Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Соотношения художественной коммуникации и коммуникации



Масс-медиа

Цивилизация обладает двумя типами машин, порождающих символы. По своей функции они могут считаться во многом сближенными, поскольку и те, и другие направлены на введение единых схем интерпрета­ции действительности путем информирования. Введение подобных схем в рамках культуры носит более гедонис­тический характер, поскольку оно наиболее окрашено эмо­ционально. При этом интересно, что (хотя точные циф­ры неизвестны) в создании художественных миров оказывается задействованным сегодня гораздо больший объем людей, чем для описания мира объективной реаль­ности.

Необходимо помнить о том, что масс-медиа также по­рождает символическую реальность, поскольку из милли­она событий на страницы газет или на экраны телевизоров попадают только некоторые. Процесс отбора событий в результате и делает внесенное в массовое сознание собы­тие знаковым. Одновременно масс-медиа также обладают знаковым способом демонстрации события.

Перейдем непосредственно к поиску сближающих и подчеркивающих различие характеристик двух вариантов порождения символической реальности - художествен­ной коммуникации и масс-медиа.

 

1) Так, масс-медиа по­рождает тексты краткоживущие, а литература и культура - долгоживущие. Это может быть связано со следующими особенностями их функционирования: тексты масс-ме диа как бы вытесняют друг друга, завтрашний рассказ об объекте для меня будет важнее, чем рассказ вчерашний. В то же время художественная коммуникация порождает альтернативные, а не вытесняющие друг друга тексты. В ее поле могут сосуществовать тексты разного вида, в то время как в поле масс-медиа тексты взаимоуничтожают друг друга. Косвенно это может быть связано еще и с тем, что тексты масс-медиа, сменяя друг друга, часто расска­зывают об одних и тех же объектах. Художественные тексты повествуют о разных объектах, потому понятие подобной конкуренции здесь становится неприменимым.

2) В культуре и масс-медиа схемы интерпретациидействительности могут акцентировать разные свои части. К примеру, детектив, где прес­тупник в конце оказывается наказан законом, с какой-то точки зрения равноценен действию газетной заметки о задержании разыскиваемого преступника. Но для детек­тива его конечный акт избыточен, мы предсказываем текст, исходя из законов жанра, когда не поимка преступ­ника является центральной составляющей детектива, а именно сам процесс поимки этого преступника. Виктор Шкловский видел три роли, которые могут играть от­ступления в сюжете:

- Это введение нового материа­ла.

- Это задержание действия, торможение его.

- Это кон­траст.

Кстати, в результате активного использования таких возможностей и возникает более сильная структур­ная основа художественной коммуникации.

То есть схемы интерпретации действительности могут акцентировать разные свои части.Газетная заметка ус­ловно ориентирована на конец, если говорить о формаль­ных частях, детектив - так же условно – на середину. Эти две ориентации вытекают из жанровых закономерностей. Масс-медиа ориентированы на привязку к данной точке пространства и времени. Например, никому не интерес­на вчерашняя газета. Самой приближенной к данному моменту является точка поимки преступника: точки преступления или поиска уже находятся дальше по вре­мени получения информации. Для детектива эта точка представляет наименьший интерес, поскольку нарративно она является завершающей. Нахождение же в середи­не события практически не имеет пределов, мы можем наращивать любое количество эпизодов. Это важно, так как в рамках наших цивилизационных норм газетная за­метка стремится к уменьшению своего объема, в то вре­мя как, например, на детектив наложены иные ограниче­ния по объему. В любом случае он имеет право на гораздо большую длину.

3) Коммуникации масс-медиа мы признаем более объек­тивными, то есть психологически они считаются более соответствующими действительности, художественная же коммуникация рассматривается обществом как субъек­тивная. Более того, каждый из этих полюсов коммуника­ции стремится достичь максимума: с одной стороны - объективности с другой - субъективности. В последнем случае различного рода авангардное искусство может предлагать широкой публике типы сообщений, которые вообще недоступны дешифровке, но зато они выполняют необходимый стандарт субъективности. При этом при достижении стандарта объективности журналисты могут попадать под обстрел, погибать на месте событий, что трудно представить себе в случае с писателем.

4) Можно предложить еще одно разграничение, подобно тому, как Б. Томашевский разграничивал речь художественную в качестве имеющей установку на форму и речь практическую, где такой установки нет. В этом плане коммуникативный анализ вырастает во многом из анализа именно художественной коммуникации. Однако художественная коммуникация принципиально отлична от коммуникации прикладной. Если в первом случае коммуникация предстает во многом как самоописание и только дополнительные интерпретации позволяют делать перенос на действительность (как, к примеру, читатели «Бедной Лизы» ходили смотреть на место ее гибели), то коммуникация прикладная непосредственно направлена на изменение действительности. Это разграничение подобно разграничению пepфopмaтивa и констатива в лин­гвистической прагматике (Дж. Остин, Дж. Серль).

5) Питер Ламарк, рассматривая особенности fiction (бел­летристики), считает невозможным опираться при этом на понятие « правды » в отличие от « лжи », а скорее следу­ет говорить о происхождении. В случае fiction мы имеем дело с созданными объектами. П. Ламарк счита­ет, что здесь скорее можно говорить о социальных прак­тиках рассказывания, а не об особой семантике. И дети в самом раннем возрасте уже умеют рассказывать истории. В то же время Кендалл Волтон считает, что fiction не свя­зана с интенцией или коммуникацией, а с порождением опор, поддержек, которые играют роль в создании иных миров.

Особый характер этого способа порождения символи­ческой действительности активно и с давних времен ис­пользуется человеческой цивилизацией. Все типы порож­дения символической реальности в той или иной степени подвержены взаимному влиянию. К примеру, роман, как считается, вырастает из специальных академических упражнений по риторике. Сегодня существуют романы, моделирующие журналистские жанры. Об этом упоминал еще В. Шкловский: «Утверждение документальности - обычный литературный прием, который равно встречает­ся и у Розанова и аббата Прево в «Манон Леско», и все­го чаще выражается в замечаниях, что «если бы я писал роман, то герой сделал бы то-то и то, но так как я не пи­шу романа» и дальше роман продолжается». То есть коммуникативная плоскость в целом все время ис­пользует наиболее эффективные способы воздействия, включая их в новые контексты.

Художественная коммуникация опирается на действи­тельность, но на более сложном уровне. Она реинтерпретирует действительность в более романтическом модусе.

 

Мифологическая коммуникация

 

Мирче Элиаде писала: «Можно с уверенностью предположить, что понимание мифа бу­дет отнесено к наиболее полезным открытиям двадцато­го столетия».

Мифологические структуры представляют особый ин­терес:

- поскольку включение в воздействие такого рода структур позволяет опираться на неосознаваемые явно аудиторией информационные структуры;

- подобные структуры аудитория не может отвергнуть как по причине их неосознаваемости, так и по причине неопровергаемости из-за автономности существования, не зависящей от отдельного человека;

- его простота.

Упрощенный вариант представления ситуации, конеч­но, имеет больше шансов на выживание, поскольку с лег­костью может захватить массовую аудиторию.

Современный миф часто принимает формы, которые описывают совершенно будничные события. Но при этом он во многом активно опирается на определенные нети­пичные ситуации, внедренные в современность. К при­меру, рассказ об удачном фермере, успешном движении миллионера в кандидаты в президенты (например, В. Брын­цалова) опирается на знакомую всем мифологическую структуру перехода в иное состояние, вариантом чего мо­жет служить знакомая всем Золушка. А. Пятигорский рассматривает в составе мифа такую составляющую как «не-обыкновенное». Отбирая самые яркие события из жизни своих героев, масс-медиа движутся по пути их мифологизации. Если же событие не является ярким, то оно не представляет интереса. То есть составляющие самого процесса комму­никации (отбор характеристик события и написания о них с точки зрения аудитории) очень активно формиру­ют мифологическую среду. Тем более это касается, к примеру, президентских выборов, являющихся апофео­зом мифологического мышления.

Мы слишком рано списали мифы из инструментария сегодняшнего дня, оставив их только в рамках примитив­ного мышления прошлого. Сергей Эйзенштейн, воздавая должное Диснею, отмечал:

«Кажется, что этот человек не только знает магию всех технических средств, но что он знает и все сокровен­нейшие струны человеческих дум, образов, мыслей, чувств. Он творит где-то в области самых чистых и первичных глубин. Там, где мы все - дети природы. Он творит на уровне представлений человека, не закованного еще логикой, разумностью, опытом. Так творят бабочки свой полет. Так растут цветы. Так удивляются ручьи собствен­ному бегу».

Миф совершенно свободно входит в нашу действительность, принимая разнообразные формы. Ведь миф о Золушке идентичен мифу о чистильщике сапог, ставшем миллионером, он во многом похоже реализуется беско­нечное число раз, когда мы читаем, к примеру, сообще­ние о победителе олимпиады из глухого села. То есть пе­ред нами вариант мифологической действительности, к которому благоприятно расположено массовое сознание, ибо все герои этой действительности побеждают благода­ря своему труду и умению, несмотря на низкое социаль­ное положение. Эта свободная повторяемость схем мифа у разных народов и в разные времена говорит о его прин­ципиальной универсальности.

Миф представляет собой определенную грамматику поведения, поэтому и невозможно его опровержение просто на текстовом уровне, которое в ответ может трак­товаться как исключение из правил. «Будучи реальным и священным, миф становится типичным, а, следовательно, и повторяющимся, так как является моделью и, до некото­рой степени, оправданием всех человеческих поступков». Но какие объекты попадают в эту граммати­ку? Если все Золушки будут находить своих принцев, кто же будет мыть посуду или приносить еду в кафе? Если все чистильщики обуви станут миллионерами, кто будет чис­тить обувь? Миф странным образом работает в нереали­зуемом пространстве, для него скорее подходит определе­ние новости как такой ситуации, когда человек укусил собаку, а не собака человека.

Есть определенные символические характеристики, которые в состоянии для нас передать необходимую ин­формацию. Так, Михаил Ямпольский говорит о необхо­димости путешествия для трансформации героя - напри­мер, Одиссей, Гамлет. Красной Шапочке также требовалось отправиться из дома, чтобы получить воз­можность нарушить запрет (по В. Проппу). Пространство нормы отличается от пространства, необходимого для ге­роя. Герою нечего делать в троллейбусе, кроме показа контролеру прокомпостированного талончика. Герою требуется танк, пулемет, горячий конь, который может перенести его в иное пространство, где будет возмож­ность проявить свои геройские качества. Ельцин на тан­ке, Ельцин с вынесенным впереди защитным экраном от пуль - возможность для проявления геройства, в отличие от Ельцина в кабинете с ручкой в руке.

Сегодняшняя мифология также действует на молодежь в качестве образцов для подражания.

«Реальные и воображаемые герои играют важную роль в формировании европейского юношества: персонажи приключенческих рассказов, герои войны, любимцы эк­рана и так далее. Эта мифология с течением времени постоянно обогащается. Мы встречаем один за другим образы для подражания, подбрасываемые нам перемен­чивой модой, и стараемся быть похожими для них. Писа­тели часто показывают современные версии, например, Дон Жуана, политического или военного героя, незадач­ливого любовника, циника, нигилиста, меланхолическо­го поэта и так далее - все эти модели продолжают нести мифологические традиции, которые их топические фор­мы раскрывают в мифическом поведении».

М. Элиаде говорит о мифологическом характере сов­ременной книги. «Каждый популярный роман должен представлять типичную борьбу Добра и Зла героя и не­годяя (современное воплощение дьявола) и повторять од­ну из универсальных мотивов фольклора - преследуемую молодую женщину, спасенную любовь, неизвестного бла­годетеля и тому подобное. Даже детективные романы (...) полны мифологических тем». Добавим сюда и типичные схемы интерпретации современной политики, где интерпретация каждой из сторон также идет по линии Добра и Зла, к примеру, хороший президент и плохой Верховный Совет. Как пишет Т. Евгеньева:

«Современная политическая мифология характеризу­ется наличием множества претендентов на образ идеаль­ного героя-вождя, каждый из которых предлагает свой собственный вариант решения. (...) Степень мифологиза­ции образа того или иного политического лидера можно определить, проанализировав издаваемые, как правило, большим тиражом написанные им автобиографические сочинения. В них выделяются те элементы, которые, по мнению либо самого автора, либо его консультантов, не­обходимы для большого соответствия роли вождя масс».

К. Юнг и М. Элиаде отмечают вневременной характер мифа (коллективного бессознательного), откуда следует, что «при малейшем прикосновении к его содержимому, человек испытывает «переживание вечного» и что именно реактивация этого содержимого ощущается как полное возрождение психической жизни».

Нам бы хотелось подчеркнуть такой важный аспект мифа, как наличие в нем Рока или Судьбы, что проявля­ется в невозможности уклониться от того или иного действия. В норме человек волен выбирать, но в рамках мифических координат у него это право исчезает. Герой при этом действительно «героизируется», в ряде случаев идя на верную, с точки зрения нормы, смерть. И чаще ему удается «смертью смерть поправ», выйти победителем из ситуации, не имевшей реального выхода. К примеру, В. Топоров пишет об Энее: «Как это ни покажется стран­ным, в самые страшные, роковые минуты агонии Трои, когда требовалось наибольшая ответственность и соб­ственное решение, Эней менее всего принадлежал ce6е. За него решал рок. Ни бежать прочь из Трои, ни бежать в самой Трое от врагов Эней не собирался».

Функции мифов в современном обществе выполняют романы. В рамках современного общества – это «мыльные оперы». Для мыльных опер очень важна ситуация единения общества в одном пространстве и времени. Объединяющую фун­кцию играет не только совместный просмотр сериала, но и также возможность последующего обсуждения его. Лю­ди не хотят терять нитей единства, поскольку именно они, а не сценарии еретического поведения, являются центральными для любого общества. Общество за время своего существования как бы наработало системы поддержания единства, но не смогло заинтересоваться системами индивидуального по­ведения, которое всегда выступает как нарушение нормы.

Миф - это психологически доступный всем ответ на проблемы общей значимости. Он спасает и ограждает. Он помогает не потерять веру в разумность мира. Ролан Барт так говорит о задачах, которые решает «здравый смысл» - «устанавливать простейшие равенства между видимым и сущим, поддерживая такой образ мира, где нет ни промежуточных звеньев, ни переходов, ни разви­тия. Например, «Каждой семье отдельную квартиру к 2000 году». И это не ложь в чистом виде, поскольку, как правило, речь идет или о далеком будущем, или о дале­ком прошлом.

В современном мире массовая коммуникация и массо­вая культура нарастили новый аспект мифологичности. Что наиболее характерно для мифологических текстов? Нам представляются важными следующие два параметра:

- они непроверяемы (как и сказания о чудесах, святых и т.п.). Их принципиально нельзя опровергнуть, можно только подтвердить новым примером. То есть, к примеру, фильм «Кубанские казаки» был более сильной действи­тельностью, чем реальность, которую можно было при необходимости объявить исключением. Тексты массовой коммуникации также во многом оказываются непроверя­емыми, поскольку они часто из другой точки пространс­тва и времени, - и я не могу проверить лично, произо­шел, например, переворот в Зимбабве или нет, я вынужден верить сообщениям прессы;

- для них характерна определенная узнаваемость – это не новая информация, а как бы реализация уже извес­тной нам схемы. Часто под эту модель, фрейм, стереотип
мы даже начинаем подгонять действительность. Напри­мер, крушение поезда и гибель людей превращается в подвиг машиниста, стрелочника, или, в крайнем случае, бригады врачей, спасавших жизнь потерпевшим.

Мифы формируют культурный и социальный мир, задавая разрешенные/запрещенные типы символических действий в данной культуре.

Одной из основных особенностей мифа является то, что миф не повествует о чуждых человеку событиях, он рассказывает о событиях, в которых человек задействован самым активным способом. Ю. Лотман выразил это сле­дующими словами: «Миф всегда говорит обо мне. «Но­вость», анекдот повествуют о другом. Первое организует мир слушателя, второе добавляет интересные подробнос­ти к его знанию этого мира».

Миф соединяет в себе рациональное и иррациональ­ное. Рациональное, поскольку без него не может мыслить себя современный человек, а в попытках управляемости и понятности окружающего мира он находит успокоение. Но иррациональное в мифе еще важнее, поскольку затра­гивает в человеческой душе те «болевые» точки, которые находятся вне сознания человека, вне его рационализма.

Эффективность воздействия мифа связана с заранее заданной его истинностью. Мифологическое не проверяет­ся. Если ему нет соответствия в действительности, то в этом вина действительности, а не мифа. Тогда начинает препарироваться и подгоняться действительность, а не миф. В рамках тоталитарной мифологии «Кубанские ка­заки» были правдой, а их несоответствие действительнос­ти объяснялось исключениями локального характера (где-то все же так живут, а у нас исключение).

Мифологи­ческое может быть исправлено только на своем уровне. Когда во время Великой Отечественной войны переделы­вали «Чапаева», то он выплывал живым в конце фильма, призывая громить немецко-фашистских захватчиков.

Еще одним свойством мифологического, обеспечива­ющим его эффективное воздействие, является то, что ми­фологическое - это, как правило, повторение того, что уже случалось ранее. Мирче Элиаде написал о том пласте времени, где зарождается мифологическое:

«В проявлениях своего сознательного поведения «пер­вобытный», архаический человек не знает действия, кото­рое не было бы произведено и пережито ранее кем-то другим, и притом не с человеком. То, что он делает, уже делалось. Его жизнь - непрерывное повторение действий, открытых другими».

И это имело достаточно сильные благотворные пос­ледствия для психики:

«Благодаря такому подходу десятки миллионов людей могли в течение столетий терпеть могучее давление исто­рии, не впадая в отчаяние, не кончая самоубийством и не приходя в то состояние духовной иссушенности, которое неразрывно связано с релятивистским или нигилистичес­ким видением истории». Феномен уже реализованного прецедента естествен­ным образом стабилизирует мифологическую ситуацию, ибо изменить прошлое мы не в силах.

Один миф может сменить другой, но человек никогда не остается без мифов. Как написал Арсений Гулыга: «Миф - форма сознания, свойственная человеку, как свойственны ему другие формы сознания. Разрушение мифа приводит не к господству рациональности, а к ут­верждению другого мифа. Когда на смену высокому ми­фу приходит низкий - беда: цивилизация идет вперед, но культура распадается». Человечество постоян­но занято заменой мифов мифами же. В том числе и христианство культом мучеников заменило культ язычес­ких предков.

«Святые мученики должны были предстать языческо­му сознанию в лике загробных сильных, могущих взять на себя защиту осиротелых живых и умиротворение оби­женных мертвых. Но были ли новые пришельцы подлин­но сильными, подлинно «героями»? Критерием «героя» было страстное поедание тризн, героические «страсти». Мученики были увенчаны этим «героическим» венцом и в смысле языческом. Литургии на гробах мучеников - прямое продолжение героического культа с его подобием эвхаристических обрядов».

 

Подчеркнем еще раз, что мифологическая коммуника­ция весьма интересна, поскольку действует на уровне, который может слабо оп­ровергаться массовым сознанием. С другой стороны, это как бы повтор сообщения, которое уже закодировано в глубинах памяти, потому оно не требует дополнительной информационной обработки.


Поделиться:



Популярное:

  1. X. ТЫ-/ВЫ-ФОРМЫ ОБЩЕНИЯ. ДРУГИЕ ЛИЧНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ В КОММУНИКАЦИИ
  2. XVIII. НЕВЕРБАЛЬНЫЕ СРЕДСТВА И КОМПОНЕНТЫ КОММУНИКАЦИИ
  3. Актуализирующие паттерны коммуникации
  4. Античность: колыбель европейской художественной культуры.
  5. Базовые модели политической коммуникации
  6. В СВЯЗИ С ЭТИМ НАБЛЮДАЕТСЯ ТЕНДЕНЦИЯ К КОНВЕРГЕНЦИИ ДВУХ КУЛЬТУР — НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ И ГУМАНИТАРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОЙ, НАУКИ И ИСКУССТВА.
  7. Вопрос 23: Проблема соотношения культуры и социальной структуры.
  8. Вопрос 52. Проблема соотношения житейских и научных понятий. Значение и смысл слова: особенности внутренней речи (Выготский). Конкретные и формальные операции (Пиаже)
  9. Всемирно-историческое значение художественной культуры Древней Греции. Идеалы красоты в ансамбле Акрополя, общественного и культурного центра греческой цивилизации.
  10. Героические нарративы и маркетинговые коммуникации
  11. Глава 3.4. Психология массовой коммуникации
  12. Глава 9. КОММУНИКАЦИИ В МЕНЕДЖМЕНТЕ


Последнее изменение этой страницы: 2017-03-11; Просмотров: 1126; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.027 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь