пренебрегающий анализом сновидений, хорошо знаком с еще одной характерной особенностью последних: зачастую один и тот же сон приходится истолковывать несколько раз на различных этапах терапии. Появляются новые ассоциативные ряды, всплывают вытесненные переживания и эпизоды — все это создает новый контекст для прочтения скрытого смысла сновидения. Отдельные элементы (скажем, ужасные демоны снов-кошмаров) могут последовательно соотноситься то с личностью аналитика, то фигурами близкого социального окружения клиента, чтобы быть узнанными наконец как фрустрирующие образы раннего детства или проекции родительских фигур.

Вот что пишет по этому поводу французский психоаналитик Сесиль де Монжуа:

" Искушение поддаться упрощенному представлению, что латентное содержание, подобно " спящей красавице", ждет интерпретирующего поцелуя аналитика-принца, чтобы освободиться от проклятия сопротивления, препятствует научному любопытству относительно активных поступательных процессов превращения значения, наблюдаемого в ходе интерпретации сновидения. Когда случается, что в следующих друг за другом фазах психоанализа мы вновь просматриваем записи одного и того же сна, у нас остается мало сомнения в

[265]

том, что на другом конце недосягаемого не зарыто ничего похожего на латентное содержание" [63, с.287].

Иными словами, полное и окончательное толкование сновидения — не более чем фикция, даже если в процессе терапии создается несколько таких толкований, даже если клиент восторженно приветствует аналитическое мастерство и проницательность своего психотерапевта. Недаром один из ведущих специалистов в анализе сновидений, Карл Густав Юнг, предостерегал психотерапевтов от иллюзии, будто удачное понимание бессознательной символики снов является эффективной и успешной терапевтической акцией. В работе " Психология и алхимия", основу которой составляют толкования архетипической алхимической символики сновидений, он пишет: " Бессознательное есть автономная психическая сущность; любые попытки управлять им оказывают вредное воздействие на сознание. Оно остается за пределами субъективного контроля, в царстве, где природа и ее секреты не могут быть ни улучшены, ни извращены, где мы можем слушать, но не можем вмешиваться" [99, с. 64].

Это и есть, как мне кажется, наиболее разумный и взвешенный подход к толкованию сновидений. Мы можем поговорить с бессознательным, если знаем его язык (логику смысла сновидения), но не стоит испытывать иллюзию, будто в ходе такого разговора мы узнаем все о своем собеседнике. В лучшем случае мы лишь поймем, насколько он неисчерпаем.И, разумеется, ни один сонник — любого типа — не будет здесь полезен: это все равно, что использовать френологию или физиогномику для понимания неисчерпаемой природы человеческой индивидуальности.

Сновидение как фантазм

Основные теоретические сведения о фантазме уже были изложены ранее, в главе шестой. В этом же параграфе мне бы хотелось дать целостное описание терапевтической работы, в процессе которой немалое место занимал

[266]

фантазм, в том числе и в первую очередь — в форме сновидения.

Я хорошо понимаю, насколько спорными и неоднозначными могут показаться и мои выводы, и — особенно — способ работы в этом случае, да и в других, где я использовала представления о фантазме в качестве рабочих схем терапии. Мой собственный фантазм на эту тему тоже заслуживает изложения, тем более, что облечен в классическую для фантазмов форму архетипического сновидения:

Я медленно — и одновременно очень стремительно — падаю (или погружаюсь) вниз, в темноту. Но есть нечто вроде золотой сетки, которая меня поддерживает, хотя больше всего это похоже на летящих вниз птиц,. Очень характерное ощущение наслаждения и страха. Страх связан с тем, что я понимаю — необходима будет вернуться, а как?

Потом я пробую вернуться, выбраться оттуда. Это получается, но я последовательно оказываюсь во многих местах, некоторые их них напоминают реальные пейзажи, некоторые — совершенно фантастичны. Они захватывают меня, и я неопределенно долго перехожу из одного места в другое. А потом понимаю, что иду по кругу. И последняя мысль — если у меня была подходящая (нужная? правильная? та самая? ) книга, то нашелся бы человек, который вывел бы меня на поверхность.

Данное сновидение не относится к периоду работы с описанной далее клиенткой, оно отражает состояние бессознательного автора в процессе письменного изложения происходившего, при работе над книгой. Некоторые моменты, связанные с его интерпретацией, содержит параграф 7.5.

А теперь — описание случая. Клиентка, госпожа Ш., была скромной и застенчивой молодой женщиной, привыкшей держаться в тени своей более активной старшей сестры. По совету последней она посетила несколько семинаров по структурному психоанализу, после чего начала индивидуальную терапию. Своей основной проблемой г-жа Ш. считала зависимость от сестры и других старших родственников (она была младшей дочерью в семье с четырьмя детьми). Их мать умерла, когда девочке было полтора года, и

[267]

детей воспитывала вторая жена отца. Отношения с мачехой у клиентки были хорошими, из родительской семьи к сестре Ш. ушла в возрасте четырнадцати лет.

Госпожа Ш. была замужем, развелась, у нее трехлетний сын. В настоящее время живет с мальчиком одна, хотя фактически — вместе с семьей сестры (их квартиры находятся в соседних подъездах, сестры ведут общее хозяйство, вместе присматривают за детьми — у старшей их двое, мальчик и девочка).

В начале терапевтического анализа клиентка высказала несколько конкретных претензий к старшей сестре. Последняя " слишком вмешивается" в жизнь г-жи Ш. — принимает за нее решения, выбирает занятия и приоритеты, указывает, как воспитывать ребенка, ит.п. " Она даже распоряжается моей личной жизнью, — жаловалась клиентка. — Не то, чтобы Ирина (для удобства назову так старшую, а младшую, клиентку, — Татьяной — Н.К. ) мне прямо запрещала с кем-нибудь встречаться. Но, знаете, она может слегка поиронизировать — и мне уже неудобно. Мне как-то неловко общаться с человеком, которого сестра не одобряет. К тому же она почти всегда потом оказывается права".

В процессе работы стало понятно, что зависимость госпожи Ш. — прежде всего социальная. Это материальная зависимость (деньги зарабатывает старшая сестра), а также привычные отношения " родитель-ребенок", установившиеся между сестрами в то время, когда младшая была еще подростком. Клиентка не раз подчеркивала, что такого рода " сестринская власть" ее не тяготит — проблема заключается скорее в непризнании сестрой ее индивидуальной субъективности в качестве взрослой и автономной. " Я не спорю, когда сестра распоряжается деньгами, планирует, что нужно купить, и так далее. Она всегда очень щедрая, и даже странно, что скупость проявляется в мелочах — например, она не дает мне книг".

Дойдя в своем рассказе до этого момента, г-жа Ш. по-настоящему разволновалась. Изменилась ее спокойная и сдержанная манера поведения, в речи зазвучали истерические ноты, связный рассказ превратился в поток отры-

[268]

вистых восклицаний, где жалобы на сестру перемежались с агрессивными выпадами в ее адрес. Было похоже на то, что в процессе терапии создалась миметическая копия какого-то актуального конфликта.

Однако говорить об этом конфликте клиентка не хотела. Немного успокоившись, она продолжила рассказ о своих взаимоотношениях с сестрой, акцентируя внимание на том, как Ирина заботится о ней, как хорошо и дружно они живут, и т.п. Речь пустая грозила захлестнуть терапевтическую работу. В конце госпожа Ш. заметила: " Получается, что никаких проблем с сестрой у меня и нет".

Поэтому следующий сеанс я начала с того, что предложила клиентке рассказать какое-нибудь сновидение, в котором участвует старшая сестра. В ответ г-жа Ш. рассказала сон, который, по ее словам, впервые приснился ей еще в детстве, и продолжает периодически сниться до сих пор:

Во сне я вижу себя маленькой девочкой, которая бредет по лесу. Знаете, маленькой — как в сказках. Речь не о том, что мне там три года или пять лет — просто я маленькая, а вокруг много опасностей. Затем, опять как в сказках, меня начинает преследовать какая-то ведьма ужасная. Я ее не вижу, а просто знаю, что она подкрадывается ко мне. Я бегу, очень быстро, а потом падаю в яму, проваливаюсь куда-то. Но самое страшное — когда ведьма подходит к краю этой ямы и смотрит на меня. А потом начинает забрасывать меня в яме — ветками, травой, листьями какими-то. Яма наполняется, она становится вровень с землей. Я знаю, что там, по верху, люди ходят, я чувствую, что они не знают ничего — что тут на самом деле яма. А я лежу внизу, живая. И знаете, есть ощущение, что все правильно. Правильно, что я в этой яме лежу — я хорошо спряталась. И страха уже нет.

Первое, что подчеркнула клиентка в процессе анализа этого сновидения — его " авторский", сугубо индивидуальный характер. Она понимала, что сюжет и мотивы сна очень близки к фольклорным, однако настойчиво твердила, что сказки и детские книжки здесь ни при чем:

" Я знаю, что все это очень похоже на сказку, но это мой сон, на самом деле мой".

[269]

Кульминацией сновидения является сцена, в которой ведьма смотрит на девочку, лежащую на дне ямы. Г-жа Ш. указала, что во сне страх уменьшался по мере того, как яма наполнялась ветками и травой.На вопрос о том, с кем ассоциируется ведьма, клиента ответила, что раньше, в детстве, это была ее мачеха, потом — старшая сестра, а теперь, скорее всего, ведьма — это я, ее аналитик.

Для понимания сна используем ряд структуралистских и постмодернистских представлений, в частности, идеи Ю.Кристевой, Ж.Лакана и М.Фуко. Сновидение в качестве целостного дискурса я буду рассматривать как сочетание факта и фантазма; структура этого дискурса определяется изначальным базовым расщеплением ⁵⁸ говорящего субъекта. В качестве главного аффекта сновидение представляет страх, интенсивность которого снижается по мере того, как сновидица оказывается укрытой, спрятанной. Ведьма из преследующей (но не очень страшной) фигуры превращается в помогающую.

Моя интерпретация основывалась на понимании динамики страха и ассоциативных значений фигуры ведьмы. Однако, прежде чем высказать свое понимание, я попыталась выяснить природу бессознательного страха госпожи Ш. Одновременно в фокусе оказался интенсивный перенос клиентки, характер которого (положительный или отрицательный) была пока не ясен:

Т: Если ведьма из Вашего сна — это в какой-то степени и я тоже, то что же я все-таки делаю — преследую Вас, или смотрю, или прячу под ветками?

К: Преследуете и смотрите.

Т: А кто из нас троих Вас прячет?

К: Наверное, сестра.

Т: Потому что не дает Вам книг? А от чего можно спрятаться таким способом?

К: От себя... вернее, от нее.

Т: Она прячется в яме, а люди ходят и не знают, что там, внизу?

К (с большой горячностью): Это правильно! Так и должно быть! Ведь сновидения — я знаю — это исполнение наших желаний.

[270]

Комментарий: На этом месте я поняла, что " она" — вовсе не сестра Татьяны. По-видимому, налицо соответствующее базовому расщеплению раздвоение личности сновидицы. Понимая, что такое раздвоение патологично, клиентка прячет свою Другую — подобно тому, как ее в детстве учила этому сестра.

Стоит задуматься, почему раздвоение Эго (типичное для многих сновидений), вызывает столь сильный страх. Не является ли оно миметической копией реальной проблемы г-жи Ш.? Не это ли сновидица прячет под ветками?

Т: Но спрятаться от меня ей вряд ли удастся. Аналитик вскрывает, а не скрывает. По сновидению я преследую и смотрю, так ведь? (Клиентка молчит). Интересно, на кого я смотрю, а кого — преследую? (Мы обе молчим какое-то время. Наконец, мое бессознательное берется за работу). Кто из Вас двоих в этом сне спрятался в яме? От чего Вы прячетесь? От осознания того, что Вас двое?

К: Да, наверное.

Т: Вам страшно, что об этом еще кто-нибудь узнает? Поэтому в яме, под хворостом — комфортно?

К: Наверное, мне нужно рассказать. Недавно я видела у сестры книгу ⁵⁹ — там на обложке изображена девушка перед зеркалом, и она целует свое отражение. Я в детстве делала также. Я любила смотреть в зеркало и всегда знала, что настоящая я — там, в отражении. Это была моя тайна. А сестра не дала мне эту книгу, как детстве, когда она запрещала мне играть с зеркалом.

(Пока я сидела и думала о том, что таких совпадений не бывает, клиентка внесла в свой фантазм последний штрих):

К: А Вы, я знаю, пишете книги, поэтому не будете прятать ее от меня.

Этот сеанс, также имеющий природу фантазма, позволил многое понять в проблеме госпожи Ш. Прежде всего, обозначился психотический страх раздвоения личности. В полном соответствии с лакановской теорией, образы сновидения предоставили возможность выразить

[271]

материал, касающийся пробелов в Реальном. Вытесненное (что именно, еще предстояло узнать) посредством насильственного исключения, форклюзии ⁵ в символической форме представлено сюжетом сна. Само сновидение содержит элементы регрессивного, галлюцинаторного исполнения желаний, позволившие наметить дальнейшую стратегию терапевтической работы.

По Лакану, динамика бессознательного в сновидении соответствует клинике психоза. Структура последнего может быть выражена следующим постулатом: " Все, что отвергается в Символическом, должно вернуться в Реальное". В таком психотическом состоянии как сновидение, наиболее радикально отвергается Символический Другой или, как его называет Лакан, Имя Отца. Поведение клиентки хорошо вписывалось в фрейдовский постулат о равенстве бессознательного, инфантильной сексуальности и сновидений. Поэтому на следующем сеансе наш разговор строился вокруг эдиповой проблематики — впрочем, по инициативе самой г-жи Ш.

Она рассказала еще одно сновидение, почти бессюжетное, сводившееся к сильному чувству страха, связанного с тем, что кто-то могучий наваливается на нее (лежащую навзничь) и душит. " Такой сон я тоже вижу довольно часто, но он начал сниться не в детстве, а несколько лет назад, с юности" — заметила клиентка. Она сразу согласилась с интерпретацией, что, возможно, это сновидение связано с сексуальными переживаниями и добавила, что иногда оно включено в чисто эротические сны. Я стала расспрашивать клиентку дальше.

Т: Как Вы считаете, кто это может быть? К: Я сама об этом часто думала. И перебирала всех своих приятелей, но я точно знаю, что это не мог быть никто из них. Вернее, я всегда боялась, что это отец. Я помню, этот сон впервые приснился, когда я сказала ему, что собираюсь выйти замуж.

На этом этапе терапевтического анализа я сочла необходимым рассказать госпоже Ш. основы фрейдовской те-

[272]

ории Эдипова комплекса. Оказалось, что в этом нет нужды—в опыте клиентки эдиповы переживания были представлены во всей полноте и, как выяснилось далее, именно они и составляли патогенное ядро:

К: Собственно, это и есть, наверное, моя главная проблема. Я просто не знала, можно ли об этом рассказывать. Я знаю, что такое инцест, и сама пыталась понять свои отношения с отцом. Но это сложно, и потом — мы в семье никогда не говорили об этом.

Т: Что Вы называете инцестом?

К: Сколько я себя помню, я всегда очень любила папу. И была его любимой дочкой. Когда я подросла, я иногда думала — странно, что тетя Галя (мачеха Татьяны, вторая жена отца) хорошо ко мне относится и совсем не ревнует.

Т: Почему она должна была ревновать?

К (не слушая моих вопросов, говорит, как, в трансе): А отец ревновал, я знаю. Я из-за него не могла встречаться с парнями, как другие девушки. А потом получилось так, что он умер — фактически у меня на руках. И когда я узнала, что у меня будет ребенок, сразу решила, что назову в его честь. Понимаете? Папа умер, а я родила сына — и как будто он продолжился. А потом все это случилось с малышом, и когда он умирал — я тоже почувствовала: ну, все... (Умолкает. Потом, после долгой паузы, меняет тему рассказа):

К: Знаете, это все, с именами, до сих пор важно. Вот я у Вас недавно спрашивала, не можете ли Вы порекомендовать моему брату хорошего психотерапевта в Харькове. И Вы назвали человека, которого зовут как отца, а отчество — как у Вас. Вы его очень хвалили.

Т (заражаясь состоянием клиентки): Ну да, он прекрасный специалист. И написал одну из лучших книг по психотерапии.

К: Да, я ее пробовала читать. Сразу взяла у сестры, но ей ничего не сказала.

Обдумывая этот разговор, я поняла, что г-жа Ш. использует очень специфическую стратегию психического

[273]

моделирования действительности. Ее в полной мере можно назвать сновидной или фантазматической, поскольку в дискурсе клиентки реальные факты, их восприятие и понимание, субъективные и объективные характеристики спутаны и слиты, полностью произвольны. " Слова в сновидениях, — пишет Фрейд, — трактуются как конкретные вещи, поэтому их значения часто комбинируются и совмещаются" [108, vol.2/3, р.ЗЗО]. Аналогично этому речь госпожи Ш. организована на уровне свободной игры означаемого и означающего: слова трактуются как объекты, ибо оторваны от фиксированной цепочки означающих и своих привычных значений.

Такой способ выражения мыслей и чувств, конечно, далек от нормального (обычного). С другой стороны, он представляет собой эффективный компромисс между нормальной (здоровой) и патологической (психотической) формой артикуляции значений и личностных смыслов, обычные способы выражения которых невозможны (ядро вытеснения). Большинство людей склонны рассматривать этот феномен как чисто патологический (в этом контексте стали понятны страхи сестры — Ирина боялась, что Татьяна в какой-то момент может " соскользнуть" в психоз полностью).

Лакан в своих работах описывает множество подобных примеров, наиболее известный — " Я возвращаюсь от колбасника" [см. 114, vol.2]. Типичным является и включение личности аналитика в цепочку означающих, используемых клиенткой. Такая встреча с объектом в трансферентных отношениях предоставляет субъекту возможность определить свою позицию в связи с существованием сексуальности, феноменологией нарциссического сознания и структурой Другого как возможностью трансценденции, выхода за любые пределы.

В ходе дальнейшей терапии я попыталась выяснить, что именно из представленного госпожой Ш. материала " закольцовано" в симптом ⁶⁰. Для этого нужно было как-то разделить реальные события и результаты их психической переработки во внутреннем опыте клиентки. Задача оказалась непростой, поскольку большая часть воспоми-

[274]

наний и переживаний г-жи Ш. была окрашена сильным чувством вины. Но именно последнее позволило очертить проблему-симптом. Суть его состояла в следующем.

Отношения Татьяны с отцом действительно имели выраженную инцестуозную окраску (хотя, скорее всего, источником травматических переживаний был не реальный эпизод, а достаточно типичная для истерических девушек фантазия о совращении). Поэтому его смерть стала источником сильного чувства вины. Г-жа Ш. спроецировала это чувство на отношения с братьями и старшей сестрой, полагая, что они также винят ее в происшедшем. (Одновременно клиентка использовала в качестве психологической защиты механизм реверсии — она обвиняла своих родственников в том, что те фактически " бросили" отца умирать на ее руках).

Сын, названный в честь любимого отца, стал для госпожи Ш. не просто символическим заместителем последнего, но, по-видимому, был отождествлен с вытесненным объектом желания. В фантазме отсутствовала способность к различению этих двух фигур (точнее, позиций в Символическом), что легко объяснить регрессивным стремлением к удовлетворению желания. Последнее в данном случае и составляет ядро вытеснения, но считать его просто инцестуозным — преждевременно.

Дело в том, что в биографии г-жи Ш. был еще один травматический эпизод. Когда ее сыну исполнилось полгода, он получил серьезную травму головы. Клиентка в это время находилась в больнице и не могла ухаживать за мальчиком. Она плохо помнит все подробности, так как большей частью лежала в бреду, с высокой температурой. Однако схожесть обеих ситуаций (смерти отца и тяжелой болезни сына — он, фактически, тоже был близок к гибели) ее долгое время навязчиво преследовала.

Именно эти переживания больше всего тревожили ее старшую сестру. Ирина сумела помочь Татьяне, подтолкнув клиентку к активному исполнению церковных обрядов. В данном случае сестра проявила отличную аналитическую интуицию, умело использовав социально приемлемые формы навязчивого поведения (как извест-

[275]

но, в основе целительной силы многих религиозных ритуалов лежит бессознательная потребность справиться с обсессивными (навязчивыми) страхами). Судя по всему, именно это помогло клиентке " собрать себя" для того, чтобы начать систематическую терапию

Сильное чувство вины, заместившее у г-жи Ш. вытесненные мотивы любви и убийства (замечу в скобках, что мне самой часто казалось неправдоподобным столь точное воспроизведение в неврозе современной молодой женщины целого набора классических фрейдовских теорий — начиная с фантазма о совращении и кончая судьбой Первобытного Отца из " Тотема и табу" ), обернулось для нее фундаментальной потерей возможности доступа к Символическому Другому. Однако серия фантазмов предотвратила психотическую " потерю реальности" и позволила г-же Ш. пройти по узкой тропе между психотическим отчуждением от Другого и невротической фантазией о Другом. В конечном итоге она сумела вернуться в Символический мир закона и желания.

Интересно, что косвенной формой переживаний, свидетельствующей о таком возврате, стали сновидения-фантазмы с моим участием. На одной из заключительных сессий клиентка сказала следующее:

К: Знаете, я уже научилась хорошо различать Вас настоящую и ту, которая мне часто снится. Ее я называю Н.Ф., а Вас — аналитиком. И я понимаю, что Ваши — то есть ее — советы в сновидении, и Ваши вопросы не совсем одинаковые.

Т: А чем они отличаются?

К: Когда Вы что-нибудь говорите как Вы, то всегда объясняете что к чему, и что откуда взялось. А та Н.Ф., из снов, этого не делает, хотя ей я верю больше. Нет, не так! Ее я больше слушаюсь, что ли. То есть Вы не заставляете меня делать что-нибудь, а она... она не оставляет мне выбора.

Т: Почему?

К: Она больше я, если Вы понимаете, как это. (Замолкает) Как бы это получше сказать... объяснить... выразить.

[276]

Т: Не торопитесь. Походящее выражение обязательно найдется.

К: Я это для себя понимаю так: если Вы говорите мне что-нибудь, то это Вы сказали. А если говорит Н.Ф. из сновидения, то это как бы я говорю себе — от Вашего имени. Но я не стала бы говорить так — от Вашего имени—о незначительном... неважном или глупом. Значит, это тоже важно, хотя и по-другому.

Слова госпожи Ш. являются точной клинической иллюстрацией лакановского положения о трансформации работы переноса в перенос работы. Последнее гласит, что конфронтация с аналитиком, выступающим в качестве объекта (а'), может иметь место, только если первоначально субъект поместил аналитика в идеальную позицию субъекта, которого можно знать. Другими словами, позитивный перенос (аналитик как знаемый субъект) должен предшествовать негативному переносу (объект, не поддержавший знание Другого).

Это общая работа аналитического знания, итоги которой, как правило, подводятся в конце анализа. Необычно, что ее начало инспирировано клиенткой, хотя в данном конкретном случае число невероятных совпадений обстоятельств терапии с теоретическими принципами ее организации далеко выходит за рамки нормы. Я обратила внимание на то, что на сей раз г-же Ш. было легче подбирать означающие — в полном соответствии с представлением Лакана о том, что знание бессознательного как таковое есть знание бессубъектное, чистый результат отношений и работы, не зависящий от каких бы то ни было форм суждений, и существующий отдельно от сознания и индивидуальности клиента.

В конце терапии перед нами развертывается чистое функционирование аналитического дискурса, наступающее в тех случаях, когда клиент подтверждает свое желание работать против вытеснения и понимать различия. Фантазм апробирует новую форму социальных отношений, о которой основоположник структурного психоана-

[277]

лиза сказал так: " Ничего не ожидая от индивидов, я все же жду кое-чего от их функционирования" [114, vol.1, p.131].

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒