Участие умерших в судьбе живых и особенно родных и друзей

Один архиепископ, жестоко страдавший меланхоли­ческими припадками, усердно просил себе помощи у Бо­га. Раз во время вечерней молитвы он заметил, что в пе­редней его комнате разлился свет, который постепенно усиливался и, наконец, окружил его самого. Тут он уви­дел какую-то женщину и, всмотревшись в нее, узнал по­койную мать свою. «Зачем так горько плачешь, сын мой? — сказала она. — Ты понимаешь ли чего просишь у Господа? Для Господа нетрудно исполнить твое проше­ние, но знаешь ли чего через это лишаешь себя? Ты и сам не знаешь, чего себе просишь». И, дав ему несколь­ко наставлений, стала невидима («Письма святогорца», п. 218).

* * *

20 апреля 1851 года в Троице-Сергиевой лавре умер иеромонах о. Симеон, которого похоронили с подобающей честью. На другой день после погребения, рано утром, один из духовных его детей М. сидел у себя на кровати, будучи обуреваем помыслами оставления оби­тели. Но вот он чувствует, что кто-то есть около него; подняв голову, он видит о. Симеона, который, подойдя к нему с веселым лицом покачав головою говорит: «Полно тебе греховным помыслам предаваться, — бо­рись и сопротивляйся им, а обители обеими руками держись» («Монастырские письма», п. 29).

* * *

«Это было давно, когда я еще учился в коммерче­ском училище, — рассказывает писатель Кельсиев. — Я жил на квартире, недалеко от училища, а отец мой с семейством жил на Васильевском острове. Он служил чиновником в таможне и занимал казенную квартиру около Биржи. Занятый службой, он посещал меня ред­ко. Однажды ночью, когда я еще не ложился спать и читал какую-то книгу, находясь один в комнате, ви­жу — дверь отворяется и в комнату входит мой отец, бледный такой, печальный. Я нисколько не удивился его приходу, зная его заботливость обо мне. Он прямо подошел ко мне и говорит: «Вася, я пришел тебя благо­словить... Живи хорошенько и не забывай рога». Ска­зав это, отец благословил меня, как следует, и скрыл­ся, т.е. вышел в эту же дверь.

Это посещение не произвело на меня, как вещь обыкновенная, никакого впечатления. Но каково же по­том было мое удивление? Немного спустя после ухода моего отца ко мне стучат. Отворив дверь, я увидел ку­чера, приехавшего за мною. Он мне сказал, что отец мой только что скончался. И действительно, как оказа­лось, он умер не больше часа тому назад, почти в то са­мое время, когда я видел его у себя в комнате. Тут для меня стало ясно: отец благословил меня уже умер­ший» («Ребус», 1884, № 11).

* * *

«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, — рас­сказывал император Павел I**. — я в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по петербургским ули­цам. Мы провели вечер во дворце за разговором и таба­ком и вздумали для освежения сделать прогулку инког­нито при луне. Это было в лучшую пору нашей весны, конечно, не южного климата.

Разговор наш шел не о религии, и не о чем-либо серь­езном, а, напротив, был веселого свойства. Куракин так и сыпал шутками насчет встречных. Лунный свет был так ярок, что при нем можно было бы читать письмо и, следовательно, тени были очень густы.

При повороте в одну из улиц вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру, завернутую в плащ, вроде испанского, и в военной, надвинутой на глаза, шляпе. Он будто ждал кого-то.

Только что я миновал его, он вышел и пошел около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог раз­глядеть ни одной черты лица его. Мне казалось, что но­ги его, ступая на плиты тротуара, производят страшный звук, как будто камень ударялся о камень. Я был изум­лен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, ко­гда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца.

Я вздрогнул и, обратись к Куракину, сказал:

— Судьба нам послала странного спутника.

— Какого спутника? — спросил Куракин.

— Господина, идущего у меня слева, которого, кажет­ся, можно заметить по шуму, производимому им.

Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.

— Как? Ты не видишь этого человека между мною и стеной дома?

— Ваше высочество, вы идете возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между ва­ми и стеной.

Я протянул руку, и точно, ощупал камень. Но все-та­ки незнакомец был тут, и шел со мною шаг в шаг, и зву­ки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуа­ру. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, под шляпой сверкнули глаза столь блестящие, таких я не ви­дал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня, и производили какое-то околдовывающее дей­ствие.

— Ах, — сказал я Куракину, — я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что- то особенное.

Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное пронзало все мои члены и мне ка­залось, что кровь замерзла в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раз­дался глухой и грустный голос: «Павел!». Я был во вла­сти какой-то неведомой силы и машинально ответил: «Что вам нужно?» — «Павел!» — сказал опять голос, на этот раз, впрочем, сочувственно, но с еще большим от­тенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чув­ствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.

— Павел! Павел! Бедный князь!

Я обратился к Куракину, который также остановился:

— Слышишь? — спросил я его.

— Ничего не слышу, — отвечал тот, — решительно ничего. —^: Что касается меня, то этот голос и до сих пор раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою, и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно?

— Кто я?.. Бедный Павел! Я тот, кто принимает уча­стие в твоей судьбе, и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не долго ос­танешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благо­дарной души нет более чувствительного наказания.

Он пошел снова, глядя на меня все тем же проница­тельным взором. И если прежде я остановился, когда ос­тановился он, так и теперь я почувствовал необходи­мость пойти, потому только, что пошел он. Он не гово­рил и я не чувствовал особенного желания обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что он теперь на­правлял меня.

Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец, мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одно­му, как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому; я, конеч­но, следовал за ним и затем он остановился.

— Прощай, Павел! — сказал он. — Ты еще увидишь меня.

При этом шляпа его поднялась, как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха, его уже не было предо мною».

К какому именно времени относится это видение определить можно только приблизительно. Великий князь рассказывал его 10 июля 1782 года в Брюсселе в присутствии Оберкирх, которая, записав его рассказ, свидетельствует, что Павел Петрович был искренно и глубоко убежден в реальности представившегося ему ви­дения. Так как спутником цесаревича во время этого ви­дения был князь Куракин, вернувшийся в Петербург из заграничного своего путешествия только в 1772 году, то видение Павла Петровича должно было иметь место в 1773-1782 годах («Русский Архив», 1869, № 3).

* * *

Митрополит Платон передает следующий случай из своей жизни: «Когда я епископствовал на Дону, явился мне император Николай Павлович, это было в конце сорокоуста по скончавшемуся государю. Сижу я у себя, время было около полуночи, под воскресенье, сижу и чи­таю очередную проповедь одного священника, в которую и было погружено все мое внимание. Стало быть, вооб­ражение бездействовало и ни к чему меня не приготов­ляло. По правую сторону от моего стола находилась дверь в приемную и она по обыкновению настежь была отворена. Сижу я, с углублением читая проповедь, кое-что мараю в ней, и вдруг чувствую, что меня что-то уда­рило в правый бок, ударило слегка, как будто детским резиновым мячиком, брошенным из растворенной двери. Я не мог не взглянуть в эту сторону, взглянул и что же представилось глазам моим?

В дверях стоит во всем своем царском величии, не­много склонясь в сторону, государь император Николай Павлович, устремляя на меня свой орлиный взор. И это не было какое-нибудь туманное, призрачное явление, нет, я вижу незабвенного моего царя как живого и все в нем, до мельчайших подробностей, явилось мне в осяза­емых очертаниях. Мог ли я не прийти в трепетное сму­щение?

Смотрю на явившегося возлюбленного царя, и он про­ницательно, величественно и, вместе с тем, добродушно смотрит на меня. И это было не на мгновение. Невольно возник в душе моей вопрос: встать ли мне и поклонить­ся? Но как кланяться привидению? А с другой стороны, как не поклониться царю?

Привстаю, и в эти секунды ясный, дивный образ вели­кого из царей земных стал мало-помалу переходить в ту­манный призрак, стал исчезать, не двигаясь с места, и исчез; но я не заплакал и вот с той поры реже стали па­дать из глаз моих слезы при воспоминании о незабвен­ном царе Русского царства.

Не знаю, — добавил митрополит, обратившись к слу­шавшим рассказ, — поверите ли вы этому? Но не забы­вайте, я старик и хотя недостойный, но служитель алтаря Господня, и мне нет никакой надобности говорить ложь или вымысел» («Новое Время», 1893, апрель).

* * *

«17 сентября явился я к митрополиту Филарету с обычным докладом о состоянии обители, — рассказыва­ет наместник, архимандрит Антоний (митрополит был в это время в Троице-Сергиевой лавре). — После моего доклада, преосвященный говорит:

— Я ныне видел сон и мне сказано: «Берегись 19-го числа».

На это я заметил ему:

— Владыка святый, разве можно верить сновидениям и искать в них какого-нибудь значения? Как же можно притом обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в году бывает двенад­цать.

Выслушав это, он с чувством сердечной уверенности сказал мне:

— Не сон я видел, мне явился родитель мой и сказал те слова, я думаю с этого времени каждое 19-е число причащаться Св. Тайн. — Я сказал, что это желание до­брое.

Через два дня после сего, 19-го сентября, во вторник на Литургии в домовой церкви он причастился Св. Тайн. В октябре он был в Москве и 19-го числа, в четверг, там причастился Св. Тайн в своей домовой церкви. Вскоре наступил ноябрь, в котором роковое 19-е число приходи­лось на воскресенье.

Пред тем все время владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался де­лами, выезжал иногда из дома. На неделе перед 19-м числом принимал он одного из своих почитателей, кото­рый при прощании передал ему просьбу одной почтен­ной дамы, так уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал: «Пусть приедет, только прежде 19-го числа». Так глубоко засела в нем мысль о 19-м числе.

18 ноября, в субботу, владыка говорит своему келей­ному иеродиакону Парфению, что завтра он будет слу­жить Литургию в своей домовой церкви, и чтоб все бы­ло приготовлено к служению. Старик Парфений, отли­чавшийся прямотою и откровенностью, решил заметить старцу-митрополиту, что тот утомится от служения и не сможет, пожалуй, служить в Введеньев день*, что луч­ше бы тогда отслужить. Но владыка заметил ему: «Это не твое дело, скажи, что я завтра служу». Он отслужил Литургию и в тот же день, 19-го числа, скончался» («Простая речь о мудреных вещах», М. Погодин).

* * *

Затворник Георгий (Машурин) рассказывает в запис­ке, найденной в его бумагах после смерти, следующий факт.

«Когда все покоилось в мирной тишине в самую глу­хую ночь, и мать моя почивала на ложе своем, вдруг оза­рился весь ее покой светом. Отворилась дверь, увели­чился свет, явился священник, бывший ее духовником и уже три года почивавший во гробе, и принес в руках своих икону. Тихо он приблизился к одру ее и благосло­вил образом стоявшую в радостном трепете и объятую страхом свою духовную дочь и возвестил ей вожделен­ные слова сии: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Бог даст тебе сына Георгия. Вот тебе и образ святого ве­ликомученика Георгия».

Несказанно обрадованная Божиим благословением, она приложилась к святому образу и, приняв на свои ру­ки, поставила в божницу. Сим видение окончилось».

Дивный сон этот сбылся: от Анны родился сын Геор­гий. Историю чудного сновидения затворник Георгий оканчивает словами: «Все это я имел счастие слышать от самой родительницы моей» (Из записок затворника Георгия).

* * *

Иеромонах Аникита (в миру князь Сергий Шахма­тов), услышав о болезни своей благочестивой матери, отправился к ней, чтобы проститься и получить благо­словение на вступление в монашество, но застал ее уже бездыханною.

Горько он плакал о том, что она не успела благосло­вить его. Благочестивая мать не замедлила утешить его своим явлением. Во время легкого сна она явилась к не­му со светлым лицом и сказала: «Благословить много, а дозволить можно» (О жизни и трудах иеромонаха Ани-киты).

* * *

«Я была еще маленькой девочкой, — рассказывает од­на дама, — когда мне случилось быть свидетельницей необыкновенного следующего случая, который до самой смерти сохранился в моей памяти. Однажды вечером, только что я легла в постель, погасив свечи, вдруг вижу, к величайшему моему удивлению, перед камином, не со­всем еще погасшим, сидит какой-то священник и греет себе руки. По своему телосложению, наружности и осанке он походил на одного из наших дядей, протоие­рея, недалеко жившего от нас. Я тотчас сообщила об этом сестре, которая спала вместе со мною. Она взгля­нула на камин и увидела то же самое явление, причем в сидевшем также признала нашего дядю.

Невыразимый ужас тогда овладел нами, и мы изо всех сил стали кричать и звать на помощь. Наш отец, спавший в соседней комнате, разбуженный этими отча­янными криками, вскочил с постели и прибежал к нам со свечою в руках. Привидение исчезло. На следующее утро мы получили письмо, из которого узнали, что наш дядюшка протоиерей скончался в тот самый день и час, когда мы его видели» («Петербургский Лист.», 1883).

* * *

Накануне праздника Святой Пятидесятницы преосвя­щенный Тульский Димитрий видел сон, что он находит­ся в одесском кафедральном соборе. На архиерейском амвоне стоит архиепископ Одесский Иннокентий, со свитком бумаг. Вручая свиток епископу Димитрию, он сказал: «Отец Димитрий, докончите». Оказалось потом, что архиепископ Иннокентий умер накануне Пятидесят­ницы и преосвященный Димитрий был назначен преем­ником ему (Прибавление к «Херсонским епарх. ведом.», 1887).

* * *

В г. Свенцянах, Виленской губернии, один шляхтич похоронил свою жену, умершую на последнем месяце беременности. Ребенок, по заключению врачей, умер то­же, и шляхтич таким образом сразу лишился двух доро­гих ему существ... Потеря эта подействовала на него чрезвычайно... Вернувшись с похорон домой, он пошел к себе в комнату и лег на диван, стараясь уснуть для того, чтобы хотя немного успокоиться от горч. Вместо облег­чения сон принес ему, однако, нечто совершенно дру­гое...

Только что он закрыл глаза, как вполне ясно увидел около дивана свою жену вместе с ребенком. Из глаз ее капали слезы, она протягивала к мужу руки и жалобным голосом говорила: «Зачем ты похоронил нас живыми?.. Зачем?». Шляхтич вскочил; на лбу его выступили круп­ные капли холодного пота. В комнате не было никого. Он перекрестился и, думая, что ему просто показалось, снова лег на диван.

Через несколько секунд видение снова повторилось. На этот раз лицо жены было искажено ужасным страда­нием... Ребенок лежал у ее ног мертвый, широко раскинув ручки, с посиневшим лицом и выкатившимися из ор­бит глазами. Шляхтич не знал, что ему делать. Похоро­ны жены его происходили утром и он до глубокой ночи ходил по комнатам в доме своем, боясь заснуть и уви­деть ужасную картину.

Наконец, ночью физическая усталость и душевное по­трясение взяли свое. Он не мог более бороться со сном, лег и в третий раз увидел жену и ребенка. Жена стояла перед ним и укоризненно шептала: «Ты похоронил нас живыми, ты живыми нас похоронил». Шляхтич не вы­держал. Утром чуть в окнах показался свет, он побежал на кладбище и заставил могильщиков разрыть могилу. Когда открыли гроб, глазам присутствовавших предста­вилась ужасная картина: женщина в могиле разреши­лась от бремени и лежала мертвая лицом вниз, судорож­но впившись зубами в подушку... Ребенок тоже был мертв («Петербургская газета», 1893, № 208).

* * *

По большей части умершие являются в момент своей смерти только одному лицу, но случается, что их видят несколько человек одновременно. «Несколько лет тому назад, — рассказывает В. Стрит, — я сидел у себя дома с товарищами на площадке лестницы, которая вела из наших верхних комнат в большие сени, куда выходили комнаты отца, матери и сестры. Вдруг все мы слышим громкий стук в дверь. Мать тоже слышала его и крикну­ла мне, чтобы я шел отворить. Не успел я сбежать с ле­стницы, как дверь отворилась сама и в сени вошла моя тетка, старшая сестра моей матери. Она направилась прямо в гостиную. «Почему это тетка Тальбот прошла прямо в гостиную?» — удивились мы все, и пошли за нею в гостиную. Но там, к великому нашему удивлению, мы никого не нашли.

«Наверное мы услышим о ее смерти», — сказал отец, записывая день и час явления ее. Вечером того же дня мы получили депешу, извещавшую нас о смерти тетки. Она скончалась в три часа дня, именно в тот час, когда мы видели явление ее» («Петербургский Листок», 1892, № 112).

* * *

У помещика В. Дроцянского, жившего в деревне Ку­тилове, был брат, давно больной чахоткою. В то время, когда у Дроцянского гостило несколько соседей, им бы­ло получено письмо от жены больного брата, которая пи­сала, что болезнь ее мужа приняла угрожающий харак­тер, и просила немедленно приехать к умирающему. Письмо это он показал гостям и сказал, что завтра же утром поедет к брату.

Выйдя из гостиной в переднюю, чтобы отдать нужные приказания прислуге, он с удивлением увидел в пере­дней своего брата, который снимал с себя пальто. «Ка­кая мистификация, — воскликнул он и возвратился в комнату, чтобы объявить своим домашним о приезде брата и показать последнему только что полученное им письмо. Спустя минуту он возвращается в переднюю к брату, но не находит его ни там, ни во всем доме. Дро-цянский спрашивает прислугу и гостей, причем оказа­лось, что эти последние и, особенно, один из гостей, именно Жель, совершенно ясно видели брата в перед­ней, но объяснить, каким образом он мог вдруг исчез­нуть, они не могли.

На другой день, поутру, Дроцянский получил теле­грамму о кончине брата в одиннадцать часов вечера на­кануне, как раз в то время, когда он явился («Ребус», 1893),

* * *

«Моя служба заставляет меня дежурить в госпита­ле, — рассказывает доктор Вакуловский. — Дежурства эти продолжаются в течение суток и иной раз бывают чрезвычайно утомительны, так что ночью не удается и выспаться: то позовут к больному, то привезут человека, требующего немедленной помощи. Однажды, во время дежурства, это было в минувшую зиму, я только что улегся спать, как вдруг стучит кто-то. Отворяю дверь, — вижу фельдшера:

— Ваше благородие, в пятой палате такой-то больной очень плох.

— Хорошо, — сказал я, — сейчас иду. Поднимаюсь по лестнице и вижу — стоит больной, в халате. «Зачем не спишь?» — оказал я, и вдруг его не стало. Неприятно сделалось. Прихожу в палату, а фельд­шер говорит: «Сейчас умер». Прикладываю руку ко лбу — холодный, щупаю пульс — не бьется, кладу руку на сердце — все тихо. Умерший — вылитое лицо того, что попался мне навстречу на лестнице. Я не передавал никому об этом, только внес этот случай в свою запис­ную книжку. Вернувшись в дежурную, я не мог тотчас же лечь спать, а сел писать и написал статью по поводу столетия со дня рождения В. А. Жуковского, появившу­юся потом в Русинской газете «Слово». Очевидно, мозг мой не был вовсе настроен к чему-либо фантастическо­му, о чем не замедлили бы говорить иные, если бы я вздумал рассказывать им этот факт. Значит не галлюци­нация было то, что я увидел перед собой умершего боль­ного» («Ребус», 1882, № 49).

* * *

«В год кончины моей матушки, — рассказывает вете­ран, служивший в конной артиллерии в начале нынеш­него столетия, — я получил от нее письмо, в котором она извещала меня, что собирается на все лето пожало­вать ко мне. Это было в конце зимы. Я отвечал ей, что буду чрезвычайно рад и приготовлю все для ее полного спокойствия.

Зная, как она любит цветы и всякого рода роскошь, я отделал заново большую половину дома, обращенную к саду и прилегавшую к оранжерее, а себе оставил поло­вину, выходившую окнами во двор. Вечера еще были довольно долги и я, по обычаю своему, каждый вечер пос­ле чая отдыхал на своей постели и что-нибудь читал. Од­нажды, лежа в спальне, вдруг вижу, дверь моей комнаты отворяется и входит матушка. Я мгновенно вскочил с по­стели и, запахнув халат, бросился к ней навстречу, гово­ря: «Матушка, как я рад, что вы пожаловали», совершен­но забывая, что это еще зима и что в доме не было ни­какого предварительного движения, возвещавшего ее прибытие. Она сделала несколько шагов ко мне, при­стально посмотрела на меня и исчезла. Я был поражен. В первую минуту даже не мог сообразить, что у нас только конец зимы, а когда пришел в себя, то готов был уверять, что это точно матушка была у меня, так было реально это видение.

Спустя недели две после этого случая, я получил письмо от сестры Прасковьи Ивановны, которая извеща­ла, что матушка умерла как раз в тот день и час, когда она явилась мне в тульской деревне» («Ребус», 1887, № 1).

* * *

В Соединенных Штатах Америки, в городе Филадель­фия, был дом, известный как «неспокойный», так что ни­кто не решался жить в нем. Однажды, в этот город при­ехали две сестры с намерением остаться жить здесь. Они искали себе квартиру и кто-то указал им на этот дом. Хозяин неспокойного дома согласился пустить их без всякой платы, не скрывая, однако, причины, по кото­рой он остается давно без жильцов. Сестры переехали на жительство в страшный дом.

В первые два-три дня ничего особенного не заметили. Но вот однажды ночью, когда они уже легли было спать, в доме поднялся какой-то непонятный шум, так что они поневоле перепугались. Встав с постели, одна из них спросила: «Кто здесь и что нужно?». Вдруг, как будто из земли, явился незнакомый мужчина и говорит: «Вот так давно бы спросили меня, поэтому я и давал о себе знать всякими способами. Я прошу вас помочь мне, а в чем именно, выслушайте меня. Несколько лет тому назад я был хозяином этого дома. Однажды, ко мне приехал мой племянник-сирота, которому я предложил жить у меня. Он был человек бедный. У меня было намерение оста­вить ему все состояние, так как кроме него у меня нико­го не было из родных. Я полюбил его и ничего от него не скрывал, так что он знал, что у меня были большие деньги. Однажды ночью он зарезал меня и труп мой скрыл в этой самой комнате под полом, а деньги, сто ты­сяч долларов, украл, и в ту же злосчастную ночь уехал из этого города по железной дороге и теперь живет под чужим именем вдали отсюда.

Прошу вас заявить об этом полиции, которая найдет мой труп под полом и предаст надлежащему погребе­нию, и я тогда уже успокоюсь».

На другой день сестры заявили об этом кому нужно, и действительно был найден под полом скелет человека, который и предан был земле по христианскому обряду. С тех пор в доме стало спокойно (Сообщено устно од­ним интеллигентным лицом). Спустя два года после этого видения, он, коленопрекло­ненный на молитве, тихо и мирно скончался («Душепо­лезное Чтение», 1868).

 

* * *

Одна благочестивая жена перед своей смертью рас­сказала своему другу следующее.

«В прошлую ночь явилась мне во сне покойная моя сестра.

— Любезная моя, ты слишком страшишься близкой твоей смерти, — сказала она, — хочешь ли узнать, что такое смерть?

— Да, хочу.

— Хорошо, сестра, я покажу тебе, что такое смерть. Смотри, вот она!

Тут явившаяся тихо склонилась на софу, и тотчас из ее тела вышел чрезвычайно тонкий светлый образ чело­веческий: то была смерть Тут я пробудилась» («Душе­полезные размышления», 1882, № 5).

* * *

В «Могилевских епархиальных ведомостях» помеще­но описание следующего случая из жизни митрополита Платона.

«В моей жизни, — говорил преосвященный, — есть один случай, при котором я видел тень другого челове­ка, да притом же так живо и отчетливо, как вот вас ви­жу теперь. Это было в тридцатых годах, когда я состоял инспектором Санкт-Петербургской духовной академии. У нас был в числе студентов Иван Крылов, из Орлов­ской семинарии, известный мне, когда я был там настав­ником. Учился он недурно, был хорошего поведения и благообразного вида. Раз он приходит ко мне и просит, чтобы позволил ему отправиться в больницу. Я думаю себе: «Верно он истощал, пусть там покормят его получ­ше и он поправится. А может быть и курсовое сочине­ние там напишет. Проходит несколько времени, я о нем ничего не слышу, доктор ничего не говорит. Но вот, од­нажды, лежу я на диване и читаю книгу, смотрю — сто­ит Крылов и прямо смотрит на меня. Лицо его вижу так ясно, вот как вас, но тело его было, как бы в тумане или облаке. Я взглянул на него. Он... Меня передернуло. Призрак точно понесся к окну и скрылся. Я еще разду­мывал, что бы это значило, слышу стук в мою дверь, входит больничный сторож и говорит мне:

— Студент Крылов Богу душу отдал.

— Давно ли? — спросил я в изумлении.

— Да вот минут пять, я только собрался к вам.

Вот извольте разгадать эту тайну, — сказал архипа­стырь, обращаясь ко всем присутствовавшим при расска­зе. Все молчали. — Все это, — заключил владыка, — несомненно доказывает нам какую-то таинственную связь между нами и душами умерших» («Могилевские Епархиальные Ведомости», 1883).

* * *

«Идя по скиту, — так рассказывает один из монаше­ствующей братии Троице-Сергиевой лавры, — зашел я к умирающему Вуколу, послушнику покойного схимонаха Моисея. В тот день, когда я был у него, его соборовали маслом. Увидав его в благодушном состоянии, я спро­сил:

— Что, о. Вукол, видно, в путь собираешься?

— Да, батюшка, помолись, да пошлет мне, грешному, Господь Свою милость.

— Кланяйся от меня своему о. Моисею.

— Я ныне, — говорит больной, — виделся с ним, он был у меня и вот здесь читал акафист Богоматери, а ме­ня, как и прежде бывало, заставил петь припевы, и так все правило совершил у меня. И сказал мне с радостью: «Мы с тобою и там вместе будем жить, мне позволено прийти проводить тебя туда». Помолились мы еще с ним, и я как бы совершенно был здоров, перекрестил он меня и отошел. Так я, батюшка, жду не дождусь, когда пошлет Господь перевести меня отсюда. Отец Моисей сказал, что там несказанно хорошо» (Монастырские письма, 35).

* * *

В одном селе жила почтенная чета: старик, заштат­ный священник, отец Г., и старушка, жена его. Жили они очень долго на свете и, как говорится, душа в душу. Отец Г. приобрел своею жизнью уважение -у многих в окрестности. Это был человек доброго старого времени, хлебосол, приветливый и добрый. Но всему бывает на свете конец: отец Г. занемог, слег в постель и, напут­ствованный христианскими Таинствами, тихо и мирно перешел в вечность, оставив горько оплакивавшую его спутницу жизни. Вот уже минул и год после его смерти. Старушка, жена его, накануне годичного о нем помино­вения после разных хлопот легла немножко отдохнуть. И вот видит во сне покойного мужа. С радостию броси­лась она к нему и начала его расспрашивать, что с ним и где он теперь находится? Покойник отвечал: «Хотя я и не обязан с тобою говорить, но так как при жизни не бы­ло у меня от тебя никаких тайн, то скажу, что, по мило­сти Божией, я не в аду; скоро и ты последуешь за мной, готовься к смерти через три недели после этого дня».

Покойник медленно удалился, как бы не желая с нею расстаться, а старушка, проснувшись, радостно стала всем рассказывать о своем свидании с покойным мужем. И действительно, ровно через три недели она мирно скончалась («Душеполезное Чтение», 1868, ч. 1).

* * *

«Один из богоносных отцов, — как записал св. Иоанн Дамаскин, — имел ученика, жившего в безпечности. Когда сей ученик застигнут был смертию в таком нрав­ственном состоянии, то человеколюбивый Господь, по­сле молитв, принесенных старцем со слезами, показал ему ученика его, объятого племенем до шеи. Когда же старец его много подвизался и молился о прощении гре­хов усопшего, то Бог показал ему юношу, стоящего в ог­не по пояс. Потом, когда благостный муж приложил к трудам своим новые труды, то Бог в видении явил его старцу совершенно избавленным от мучений» (Слово о почив, в вере, «Христианское Чтение», ч. 26, 1827).

* * *

«Отец мой знал о своей кончине за несколько лет, — передает некто С, — и вот как это ему было открыто. Накануне именин своих с 31 декабря на 1 января увидел он во сне своего отца, Михаила Васильевича, который объявил ему о скором их свидании в лучшем мире.

— Ты умрешь, — сказал ему мой. дедушка, — 2 янва­ря в день и моей смерти.

— Как! — вскричал мой отец, — так скоро?

— Нет, ты умрешь в среду.

И действительно, спустя несколько лет, в первую слу­чившуюся среду, которая совпадала со вторым днем ян­варя, мой отец умер» («Душеполезное Чтение», 1862, апрель).

* * *

В конце прошлого столетия помещик 3., человек еще не старый, обремененный многочисленным семейством и имевший при этом довольно ограниченное состояние, служил для семьи своей единственной опорой.

Но вот однажды 3. отчаянно заболел и видимо начал приближаться к смерти; врачи отказались лечить. Уби­тая горем жена оплакивала больного мужа, как умерше­го, представляя свое безвыходное положение. Видя все это, безнадежный больной начал мысленно просить Бо­га продлить ему жизнь, пока он пристроит старших сы­новей и. таким образом, оставит на их попечение млад­ших своих детей. После этой молитвы он уснул и про­спал довольно долго. Проснувшись, немедленно зовет к себе жену и радостно сообщает ей, что видел в сне архипастыря Белгородского Иоасафа Горленко, которого помнил еще в живых. Архипастырь в сонном видении сказал ему, что по милосердию Божию, ради невинных малюток дается ему еще двадцать лет жизни. Но через двадцать лет, ровно в этот день Господь призовет его к Себе.

Рассказав свое сновидение, больной попросил жену все это со слов его записать в молитвенник, что и было исполнено, и безнадежный дотоле больной 3. начал, к удивлению семьи и лечивших его врачей, быстро поправ­ляться и вскоре совсем выздоровел.

Ровно через двадцать лет, в назначенный день, 3. по­чил вечным сном на руках своих сыновей и дочерей, уже пристроенных и обеспеченных, с благодарной молитвой на устах.

Молитвенник его с записью доселе хранится у его по­томков, как фамильная ценность («Душеполезное чте­ние», 1868).

* * *

«Родители наши большею частью жили в своем име­нии, — рассказывает графиня Г. Ч-ова, — и так любили друг друга, что пережили один другого очень ненадолго. Вскоре по их кончине наступил храмовый праздник в на­шем имении. Я и все мои сестры были уже замужем, но к этому дню мы собирались всей семьей в это имение, чтобы помолиться вместе о наших дорогих покойниках. Это было летом. У всех нас были хорошие голоса и мы обыкновенно пели на клиросе.

Накануне праздника, после обеда, все мы сидели в большом зале, из которого стеклянная дверь выходила на террасу, а с террасы был вход в сад. Сестры Спева­лись, готовясь петь на другой день за обедней в память родителей любимый их концерт. Я же была не совсем здорова и в спевке не участвовала, а сидела в конце за­лы против стеклянной двери, разговаривая с двоюрод­ным братом. Пели в этот день сестры необыкновенно хорошо; слу­шая их, я думала: вот, если бы живы были наши родите­ли, как они были бы довольны, слушая этот концерт. Смотря на брата, что-то мне говорившего, я вдруг безот­четно взглянула на дверь, выходящую на террасу и о, ужас! В дверях стоит моя мать в простом белом капоте и белом чепчике с оборочкой, как была похоронена, и пристально смотрит на меня. Не веря своим глазам и ду­мая, что это воображение мне рисует ее образ, я стала смотреть вниз; через минуту подымаю глаза, а она тихо приближается ко мне.

Я встала и пошла к ней навстречу. Как только я дви­нулась, она стала отступать к двери, лицом ко мне, не оборачиваясь. Я приблизилась к ней, а она все отступа­ла, продолжая пристально смотреть на меня. Так она спустилась с террасы в сад и я за нею. В аллее она ос­тановилась. Я также остановилась и хотела взять ее за руку, говоря: «Я за тобой». Но она отчетливо сказала: «Не прикасайся ко мне, тебе еще не время». Потом она произнесла еще несколько слов, повторять я их не могу; затем улыбнулась, лицо ее точно просветлело каким-то блаженством, и она тихо стала отделяться от земли, по­дыматься вверх, становясь все воздушнее.и исчезла в пространстве» («Современные Известия», 1874, № 19).

* * *

Когда умерла шведская королева Ульрика в своем замке и положена была в гроб, то в передней комнате отряд лейб-гвардии держал печальный караул. В полдень явилась в приемную любимая королевою графиня Стенбок из столицы Стокгольма и начальник стражи прово­дил ее к телу королевы. Так как она долго не возвраща­лась, капитан гвардии отворил дверь и от ужаса остол­бенел. Тогда поспешили к нему присутствовавшие офи­церы и ясно увидели через открытую дверь королеву, си­девшую в своем гробу и обнимавшую графиню Стенбок. Видение казалось как бы плавающим в воздухе, но скоро превратилось в густой туман; но когда туман рас­сеялся, тело королевы лежало в гробу по-прежнему, а графини Стенбок нигде не оказалось в замке. Тотчас же послали курьера с известием об этом в Стокгольм и был привезен ответ, что графиня Стенбок не оставляла сто­лицы, но умерла в то время, когда ее видели в объятиях королевы. Тогда составлен был об этом событии прото­кол и подписан всеми, видевшими это явление («Исто­рический и статистический журнал», 1815).

* * *

В Теофииоле случился такой факт. Издавна здесь в одиночестве проживала всеми уважаемая, чрезвычайно набожная вдова почтенных лет. А. Она особенно близка была с подругой своих юных лет Д. Но неожиданно не­разлучные друзья настолько крупно поссорились, что А., внезапно заболев, приказала своим родным не пускать на похороны Д., если последняя к ней, мертвой, придет прощаться. Священник, призванный в одиннадцать часов ночи напутствовать заболевшую, узнал о непримиримой вражде почтенной вдовы с ее прежней приятельницей и стал уговаривать больную простить в душе Д. и тогда только приступить к принятию Св. Тайн. Больная послу­шала своего духовного отца. В ту же ночь Д., ничего не знавшая о внезапной болезни А., среди крепкого сна пробуждается от ощущения чьего-то реального присут­ствия и слышит умоляющий о прощении голос А. Про­снувшись, она зажгла свечу, но никого не нашла в сво­ей комнате. В скором времени она снова уснула. Но вдруг Д. слышит крик дочери своей, девушки четырнад­цати лет. «Мама, иди сюда, здесь А. ходит. Вот она, вот пошла, смотри!». Д. зажгла свечу и опять никого и ниче­го. Часы показывали три часа ночи. Мать и дочь совер­шенно явственно ощущали присутствие А. На другой день Д. получает известие, что А. умерла ровно в три ча­са ночи. После погребения, священник, согласно распоряже­нию покойной, вместе с понятыми описал все ее имуще­ство, лучшие вещи сложил в сундуки и отправил в цер­ковный дом до приезда сына, оканчивавшего Академию Художеств; разные же коробочки и мешочки побросали в угол, как ненужный хлам. Через два дня после смерти А., является к священнику испуганная, взволнованная племянница покойной и говорит: «Сегодня мне явилась тетка моя А. и велела вам, батюшка, передать, что вы нехорошо распорядились имуществом ее, нажитое потом и кровью для сына, побросали в угол».

Пошли в дом, стали перебирать коробочки и нашли среди лоскутов пятьсот рублей. Через несколько дней, кажется на шестой после смерти, А. является с той же реальною осязательностью священнику и, как бы в бла­годарность, говорит: «Не бойся болезни своей, а опасай­ся вот чего», — и сделала ему предостережение. Дей­ствительно, по свидетельству почтенного священника, предсказания ее сбылись («Херсон. Епарх. Вед.», 1886).

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: