Кабинка для чтения на самом деле служила средневековому монаху помещением для пения

§§ Чейтор в своей книге «От написанного к напечатанно­му» (р.19) первым затронул вопрос кабинки для чтения-пе­ния средневекового монаха:

Откуда это стремление к уединению в заведениях, обитатели которых, как правило, большую часть време­ни проводили среди своих товарищей? По той же при­чине, по которой читальный зал в Британском музее не разделен на звуконепроницаемые отделения. Привычка к молчаливому чтению сделала такое устройство не­нужным. Но если заполнить читальный зал средневеко-138

выми читателями, то гул шепчущих и бормочущих го­лосов стал бы невыносимым.

Эти факты заслуживают пристального внимания со стороны издателей средневековых текстов. Когда совре­менный переписчик кладет перед собой старинный ма­нускрипт, он держит в уме визуальное воспоминание о том, что он видел. Средневековый же писец опирался на слуховую память и, вероятно, во многих случаях дер­жал в памяти одно слово за раз⁷⁵.

Еще один аспект средневекового книжного мира прихо­дит на ум в связи с современной телефонной будкой, точ­нее, с телефонной книгой, которая крепится цепью. Прав­да, в России, где до недавнего времени доминировала устная культура, нет телефонных книг. Информацию при­ходится запоминать, что отдает средневековьем еще боль­ше, чем книга прикованная. Впрочем, запоминание не со­ставляло особой проблемы для людей допечатной эпохи, а еще менее того для бесписьменного человека. Туземцы час­то недоумевают по поводу своих владеющих письмом учи­телей и спрашивают: «Зачем вы все записываете? Неуже­ли вы не можете запомнить? ».

Чейтор первым объяснил (р.116), почему печатный текст, в отличие от рукописного, так разрушительно влия­ет на память:

Наша память значительно ослаблена воздействием печатного текста. Мы знаем, что нет необходимости «пе­регружать память» всем тем, что можно найти, просто сняв с полки книгу. Когда же большая часть населения не владеет грамотой, а книги являются раритетом, тре­буется цепкость памяти, значителвно превосходящая память современного европейца. Например, индийские студенты способны выучить наизусть учебник и повто­рить его на экзамене слово в слово. Устная передача священных текстов служила надежным средством со­хранения их неизменными. Говорят, что если бы все ру­кописные и отпечатанные экземпляры Ригвед были утеряны, текст все равно можно было бы восстановить до буковки. А ведь это — почти «Илиада» и «Одиссея» вместе взятые. Русская и югославская устная поэзия

⁷⁵ См. также: J.W.Clark, The Care of Books.

живет в устах народных сказителей, которые обнару­живают поразительную память и умение импровизиро­вать.

Но более фундаментальная причина ухудшения памяти заключается в том, что печать приводит к полному отделе­нию визуальности от аудиотактильной организации чувств. Современный читатель, когда смотрит на страницу, преоб­разовывает то, что он видит, в звук. Поэтому припомина­ние материала, прочитываемого глазами, затрудняется усилием припомнить как визуальный образ, так и слухо­вой. Люди с «хорошей памятью» — это, как правило, люди с «фотографической памятью». Это означает, что они не занимаются перекодированием информации с языка глаза на язык уха и обратно и не страдают от того, что нужное слово «вертится у них на кончике языка», как это делаем мы, когда тщетно пытаемся то ли увидеть, то ли услышать ускользающее переживание.

Прежде чем обратиться к устному, слуховому миру средних веков в плане его учености и искусства, приведем два отрывка, характеризующих соответственно раннюю и позднюю фазы средневекового мира, которые подтвержда­ют предположение, что акт чтения был устным и даже драматическим.

Первый отрывок — из «Правил святого Бенедикта» (гл. 48): «После шестого часа, встав из-за [письменного] стола, пусть они почивают на своих ложах в полном молчании. Если же кто-либо пожелает читать в одиночку, то пусть он делает это так, чтобы не беспокоить остальных».

Второй отрывок — из письма св. Томаса Мора Мартину Дорпу, в котором содержится упрек последнему за его пи­сьма: «Однако я был бы весьма удивлен, если бы кто-либо решился на такую лесть и стал бы превозносить такие ве­щи даже в вашем присутствии. И, как я уже говорил, вам стоит лишь взглянуть в окно, и вы увидите выражение то­го лица, услышите ту интонацию и чувства, с какими это

читается»

⁷⁶ E.F.Rogers, ed., St. Thomas More: Selected Letters, p.13.

В церковных школах грамматика изучалась

Прежде всего для того, чтобы способствовать

Правильности устной речи

£ С> Путь к пониманию средневекового мира лежит через осознание того, что устная культура характеризуется такой степенью стабильности, которой нет в визуальном мире. Бо­лее того, это помогает нам понять некоторые важнейшие из­менения в культурном сознании двадцатого столетия.

В этой связи я хочу сослаться на довольно необычную книгу Иштвана Хайнала⁷⁷, посвященную обучению письму в средневековых университетах. Я раскрыл эту книгу, на­деясь найти в ней, так сказать, между строк свидетельства древней и средневековой практики чтения вслух, но я со­всем не был готов обнаружить, что «письмо» в средневеко­вом смысле было не только устной деятельностью, но даже формой ораторского искусства, или тем, что в то время на­зывалось pronuntiatio¹^, которое составляло пятый основ­ной раздел нормативного риторического учения. Работа Хайнала проливает новый свет на вопрос, почему произне­сение речей, или pronuntiatio, занимало такое важное мес­то в древнем и средневековом мире: «Искусство письма по­читалось столь высоко, потому что в нем видели доказате­льство прочной устной учености».

Устный характер обучения письму объясняет ранний возраст поступления в средневековый университет. Для того чтобы научиться как следует писать, студенты начи­нали курс в возрасте двенадцати-четырнадцати лет. «В. двенадцатом и тринадцатом веках необходимость изучения латинской грамматики, а также такие материальные пре­пятствия, как трудности с пергаментом, могли довольно существенно отодвинуть возраст, в котором обучение пись­му становилось целенаправленным и постоянным».

Следует также иметь в виду, что за пределами универ­ситетов не существовало организованной системы обуче­ния. Только после эпохи Возрождения «мы встречаем час­тые упоминания о том, что в Париже в небольших классах

L'Enseignement de I'ecriture aux universites medievales, p.74. ⁷⁸ Речь, декламация (лат.). — Прим. пер.

некоторых колледжей обучение начиналось с алфавита». Мы также имеем свидетельства о студентах колледжей, которым было менее десяти лет. Но, когда мы говорим о средневековом университете, следует помнить, что он «ох­ватывал все уровни обучения от элементарного до высше­го». Специализации в нашем смысле не существовало, и все уровни обучения стремились к универсальности обра­зования, а не к специализированному сужению. Такой же характер в этот период носило и искусство письма, ибо пи­сьмо подразумевало все то, что древний и античный мир связывал с понятиями grammatica и philologia.

К началу двенадцатого века, пишет Хайнал (р.39), «про­должала сохраняться система обучения, имевшая большое значение уже в течение нескольких столетий и рассчитан­ная на подготовленных студентов. Это обучение, помимо знания литургии, включало в себя связанные с ней практи­ческие умения. На уровне же церковных школ ученик учился читать на латыни, т.е. грамматика была нужна для выразительного чтения и переписывания латинских тек­стов. Грамматика, таким образом, служила прежде всего тому, чтобы способствовать правильности устной речи».

Акцент на правильности устной речи для средневеково­го человека — своего рода эквивалент нашего визуалист-ского представления о том, что образованность предпола­гает точность цитирования и умение править текст. Причи­ну такого положения дел Хайнал проясняет в разделе о «методах обучения письму в университете».

К середине тринадцатого века факультет искусств в Париже оказался на перепутье методов. Как можно дога­даться, все возрастающее количество книг сделало воз­можным для многих преподавателей отказаться от метода dictamen, или диктовки, чтобы ускорить обучение. Однако этот медлительный метод все еще оставался популярным. Согласно Хайналу (р.64, 65), «после тщательного рассмот­рения [факультет] вынес решение в пользу первого метода, а именно: профессору следует говорить достаточно быстро, для того чтобы его могли понять, но не слишком быстро, для того чтобы перо успевало за ним... Студенты, которые, протестуя против такого установления, будут кричать, свистеть или топать ногами, сами или с помощью своих слуг, подлежат исключению из факультета на один год».

Средневековому студенту приходилось быть

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: