Рукописность сформировала средневековые литературные конвенции на всех уровнях

(52S

eS Эта тема постоянно присутствует в замечательной кни­ге Хадаса. Затрагивается она также по отношению к пери­оду средневековья Х.Дж.Чейтором в работе «От написан­ного к напечатанному», которой настоящее исследование в значительной степени обязано своим появлением на свет.

Вряд ли кто-нибудь станет оспаривать утверждение, что изобретение и развитие книгопечатания стало пово­ротным пунктом в истории цивилизации. Но далеко не столь единодушно оценивается тот факт, что книгопе­чатание изменило наши взгляды на литературу как ис­кусство, на стиль, привело к появлению представлений об оригинальности и литературной собственности, о чем рукописная эпоха не знала ничего или почти ничего, и наконец, модифицировало психологические процессы, которые позволяют нам пользоваться словами для сооб­щения наших мыслей. Расстояние, отделяющее руко­писную эпоху от эпохи книгопечатания не всегда и не в полной мере осознается теми, кто приступает к чтению и изучению средневековой литературы. Когда мы берем в руки печатное издание средневекового текста, снаб­женное предисловием, критическим аппаратом, вклю­чающим варианты, примечания и глоссарий, мы бессоз­нательно привносим в чтение те предрассудки и пред­положения, которые срослись с текстом за время его связи с печатной формой. Мы склонны забывать, что имеем дело с литературой эпохи, когда орфографиче­ские нормы еще не устоялись и грамматическая прави­льность ценилась не слишком высоко, когда язык быст­ро менялся и отнюдь не рассматривался как атрибут национальности и когда под стилем понимали соблюде­ние фиксированных и сложных риторических правил. В рукописную эпоху переписывание и распространение чужой книги — деяние, заслуживающее всяческого уважения, тогда как в век книгопечатания оно пресле­дуется в судебном порядке. В наше время писатели, же­лающие преуспеть посредством развлечения публики, в основном пишут прозой, тогда как до середины тринад­цатого столетия для этой цели использовалась только

стихотворная форма. Итак, если мы хотим непредвзято подойти к литературным произведениям, принадлежа­щим эпохе до изобретения книгопечатания, нам следует приложить усилие для того, чтобы осознать те предрас­судки, под грузом которых мы выросли, видя в средне­вековой литературе преимущественно антикварный ин­терес, и не требовать, пусть и невольно, чтобы она со­гласовывалась с нашими вкусовыми нормами. Выража­ясь словами Ренана, «сущность критики заключается в том, чтобы суметь понять государства, весьма отличные от того, в котором живем мы» (р.1).

Именно сообщение Чейтора о влиянии устной, письмен­ной и печатной форм на литературные конвенции навело меня на замысел «Галактики Гутенберга». В эпоху средне­вековья язык и литература пребывали в состоянии, неско­лько напоминающем состояние современного кино или те­левидения, в том смысле, что, по словам Чейтора, они

почти не нуждались в формальной критике в нашем по­нимании. Если автор желал знать, было ли его творение удачным или неудачным, он испытывал его на публике; и если оно получало одобрение, то вскоре у него появ­лялись подражатели. Но авторы вовсе не придержива­лись каких-либо моделей или систем... публике просто нужна была история, исполненная действия и движе­ния, история, которая, как правило, не заботилась об обрисовке характеров. Эта задача выпадала на долю чтеца, и ее выполнение зависело от его умения пользо­ваться голосом и жестами (р.З).

В двенадцатом веке произведение исполнялось по час­тям, тогда как «мы можем сидеть и читать в свободное время, возвращаясь по желанию к ранее прочитанному. Коротко говоря, история развития от рукописи к печатно­му тексту — это история постепенного замещения устных способов сообщения и получения представлений визуаль­ными» (р.4). Чейтор цитирует (р.7) отрывок из книги АЛлойда Джеймса «Наш разговорный язык» (р.29), кото­рая как раз посвящена теме изменения наших чувств под влиянием письма:

«Слух и видение, речь и печать, глаз и ухо не имеют между собой ничего общего. Никакая другая операция

человеческого мозга не сравнится по сложности с этим слиянием двух представлений в объединении этих двух форм языка. Но результатом этого слияния является то, что, будучи однажды достигнутым на ранних этапах на­шего развития, оно сделало нас неспособными отчетли­во, независимо и уверенно мыслить тот или другой ас­пект. Мы не можем думать о звуках, не думая о буквах, ибо полагаем, что буквы связаны со звуками. Мы при­выкли думать, что напечатанная страница — это изоб­ражение того, что мы говорим, и что таинство сочетания букв в слове священно... Изобретение печатания приве­ло к распространению печатного языка и наделило его властью, которая с тех пор ничуть не пошатнулась».

Указывая на скрытые кинестетические эффекты даже при молчаливом чтении, Чейтор ссылается на тот факт, что «некоторые врачи запрещают пациентам, страдающим тяжелыми заболеваниями горла, читать, поскольку молча­ливое чтение провоцирует движения голосовых органов, хотя читающий может этого и не сознавать». Он также рассматривает (р.6) взаимодействие между слухом и визу-альностью при чтении:

Поэтому, когда мы говорим или пишем, представле­ния вызывают акустические образы в сочетании с кине­стетическими, которые моментально трансформируют­ся в визуальные словесные образы. Говорящий или пи­шущий едва ли способен представить себе язык в иной форме, кроме как в письменной или печатной. Рефлек­сивные действия, посредством которых осуществляется процесс чтения или писания, стали настолько «инстинк­тивными» и совершаются с такой скоростью, что пере­ход от слуха к визуальности остается скрытым от со­знания и чрезвычайно затруднен для анализа. Между тем вполне возможно, что акустические и кинестетиче­ские образы неразделимы и что «образ» как таковой — абстракция, созданная в целях анализа, но не сущест­вующая сама по себе в чистом виде. Но что бы ни думал сам индивид о своих психических процессах, а боль­шинство из нас не слишком компетентны в этом отно­шении, остается фактом то, что его представление о языке бесповоротно сформировано его опытом общения с печатным словом.

Изменение моделей привычных соотношений между ви­дением и звучанием создает значительный разрыв между психическими процессами средневекового и современного читателя. Чейтор пишет (р.10):

Нет ничего более чуждого средневековому миру, чем современный читатель, пробегающий глазами газетные строки и просматривающий колонки в поисках чего-ни­будь интересного или листающий страницы какой-ни­будь диссертации, чтобы понять, стоит ли она более внимательного прочтения, и останавливающийся, чтобы одним-двумя движениями глаз извлечь суть из страни­цы. Равным образом нет ничего более чуждого совре­менности, чем объемистая память средневекового чело­века, не испорченного печатным словом, который спосо­бен с легкостью выучить незнакомый язык, как это де­лают дети, а также удерживать в памяти и воспроизво­дить длинные эпические поэмы и изощренные лириче­ские произведения. Поэтому следует сразу отметить два момента. Средневековый читатель за некоторыми исключениями читал не так, как это делаем мы; он пре­бывал на стадии первоклассника, бормочущего себе под нос. Каждое слово для него было отдельной сущностью, а порой и проблемой, которую он нашептывал себе до тех пор, пока не находил решения. Об этом должны по­мнить те, кто берутся за издание своих сочинений. Да­лее, поскольку читателей было мало, а слушателей много, литература сочинялась в основном для публич­ного чтения, поэтому ее характер был скорее риториче­ским, чем собственно литературным, и именно правила риторики определяли композицию.

Когда настоящая книга готовилась к изданию, мое вни-; мание привлекли наблюдения Дома Леклерка относитель-o чтения вслух в периоды патристики и средневековья. В его работе «Любовь к обучению и жажда Бога» (р.18, 19) этот доселе находившийся в небрежении момент наконец получает надлежащее ему первостепенное значение:

Если умение читать и имеет какую-то ценность, то это прежде всего участие в lectio dtmna⁶*. В чем оно за­ключается? Каким образом оно происходит? Чтобы это

⁸⁴ Божественное чтение (лат.). — Прим. пер.

понять, следует вспомнить, какое значение имели слова Zegere⁶⁵ и meditari⁶⁶ для св. Бенедикта и какое сохрани­лось за ними на всем протяжении эпохи средневековья. Чтобы объяснить это, укажем на одну из характерных черт монастырской литературы средних веков, а имен­но на феномен реминисценции, которому мы уделим бо­лее пристальное внимание позже. В отношении литера­туры здесь следует сделать одно фундаментальное на­блюдение. В средние века, как и в античности, читали не так, как сегодня (т.е. в основном глазами), а губами, произнося видимые глазом буквы, и ушами, прислуши­ваясь к произносимым словам, т.е. к тому, что называет­ся «голосами страниц». Это было именно акустическое чтение: Zegere означает то же, что и audire⁶⁷. Человек понимает только то, что он слышит. (Так, до сих пор го­ворят «entendre le latin»¹^, подразумевая «понимать».) Вне всякого сомнения, чтение молча или вполголоса не было тайной. Оно обозначалось у св. Бенедикта такими выражениями, как tacite Zegere⁶⁹ или Zegere sibi⁷⁰, а у Августина — Zegere in siZentio⁷¹ в противоположность cZara Zectzo⁷². Но чаще всего слова Zegere и Zectto употреб­ляются без каких-либо объяснений; они обозначают де­ятельность, которая, подобно пению или писанию, тре­бует участия всего тела и души. Древние врачи реко­мендовали чтение своим пациентам как физическое упражнение наряду с прогулками, бегом или игрой в мяч. Тот факт, что текст, сочиняемый или переписывае­мый, писался под диктовку — самому себе или писцу, — объясняет ошибки в средневековых манускриптах: использование диктофона в наши дни приводит к таким же ошибкам.

Далее (р.90) Леклерк переходит к вопросу о том, каким образом непременное чтение вслух вписывалось в целое,

⁶⁵ Читать (лат.). — Прим. пер.

⁶⁶ Размышлять (лат.). — Прим. пер.

⁶⁷ Слышать (лат.). — Прим. пер.

⁶⁸ Понимать (доел.: «слышать») латынь (фр.). — Прим. пер.

⁶⁹ Чтение молча (лат.). — Прим. пер.

⁷⁰ Чтение для себя (лат.). — Прим. пер.

⁷¹ Чтение в молчании (лат.). — Прим. пер.

⁷² Ясное, отчетливое чтение (лат.). — Прим. пер.

состоящее из размышления, молитвы, изучения и запоми­нания:

Это означало нечто большее, чем просто визуальное запоминание написанных слов. Это была мышечная па­мять слов произносимых и слуховая память слов слы­шимых. Meditatio состоит во внимательном исполнении этого упражнения в целях всестороннего запоминания. Поэтому оно неотделимо от lectio. Это позволяет, так сказать, вписать священный текст в тело и душу.

Такое длительное пережевывание божественных слов иногда описывается как восприятие духовной пи­щи. В этом случае словарь заимствуется из области еды, пищеварения и даже пищеварения жвачных жи­вотных. Чтение и размышление описывается весьма выразительным словом rummatzo⁷³. Например, для того чтобы похвалить ревностно молящегося монаха, Петр Достопочтенный воскликнул: «Его рот неустанно пере­жевывал священные слова». Об Иоанне Герсоне говори­ли, что его бормотание при чтении псалмов напоминало жужжание пчелы. Предаваться размышлениям означа­ет срастаться с произносимой фразой и взвешивать каждое слово, чтобы его глубинное значение прозвуча­ло в полную силу. Это означает усваивать содержание текста посредством пережевывания, благодаря чему то­лько и можно ощутить его подлинный вкус. Наконец, это означает, как говорили Августин, св. Григорий, Иоанн Пеккамм и др., употребляя неподдающееся пере­воду выражение, пробовать его на вкус paZatwm cordts или in ore cordts⁷⁴. Вся эта деятельность и есть молитва, т.е. lectio diuina как молитвенное чтение. А вот какой со­вет дает цистерцианец, Арнул Бохерисский:

«Читающий пусть ищет спасения, а не науки. Свя­щенное писание есть колодец Иакова, чья вода, будучи извлеченной, прольется затем в молитве. Посему нет никакой нужды в том, чтобы предаваться красноречию перед молитвой, но в самом чтении уже начинается мо­литва и созерцание».

Этот устный аспект рукописной культуры не только.оказал глубокое влияние на сочинительство и записывание.

⁷³ Пережевывание (лат.). — Прим. пер.

⁷⁴ Устами сердца... в устах сердца (лат, ). — Прим. пер.

Он означал, что письмо, чтение и красноречие оставались неразделимыми еще долгое время после изобретения кни­гопечатания.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: