Житие протопопа Аввакума, им самим написанное

В электронной версии здесь представлена первая треть жития.

1. Что необычного сразу же «бросается в глаза» в этом житии, в сравнении с каноническим житием (в том числе язык, построение текста, сюжет и т.п.)?

2. Каково отношение Аввакума к роли чудесного, в том числе к знамениям и затмению солнца? Такое же, как у Феодосия, или несколько иное?

3. Каково отношение Аввакума к царю Алексею Михайловичу, Никону и церковному собору?

4. С мнениями каких учителей Церкви Аввакум считался?

5. Главная тема жития Аввакума?

6. Как он относился к католичеству?

7. В чём видел смысл своего жития Аввакум? Можно ли его определить даже по части данного жития? Ваше понимание смысла данного жития в качестве источника?

 

Соборное уложение 1649 г.

Что общего и в чём разница между Русской правдой, Псковской судной грамотой и Соборным уложением? По форме и по содержанию.

 

Чертежи сибиряка С.У. Ремезова

1. Что такое «русский чертёж» и чем он отличается от современной карты? На примере «Чертёжной книги Сибири» и «Чертежа земли всей безводной и малопроходной каменистой степи» С. Ремезова.

2. Что и как изображалось и писалось в чертеже? Что из него можно узнать историку?

 

ЛЕКЦИЯ 6-7. ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ. XVIII –ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIX ВЕКА

Содержание темы

Завершение переходного периода. Культура Нового времени. Абсолютная монархия и бюрократия. От подражания Западу к самобытной культуре дворян. Интеллигенция, разночинцы, лишние люди. Изменения в историческом самосознании. Законодательные источники: ПСЗРИ и Свод законов. Проблема понимания российского бюрократизма. Делопроизводственная документация. Регламентация жизни: Табель о рангах, Духовный и иные регламенты. Этикет. «Юности честное зерцало». От ландкарт к картам. Раннестатистические описания. От позднего летописания к исторической науке. От биографического предания (анекдота) к мемуару, дневнику и светской переписке. Политические и публицистические сочинения. Периодическая печать. От лубка к лубочной книге.

 

Тезисы

Роль « случая », личности великого князя, а затем царя в истории Отечества мы показали в предыдущих лекциях. То, что представляется пока волею «случая», со временем может быть истолковано как проявление закономерности. А роль « первого » человека в православном государстве совсем не та же, что в гражданском обществе. Царь на Руси – понятие не столько юридическое, сколько вероучительное (П.А. Флоренский). Царь считался наместником Бога на земле. Вот почему прекращение династии Рюриковичей воспринималось на Руси почти апокалиптически, а период междуцарствия (между Рюриковичами и Романовыми) назван современниками Смутой. Падение Византии в 1453 г. и появление концепция «Москва – Третий Рим» оказались взаимосвязаны. Казалось бы, воля «случая» и концепция не могут сопоставляться. Но два эти события имели далеко идущие последствия для истории Руси, а затем России. Личность необычного и противоречивого монарха, царя Ивана IV Грозного, несомненно, сказалась на истории Московского царства. Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, волею случая бывший претендентом на польскую корону, с одной стороны, начал заимствовать у Польши то, что посчитал ценным для Московского царства, а с другой стороны, позволил патриарху Никону воплощать идею вселенского теократического государства на православной основе. Сам по себе этот факт привёл к расколу общества на сторонников сохранения незыблемости традиции и сторонников её обновления. Пётр Алексеевич, после кратковременного правления Фёдора, продолжил начатое отцом, но более последовательно и жёстко, «поворотив» историю государства, уже как империи, на западный путь развития.

С именем Петра I, прозванного при жизни Великим, связано то, что сегодня называется модернизацией по-русски, или догоняющей модернизацией. Этот тип модернизации, порождённый им, но элементы которой мы находим у Ивана IV и Алексея Михайловича, превратился в подобие закономерности, повторяющейся при определённых обстоятельствах. В.В. Бибихин даже назвал её « законом русской истории ». При Петре I завершился переходный период. Россия вошла в Новое время. Начался новый отсчет времени: не от сотворения мира (время Ветхого завета), а от Рождества Христова (время Нового завета). Он создавал «регулярное государство» и «регулярных граждан». Создал новую столицу, ставшую символом европейской культуры, подчинил Церковь, а новоучреждённый Синод стал подобием канцелярии (коллегии) по духовным делам. Пригласил иностранцев (католиков и протестантов) в качестве новых учителей. При нём был упрощён алфавит. Созданы светские, по своей сути, учебные заведения. Введено преподавание иностранных языков, обучение в университетах Запада - для дворян. А также этикет на западный образец, одежда, обувь, причёски и многое другое в том же духе. И всё это для того, чтобы «сделать» из дворянских детей европейцев, олицетворяющих антропоцентричность светской культуры Нового времени. При нём же возникли первые разночинцы.

И всё это жёсткой властной рукой. Неудивительно, что монархия при нём стала абсолютной. Приняв титул императора в 1721 г. (за четыре года до смерти), он объединил в своих руках всю власть. Все его реформы, по сути, унижали старую Русь и создавали Россию как европейское государство. Не всё из задуманного им было осуществлено, но главное – ориентация на Запад – было принято.

После его смерти началась новая «смута» (1725-1762), вошедшая в историю как «эпоха дворцовых переворотов». Уникальность российской истории в эту эпоху состоит в том, что, если исключить кратковременное правление Петра III, страной правили женщины посредством своих фаворитов. Следует отметить, что в XVIII в. государство вознаграждало дворянство за его всевозможные заслуги путём увеличения податного бремени народа на их содержание, раздачи им огромного количества государственных земель и закрепощения до двух третей сельского населения. А при Екатерине II, как пишет В.О. Ключевский, «ещё больше прежнего развилась торговля крестьянскими душами с землей и без земли».

Современный историк Е.Н. Марасинова считает, что уже в первой четверти XVIII в. дворяне из социальной группы превратились в правящий класс, что тогда же оформился мобилизационный тип развития российского общества, в котором именно дворяне стали главной опорой абсолютизма. Как следствие – бюрократизация власти и абсолютизация роли службы. Она же обратила внимание на изменения в политическом языке XVIII в. Пётр I как самодержец ввёл в употребление термин « раб ». Сразу же утвердился общий для всех формуляр «Вашего Величества нижайший раб», увеличивший дистанцию между престолом и подданными. Екатерина II вместо слова «раб» ввела словосочетание « верный подданный ». Но «истинными» подданными считались лишь дворяне. Это произошло неслучайно. Те из них, которые побывали на Западе и могли наблюдать тамошние порядки, не могли не заметить разницы в политическом строе между Россией и страной их временного пребывания. Это не могло не влиять на их самосознание. В результате начали повторяться случаи отчуждения части дворян от службы при дворе. Если для власти существовала единая и неделимая формула ревностной преданности государю, то дворянин второй половины XVIII в. начал различать придворную службу, службу императору и службу Отечеству. Кроме того, началось обособление дворян от других сословий. Оно проявлялось в одежде, языке, этикете и привело, хотя бы внешне, к превращению дворян в «часть общеевропейского дворянского мира» и в «чужих» для православных людей[56].

Установка на службу Отечеству привела к созданию русской интеллигенции XIX в., способной жить помимо государства (« лишние люди »)[57]. Кстати, этому способствовала сама Екатерина II, даровавшая дворянам «вольность» в 1785 г. «Жалованной грамотой дворянству». «Вольность» состояла в том, что дворяне могли служить или оставлять службу – как гражданскую, так и военную – по своему произволу. Поэтическое оформление этой «вольности» дал А.С. Грибоедов («Горе от ума») словами Чацкого: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Само появление этих «лишних людей» есть не что иное, как проявление самосознания в дворянской среде, приведшее к расколу дворян на славянофилов и западников уже в николаевской России. Среди первых дворян, отказавшихся от службы, были и знаменитые люди: Карамзин, Пушкин, Вяземский, Герцен.

Другой причиной изменений в самосознании дворян был рост бюрократизма. Уже при Петре I возникла невиданная прежде вертикаль власти. В её основе «Табель о рангах». Кроме неё – родовые и персональные титулы, родовые гербы, мундиры и ордена. Их появление в дворянском обиходе обязывает историка считаться с ними как с новым историческим источником. Поэтому мы рекомендуем познакомиться с электронной версией книги Л.Е. Шепелёва «Титулы, мундиры и ордена Российской империи»[58]. Как следствие – почитание чинов и карьерного роста. За ревностное служение Отечеству полагалось повышение в чине, а за личные заслуги перед императором - персональные титулы и соответствующие им мундиры, ордена и т.п. Соответственно, со временем началась борьба за повышение в очередном чине и желание выслужиться. А сам бюрократический аппарат стал постепенно превращаться в самодостаточный, дистанцирующийся от реальных нужд государства. Это также способствовало возникновению «лишних людей» в дворянской среде.

От подражания Западу при Петре I к середине XIX в. завершился переход к созданию самобытной культуры. Достаточно назвать таких её корифеев, как Пушкин, Гоголь, Достоевский. Таков общекультурный фон, которым нужно руководствоваться при работе с историческими и иными источниками по истории Отечества

***

Следует сразу заметить, что в рекомендуемом учебном пособии по источниковедению истории России, как и в случае с источниками Древней Руси, они представлены за более длительный период, чем у нас. Его авторы решили источники Нового времени предъявить читателю, не выделяя в нём два периода, как это делается у нас. На наш взгляд, отмена крепостного права и последовавшие за ней реформы отразились как на самой истории России, так и на корпусе источников. М.Ф. Румянцева, написавшая данный раздел учебного пособия, руководствовалась, в качестве гипотезы, концепцией индивидуализации человека, понимая под этим осознание им своей связи с эпохой, современниками, конкретной социальной группой, осознание хода исторического времени, своей связи с предыдущими и последующими поколениями. А критерием перехода к Новому времени она, как и А.Г. Тартаковский, считает возникновение личности европейского типа и мемуаров, свидетельствующих об этом.

В общем, с этим можно согласиться, но только, в общем. И приводимые ею новые виды источников (мемуары, публицистика, периодическая печать, статистика) не достаточно аргументируют идею индивидуализации человека. Под индивидуализацией человека угадывается личность в западноевропейском смысле слова. Но, как известно, и в начале XXI в. в России ещё нет сформировавшегося гражданского общества и соответствующего ему типа личности. Не говоря уже о том, что даже в начале XX в. около 80% населения проживало в деревне и вело преимущественно традиционное хозяйство. Здесь не могло быть личности этого типа. Отмена же крепостного права убыстрила процесс капиталистического развития в России, и тем самым способствовала проникновению товарно-денежных отношений и в деревню, убыстрению процесса урбанизации, а в конечном итоге – и появлению личности нового типа. Так как именно капитализм порождаетэтот тип личности, преимущественно в промышленных и культурных центрах.

Впрочем, не следует переоценивать этот тип личности. В своих глубинных основах российские капиталисты из крестьян и разночинцев, в меньшей степени из дворян, оставались всё тем же русскими по культуре людьми. Лишь нарождавшаяся интеллигенция ориентировалась на европейские ценности: одежду, этикет, науку, искусство, СМИ.

М.Ф. Румянцева выявила общие свойства исторических источников и дала некоторые рекомендации по их использованию. Их нужно учесть.

Если в тезисах предыдущих тем, относящихся к древней и средневековой истории, мы начинали с представления нарративных источников, то теперь начнём с нормативных. Их роль в жизнедеятельности государства резко возросла уже при Петре I, решившим управлять государством и обществом, как на Западе, посредством законов, в самом широком смысле этого слова. Потому и государство, и новое сословие, призванное стать избранными, были названы им по-новому: «регулярное государство», «регулярные граждане».

Материалы законодательства по праву считаются видом исторических источников, объединяющих нормативные документы, санкционированные верховной властью. Поэтому начнём с них, тем более что, в отличие от своих предшественников, Пётр I, насмотревшись на западные порядки, поверил в силу закона и надеялся с их помощью упорядочить жизнь в создаваемом им «регулярном государстве». Но сразу же стало ясно, что государственный аппарат ещё надо было приучить управлять по закону.

В трудах по истории права, написанных в советский и постсоветский периоды анализу законодательных источников уделялось мало внимания. В специальной литературе, посвящённой данному периоду, пишется о том, что не было сформулировано понятие «закон». Считалось за очевидное, что воляимператора и есть закон. Как следствие – чрезвычайная сложность соотнесения закона с другими нормативными документами, вышедшими из императорской канцелярии. Поэтому историки условились между собой, что в случае публикации нормативного акта в Полном собрании законов Российской империи (ПСЗРИ), считать его законом.

Следующий неизбежный вопрос: как в данный период соотносились обычай и закон в качестве источников права. Считается, что к концу XVIII в. стало соблюдаться требование точности, буквальности воспроизведения законов и цитат из законодательных актов, а к началу XIX в. окончательно утвердился приоритет закона как источника права. С этого момента господствовал закон, а обычное право отошло на периферию правовой практики, но не исчезло. Уместно заметить, что приоритета права, на самом деле, трудно было достичь в условиях абсолютной монархии. Легче было создать систему публикации законодательных актов, чем неукоснительное их воплощение в жизнь. Одна из причин – не удавалось наладить подобающим образом кодификацию законодательства. Кодификация – это систематизация законов государства по отдельным отраслям права. В этом смысле кодекс – это единый законодательный акт, систематизирующий какую-либо отрасль права (например, уголовный кодекс). Функцию кодексов в XVIII-XIX вв. отчасти выполняли регламенты и уставы. Кодификацию всего законодательства провести не удалось. Из-за этого трудно установить иерархию законодательных актов. М.Ф. Румянцева считает, что выявленные трудности работы с законодательными актами «выводят на проблему неформальной структуры власти и компетенции отдельных учреждений, должностных лиц в сфере государственной власти и управления». Но неформальную структуру власти она не представила. Сделаем это за неё.

Тема неформальной структуры власти неизбежно выводит на необходимость высказаться о российском бюрократизме. Проблема понимания российского бюрократизма – это то, с чего надо начинать. Эта проблема долгое время не привлекала внимание источниковедов. В последние годы интерес к ней растёт, причём не только среди самих историков и источниковедов-профессионалов. Демограф А.Г. Вишневский (1998) пишет о преобладании в Российской империи вертикальных связей над горизонтальными в структуре властных отношений. Психолог Г.А. Орлова (1999) анализирует и те, и другие, выявляя специфику бюрократической реальности. Представим вкратце ход её мысли.

Бюрократическая реальность – это, по её мнению, мир административного опыта, структурированный посредством письма. Эта специфическая реальность возникает в эпоху Петра I на основе документальной записи как результат противоречия между письменной и неписьменной версиями события. В Российской империи высшая власть принадлежала императору, поэтому она вершилась от его имени и в виде государственной литературы – канцеляристики, - создававшей документальный образ власти. Орлова считает, что письменное делопроизводство, первоначально вводимое как гарант законности и отчётности, постепенно приобрело самостоятельное значение универсальной технологии власти. То, что должно было стимулировать, направлять и контролировать государственную деятельность (документ), со временем могло превратиться (и превращалось) в самодостаточную документальную запись. Иными словами, решение дела превращалось в лингвистическую игру, так как реализация дела вне бумажного пространства не была регламентирована законодательством, не подлежала контролю. В результате - пишет Орлова – российская власть подменила реальный мир миром проектов и документов. Тем самым реальность, запечатлённая в документе (бюрократическая реальность) и недокументированная реальность (то, что было на самом деле) могли не совпадать. Искусство канцеляриста заключалось в том, чтобы правильно написать документ. Для обеспечения продуктивной работы госаппарата нужно было как-то согласовать властную вертикаль с властной горизонталью. Это достигалось посредством протекции, знакомств и взятки через чиновника-исполнителя. Именно ему приходилось устранять противоречия между бюрократической и обыденной реальностями, совмещая их в личном опыте, на уровне инструментальной горизонтали власти (секретарей, столоначальников). Из этого следует, что бюрократическая эпоха – это время всесильных секретарей и столоначальников[59]. Кстати, сам термин «Столоначальник» точно передаёт смысл бюрократической реальности: главное – чтобы всё было верно на «бумаге», то есть в официальном документе, и не обязательно (но желательно) – на самом деле. Потому что лишь документированная реальность для чиновника и есть действительная реальность.

Так думает о проблеме российского бюрократизма, но менее жёстко и бескомпромиссно, не только она.

О том же, но иначе, написал в проблемной статье известный историк Б.Г. Литвак (1984), применительно к XVIII-XIX вв. По его мнению, если коллежское делопроизводство (время Петра I и Екатерины II – В.К.) осуществлялось ещё на началах «безгласной» канцелярии, когда она выполняла роль «коллективного писаря», то в министерском делопроизводстве (с начала XIX в. – В.К.) «государственные задачи превращались в канцелярские задачи, или канцелярские задачи – в государственные» (Маркс К.). Значит, в XIX в. в России сложилась «классическая модель бюрократии: аппарат, сконструированный на началах строгой иерархии, создаёт строго иерархическую лестницу документообразования и делопроизводства, последнее включает и саморегулирование всей системы». Министерскому делопроизводству была свойственна тенденция к формализации и стандартизации, закрепление за каждой разновидностью документации определённого формуляра[60]. Чиновнику оставалось лишь заполнить формуляр стандартизированными же формулировками по определённым правилам. Вот почему с петровской эпохи стали цениться канцеляристы, умеющие написать документ «как надо», то есть в соответствии с бюрократическим каноном.

Конкретизацию этих мыслей мы найдём у И.А. Голосенко (2005). По его данным, при Петре I «процветало казнокрадство и взяточничество». Оно «оставалось негласной статьёй чиновничьих доходов». При Анне Иоанновне «пошла мода брать взятки крепостными душами». Екатерина II ввела «строгую и регулярную выплату жалованья для всех чиновников, столь часто нарушаемую при её предшественниках». Далее он пишет: «Министры скоро сделались всесильными в сфере государственного управления и совершенно произвольно распоряжались государственными финансами под предлогом личной ответственности перед государем». При Николае I «были изданы Своды законов, но злоупотребления не исчезли, они ещё более преумножились и распространились на все инстанции». И завершает свои размышления словами: «Вообще терминологическая изобретательность – одна из сторон чиновничьего творчества»[61], тем самым, подтверждая мысли Орловой и Литвака. Кстати, Древняя Русь не знала в таком изобилии чужеродных терминов и понятий в делопроизводственных документах. А ведь их появление тоже способствовало взяточничеству, потому что проситель, не зная новых слов, вынужден был просить канцелярских работников, естественно за плату, расшифровать их. Без неформальной структуры власти было не обойтись.

Для нас очевидно, что идеи, высказанные Орловой и Литваком, необходимо учитывать при использовании любых документальных источников, в том числе делопроизводственных. Кстати, столбцовая форма делопроизводства была заменена тетрадной в 1700 г., так как многометровый столбец неудобен, тетрадь экономнее и рациональнее. Делопроизводственные документы достаточно полно представлены в учебном пособии, поэтому здесь нет необходимости их представлять.

Здесь мы должны отвлечься и порассуждать о документах, имеющих цель – рационализировать, упорядочить и организовать работу государственных учреждений и чиновников. По своей сути, они должны были ответить на вопрос – что и как делать в государстве нового типа, ориентировавшегося на западную модель и названного Петром I «регулярным государством». В какой степени новая терминология, позаимствованная на Западе, соответствовала решавшимся задачам?

Среди законодательных актов, считавшихся наиболее важными, значатся «регламенты», «учреждения», уставы. За ними следуют «инструкции», наставления, наказы. Закавыченные слова – это заимствованные иностранные слова. Поэтому для нормального функционирования госаппарата эти слова должны были быть ясны самим законодателям и подобающим образом доведены до чиновников. На протяжении нескольких поколений в их использовании была неизбежная путаница, как для самих законодателей и чиновников, так и для использующих памятники права историков.

Вначале обратимся к слову «регламент». Историки считают его одной из важнейших разновидностей законодательных актов XVIII-XIX вв. Их было несколько.

«Генеральный Регламент» определял «систему делопроизводства» (лексика М.Ф. Румянцевой). Вряд ли термин «система» здесь уместен. Трудно поверить в то, что люди петровской эпохи использовали его по назначению и что принимаемые законодательные акты были взаимосвязанными по принципу дополнительности и принципу иерархии нормативных актов. Да ещё в условиях догоняющей модернизации: иностранное считалось заведомо лучшим, отечественное же заведомо худшим. При этом зарубежные новации плохо совмещались с российскими традициями. Предусмотрев это, Пётр I решил создавать «новых людей» («регулярных граждан»), способных быстро усвоить предлагаемые новшества.

«Духовный Регламент» определял место Духовной Коллегии (переименованной вскоре в Синод) в структуре власти, заменившей патриаршество и ставшей частью чиновничье-бюрократического аппарата, в комплексе других государственных учреждений, формы и методы руководства церковью. В документе столь высокого статуса термины «регламент» и «устав» («Регламент или Устав») представлены как синонимы, а сам «Духовный регламент» начинается с введения под названием «манифест» (в качестве обращения к духовенству). Кстати, смысл этого манифеста объявлен как «исправление» Духовного чина наряду с «исправлением» «как Воинскаго, так и Гражданскаго чина», то есть введение единообразия в структуру управления «регулярным государством». А как явствует из содержания «Духовного регламента» в нём духовное начало подчинено светскому. Православное духовенство считает, что «… именно с Петра начинается великий и подлинный раскол! … между властью и Церковью», а сам этот документ – «программой русской Реформации» по западному образцу[62].

«Учреждения» - читаем в «Источниковедении истории СССР» (под редакций И.Д. Ковальченко, 1981) – является одним из важнейших документов, регламентировавшим функционирование сословно-крепостнического строя в России». Здесь же «регламенты» представлены как одна из важных разновидностей законодательных актов. Так что же выше по правовому статусу: регламенты или учреждения? И почему для определения законодательного статуса «учреждения» используется слово «регламент». Не удалось подобрать нужное слово? По-видимому, ещё и сегодня не удаётся разобраться в словоупотреблении исследуемой эпохи. Очевидно, что требовалось время для привыкания и освоения новой терминологии. Вот и Л.А. Цыганова пишет: «Названия законодательных актов не всегда соответствовали их содержанию, а нередко вопросы, составлявшие предмет и содержание одних актов, получали оформление через другие»[63].

К регламентам можно отнести и памятники культуры, имеющие регламентирующее значение, то есть опять-таки отвечающие на вопрос – что и как делать? При Петре I были разработаны правила поведения для молодых дворян: «Юности честное зерцало» (1717). Кроме них, письмовники, поздравительные – документы аналогичного рода. Так, в 1708 г. вышло первое издание книги с длинным названием «Приклады, како пишутся комплименты на немецком языке, то есть писания от потентатов к потентатам поздравительные и сожалительные, и иные; такожде между сродников и приятелей». Это были переведённые с немецкого языка образцы поздравительных писем разнообразного содержания, которые предлагались для подражания («приклады» - примеры, образцы; «потентаты» - господа, буквально властители). «Приклады» способствовали распространению новых, европейских языковых традиций в обращении и переписке[64].

«Юности честное зеркало, или Показание к житейскому обхождению» было ориентированы на европейскую культуру в качестве образца. Рекомендуем сравнить его нормы с нормами «Домостроя». Это поможет лучше понять переход от Средневековья к Новому времени. И хотя традиционно оба эти произведения считаются нарративными источниками, и тот, и другой находятся на стыке, в маргинальной зоне: между документальными и повествовательными источниками. А сама рационализация жизни на «западный манер» в Российский империи происходила медленно и противоречиво, так как большинство дворян оказалось неподготовленными к петровской модернизации.

Поскольку рекомендуется «Юности честное зерцало» изучить самостоятельно, ограничимся лишь одним замечанием. Данное произведение состоит из двух частей. В 1-й части помещены азбука, таблицы слогов, цифр и чисел, а также нравоучения из священного Писания. Его считают одним из первых пособий по обучению гражданскому шрифту и арабскому написанию цифр. 2 -я часть – это собственно «зерцало». Оно считается первым учебником этикета. Таким образом, этот памятник представляет подобие средневекового свода, так как в нём находятся, помимо основного текста, сопутствующие тексты, впрямую с ним не связанные, но считавшиеся необходимыми для формирования личности молодёжи Нового времени как новых людей. А вместе с тем он может считаться и нормативным документом, так как призван внедрять новые нормы поведения. Кстати, здесь присутствует не только новая азбука и гражданский шрифт, но и рекомендуется делающим карьеру отрокам, будущим «регулярным гражданам», изучать иностранные языки.

Следует, на наш взгляд, особо выделить культуру и источники эпохи Петра I. Не зря Ю.М. Лотман квалифицировал культуру его времени как «культуру здравого смысла», сравнив её с культурой эпохи Ивана Грозного. Точно так же Д.С. Лихачёв назвал литературу Ивана Грозного «литературой государственного устроения». Основания для этого были: при Иване IV завершился процесс создания Московского царства, при Петре I возникла Российская империя. И тот, и другой процессы сопровождались созданием произведений нового типа, призванных закрепить осуществлённые реформы.

Вот и при Петре-реформаторе все созданные (при его участии) основополагающие произведения нормативного и нарративного характера несли в себе тот же смысл, что и «литература государственного устроения» середины и второй половины XVI в.: «Генеральный Регламент», «Духовный Регламент», «Табель о рангах», титулы, ордена, мундиры, «Юности честное зерцало», ландкарты и т.д. Не говоря уже о том, что при Петре I началась последовательная культурная переориентация с Востока на Запад.

Как известно, не все нововведения Петра I были приняты последующими монархами, но главное было воспринято. Так, Екатерина II продолжила секуляризацию церковных земель манифестом от 26 февраля 1764 г. Но, в отличие от Петра, она в 1773 г., указам Святейшему Синоду, провозгласила принцип веротерпимости, в том числе к старообрядцам и мусульманам. В первой половине XIX в. обер-прокурор существенно расширил свои полномочия, но получить министерских прерогатив в отношении Св. Синода ему не удалось. Между тем служба в ведомстве православного вероисповедания сделалась более престижной.

Звание «регулярные граждане» Екатерина II заменила новым званием - «именитые граждане» (в «Грамоте городам» 1785 г.). Уместно заметить, что тем самым часть разночинцев, сколотивших большие капиталы (капиталисты, банкиры, оптовые торговцы и судовладельцы, «отправляющие свои корабли за море») были ограничены в допуске к высшим должностям. Для них был введён высокий денежный ценз. А затем они и вовсе лишились этого права. В 1807 г. это звание было отменено для всего торгово-промышленного населения и оставлено только для учёных и художников. В 1832 г. звание «именитые граждане» заменены другим званием - «почётные граждане». Этим званием могли обладать высшие категории городского населения, в том числе иностранцы, принявшие российское подданство. Знание времени введения и замены этих званий и изменений в перечне групп обывателей, имеющих право на их получение, может помочь при датировке делопроизводственных и иных документов.

В XVIII-XIX вв. происходит процесс перехода от ландкарт к картам. С помощью иностранных учёных-географов в самом конце XVII и первом десятилетии XVIII в. в России начали проводиться геодезические работы с применением инструментальных измерений. Эти и иные иностранные новшества позволили в 1720 г. опубликовать первую русскую печатную карту Каспийского моря. В 1726 г. была составлена Генеральная карта России – первая русская карта, имевшая в основе математическую проекцию. Но она была составлена на основе глазомерных съёмок разных масштабов, с ничтожным количеством данных о широтах и долготах. В 1745 г. был издан «Атлас Российский, состоящий из 19-ти специальных карт с приложенной при том генеральной картой великия сея империи»[65]. Позже появились и исторические атласы. С этого времени карты стали превращаться в исторический источник. А русская военная картография получила международное признание уже в первой половине XIX в.[66]

Статистические обследования XVIII в., в основном начавшиеся во второй половине столетия, называются раннестатистическими описаниями потому, что число в них ещё не играло привычной для современной статистики роли. Они представляли топографические описания, хозяйственные и статистические описания, «путешественные записки». Слово «описание» точно передаёт смысл проделанной тогда работы. Их авторов интересовало описание местности, в том числе пригодной для определённых занятий, наличие крепостных сооружений, количество проживающих людей и многое другое, осуществлявшееся по анкетам разных учреждений. Конкретные виды описаний и их оценка дана в учебном пособии.

Теперь обратимся к нарративным источникам, старым и новым.

Как уже известно, к концу XVII в. летописная традиция практически прекращается, сохраняясь в трансформированном виде на периферии государства. В XVIII в. начинается постепенный процесс зарождения исторической науки в современном смысле слова. Вначале при посредстве иностранных историков, а затем своих собственных. Вместе с ней и историография (в современно смысле слова). Труды историков становятся историческим и историографическим фактом.

Изменяется отношение ко Времени. Главным образом среди образованных людей. Уже прошлое (первые события, легендарные предки) не влияют на современную жизнь так, как это было в средневековой Руси. Постепенно связь с прошлым ослабевает вследствие постепенно происходившей секуляризации знания и самосознания людей XVIII-XIX вв., главным образом у получивших образование в светских учебных заведениях.

Переход от биографических житий к мемуарам был медленным, растянувшимся во времени. Мемуары стали привычным явлением к середине XIX в. Для удобства восприятия истории появления мемуаров воспользуемся сравнительной схемой:

 

икона → парсуна → портрет

житие → анекдоты → мемуары

 

Эта схема свидетельствует об одновременности процессов трансформации и иконы, и жития. Трансформация в данном случае равнозначна их десакрализации, то есть обмирщению.

Напомним о том, что икона – произведение христианского канонического искусства. По мнению П.А. Флоренского, «Культурно-исторически икона именно унаследовала задачу ритуальной маски, возводя эту задачу – являть успокоившийся в вечности и обожествлённый дух усопшего – на высочайшую степень. И, унаследовав эту задачу, икона вместе с ней восприняла характерные особенности техники изготовления священной маски и родственных ей культурных явлений, а потому и своеобразия тысячелетиями вызревавших здесь художественных приёмов»[67]. В этом смысле изограф (иконописец), получив благословление на создание иконы, руководствуется «духовным зрением», предназначенным для изображения «духовных сущностей», а не «человеческим измышлением».

Парсуна – уже не икона, но ещё и не портрет. Это переходная форма изображения, сочетающая иконописные и новые (западные) художественные традиции.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: