О БЕЗУМНЫХ ПОСТУПКАХ И О ТОМ, КАК РУГАТЬСЯ В СЕМЬЕ

Ольга Синяева – режиссер документального кино, мама четверых детей (старшей Алисе – 14 лет, Игорю, приемному сыну, скоро 12 лет, Асе – 9 лет и 3 годика самой младшей дочке, по имени Буся): о том, что принес с собой приемный ребенок и как можно избежать конфликтов в семье…

За то время, как в семье появилось четверо детей, я пришла к неутешительному выводу, что на самом деле они кроме своих родителей никому не нужны: ни учителям, ни няням, ни врачам, к сожалению. И ответственность за них несут тоже только родители. Поэтому, когда сейчас говорят о реформировании детских домов, о малокомплектных группах, я понимаю, что все это не решит главную детскую потребность в постоянной связи со значимым взрослым.

В детском доме, какой бы замечательный он ни был, дети как были ничьи, так ими и останутся. Это очень плохо.

С первым ребенком у меня не было собственного опыта, и я очень полагалась на действия профессионалов – врачей, учителей. Сейчас разгребаю проблемы. Когда я только забеременела, мне сразу поставили угрозу выкидыша, начали давать гормоны, а сейчас, родив еще троих, я вижу, что в моем случае причин для этого не было. Так же, как и для антибиотиков во втором триместре. Из-за «советов» специалистов у меня не сложилось грудное вскармливание. В итоге старший ребенок у меня сильный аллергик, вплоть до того что диагностировали астму.

Учитывая первый печальный опыт, остальных детей я старалась кормить только грудью, боролась с персоналом роддома, который норовил подкормить ребеночка смесью, не пила во время беременности и кормления никаких лекарств, и, как результат, эти дети выросли даже без намека на аллергию.

Когда у меня родилась младшая дочка, мне было уже 37 лет, и я вдруг поняла, что значит быть «возрастной мамой». Ты все время боишься за ребенка, не понаслышке знаешь, сколько вокруг опасного, хочешь всегда соломинку подстелить, а ребенку ведь надо самому набивать шишки. Надеюсь на детский сад, на школу, поскольку понимаю, что сейчас дочку все устраивает, ей нравится, что мама все за нее делает, ее нацеловывает, кормит, тетешкает. Но ребенок должен привыкать к самостоятельности.

Только самостоятельностью мы можем детям помочь стать взрослыми. Наша задача – дать им удочку, а не рыбку. Со всеми остальными детьми это было проще, а с младшей я вот дала слабину.

Самый дисциплинированный у нас Игорь, потому единственно положительное, что дает детский дом – солдатская дисциплина, и даже маленький ребенок сам будет одеваться и уже стоять на выходе с совочком и ведерком вперед всех.

И сейчас Игорь встает как солдат в 6–7 утра без проблем.

Мама критически относится ко всему, что я делаю: считает, у нее такая манера воспитания, – она меня критикует и таким образом из меня что-то получается.

Конечно, она была против того, что я возьму ребенка из детского дома, хотя сама – не плохой человек. Звучало понятное разделение на «свой»–«чужой»: «Своим прощаем, они творят что хотят, а вот как чужому?! » Пыталась всячески отговорить, плакала и кричала. В том числе и журналистам программы «Детский вопрос» на «Радио России», в рамках первого выпуска которой я и поехала за сыном.

У меня на момент принятия приемного были кровные: пятилетний ребенок и восьмимесячный, я как раз сидела дома и понимала, что не скоро выйду на работу. Думала, может, надо в жизни что-то полезное сделать, и в принципе я могу, у меня позволяет площадь и, как говорил муж «где двое, там и трое», еще одна тарелка супа – это же пустяк, а любви у нас хоть отбавляй.

Мама появление каждого ребенка принимала в штыки и до сих пор считает, что не надо было никого рожать, кроме старшей, никого брать, а теперь если какие-то проблемы – расхлебывай их сама. «Назвался груздем, полезай в кузов». Хотя если я ее попрошу, то, конечно, она придет на помощь. Но мы настолько с ней разные люди, с разным мировоззрением, что это дается не так просто.

При этом мама очень любит всех детей. А про Игоря, которого она сильно балует, сейчас говорит: «Все остальные разбегутся, а он единственный с вами останется, он тот, на кого вы сможете опереться в старости». Ну, посмотрим…

Уже обладая опытом, я не посоветовала бы брать ребенка в семью в ситуации, когда там есть еще совсем маленькие дети. Как было у меня – пятилетний и восьмимесячный. Хотя сейчас ни о чем не жалею, ведь у нас есть Игорь.

Тогда с нами в рамках «Поезда надежды» «Радио России» ездили психологи, и меня никто не предупредил, и не сказал, что будет, не воскликнул: «Что вы делаете! ». Когда у Игоря уже дома началась болезненная для всех адаптация, я позвонила психологу, который ездил с нами, а она говорит: «Вы совершили безумный поступок, разве не понимаете? »

Тогда я думала, что трехлетний ребенок соответствует возрасту, ну, может, отстает немного в развитии. Представляла себе домашнего ребенка и совсем не думала, как разительно отличается от домашнего ребенок из учреждения. Это стало шоком и долго не давало спать спокойно, пока мы все не адаптировались и не вышли из кризисных моментов.

Постепенно я начала разбираться в проблеме, прочитала море литературы, исследований. Мне стало ясно, что происходит с ребенком, оставшимся без матери, и одновременно стало очевидно, что другие люди обо всем этом просто понятия не имеют. Даже педагоги, врачи, специалисты, которые по долгу службы должны были помогать, в результате оказались в неведении того, что происходит с ребенком в сиротском учреждении, их этому просто нигде не учили.

Приходилось на пальцах объяснять, что пережил наш ребенок, почему он так себя ведет, но это выглядело странно. На тебя смотрят косо и думают что ты не в себе, что то, о чем ты им сейчас рассказываешь, не существует в природе. Пришлось снимать фильм, там все есть, с чем мы столкнулись.

Шоком для нас было, когда сын укладывал себя спать, он раскачивался сидя, иногда бился головой об стену, нализывал на подушке мокрое пятно, утыкался в него, только тогда засыпал. Почему он так делал? Это стало более понятно, после того как я посетила детский дом, понюхала детей, которые пахнут там как старые игрушки, которых будто достали из чулана. Чтобы почувствовать хоть какой-то человеческий запах, он использовал свою слюну, а подушка была для него мамой. И до сих пор подушка для нас – это какой-то особый предмет.

Игорь не позволяет никому брать его подушку. А еще лучше возьмет мою: «Мамочка, ты на ней поспала – дай теперь мне, твоя подушка так вкусно пахнет! ».

Во время адаптации Игорь носился по дому, как сумасшедший, все сбивал, все у него падало, рушилось, он был как шаровая молния, хохотал зловещим хохотом, как из фильмов ужасов, а глаза – стеклянные. Зрелище не для слабонервных. Хорошо, что это довольно быстро закончилось. В нем будто разомкнулась сильно сжатая пружина. Многие родители, взявшие детей из нашей интернатной системы, сталкивались с подобным. Смотреть на это просто невыносимо. Страдания нечеловеческие – я проклинаю эту систему. Игорь объедался чуть ли не до рвоты, шел на улице с любым человеком, его можно было легко потерять. Это последствия нарушения привязанности, полученной в учреждении.

Я не очень постигаю деления «свой»–«чужой» ребенок. Я просто вижу себя в детском возрасте, когда меня в год и восемь месяцев отправили на дачу с детским садом на все лето, и, наверное, я тоже что-то подобное переживала. Я понимаю чувства брошенного ребенка, у меня что-то с ним внутри резонирует, и мне его не просто жалко, это, может быть, я себя жалею, может, я себе помогаю. Детские травмы, к сожалению, плохо лечатся.

Я брала Игоря на руки, видя, что с ним происходит что-то дикое, и чисто интуитивно с ним вместе раскачивалась, а он все время трогал руками мое лицо. Представляете, в три года он не представлял, что такое человеческое лицо. Он его никогда не видел вблизи – нос, глаза, что у папы есть колючки на лице.

В три года ребенок сделал для себя открытие, которое домашние дети познают на самом раннем этапе младенчества, и это изучение крайне важно в развитии. А у Игоря оно началось только в три года, и ведь могло вообще и не начаться… Я понимала, что мальчика надо каким-то образом реанимировать, залечивать его раны, качать на руках, чтобы он пропитался домашним теплом, жизненной энергией, осознал, что теперь он в безопасности, с ним ничего плохого не случится.

К семейным заботам надо подключать всех: и детей, и мужа. Не надо их постоянно жалеть. То, что я делала фильм, уезжала куда-то, это был хороший урок, чтобы семья училась функционировать, когда мама отсутствует. Надо учиться перекладывать ответственность, а не тащить весь воз на себе.

Очень забавно, когда все четверо приходят ко мне и начинают одновременно говорить. Я пытаюсь им что-то ответить всем – и каждый вычленяет свой текст. Обязательно нужно с каждым ребенком отдельно проводить время, пусть минут по 5–10 в день. Дети очень любят по-отдельности со мной куда-то ездить, хоть в магазин.

Нужно минимизировать ревность между детьми. Старшая, бывает, сильно ревнует, говорит всем: «Мама моя». Она и папе может такое сказать. Ну что делать? Каждому на ушко сообщаю секрет, что мама только его. И все счастливы.

Еще я считаю, что мама должна состоятся и на другом поприще, кроме домашнего, для детей это важно. И конечно, нужно быть красивой и интересной мамой. Мамой сильной, но вместе с тем – мамой все-таки женщиной, которая тоже нуждается в поддержке.

Игорь уже без слов понимает, что мне надо помочь, что мне надо открыть дверь, помочь донести тяжелую сумку, причем сам, без напоминаний.

Это важно, когда мама для детей – самая-самая. Когда дети меня хвалят: «Мамочка, ты так вкусно пахнешь, так вкусно готовишь», это окрыляет. Мы очень стараемся сделать нашу повседневную жизнь красивой, уютной, такой, о которой я не могла и мечтать в детстве. Бытие определяет сознание – это тоже верно.

Я как человек больше творческий не очень способна к четкой организации. Периодически мы куда-то опаздывали, что-то не успевали. Детей много, графики и режим у всех разные. Важно, чтобы старшие дети сами были ответственны за свои планы и графики. Я им говорю: «Вы даже не думайте, что я это буду помнить, что у вас сегодня это, завтра это. Вы мне позвоните, я приеду и вас заберу».

Я относительно свободна и нахожусь в их распоряжении, но это должна быть их ответственность, а не моя. Мне достаточно трехлетнего ребенка, за которого я думаю, а девятилетний, двенадцатилетней, четырнадцатилетний уже могут о себе сами позаботиться, и если они забыли что-то, если их будут ругать – пусть учатся, ведь это их косяки. Так они быстрее становятся самостоятельными, чем если бы я на себя это взвалила.

Даже когда мы уложим всех детей спать, мы не уверены, что нам удастся спокойно поспать. Дети часто ночью ходят, то в туалет, то чего-то боятся, перевозбудятся и не могут уснуть, то приснилось чего-то страшное, а то просто соскучились.

Я до сих пор сплю с маленькой в одной кровати, а папа у нас временно расположился на диване на кухне.

То есть дети занимают практически все пространство нашей жизни. И иногда мы ставим вопрос ребром: «Вот приезжает бабушка, и мы с папой уезжаем куда-то». Ненадолго, на день – два. Сменить обстановку и пулей обратно. Дальше начинаю переживать, что они там все без меня брошены, страдают.

Надеюсь, мы с мужем сможем уделять больше внимания друг другу, когда младшая пойдет в детский сад. Да и своим здоровьем пора заняться.

Я очень люблю чистоту, но сама не слишком хозяйственная и своего мужа заранее предупредила, чтобы он не ждал от меня подвигов на этой почве. Я люблю готовить, но не люблю рутину – пыль гонять или гладить.

Детей стараюсь приучить, чтобы каждый был ответственен за свою комнату. Старшие неплохо с этой обязанностью справляются. Средние – не очень. А когда убирают общую территорию, начинают выяснять, кто это должен сделать. И если не решают, тогда я говорю: «Хорошо. Не надо. Сейчас я все буду делать сама». На этом, как правило, конфликт заканчивается – им стыдно, и они решают вопрос. Вчера сидели Игорь с Асей вдвоем и пытались поиграть в одну игру и никак не могли договориться. Я предложила: «Забираю игру, и тогда у вас нет повода для ссоры». И они тут же помирились и смогли договориться.

Старшая уже хочет идти на работу на летние каникулы, в чем я ее очень поддерживаю и считаю, что чем раньше человек поймет, как достаются деньги, тем лучше.

Самое главное в семейной жизни – не держать фигу в кармане, быть открытым и искренним. Это относится как к супругам, так и к детям. Что бы ни было, все можно рассказать, со всем поработать. И никаких скелетов в шкафу.

Еще родителям при детях лучше не выяснять отношения, надо уходить. Мы обычно уходим на кухню. Но поскольку мы с мужем оба эмоциональные, можем начать спорить, например, в машине. Дети это видят, мне жаль. Но они понимают, что если мы и ругаемся, то – не со зла. Потом так же они видят примирение – мы обнимаемся, просим друг у друга прощения. Моя премудрая Ася в свои пять лет дала мне такой совет: «Мама, если вдруг папа будет на тебя ругаться, ты просто соглашайся! Соглашайся! » (А сделать потом можно все по-своему).

Конечно, семья – это не поле для битвы. Это не мера своих амбиций.

В семье все проблемы должны растворяться, а не обострятся. Надо отвлекаться, переключаться, что-то пропускать мимо ушей, утро вечера всегда мудренее. А когда в доме мирно, надежно и спокойно, тогда у всех все будет хорошо.

http: //www.pravmir.ru/rezhisser-olga-sinyaeva-semya-n..

 

У каждого из нас есть источник гармонии. Подобно живительному роднику, он течёт из Сердца, оживляя нас, давая нам сил. Камни, летящие в нас, через негативные слова, ненависть, жестокость окружающих людей, заполняют собой этот родник. Тебе хочется отведать чистой и прохладной воды, но ты видишь лишь камни. " Под грудой камней когда-то была вода", думаешь ты. Что ты сделаешь тогда?.. Разгребай завалы, делай сад камней, сделай ограждение из камней вокруг этого источника. Никогда не позволяй отчаянию стать твоим источником сил, знай, это ведёт только к погибели...

 

Я живу с мыслью, что каждую минуту жизнь может измениться к лучшему.
Мне так проще жить. Я все время жду хороших новостей.
А если случается плохое, я думаю: так-с, это плохое - ступенька к хорошему.
Именно на контрасте с этим " плохо", я буду особенно ценить свое наступающее " хорошо". Которое уже совсем близко.
Очень хочу заразить этой мыслью окружающих.

Вот сейчас забежала в магазин.
В очереди передо мной женщина с дочкой. Девочке лет пять.
- Мам, можно я сама выложу продукты на ленту? - спрашивает она. Очень хочет помочь.
Мама нервничает, может, опаздывают куда, может, просто не выспалась.
- Давай, только быстрее... - говорит она дочке рассеянно.
Девочка со всей страстью начинает метать продукты из тележки на ленту. Спешит. Мама доверила такое дело! Надо оправдать ожидания!!!
И вдруг...
Пакет с пшеном падает на пол, и лопается. Пшено почти не высыпалось, но пакет порван.
Девочка в ужасе замерла.
Что она натворила!
- Ну вот, - мама вздыхает. - Так и знала! Вот доверь! Ну, руки-крюки! За что не возьмешься....Надо теперь взять новый пакет пшена!
Девочка беззвучно плачет. Она больше не хочет ничего перекладывать. Она неумеха. Руки-крюки. Так сказала мама.
- Давайте сюда этот, там же почти не просыпалась, я вам в целофан положу, и заберете, вы же порвали! - говорит кассир.
- Мы не порвали, мы уронили. Он сам порвался. Мне нужен целый пакет пшена! - раздраженно говорит мама.
Она сама переложила оставшиеся продукты на ленту. И, к неудовольствию всей очереди, ушла за новым пакетом пшена.

- Дайте пакет, - прошу я кассира, беру целофановый пакет и прошу девочку, застывшую как мумия у кассы. - Помоги собрать пшено, пожалуйста.
Она садится на корточки, и мы с ней вместе собираем пшено в целофановый пакет, пока вернувшаяся мама девочки рассчитывается за покупки.
- А что теперь с этим пшеном? Которое ваша дочь рассыпала?
Мама приготовилась к скандалу.
- У вас тут всегда заложена в стоимость такая ситуация. Что вы мне рассказываете! Я могу вон весь алкоголь перебить, и то не обязана за него платить. А тут пшено!
- А кто за него должен платить? Я? - заводится кассир.
Так. Ребята, остановитесь! Ну зачем нагнетать на пустом месте? Ну вот зачем тиражировать взаимное раздражение?
- Я куплю это пшено, - говорю я. - При условии, что ваша дочь поможет мне переложить продукты на ленту. Она так здорово это делает. А у меня рука болит.
Мама девочки врезается в мой убедительный взгляд.
И, будто опомнившись, говорит:
- Да, Лидочка, помоги тете... У нее рука болит.
Я, чтобы девочка не видела, показываю " Класс! " своей совершенно здоровой рукой.
Лидочка будто отмирает. Начинает аккуратно перекладывать мои продукты на ленту. Старается. Поглядывает на маму.
- Какая у вас помощница растет! - говорю я маме Лиды громко, чтобы девочка слышала.
- Да. И не говорите!!! Она и полы у меня умеет мыть. И стирку запускать!
- Ничего себе! Настоящая невеста! - подыгрывает нам дяденька, который стоит за нами.
- И пельмени я тебе помогала раскатывать, - напоминает смущенная Лида.
- Оооо, пельмеееени, это просто чудо, а не ребенок! Вот вырастет - отбоя от женихов не будет. Я бы сам прям сегодня женился на вашей Лиде, да женат уже двадцать четыре года. А вот если б не жена...
Все в очереди смеются.

Тем временем мои продукты уже на ленте.
Я быстро упаковывают их в пакеты.
Мы одновременно с Лидой и ее мамой выходим из магазина.
- Лида, а ты когда-нибудь была в Венеции? - спрашиваю я.
- Где?
- В Венеции.
- Нет. Я в Крыму была.
- Знаешь, я тоже пока не была. Но читала, что там есть площадь, на которой много-много голубей. И они почти ручные. Садятся людям на плечи. И на голову. И люди с ними фотографируются. Представляешь?
- Здорово!
- Хочешь прямо сейчас оказаться в Венеции?
- Здесь? Сейчас? - удивляется Лида.
- Да! - я достаю целофановый пакет с пшеном. - Здесь и сейчас.
Мы отходим от магазина на пятачок пространства, где никому никто не мешает, и я говорю:
- Лида, ты очень скучно уронила пшено. Оно даже не рассыпалось. Урони так, чтобы БАМС!!!! Чтобы все рассыпалось.
Лида оглядывается на маму. Та уже все поняла, улыбается и кивает.
Лида берет у меня пакет с пшеном.
- Прямо на землю???
- Прямо на землю!!!
Лида радостно плюхает пшено на пол, оно рассыпается желтым мандариновым салютом и тотчас...
Почернело небо!!! Как пишут в сказках!!!
С крыш, с проводов, откуда не возьмись огромное полчище голодных голубей стремительно пикирует к ногам визжащей от восторга Лиды.
- Мамамама! Смотри как их много!!!! Мамамама! Они едят наше пшено!!!!!
Мамамама, мы в Венеции!!!!

Мы с ее мамой смеемся.
- Здорово. Спасибо вам. Прям отрезвили. А то у меня сегодня плохой день... - говорит мама Лиды.
- Плохой день каждую минуту может стать хорошим. Балашиха каждую минуту может стать Венецией.
- Да, я уже поняла, - смеется мама. - Он уже стал...
Она прижимает к себе скачущую Лиду.
- Я свою дочурку Лиду, никому не дам в обиду, - говорит она.
А девочка хлопает в ладоши...

Ну все. Фея рассыпанного пшена, голодных голубей и счастливых девочек полетела дальше.
Помните, пожалуйста: каждую минуту все может измениться к лучшему.
Или подождите. Или....сами измените

Ольга Савельева
https: //www.facebook.com/olga.poputi/posts/1236001889..

 

Еще раз скажу, что если вас невыносимо бесят ваши дети, их капризы, необходимость быть все время с ними и так далее – скорее всего, вы проживаете что-то из своего детства, из своего рода.

Это не нормальные эмоции, это крики наших ран и травм. Их невозможно заглушить, от этого будет только хуже. Их не засунешь в дальний угол, их нельзя игнорировать. Их можно только признать, понять и прожить.

Чем больше мы убегаем от своей боли, тем больше энергии тратится зря. Открыться ей всегда больно. Но эта боль пройдет – и очень быстро. И высвободит огромное количество энергии. Энергии для себя, семьи, детей.

Материнство – это не то, что забирает энергию. Это то, что энергию дает. Детскими улыбками, играми, нежностями, вопросами, смехом, радостями роста. Стоит только изменить ко всему отношение – и материнство станет таким, каким оно и должно быть – приятным и естественным, легким и радостным.

Скопировано из группы " Родителям о детях"

 

 

Ты боишься не их боли... а своей, Чарльз... И какой бы страшной она ни была, эта боль сделает тебя сильнее. Если позволишь себе почувствовать ее, если примешь ее, вот тогда эта боль сделает тебя невероятно сильным. Это наш величайший дар — выдерживать их боль, не ломаясь. И он возник из самой большой силы человека — надежды.(с)

 

О ТЕХ, КОГО РАНО ЛИШИЛИ ДЕТСТВА. И ВЗРОСЛОСТИ ТОЖЕ
Есть такие дети, которые слишком рано повзрослели. Повзрослели потому, что не было рядом с ними надежных взрослых, родителей, на которых можно положиться.

Пьющий, непредсказуемо, то пьяный, то трезвый папа.
Мама, которая оставляла в 5-летнем возрасте сидеть с братом-младенцем, и наказывала, если дочка недостаточно хорошо справлялась с «материнскими» обязанностями.

Папа, который мог внезапно прийти в ярость и избить. Инфантильная мама, не способная к принятию решений, вечно обижающаяся, перекладывающая на ребенка ответственность за свое состояние.

Мама и папа, бурно выясняющие отношения, очень неустойчивая пара.

Не важно, какими именно они были. Важно, что они были непредсказуемы, и рядом с ними было небезопасно. А когда небезопасно, то очень много тревоги и беспомощности. Много настолько, что вынести в детском возрасте эти чувства, тем более в одиночестве – невозможно.

И тогда у ребенка рождается способность, которая помогает ему выжить. Он начинает очень внимательно наблюдать за родителями, пытаясь предугадать их поведение. И не только предугадать, но и повлиять на это поведение. «Если я сделаю так, то мама не будет ругаться». «Если я сделаю этак, папа придет трезвый».

Это иллюзорный контроль над другими, с одной стороны, очень важен, потому что позволяет детской психике не разрушиться окончательно. Вера в то, что он хоть как-то может контролировать поведение родителей, помогает справляться с отчаянием и беспомощностью. Когда безысходность от того, что происходит в семье, «накрывает» с головой, способом помочь себе часто является надежда «я смогу повлиять на родителей и переделать их».

И спасибо этим защитам, что помогли выжить в детстве. Но цена, которую платит человек, очень высока.

Во-первых, происходит некоторое «расщепление» психики. Одна часть, в которой и собраны все детские переживания беспомощности, зависимости, тревоги, отчаяния, «замораживается», зато гипертрофированно вырастает другая часть: псевдо-взрослая, контролирующая, ответственная за весь мир. Но поскольку невозможно заморозить одни чувства, не заморозив другие, страдает вся «детская», чувствующая часть. Такие люди часто выглядят «очень взрослыми» или выглядят как-будто застывшими, с какой-то маской на лице. Не редко, кстати, это маска «позитива».

Во-вторых, энергия, которой в детстве положено уходить собственно на детство, на познание себя и мира, оказывается направленной на тревожное познание-сканирование других. И про себя и реальный мир человек знает очень мало, его глубинные убеждения остаются теми же, что и в детстве. Внутри так и остается та, детская картина себя и мира: «Мир непредсказуем и небезопасен, а я в нем зависим и беспомощен».
В-третьих, поскольку ребенок не знает, что ему не по силам переделать родителей, что это невозможная задача – стать родителем своим родителям, он будет «неудачу» в переделывании принимать на свой счет: «я не справился, дело во мне». И вырастает он с ощущением, что он недостаточно хорош, что он мало старался, что он не справляется. Он будет стараться снова и снова, убегая от отчаяния и безвыходности. И снова сталкиваться с тем, что не справляется. От этого много вины и усталости.

В-четвертых, поскольку человек и так столкнулся с чрезмерной непредсказуемостью в детстве, он не может вынести ее еще больше. Поэтому он будет выбирать то, что ему привычно. Привычное, даже если оно ужасно, менее страшно, чем неизвестное. И выбирать такой человек будет (бессознательно, конечно), то, к чему он привык в родительской семье. Этим объясняется то, почему дети алкоголиков часто попадают в супружеские отношения с зависимыми людьми. Более здоровые отношения будут человеку неизвестны, тем и опасны.

В-пятых, ему очень тяжело будет избавиться от чрезмерного внимания к другим людям и чрезмерного контроля. Это то, чему он научился очень хорошо в детстве. И это будет мешать ему в отношениях ощущать себя, заботиться о своих потребностях. И будет мешать другим людям в отношениях с ним: либо они будут инфантилизироваться, переложат всю ответственность за себя на контролирующую «маму», либо чувствовать много злости и уходить из таких отношений.

Последствия чрезмерно раннего взросления и взятия на себя непосильной ответственности за исправление родителей можно перечислять еще долго. Одно понятно – жить с ними тяжело, очень много усталости.
Психотерапия с такими людьми – процесс долгий. Много времени может потребоваться, чтобы человек осознал, что пытаясь контролировать другого, он убегает от собственных непереносимых чувств. Далеко не сразу человек может почувствовать себя в достаточно безопасной обстановке, чтобы вернуться к тем, «замороженным» чувствам отчаяния, тревоги, безвыходности. Вернуться, чтобы, наконец, оплакать невозможность что-то изменить, с чем-то справиться. Оплакать, чтобы принять: «я не могу контролировать родителей, я не могу контролировать мир. Это не моя ответственность. Это непосильная задача». Принять это для того, чтобы выделить, наконец, свое место в отношениях и свою ответственность: за себя и свою жизнь. Чтобы начать жить свою жизнь, прислушиваясь к своим желаниям, к своим чувствам. Жить в непредсказуемом мире и выдерживать непредсказуемость. И быть может даже начать ей радоваться и удивляться.

Автор: Екатерина Бойдек

ГРАНИЦЫ

Наше поколение узнает, что у него есть границы. Пока еще очень выборочно, но тенденция очевидна. Почему это так важно? Осознавать, что у тебя есть границы, которые огораживают твое психологическое пространство и твои психологические права?
Потому что они есть в любом случае, даже если игнорируются. Они – часть тебя, как стены твоего дома.

В своем доме ты хозяин; и ты решаешь, как поступить с тем, что принадлежит тебе. Внутри своих психологических границ ты - хозяин своей жизни, своих выборов, своих ценностей.
Это - подлинное богатство, настоящие активы, на которые можно опереться, в отличие от переменчивого внешнего, на которое опираться намного сложнее.
………………

....Взрослая женщина, пришедшая ко мне на терапию, не знает, что у нее есть границы.
Она все время меня спрашивает: А как правильно поступить?
Ей очень нужен внешний авторитет, чтоб сказал – как правильно. На себя она не может опереться. Она не прислушивается к чувствам, и не может сформулировать, что ей нужно.
Кажется, она внимательна к чувствам близкого Другого (своего мужа), но это не так. Она не умеет включиться в его переживания, и откликнуться на них, ее интересует лишь, чтоб ему было хорошо рядом с ней.

.....Мы разговариваем совсем недолго, но я уже отчетливо ощущаю гигантскую власть, которую она мне отдает: Делай со мной все, что захочешь.
И одновременно, вручает не менее гигантскую ответственность: Говори, как правильно жить, и отвечай за последствия.

....Я прислушиваюсь к себе....Мне тяжело от такого груза. И еще я чувствую раздражение. У меня нет никакого желания управлять чужой жизнью.
……………………………..

Большинство людей не в курсе, что такое границы.
Потому они беззащитны перед нашествиями на свою территорию, и сами по привычке совершают набеги в чужие владения.
Больше всего - своими непрошенными оценками, суждениями, критикой, которую не запрашивали.
Не разбираясь в своих чувствах, не признавая их своими, они щедро сдабривают свои послания агрессией и непринятием.
………………………………….

- Мой отец ругает мою дочь (7 лет), обвиняя ее, что " плохая", потому что «не слышит с первого раза», увлекшись игрой; его раздражает, что она может покапризничать, или похвастаться…
Мне это не нравится, я пытаюсь уговорить отца не давать столь глобальную негативную оценку ее личности, но отец отвечает, что поступает правильно, и не собирается «потакать капризам». Дочь его не любит, избегает, и конфликт обостряется.

- Скажи, а ты можешь обозначить границы отцу в духе: «Вероятно, тебя беспокоит будущее ребенка, но я ее мать, и я решаю, как именно ее воспитывать. У меня другие методы, которые отличаются от твоих, и я прошу тебя не обращаться с моим ребенком подобным образом».

- Я действительно чувствую, что мои границы, как матери, нарушаются… Чувствую захват власти. Но твердо отреагировать не могу…. Мне страшно.
Я все еще его дочка, а он все еще «большой» папа – который сильнее меня, и может меня наказать за «неуважение к нему» отказом в общении.
…………………………………

Непризнание границ делает возможным насилие. Собственно, оно и происходит из-за того, что нарушитель не признает наличия границ другого человека, не считается с ними, как с неотъемлемым правом личности.

Сейчас, на сломе времен, когда рядом живут люди, осваивающие внутреннее пространство, и свои границы, и люди, которые все еще находятся в слиятельном и созависимом прошлом, в котором границ не существует, и потому они с легкостью, и без разрешения, присваивают себе право войти на чужую территорию, приходится делать выбор.

Придется делать свой личный выбор в каждой конкретной ситуации: мириться с насилием, или же заявлять о своих границах, и уважать границы Другого, которые он обозначает.

И делать это прямо и недвусмысленно, потому что по-другому, кроме, как назвав вторжение вторжением, и обозначив свои права на свою территорию, их отстоять невозможно.

Для начала, однако, полезно разобраться, что именно " принадлежит" мне, и что – Другому.

Простейший, но далеко не полный срез, выглядит, на мой взгляд, так: если вы что-то хотите от равного вам Другого – это его ресурс, и его «территория», если он что-то хочет от вас – это ваш ресурс, и ваша " собственность".

Вам «принадлежат» ваши желания, чувства, опыт, ценности, ваша жизнь, здоровье, и вы несете за все это ответственность. Другой отвечает за свои желания, чувства, процессы, жизнь, ценности и выбор его судьбы.

А для того чтобы не разрушить границы своего ребенка, каждому родителю полезно ознакомиться с азами Возрастной психологии, и узнать о трудностях и возможностях каждого возраста.

Не нагружая ребенка такими задачами, которые его психике не по силам усвоить и интегрировать, обеспечить его такими задачами развития, которые ему по плечу, и, в конечном итоге, способствовать его отделению от себя.

Признавая с 18 лет его равенство себе, отдать ему ответственность за его жизнь.

Вероника Хлебова, https: //vk.com/wall49142063_4456

КЛЮЧ В КАРМАШКЕ ПЛАТЬЯ

" Мне двадцать три. Старшему из моих учеников шестнадцать. Я его боюсь. Я боюсь их всех".

Светлана Комарова уже много лет живет в Москве. Успешный бизнес-тренер, хедхантер, карьерный консультант. А в 90-х она восемь лет работала школьной учительницей в глухих дальневосточных деревнях.

" Дальний Восток. Каждая осень неземной красоты. Золотая тайга с густо-зелеными пятнами кедров и елей, черный дикий виноград, огненные кисти лимонника, упоительные запахи осеннего леса и грибы. Грибы растут полянами, как капуста на грядке, выбегаешь на полчаса за забор воинской части, возвращаешься с корзиной грибов. В Подмосковье природа женственна, а тут — воплощенная брутальность. Разница огромна и необъяснима.

На Дальнем кусается все, что летает. Самые мелкие тварешки забираются под браслет часов и кусают так, что место укуса опухает на несколько дней. «Божья коровка, полети на небко», — не дальневосточная история. В конце августа уютные, пятнистые коровки собираются стаями как комары, атакуют квартиры, садятся на людей и тоже кусают. Эту гадость нельзя ни прихлопнуть, ни стряхнуть, коровка выпустит вонючую желтую жидкость, которая не отстирывается ничем. Божьих коровок я разлюбила в восемьдесят восьмом.

Вся кусачесть впадает в спячку в конце сентября, и до второй недели октября наступает рай на земле. Безоблачная в прямом и переносном смысле жизнь. На Дальнем Востоке всегда солнце — ливни и метели эпизодами, московской многодневной хмари не бывает никогда. Постоянное солнце и три недели сентябрьско-октябрьского рая безвозвратно и накрепко привязывают к Дальнему.

В начале октября на озерах мы празднуем День учителя. Я еду туда впервые. Тонкие перешейки песка между прозрачными озерами, молодые березы, чистое небо, черные шпалы и рельсы брошенной узкоколейки. Золото, синева, металл. Тишина, безветрие, теплое солнце, покой.

— Что здесь раньше было? Откуда узкоколейка?

— Это старые песчаные карьеры. Здесь были лагеря, — золото, синева и металл тут же меняются в настроении. Я хожу по песчаным перешейкам между отражений берез и ясного неба в чистой воде. Лагеря посреди березовых рощ. Умиротворяющие пейзажи из окон тюремных бараков. Заключенные выходили из лагерей и оставались в том же поселке, где жили их охранники. Потомки тех и других живут на одних улицах. Их внуки учатся в одной школе. Теперь я понимаю причину непримиримой вражды между некоторыми семьями местных.

В том же октябре меня уговорили на год взять классное руководство в восьмом классе. Двадцать пять лет назад дети учились десять лет. После восьмого из школ уходили те, кого не имело смысла учить дальше. Этот класс состоял из них почти целиком. Две трети учеников в лучшем случае попадут в ПТУ. В худшем — сразу на грязную работу и в вечерние школы. Мой класс сложный, дети неуправляемы, в сентябре от них отказался очередной классный руководитель. Директриса говорит, что, может быть, у меня получится с ними договориться. Всего один год. Если за год я их не брошу, в следующем сентябре мне дадут первый класс.

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников, Ивану, шестнадцать. Два года в шестом классе, в перспективе — второй год в восьмом. Когда я первый раз вхожу в их класс, он встречает меня взглядом исподлобья. Дальний угол класса, задняя парта, широкоплечий большеголовый парень в грязной одежде со сбитыми руками и ледяными глазами. Я его боюсь.

Я боюсь их всех. Они опасаются Ивана. В прошлом году он в кровь избил одноклассника, выматерившего его мать. Они грубы, хамоваты, озлоблены, их не интересуют уроки. Они сожрали четверых классных руководителей, плевать хотели на записи в дневниках и вызовы родителей в школу. У половины класса родители не просыхают от самогона. «Никогда не повышай голос на детей. Если будешь уверена в том, что они тебе подчинятся, они обязательно подчинятся», — я держусь за слова старой учительницы и вхожу в класс как в клетку с тиграми, боясь сомневаться в том, что они подчинятся. Мои тигры грубят и пререкаются. Иван молча сидит на задней парте, опустив глаза в стол. Если ему что-то не нравится, тяжелый волчий взгляд останавливает неосторожного одноклассника.

Районо втемяшилось повысить воспитательную составляющую работы. Родители больше не отвечают за воспитание детей, это обязанность классного руководителя. Мы должны регулярно посещать семьи в воспитательных целях. У меня бездна поводов для визитов к их родителям — половину класса можно оставлять не на второй год, а на пожизненное обучение. Я иду проповедовать важность образования. В первой же семье натыкаюсь на недоумение. Зачем? В леспромхозе работяги получают больше, чем учителя. Я смотрю на пропитое лицо отца семейства, ободранные обои и не знаю, что сказать. Проповеди о высоком с хрустальным звоном рассыпаются в пыль. Действительно, зачем? Они живут так, как привыкли жить. Им не нужно другой жизни.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: