Манифест об усовершенствовании государственного порядка» - 17 октября 1905 г.

1. Можно ли Манифест 17.10.1905 г. считать конституционным манифестом?

2. Ограничивает ли он абсолютную власть императора?

3. В чём смысл Манифеста 17.10.1905 7.: для императора и для историка?

Г.) – «Высочайше утверждённые Основные Государственные Законы» (ОГЗ)

1. Можно ли ОГЗ считать конституцией?

2. Ограничена ли ОГЗ власть самодержца: сакрально и светски?

3. Какие титулы монаршей власти в ОГЗ заявлены?

4. В ОГЗ используются слова и словосочетания: «русские», «российские»; «российские подданные», «русские подданные». Это синонимы или разнокачественные понятия?

5. В чём смысл ОГЗ: для имперской власти и для историка?

 

Свод законов гражданских по состоянию на 1911 г.

Глава вторая. – О власти родительской

Отделение первое. – О власти родительской в личных отношениях»

1. Можно ли эту главу, хотя бы частично, сравнить с соответствующими частями текста «Домострой» и «Юности честное зарцало»?

2. Соотносима ли роль родительской власти с властью императора-самодержца?

3. В чём смысл этой главы: для императорской власти и для историка?

 

А.Н. Энгельгардт. Из деревни: 12 писем, 1872-1887. М., 1987; Г.И. Успенский. Из деревенского дневника // Собрание сочинений в девяти томах. Т.1. М., 1956.

Сравните первое и второе письма Н.А. Энгельгардта и вторую часть «Из деревенских дневников» Г.И. Успенского.

1. Что общего и в чём разница в восприятии деревни этих авторов?

2. Как воспринимают крестьянина тот и другой?

 

 

ЛЕКЦИЯ 10-11. ИСТОЧНИКИ ПО СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ ИСТОРИИ

Содержание темы

Новейшее время. Советская история и тоталитарный социализм (1930-первая половина 1950-х гг.). Специфика источников советской истории. Постсоветская история. Документы РСДРП (б) – РКП (б) – ВКП (б) – КПСС и других партий как исторические источники. Акты законодательных и исполнительных органов РСФСР – СССР – Российской федерации. Делопроизводственная документация государственных учреждений и общественных организаций. Статистические источники. Материалы планирования хозяйства страны. Периодическая печать. Мемуары. Дневники. Частная переписка. Кино-фото-фонодокументы. Художественная литература.

 

Тезисы

Как известно, период конца XIX – начала XX века в России квалифицируется как системный кризис. Он разрешился Революцией 1917 г. и последовавшей за ней Гражданской войной. Процесс перехода от войны (продолжавшейся, по сути, более 7 лет: с 1914 по 1921 гг.) к миру в России был осложнён внутрипартийной борьбой и вызовом капиталистическому миру со стороны РСФСР – СССР, кризисом самой капиталистической системы и её дипломатии, способствовавшей приходу к власти авторитарных и тоталитарных режимов. НЭП длился недолго, уже с середины 1920-х гг. началось постепенное его свёртывание.

Первая половина 1930-х гг. – период форсированной догоняющей модернизации, опирающийся на сталинский принцип обострения классовой борьбы по мере построения социализма. С середины 1930-х гг. начался переход к стабилизации на основе достигнутого и принципа советского патриотизма. В условиях оформившегося советского тоталитаризма, то есть введения всеохватывающего контроля за мыслями и поведением советских людей, жёсткой дисциплины, доходивших до применения массовых репрессий. Всё это делалось для достижения идеологического единомыслия и мобилизации усилий народа для осуществления форсированных индустриализации, коллективизации сельского хозяйства и промыслов, культурной революции и последующей подготовки к войне.

Затем новая мировая и Великая Отечественная войны и неизбежное после них восстановление экономики. Смерть Сталина в 1953 г. Таким образом, почти до середины 1950-х гг. жизнедеятельность советских людей проходила в экстремальных условиях. «Человек с ружьём» по-прежнему являлся и символом, и реальностью, так как повсюду мерещились внешние и внутренние враги (в том числе в условиях «холодной войны»). И только со смертью Сталина постепенно советский человек перестаёт, выражаясь метафорически, «воевать во сне и наяву».

«Холодная война» не позволяла существенно улучшить уровень жизни советских людей. И всё же с конца 1950-х гг. началась «потребительская революция» (люди стали приобретать радиоприёмники, покупать в кредит ранее недоступную мебель, велосипеды, мотоциклы и т.п.). Параллельно с ней стало утрачиваться чувство исторической перспективы, началась мутация советского варианта марксизма, стала постепенно исчезать вера в социализм. Это проявилось в появлении контркультуры, экологическом движении, резко возросшем увлечении туризмом и альпинизмом и т.п. Так происходила трансформация официального энтузиазма и советского патриотизма в более понятное и приемлемое направление социальной активности. По известному принципу «свято место пусто не бывает». В результате – «застой», отказ от социализма, развал СССР. С конца 1980-х гг. началась новая революция, сопровождающаяся догоняющей модернизацией, а затем официальной легализация традиционной религиозности. Опять-таки по известному уже принципу.С начала XXI в. в России существует общество социального плюрализма со смешанной экономики. Вновь востребован патриотизм.

 

***

Всё это повлияло на историографию и источниковедение. В советскую эпоху отечественная историческая наука выполняла заказ партийного руководства и могла быть только марксистско-ленинской, но в интерпретации того же руководства. Поэтому историография и источниковедение в СССР акцентировали внимание преимущественно на социально-экономической и политической истории, каждая в своей сфере интересов. С 1985 г. начался неоленинский этап историографии (демократический социализм по-бухарински), с 1989 г. – либерально-демократический историографический этап, с 1991-1992 гг. – цивилизационный этап, допускавший сосуществование разных методологических парадигм (неомарксистских, цивилизационных, модернистских и иных) ( В.В. Согрин, 2005, Н.А. Проскурякова, 2005).

Начались перемены как в источниковедении, так и в работе архивов (интенсивная публикация ранее недоступных источников и допуск историков к рассекреченным архивным фондам). С конца XX – начала XXI века наметилась тенденция к существенно большему, чем прежде, изучению истории культуры и иных аспектов советской истории. Соответственно, стали использоваться ранее недооцененные или недоступные комплексы источников. Кроме того, обозначилась тенденция к использованию произведений культуры в качестве источников, а СМИ – в качестве массовых источников. Отражение этого процесса - появление необычной книги «Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика», под редакцией А.К. Соколова (М., 2004). Формально – это не учебное пособие, но, по мнению редактора, может быть им. Тогда же появился учебник тех же авторов и под тем же названием. Принципиально новым для этой источниковедческой работы является попытка преодолеть имеющийся отрыв от теоретических вопросов источниковедения и от конкретных проблем исторических исследований. В ней впервые уделяется место языку, речевым практикам, художественной литературе, живописи, кино-фото-фоно-документам в качестве исторических источников. И это не может не привлечь внимания студентов и историков-профессионалов.

Начнём с особой группы источников – с документов руководящей партии: с большевиков-коммунистов. Было бы некорректно их проигнорировать, так как именно партийные документы определяли и контролировали всё происходившее в Советской стране. Формально именно Советам принадлежало первенство в руководстве страной до 1936 г. Неформально же в эпоху Ленина, тем более Сталина, считалось само собой разумеющимся, что именно партия руководит страной, поэтому все «партийные и непартийные коммунисты» должны изучать документы партийных съездов, пленумов, конференций и руководителей партии. А когда в 1938 г. был опубликована «История ВКП (б). Краткий курс», её сразу же обязали всё население страны читать и отчитываться о прочитанном. По этому поводу было принято специальное постановление ЦК ВКП (б). Этого не требовалось применительно к «Конституции СССР» 1936 г. Не говоря уже о необходимости комсомольцев и коммунистов изучать работы Ленина и Сталина на специальных курсах. Тем самым происходила идеологическая обработка авангарда общества, а через него - остального населения страны. Без этого мы не поймём, как создавался «новый человек» посредством системы политпросвещения в эпоху Ленина и Сталина.

Нужно учитывать, что:

1) лидеры партии влияли на сам процесс управления государством, особенно с оформлением советского тоталитаризма в СССР;

2) с 1930-х гг. стали публиковаться совместные постановления ЦК ВКП (б) (затем – КПСС) и Совнаркома (затем – Совмина), чтобы придать правительственным решениям дополнительную силу;

3) в советское время существовало «телефонное право», закрытые письма руководства партии, рассылавшиеся в партийные организации для их оглашения для определённого круга лиц, вплоть до документов под грифом «совершенно секретно»;

4) руководство партии не только руководило, но и манипулировало массовым сознанием советских людей, жёстко контролируя информационные потоки посредством цензуры, официально существовавшей с 1921 по 1991 гг.; 5) только коммунисты имели право допуска к партийным документам (в партийных архивах), и меньшинство из них - к «особым папкам», в которых хранились сверхсекретные партийные документы.

Для тех, кто изучает историю партии большевиков-коммунистов, тем более их самосознание, необходимо обратиться к произведениям лидеровпартии. Причём не только к их собраниям сочинений, но и к избранным произведениям. Первые нужны историкам для того, чтобы представить в динамике официально выраженную (опубликованную) мысль вождей, вторые – чтобы знать, что именно считалось необходимым, по мнению руководства партии, внедрить в массовое сознание коммунистов и комсомольцев. Не забывая о том, что смена партийного руководства могла влиять на подбор произведений вождей (и научно-справочного аппарата) для их опубликования.

Существует четыре собрания сочинений В.И. Ленина и пятое, названное «полным собранием сочинений», хотя таковым не является. Первое, второе и третье собрание сочинений вождя были изъяты из библиотек, потому что их редактировали те, кто был репрессирован в качестве «врагов народа». В четвертом ( 35 томов) и пятом ( 55 томов) есть фальсификация и купюры, то есть изъятия части текста посредством отточий. Предполагалось подготовить шестое, самое полное, собрание сочинений Ленина, но наступили другие времена, и необходимость в них отпала.

Избранные произведения Ленина тоже подверглись аналогичной участи. Используя их, обратите внимание на изменения во времени количества их томов, на наличие примечаний в них. Например, изданные в 1931 и в 1938 гг. избранные произведения Ленина были в шести томах, но издание 1938 г. не имело примечаний. Культ вождя не предполагал размышлений читателя о противоречиях и изменениях в мыслях Ленина. Его образ мысли должен был быть монументален и ортодоксален. В 1971 г. избранные произведения Ленина вышли в трёх томах. Для сравнения, третий, опубликованный в 1971 г. (средний по количеству страниц), том имеет 65 страниц примечаний, а четвёртый том шеститомника 1931 г. (меньше по объёму третьего тома 1971 г. издания) – 132 страницы примечаний. Наличие (или отсутствие) примечаний, их содержание – тоже полезная информация для размышлений историка.

И.В. Сталину принадлежит 16 томов сочинений. Публикация некоторых томов задерживалась. Например, том 11 (в нём собраны работы, написанные в 1928 – марте 1929 гг.) был опубликован в 1955 г., а 13-й том (июль 1930 – январь 1934) – в 1953 г. В них имеются короткие примечания (10-15 страниц), касающиеся только самого Сталина. Ни слова о «правых и левых уклонах» (и «уклонистах») от «генеральной линии» партии, как будто всё необходимое о них читатель вычитает из сталинских работ и речей.

Необходимая информация о документах коммунистической и других партий и их вождях имеется в учебном пособии, поэтому отсылаем к нему, сделав лишь одно замечание о документах компартии. Рекомендуем особое внимание уделить стенограммам документов съездов, пленумов и конференций. Дело в том, что в стенограммах, помимо обычного текста, есть реплики с мест, из президиума, слова «аплодисменты», «смех» и т.п. Они тоже могут использоваться в качестве источника информации.

В 1920-х гг., особенно в самом начале 20-х гг., стенограммы съездов партии для историка ценны тем, что аплодисменты фиксировались в адрес тех, кто умело воздействовал на аудиторию, будь то Ленин, Зиновьев, Бухарин, Троцкий и др. Чем ближе к концу 1930-х гг., тем меньше этой клишированной информации приходилось в адрес членов оппозиции и больше в адрес вождей. Сами эти клише становились разнообразнее и, по-видимому, регламентированнее. И всё это фиксировалось в стенограммах. Здесь уместно привести такого рода информацию, зафиксированную в стенограмме XVIII съезда за 10 марта 1939 г., в момент его открытия:

«5 часов 15 минут вечера. Появление на трибуне товарищей: Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, Калинина, Андреева, Микояна, Жданова, Хрущёва встречается громом аплодисментов. Бурная овация, все встают. С разных концов зала несутся возгласы на всех языках народов СССР в честь великого Сталина: «Вождю народов – великому Сталину – ура! », «Да здравствует товарищ Сталин! », «Родному, любимому Сталину – ура! », «Да здравствует Сталинский Центральный Комитет! », «Да здравствует наш вождь и учитель – товарищ Сталин! », «Хай живее товарищ Сталин! », «Да здравствует первый маршал армии коммунизма – товарищ Сталин! ».

Звонки председательствующего товарища Молотова тонут в непрекращающихся, всё усиливающихся овациях».

Затем Молотов приступает к делу[91]. И все, кто выступал после Сталина, непременно произносили здравицы в его адрес. В ответ – аплодисменты. Его приближённым аплодисментов и здравиц досталось значительно меньше.

Кстати, сам перечень руководителей партии тоже достоин внимания. Здесь он приведён не по алфавиту, а по их реальному политическому статусу. Казалось бы, в формальной структуре власти первое место занимает М.И. Калинин, председатель Президиума Верховного Совета СССР и член ЦК ВКП (б). На самом деле в перечне руководителей он представлен пятым. Даже В.М. Молотов уступал ему в формальном статусе: он лишь председатель Совета Народных Комиссаров СССР и член ЦК ВКП (б), то сеть рангом ниже, так возглавлял исполнительную власть. Но он тоже член ЦК, то есть на одном уровне с Калининым. Кроме того, он являлся реальным помощником Сталина в принятии ответственных решений. Ещё ниже формальный статус у Л.М. Кагановича, а в перечне он на четвёртом месте.

А вот как приветствовали В.М. Молотова, после четырёх дней работы съезда, когда он готовился начать свой доклад:

«Щербаков (председательствующий). Объявляю заседание съезда открытым (14 марта, заседание девятое – В.К.). Слово для доклада предоставляется товарищу Молотову.

Появление на трибуне председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР Вячеслава Михайловича Молотова делегаты съезда встречают бурными овациями. Несмолкаемое «ура» гремит в зале. Все делегаты стоя приветствуют товарища Молотова»[92].

18 марта, восемь дней спустя, на 15-ом заседании, доклад Жданова зал встречает с меньшим восторгом, тем более что делегаты съезда уже устали от многодневной работы:

Хрущёв: «Слово для доклада предоставляется т. Жданову.

(Появление т. Жданова на трибуне делегаты съезда встречают продолжительной овацией, возгласами «ура».)»[93].

Нетрудно заметить, что, судя по объёму приведённой информации и здравицам, реальный статус вождя соблюдался. Тем более что культ Сталина уже сформировался. Пренебрегать этой и подобной информацией не следует.

Теперь обратимся к законодательным актам. Как при самодержавии «объективная» законность «никогда не выражала совокупную волю граждан, сословий, классов, не имела опоры в обществе», так и в марксистской теории «право было отделено от общества и связано только с государством». Здесь «право было представлено… главным образом в качестве проекции воли господствующего класса» («диктатуры пролетариата»)[94]. Вот и в «Источниковедении новейшей истории России…» читаем: «В советской историографии процесс нормотворчества изучался исходя из установки о единстве интересов и чаяний советского народа, что в большинстве случаев не соответствовало действительности». Поэтому историкам ещё предстоит ответить на вопрос: «как именно осуществлялось взаимодействие общества и власти в качестве единой системы»[95].

Как при царской, так и при советской власти (до 1936 г.) долго не было чёткого понятия закона . В первые годы роль закона выполняли декреты, распоряжения и постановления власти. Это объясняется правовым нигилизмом. Тогда использовался термин «декрет». При Ленине декреты выступали в двух функциях: агитационно-пропагандистской и юридической. Само слово «декрет» могло обозначать резолюции, воззвания, постановления, декларации высших органов власти. Переход от слова «декрет» к слову «закон» начался с 1923 г. и завершился в 1936 г., когда, в соответствии с новой Конституцией, было введено единое наименование - «закон».

Было ясно, что между законами и подзаконными актами (посредством которых реализуется закон) существует тесная связь. Также было очевидно, что они существенно выделяются из категории актов Новейшего времени. Но, как уже замечено, в первые годы (и даже десятилетия) Советского государства принципиальный отказ от разделения законодательной и исполнительной власти приводил к размыванию чётких границ между законами и подзаконными актами. Основная причина этого состоит в том, что большевики считали право пережитком, буржуазным инструментом, а к «пролетарскому праву» относились как к временному явлению. Считалось, что с отмиранием государства отомрёт и право. Отсюда – их правовой нигилизм. Праву противопоставлялось до 1930-х гг. «революционная совесть» и «революционное правосознание». Как тут снова не процитировать афористичную формулу А.М. Яковлева, имеющую отношение как к царской, так и к советской правовой культуре россиян: «…" совесть", " правда" существенны, первичны – это всё; право несущественно, вторично, подчас – ничто». И грустный вывод в завершении его размышлений: «В воле самого народа коренится его угнетение»[96]. Действительно, гражданское общество не создать, если не подготовить сам народ, чтобы он осознал необходимость гражданского общества. Поэтому историк должен учитывать ещё и политическую культуру народа.

Известно, что в процессе индустриализации и коллективизации 1930-х гг. произошло резкое увеличение в составе населения городов и рабочих посёлков доли вчерашних крестьян, лишь формально ставших горожанами. Их политическая культура не только способствовала закреплению культа вождя, по смыслу самодержца, но и предполагала делегирование властных полномочий партийно-советскому руководству. По принципу: «мы работаем, вы управляете нами». Вот почему можно признать корректность вывода А.М. Яковлева. Кстати, этому же способствовала и советская пропаганда. Ею утверждалась особенность советского законодательства: будто бы Советское государство «…впервые в истории… провозглашалось свободным от случайности и стихийных процессов, основанным на сознательной, целенаправленной реализации единой теоретической концепции построения социализма-коммунизма»[97].

До 1930-х гг. правом издавать законодательные акты пользовались самые разные органы власти, вплоть до внеконституционных, чрезвычайных - ВЧК, Реввоенсовет, Совет Обороны, СТО. Затем право стало рассматриваться не столько в юридическом, сколько в политическом плане. Например, при Политбюро ЦК до 1940 г. существовала секретная комиссия, рассматривавшая расстрельные приговоры по политическим преступлениям в случае кассационного обращения приговорённых.

Значительные перемены произошли после 1953 г. в области уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Но демократические тенденции в правовой сфере были непоследовательны[98].

В постсоветской России законодательство – «результат компромисса между идеологическими концепциями, смешанного с прагматическими реалиями российской действительности»[99].

Сама процедура изучения процесса разработки законодательного акта, его утверждения и сопутствующих ему подзаконных актов полно представлены в учебном пособии. Вместо этого мы прибегнем к демонстрации правового нигилизма на примере разработки и утверждения Конституции РСФСР1918 г. , которая была разработана и принята в относительно короткий срок. В этом убеждает статья Б.Н. Земцова (2006).

Кстати, считается за очевидное, что при изучении законодательных актов необходимо определить не только их авторов, но и инициаторов законодательного проекта, руководителя и персонального состава разработчиков, учёта доли личного труда каждого из них[100].

30 марта 1918 г. пленум ЦК РКП (б) создал комиссию при ВЦИК для разработки Конституции. В неё входили и левые эсеры. Её возглавил руководитель ВЦИК Я.М. Свердлов, обладавший неполным средним образованием. Свою роль Свердлов видел в том, чтобы создать систему самоуправления народа и разграничить полномочия СНК и ВЦИК. Непосредственной подготовкой текста Конституции занималось 7-8 человек, прежде всего Ю.М. Стеклов, не являвшийся теоретиком. Для ускорения подготовки проекта Конституции 28 июня ЦК РКП (б) создал свою комиссию во главе с В.И. Лениным. Сам Ленин внёс в проект немало поправок. 3 июля проект был опубликован в правительственной газете «Известия ВЦИК». 4 июля открылся V Всероссийский съезд Советов. В его повестке Конституция значилась на последнем месте. 10 июля, в последний день работы съезда, от имени редакционной комиссии выступил Стеклов. Дискуссии не было. Менее чем за час Конституция РСФСР была принята.

Сам по себе этот факт ускоренной разработки Основного Закона свидетельствует не в пользу его разработчиков и депутатов V Всероссийского съезда Советов.

Казалось бы, историку достаточно знания хроники работы над проектом Конституции РСФСР (и её содержании). На самом деле, этого мало. Нужно знать: насколько законодательным актом, в данном случае Конституцией РСФСР, руководствовались в законотворчестве и правоприменительной практике. В этом смысле уместно заметить, что статья 13 Конституции РСФСР предполагала свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды. В действительности, власти сразу же после принятия Конституции стали пресекать случаи религиозной пропаганды. Значит, в правоприменительной практике власти руководствовались опять-таки правовым нигилизмом. Именно поэтому историк обязан узнать, почему данная статья не исполнялась, кто её игнорирует и по какой причине. В данном случае достаточно обратиться к брошюре Н. Бухарина и Е. Преображенского «Азбука коммунизма» (1919), чтобы узнать об отношении руководства РКП (б) к РПЦ. Не говоря уже о нормативных источниках и роли ЦК РКП (б) в расколе Церкви и поддержке обновленцев в начале 1920-х гг. Кроме того, нужно помнить, что самые значимые законодательные и подзаконные акты принимались и реализовывались в секретном порядке, причём ещё и при В.И. Ленине (в том числе и по отношении к РПЦ).

В результате текст Конституции РСФСР получился пёстрым и противоречивым. Не были чётко разграничены полномочия местных (сельских и городских) Советов от Верховного съезда Советов. Власть центральных органов ничем не ограничивалась Неудивительно, что, к лету 1918 г. власть перешла к комитетам РКП (б) и работавшим под их руководством ревкомам и ЧК. Самоуправление народа оказалось фикцией[101].

Конституция СССР 1936 г. создавалась так, как положено. Но, будучи демократической по форме и содержанию, она декларировала руководящую роль партии, и руководство ВКП (б) стало реально диктовать свою волю самим Советам. Тем самым сформировалось «партийное государство», в котором государственные организации копируют партийные. В духе имперской вертикали: директивы Центра шли на места из «особого сектора» ЦК ВКП (б) в виде директивных писем – сначала председателя СНК В.М. Молотова, затем секретаря ЦК И.В. Сталина. Причём многие документы готовились исключительно в кабинете Сталина и сразу же без всякого подтверждения на Политбюро ЦК ВКП (б), шли в качестве директив в местные партийные органы. В свою очередь местные секретари ВКП (б) реагировали «строго секретно» лично Сталину и его ближайшим помощникам докладными записками, копии которых хранились затем в «особых папках». Они хранятся в делах отдела документов социально-политической истории (ОДСПИ) краевых, республиканских, окружных и областных архивов, например, в ГААО.

После смерти Сталина многое изменилось. Если прежде формально выше Конституции не было законодательных актов, то после его смерти они возникли, пусть и не сразу. Это международные и межреспубликанские договоры (включая договоры между республиками СССР, договоры между независимыми субъектами Российской Федерации (РФ); международные соглашения субъектов РФ).

В изучении законодательных актов насущной является проблема эффективности советского и российского законодательства.

Вслед за законодательными актами, в соответствии с принятой классификацией нормативных источников, находятся обычные нормативные акты. Считается за очевидное, что после Октября 1917 г. сфера действия частноправовых актов сузилась, сохраняясь лишь в 1920-х гг., в условиях многоукладной экономики. В годы индустриализации и коллективизации сохранились лишь государственный и кооперативно-колхозный экономические уклады. В результате процесса огосударствления экономики сфера действия частноправовых актов резко сократилась. После распада СССР и отказа от построения социализма вновь резко возросла сфера действия частноправовых актов, так как возродилась многоукладная экономика (на основе теневой экономики).

В государственном и кооперативно-колхозном секторах экономики основным нормативным актом был договор. Так, с 1920 г. стала широко распространяться система генеральных договоров и предварительных заказов. В частности, между объединениями государственной промышленности и крестьянами через посредство кооперации. Например, между свекловичной кооперацией и Сахарным трестом. В данном случае их правовые статусы были неравноценными. Интересы свекловичной (крестьянской) кооперации заведомо ущемлялись в пользу треста, представлявшего государственный интерес.

Другой разновидностью договоров являлись коллективные договоры между администрацией предприятий и комитетом профсоюзов. В них оговаривались права и обязанности договаривавшихся сторон. Гарантии защиты интересов трудящихся не было. Парадокс заключается в том, что само государство «диктатуры пролетариата» якобы являлось гарантом интересов рабочих. А профсоюзам отводилась роль «приводных ремней» и «школы коммунизма», что было закономерно вследствие их огосударствления ещё в годы Гражданской войны.

Договоры о социалистическом соревновании тоже разновидность договора. Считается, что историку трудно выявить результаты выполнения договора. Отсутствует сам опыт работы с подобного рода актами. В советское время интерес источниковеда к ним не поощрялся.

Делопроизводственны документы – самая многочисленная группа исторических источников. Это документы управленческого характера, созданные в делопроизводстве на бумажных носителях.

В государственных органах они подразделяются на:

- нормативные (положения, уставы, инструкции…),

- протокольную документацию (журналы, протоколы, стенограммы),

- деловую переписку,

- информационные документы (сводки, сообщения),

- учётные документы (регистрационная карточка, реестры, журналы и книги исходящих и входящих дел),

- отчётные документы.

Не следует забывать о том, что бюрократическая система управления, возникшая и сформировавшаяся в XVIII-XIX вв., не исчезла, а лишь трансформировалась применительно к реальностям советского времени. Поэтому, во-первых, нужно учесть особенности становления и развития советской государственности (а затем и постсоветской) – формирования нового госаппарата на принципах соединения законодательной и исполнительной функций, жёсткой централизации, привлечения к управлению населения. Не следует забывать о номенклатурных работниках аппарата власти. На их уровне принимались, как правило, секретные решения. Во-вторых, нужно не забывать о самой бюрократической реальности, а значит, и о неформальной структуре решения дел на разных уровнях власти.

Основной задачей историка при использовании делопроизводственной документации является определение эффективности управления властных органов, руководствуясь принципом обратной связи и по схеме:

 

директива → законодательный → нормативный → делопроизпартии акт акт водственные

документы

Эту линейную схему следует замкнуть в виде круга, по которому происходит непрерывный документооборот по принципу «стимул→ реакция». Это и будет не что иное, как бюрократическая машина, функционирующая до определённой степени в автономном режиме, поэтому она может выйти из под контроля власти. Что не раз и случалось. При Сталине, в случае утраты контроля над ней прибегали к массовым чисткам аппарата власти, в том числе к обмену партийных билетов, и массовым репрессиям. При Хрущёве чистки и переброски руководящих кадров постепенно прекратились. Посредством этих процедур упорядочивалась работа бюрократической машины и партийное руководство ею.

Считается, что наиболее эффективным является изучение документов делопроизводства комплексно (а не порознь) по тому или иному вопросу. Этот способ предполагает исследование всего комплекса документов по иерархии и по кругу: от постановки вопроса (проблемы), обсуждения, принятия решения, процесса его исполнения, до отчётности об исполнении решения и проверки исполнения. Не забывая, естественно, о секретном делопроизводстве, так как без него истинную подоплёку реальных событий не понять.

Делопроизводственным документам советской эпохи в последнее время «повезло»: с 1990-х гг. стали публиковаться сборники ранее недоступных (засекреченных, в том числе из «особых папок») документов. Прежде всего публиковали те документы, которые «разоблачали» советскую власть. Впрочем, повод для это давала сама верховная власть: она не только засекречивала архивные дела, но и уничтожала их. Она засекречивала, главным образом, те документы, без которых нельзя достоверно написать о том, что было на самом деле. Поэтому легко понять тех историков, которые спешили с публикацией рассекреченных документов. Правда, при этом не всегда эти сборники сопровождались архивоведческим введением и научно-справочным аппаратом.

В новейшей литературе по источниковедению сразу за делопроизводственными материалами следуют кинофотофонодокументы (КФФД). Они по сей день не используются историками должным образом.

По мнению психологов, кино - и фотоинформация воспринимаются людьми значительно легче и дольше сохраняется памятью, чем письменная информация. Поэтому историк, исследующий массовое сознание, просто обязан использовать эти носители информации. Их уже начинают всё чаще использовать, но, как правило, в иллюстративных целях. Очевидно, что собственно пересказ содержания документальных фильмов и фотографий – не самоцель для историка. Как верно подметил А.К. Соколов, но применительно к произведениям литературы и искусства, историку нужно научиться переводить их язык на язык историка. В данном случае в трансформации нуждается язык кино – и фотодокумента.

В этом направлении уже немало сделано семиотиками. В частности, В.В. Иванов, изучив кино-язык знаменитого кинорежиссёра С.М. Эйзенштейна, написал книгу «Очерки по истории семиотики в СССР» (М., 1976). Существует специальная литература по истории зарубежной и отечественной кинематографии, специализированные журналы, например, «Искусство кино». Из этого следует, что перевод языка кино на язык исторической науки – дело междисциплинарное, и для историка отнюдь не безнадёжное. Кстати, помимо собственно кино, сразу с момента его появления появилась реклама кино. Она тоже должна стать историческим источником (см.: Коротаев В.И. Периодическая печать как исторический источник. Архангельск, 2007. С. 66-72).

Фотография, в сравнении с кино, проще для использования в качестве источника. Об этом убедительно написал В.М. Магидов. Он выявил пять «наиболее важных специфических черт» фотодокумента (ФД):

1. «способность мгновенно запечатлеть… некоторые факты реальной действительности»;

2. ФД предполагает «потребность серьёзного, глубокого размышления» над фото-фактами;

3. «разнообразие информации, заключённой в ФД, создаёт возможность интегрированного представления о действительности»;

4. «широкая доступность ФД при изготовлении и использовании»;

5. «взаимосвязь эстетической и познавательной ценности ФД…»[102].

К этому следует добавить, что ФД – незаменимый источник по теме «история повседневности».

Существующая «Антология советской фотографии» (в трёх томах: т. 1. 1917-1940. М., 1986; т. 2. 1941-1945. М., 1987; т. 3. 1946-1987. М., ? ) позволяет, в общих чертах, представить фото-язык советских фотографов. Но более ценным источником являются журналы «Советское фото» и «Фотография».

Проиллюстрируем это на примере «Советское фото» (СФ), который в начале 1930-х гг. был журналом «фотолюбительства и фоторепортажа», а в конце 1930-х гг. утратил свою самостоятельность и исполнял роль посредника между фотографами и властью.

Журнал организовывал фотовыставки и фотоконкурсы. Его редакция задавала темы на злобу дня, руководствуясь директивами ЦК ВКП (б). Так, в 1930 году был объявлен конкурс «За индустриализацию, за коллективизацию» и заявлено шесть тем:

1. Ударничество, ударные бригады, ударные цеха, фабрики и заводы;

2. Борьба за трудовую дисциплину, за подъём производительности труда;

3. Ликвидация неграмотности;

4. Подготовка и проведение посевной кампании;

5. Классовая борьба и выкорчёвывание корней капитализма;

6. Укрепляй оборону страны[103].

Эти рекомендуемые редакцией журнала темы, как выяснилось при подведении результатов конкурса, были восприняты фоторепортёрами и фотолюбителями частично. Так, на фотовыставке фоторепортёров журнала «Огонёк» тема классовой борьбы была представлена в 6 из 300 снимков[104]. На это СФ отреагировал передовицей директивного характера: «Какой фотоснимок нам нужен». Редакция журнала рекомендовала потенциальным участникам фотовыставок во время съёмок учитывать взаимосвязь формы и содержания фотоснимка, то есть:

1) общественно-ценный сюжет;

2) подчёркивание основной идеи;

3) художественное оформление[105].

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: