Психологические усложненности.

*

Это отклонение от обычности может раздражать. Как умничанье.

Вот он выстроил свою жизнь. Хитрым способом. Не по общим правилам. Никому не удавалось, а он вот – легко!

Он раздражает не этим своим умением, а тем, что он бестолково считает, что умеет.

И что это вообще возможно.

*

«Иногда надо остановиться и посмотреть телевизор. Иначе...»

*

Смиренно помыл посуду.

Единственное, что всегда остается под рукой – это смирение. Оно всегда в запасе. Спасительное смирение.

*

Пытается извлекать из себя одни и те же ощущения. Может быть, для дальнейших попыток понимания.

*

Запаса грустных мыслей не хватает. На преодоление тоски и опустошенности.

*

Не хочет знать об этом мире ничего лишнего.

*

Мягкие предпочтения. Мягкие же антипатии.

*

Отвращение должно вызреть.

*

Окапываем свои сомнения новыми сомнениями. Окучиваем их как картошку.

*

«Накапать себе целебных, душелечебных слов. На ночь».

*

- Физиологическая тоска! 

- И такая бывает?

*

«Невыносимая избыточность ума. Может быть, это реальная вещь. Поэтому, если ее некуда девать – эту избыточность, ее заливают алкоголем. Регулируют, значит».

*

«Чего это весело было утром? Может быть, это какая-то физиологическая закономерность! Управляющая человеком. Ведь нечего вспомнить! Веселого».

*

Мечтает найти кошелек, чтобы проявить честность и отдать кошелек потерявшему.

*

Произнес это и умилился собственной толковости.

*

Не любит неожиданные звонки от родственников и с облегчением вздыхает, когда содержание звонка сводится к просьбе купить кефира по дороге с работы.

*

«В конце концов, все это должно как-то преобразоваться в состояние тупого, заторможенного терпения. Без анализа, без всплесков непереносимости от пребывания в логическом тупике. А иначе...»

*

«Чему бы порадоваться!»

*

Сознание затянуто злыми мыслями.

*

«Сознание правоты – где его взять? Где вообще его берут?»

*

Люди удобно устраиваются в своей психологии.

*

И отпускают тяжелые мысли. В этом отпускании - что-то естественно-природное.

Не удержаться ни в радости, ни в такой вот удрученности.

*

Сладить с новостями. Сладить с лирической тоской. Сладить с тянущими в разные стороны бытовыми и служебными обстоятельствами. Много разноплановых задач.

*

Не в первый раз приходит мысль в голову. На нее не обращаешь внимание. Но она настойчива!

*

Защищают себя кто как может. В меру своего понимания, умственных способностей, привычек, характера...

Некоторые совсем не такие злые, какими кажутся. А просто так глупо и зло защищают свою беззащитность.

*

Шаркает, сутулится... Вдруг понимаешь, что это не случайный набор особенностей, а внешнее проявление, отражение чего-то внутреннего. Это такое отношение к жизни!

*

Спрятанность за откровенностью.

*

Предполагать сложность человека. Предполагать примитивность человека. Два подхода.

*

Дежурные любезности, от фальши которых передергивает.

*

С ужасом разговаривает сама с собой.

*

«Мы не успеваем со своими переживаниями за всем тем, что достойно переживания и что преподносится нам средствами информации. Не поспеваем. Нас разрывают на части требованиями участия, которые звучат ото всюду. Нас не хватает».

*

Специально скромнее одевается. Чтобы не было стыдно спускаться в метро.

*

- Всегда легче не объяснять.

- А что?

- А послать!

*

«Привет Наде!» - и сразу испуг! «Наде ли!»

*

«Я себе покажу!»

*

Черноюморное: «Ты опять выздоровел!» Что-то подзуживает на такое.

*

«Выплакать все поскорее. Как вытошнить. А то не полегчает».

*

«Хитёр человек! Выдает свои физиологические потребности за что-то высокодуховное. Богоданное!»

*

Что-то непреодолимое. Отыскивается. В себе. Действительно, не преодолеть некоторые вещи. Разве только, если отправить душу на переплавку.

*

«Какие все делаются сложными со временем! Опытные, битые, тертые калачи, ученые, усталые, недоверчивые, осторожные, боязливые... Можно и не узнать старых знакомых».

*

Неизбывная иллюзия, что можно что-то продлить, что-то еще прикупить у судьбы, набраться времени, набить карманы, еще куда-то успеть и еще идти, идти...

*

Дисциплинированность, безукоризненная правильность так укоренились в нем, что ему, чтобы оставаться в рамках обычной человеческой нормальности, приходилось почти насиловать себя и таки совершать предосудительные поступки.

*

Как марионетка – висит на невидимых нитях привычек, установок, заблуждений, иллюзий, жизненных обстоятельств…

*

«Таким грустным и помереть можно».

*

Не изобрести какой-то «новый» взгляд на мир. Не завести себя другого.

*

«Никак не добиться от себя мужества».

*

Тяжело переносит всякую «психологию».

*

«Ты что, обалдела!» - еще можно ей сказать в некоторых ситуациях, но никак не: «Ты что, охренела!»

Лексические ориентиры во взаимоотношениях людей.

*

Мания увеличенности.

*

Несовершенства мира. На каждом шагу. Каждая пивная бутылка или окурок, брошенные на асфальт, говорят именно об этом.

Ну, конечно, не всем говорят. Только некоторым.

*

Изнутри он не выглядит таким старым.

*

Произнес несколько слов для обозначения территории своей компетенции. Пометил территорию своих смыслов.

*

Что-то приходится знать. Иногда в это неприятно входить. В эту необходимость.

*

«В шикарных букетах есть что-то неискреннее, фальшивое. Тратятся. Наверное им это легко».

*

«Что-то все они меня раздражают. Наверное со мной что-то не в порядке».

Такой порядок рассуждений должен быть всякий раз. Бывает, но не всякий…

*

Спросили дорогу… «Хоть кому-то я нужен», - потеплело как-то у него на душе.

*

Никак было не вспомнить фамилию известной актрисы, о которой известно, что она обладает феноменальной памятью.

«Ну, та еще... Которая играет в том фильме... Как его?» 

*

Рассеивается вся их правда, сознание своей правоты, слезы высушивает ветер, ужас и отчаяние прячутся в тупом ощущении безнадежности. Они еще могут поплакать. Но это их не спасает от безнадежности.

*

То, как сминаются, вдавливаясь друг в друга впечатления, чувства, ощущения... Это жизнь мнет человека, его душу со всем содержимым. Через какое-то время не узнать прежнего – ни мыслей, ни чувств. Так психически, духовно устроен человек.

*

Навязывание своей истерической воли.

*

Обманчивое чувство у простодушных и плохих игроков: «Вот сейчас возьмусь, соберусь и выиграю!»

*

«Какая тоска! Если бы имел вредные привычки, обязательно ими воспользовался бы: закурил, напился, в карты проиграл…»

*

Двойное дно обнаруживаешь у собственных мыслей.

 

 

Обиды.

*

Будто обидели.

Химизм психологического состояния. Из отчаяния выпадает в виде осадка – обида.

Остается ровное уныние. Покой своего рода.

*

«На что бы еще обидеться?»

*

Обиды. На пустяки обижается, но сам ищет фундаментальные причины обид, прячущиеся за пустяками.

«Обида пустяшная? Обида пустяшная! Обида пустяшная...»

В какой-то мере в этом есть смысл. Это как искать и находить какие-то глубинные вещи, заложенные в подсознании, по пустячным внешним признакам этой скрытой жизни подсознания.

*

Все обиды жизни припомнил!

А ведь потом придется как-то выкручиваться из обид!

Обиды обновляют отношения, делают их строже. Вынужденно соблюдается дистанция. Ничего лишнего, неосторожного не позволяют себе... На какое-то время прячутся какие-то привычные пошлости обиходной жизни.

*

Обида – это жертвование внешним, отказ от внешнего ради внутреннего. Это просто выбор. Может быть, выбор слабого. Уход в обиду, а не в ответную ненависть и агрессию. Да! Уклонение от борьбы.

Можно ответить тем же – ударить, обозвать или плюнуть... Можно выплеснуть стакан воды в лицо оппоненту, а можно предпочесть уход, неприятие агрессии. Это своего рода независимость, неподчинение чужой воле - пусть и пассивное.

В таких случаях всегда мало выбора. Да и любой из них неоднозначен.

*

Смертельная обида на старость.

Смертельная обида на жизнь.

Одна обида обгоняет другую, они устраивают соревнование между собой.

*

Обиды останавливают течение жизни. Жизнь замирает в момент обиды и находится в этом состоянии пока обида не разрушится временем.

*

Что это изобретено им вместо обиды? Как это назвать? Как это описать, определить?

Отряхивание. Вдруг будто птица сорвется с громким хлопаньем крыльев. Тяжело, грузно. С привычного места. В неизвестном направлении. Чтобы не попасть под прицел. Чтобы не быть сцапанной острыми когтями. Только-то.

Обида – это когда не улетаешь. А когда упорхнешь, будто ничего и нет. При первом же чувстве опасности...

 

 

Юморение.

Разболтанное юмором сознание. Лихорадочный поиск смешного. Это извращает восприятие действительности.

 

 

Новости.

*

Вчерашние хорошие новости уже не могут успокоить. Новость - скоропортящийся продукт.

Хотя есть долгоиграющие новости. Новости длящиеся, длящиеся... И все хорошие, хорошие...

*

К вечеру накапливаются новости. Любые – плохие и хорошие. Плохие к вечеру обязательно кто-то переварит в какое-то объяснимое понимание, от которого становится легче. И вроде как совсем плохих новостей и нет.

*

Накопление неутешительных новостей. Яндекс выдает всякие гадости про то, что на Россию накладывают очередные санкции, дебильные новости с Украины...

А ту и Стенджер добавил:

«Будущее. (...)

5 млрд. лет спустя. Прощай, Земля. Наше Солнце расходует последнее водородное топливо и становится красным гигантом, испепеляя Землю. В течение следующего миллиарда лет Солнце сжимается до белого карлика».

 

Представления о мире.

В какой-то момент представления о мире могут вдруг по разным причинам невероятно расшириться и усложниться. На какое-то время. Потом это куда-то уходит. Без следа.

Дело наверное в том, что в этой сложности невозможно существовать бытовому человеку, и он подсознательно стремится уйти от потрясшей его скромный мозг картины мира и с облегчением возвращается к привычным для себя представлениям.

Поэтому вся эзотерика, оккультизм, конспирология, инопланетяне и прочее чаще всего не приживаются в бытовом сознании. В конце концов, с утра надо идти на службу! И что с этим «тайным знанием» делать на утренней оперативке!

Поэтому от всего этого с облегчением просыпаются: «Слава Богу, все это был только сон!»

Может быть, это и есть душевное народное здоровье? Никакая зараза не пристает.

 

 

Умные.

Может быть, они такие умные, что сходу, с первого взгляда распознают дураков!  Может быть, дураки для них как открытая книга!

 

 

Жалость.

Жалеют тех, кто и сам себя жалеет, кто готов к чужой жалости и даже ждет ее, и даже напрашивается на нее.

Тех, кто спокойно относится к посторонней жалости, понимая, что ничем помочь в некоторых случаях нельзя, того и не думаешь жалеть этой бессмысленной душевыматывающей жалостью.

Мука мученическая жалеть беспомощных детей! Здесь жалость нужна для того, чтобы смертельно пугать людей, заставлять их становиться на колени, сознавать свою ничтожность и бессилие. Жалость такого рода ставит человека на место.

 

 

Улица.

«Я очень много у нее взяла, много намотала на ус». Разговорные подарки. Веселят усталого путника после рабочего дня.

 

 

Проблемы.

Одни напасти и проблемы заслоняются другими. Более серьезные, но отдаленные, не так остро чувствуются, прячутся за близкими и острыми пустяками.

Есть «системные», «хронические» напасти и проблемы. С ними уже живешь и живешь.

 

 

Логика.

Фрида Вигдорова, «Девочки. Дневник матери».

«Ты знаешь, мама, почему я положила голову к тебе на колени? Чтоб ты не плакала».

Это логика сна. Там тоже скрыты связи между событиями, между мыслями. Во сне все логично – никаких сомнений. А проснешься и не можешь отследить эту логику».

 

 

Мелочи непонимания

*

Читатель! Только на две трети книги наставил одобрительных галочек «нотабене», а все остальное в книге оказалось непонятным. Галочки туда не долетели.

*

Понял в жизни только самый минимум. Самое примитивное.

Или все же не понял и того? Засомневался в последний момент.

*

- Жалко, что все это останется не понятым. Непонятным и не понятым.

- С тем человек и живет. Еще бы не жалко! Все на свете жалко!

- Но это жальчее. Это как если перед носом у тебя дверь захлопнется. И ты ничего не увидишь.

*

Раньше было суетливое, озабоченное непонимание, теперь – угрюмое непонимание.

*

«Любовь – это такое физиологическое недоразумение»?

*

«Ржет на всю улицу! Чему так можно радоваться! Не представить. Не припомнить из личного опыта.

Может быть, дело не в качестве радостного события.

Может быть, они всему так радуются.

Может быть, у них есть только два варианта душевного состояния: обыкновенное и радостное, которое именно так проявляется. Так и никак иначе. Без полурадости, без каких-то оттенков и градаций».

*

Экспрессионисты, абстракционисты, дадаисты, какофонисты и прочие авангардисты всех мастей. Во всех видах художественного творчества. Не ставившие себе задачу украшать окружающую среду.

И вопрос: зачем? Зачем эти усилия, чтобы сказать что-то чернушное об этом мире? Выразить что-то как бы адекватное ужасу жизни? И тем самым удвоить этот ужас?

Вытянуть на свет Божий будто бы сущность этой жизни? А на самом деле свою обеспокоенность, свой страх?

*

Габен: «Не знаю, что со мной!» А она ему говорит, что всё уже оплачено, и он может делать с ней всё, что положено.

Ей уже заплатили за это! За хватания! За пользование ее выпуклостями и впадинами.

Заплаченность! За пользование живым существом! За услуги физиологического использования! Это никак не удается понять до конца.

*

Подсознательная хитрость бывает? Или это уже не хитрость, если она подсознательная?

*

«Платная медицина? Да, культурно! За деньги пациентов – любой каприз. Но что же делать с самой медициной! Не гарантирующей ничего, кроме комфорта».

*

Всегда вызывает какое-то глупое удивление то обстоятельство, что по утрам люди идут и едут в противоположные стороны. Одни – туда, другие – обратно. Почему нельзя работать там, где живешь!

*

Некоторые понимают. А у некоторых защита от понимания.

*

Время, красота... Новый-старый набор из не вполне понятных вещей. Наряду с вечностью и бесконечностью.

Список можно продолжить. И это уже не совсем мелочи. Непонимания.

*

Вопросы.

«Почему все так?» – вопрошаешь.

Наверное ответ какой-то есть. Где-то он есть. Но его не знаешь. Не знаешь, где он. И только бесполезно вопрошаешь.

Или то же самое, но по- другому: «Почему все не так?»

*

Почему ГБ не мог создать более совершенное во всех отношениях существо?

Или человек, в самом деле, еще просто не успел усовершенствоваться? Сделал всего несколько шагов от обезьяны.

К тому, что вообще возможно на основе этого обезьяньего материала.

 

 

Мифы.

Романтическая, мифотворческая интерпретация событий собственной жизни. Человек иначе не может. Он хочет, чтобы мир был настроен этически на деяния человека, чтобы он карал и миловал. Природа, Бог, какие-то неведомые, но всемогущие силы… С пол-оборота выстраивает теории, объясняющие все с ним происходящее.

 

 

Правда.

Поэтическая интонационная правда. Не истина, а именно «правда». Истина – это слишком пафосно.

Сиюминутная, как погода этого дня, этого утра, правда.

Солнце так светит именно сегодня. Вот и правда.

 

 

«Введение в языкознание».

Отрываешь взгляд от страницы и сразу – другая книга, книга улицы, книга прохожих, книга повседневных забот... Разнообразие слов... Разнообразие людей, лиц, возрастов, характеров, написанных на лицах, судеб... И как все слова необходимы в языке, так же и все люди, все их многоликое разнообразие необходимо этому миру!

Воспроизводство разнообразных жизней. Мир, не вычищенный от своеобразия людей. Не глянцевый, не отобранный... Некрасивый, даже неприятный...

И мягкие, и твердые, и сильные, и слабые, и робкие, и решительные, глуповатые и интеллектуалы... сволочи и герои, маргиналы и обаяшки, старые, средневозрастные, молодые, образованные и простые как три копейки...

Нет ли такого однозначного, ясного, твердого, никак не обходимого закона в необходимости всех их без изъятия в этой жизни?

А то ведь перебирают! Отсеивают, отшивают, гонят, отпихивают... Хотят, будто бы, сделать мир из одних персонажей ЖЗЛ. Не задумываясь, легко и без тени сомнений.

 

 

О непонимании.

*

Тайна непонимания между людьми. Что разделяет людей? Что-то же делает непонимание между людьми реальной вещью. Это цвет кожи, возраст, национальную принадлежность нельзя изменить, но то, что касается чего-то умственного, касается идей и теорий – ведь все это как бы в эфире, в атмосфере, в которую погружены люди. Это что-то нематериальное. Но подчиненное законам, открытым людьми. Тут и логика и гносеология, и психология и т.п. Вся эта интеллектуальная атмосфера одна на всех, все дышат, казалось бы, одним и тем же воздухом. И не понимают друг друга!

*

Наука как бы раскладывает всё по полочкам. Так терпеливый родитель наводит порядок после игр детей.

Но начинается новый день, и люди опять всё разбрасывают, всё переворачивают верх дном. Они так устроены.

Они обречены на то, чтобы не понимать.

Искусство воспроизводит ситуации непонимания.

Весь смысл искусства – заявить о своем непонимании. Всё остальное – блеф. Ну, или заблуждение.

 

Глупость.

*

А ведь не боятся вдруг сделать что-то глупое, проявить спрятанную, иногда глубоко внутри, иногда не очень, глупость, с которой каждый живет. Слишком безоглядно доверяют себе. А ведь глупость подстерегает на каждом шагу. Чуть зазевался и – пожалуйста! Она полезет из всех щелей.

*

Глупость – как некий всплеск. Гражданин держится, держится, а потом как скажет что-нибудь, не подумавши!

Человек, как ни старайся, не может контролировать свою глупость. Она все равно проявит себя.

Так что: «Осторожно – глупость!»

*

Не скажешь, что глупая. Глупыми называют тех, что путаются под ногами, занимаясь не подходящим для них делом, ничего в нем не понимая. А эта и не глупая. Она на своем месте. Которое ей полностью соответствует. И в голову не придет назвать ее глупой. Так сразу.

*

Алиса застала его молодым и глупым.

Постепенно благодаря длительному общению уровень глупости в людях выравнивается, как уровень воды в сообщающихся сосудах.

*

Может быть, человеком управляет его глупость. Других объяснений для многих вещей уже не находишь. Начинаешь перебирать... И видишь, что именно глупость ведет человека по жизни. Глупость в разных формах и видах.

Глупость – это универсальная вещь. Она проявляет себя почти во всем – в жадности, в жестокости, в злобности, в хитрости, в лени, в зависти, в подлости, в трусости...

Когда всё вышеперечисленное понимаешь именно таким образом, будто даже и легче становится. И людей переносишь снисходительней. С большим пониманием. Ведь что же можно поделать с тем, что досталось им, в том числе и тебе самому, от природы! Не переродиться же!

Может быть, человек, пока не переберет разные варианты глупостей, жить нормально не может.

Как со стрельбой из пушки: недолет, перелет, а только потом, может быть, попадание в цель.

Вот именно – «может быть». Но может и не быть.

 

Нити понимания.

«Нити понимания завели его в здоровый глубокий сон».

Или:

«Настойчивые попытки добиться понимания некоторых вещей утомили его и завели в сон».

Или:

«Он потерял нить понимания, когда настойчивые поиски завели его в сон».

Короче заснул без понимания.

 

 

Планета.

*

Все понимают неправильность жизни на земле. На Земле. На планете Земля. На ней все так запутано, переплетено противоречиями, что для того, чтобы просто жизнь не остановилась в ожидании правильных решений людей, необходимо хоть какое-то – пусть приблизительное и грубое – но понимание. Для немедленного принятия неотложных решений. Так что это не специально, а вынужденно загрубляют понимание. Так и живут. 

*

Дали попользоваться этой планетой. Поселили в этом прекрасном солнечном мире. И что из этого получается!

Пока ничего хорошего.

 

Математика.

- Отталкиваются от математики. На самом деле – от точного, логического, рационального в мире. Часто в пользу неопределенного, боязливого, неуверенного, ленивого, попустительского существования. Так и живут. С гордостью говорят о непонимании математики, кокетничают этим. Демонстрируя на самом деле некую ущербность. Разве нет?

- Дай подумать!

 

 

Разговор.

Улица. «А он не выходец из мусарни? Или его крышевала мусарня?»

Не знаешь этого мира. Со всеми его мерзостями. Хотя вроде бы хорошо, полезно, интересно все такое знать и понимать. Но не знаешь и даже предпочитаешь не знать!

Сохраняя в себе узкий спектр представлений и пониманий низовых, бесхитростно живущих людей.

Знать все подлости этого мира – значит в какой-то мере принимать, впускать их в себя. Это знание должно быть как-то прописано, встроено в более-менее приемлемом варианте в жизнь сознания и не вызывать рвотного чувства. К этому знанию надо притерпеться. И продолжать как-то жить с перестроенным с учетом уродства этого мира пониманием!

Это все продолжение разговоров о тонкой, ранимой психике человека. С чем-то он не может примириться. Разочарование в жизни может принять неприемлемые формы. И логические доводы не помогут. Картина мира окажется безнадежно испорченной. В одноразовом человеке.

Разрушится вера в тот простой, бесхитростный – Божий - мир, в котором предпочитают жить миллионы обычных людей, наивно не знающих подлое устройство этого мира.

Как-то надо ходить мимо этого подлого знания. Сжирающего человека.

 

 

Смысл жизни.

Чаще всего в этой связи начинаешь думать о том, что каждому человеку дается попытка понять, куда он попал при рождении.

Притом, что эта попытка почти ничем не кончающаяся.

Естественные науки, история цивилизации, человек, Вселенная, жизнь, природа... Всё это так и остается для среднестатистического индивида на относительно примитивном уровне понимания.

Духовность в человеке, добро, любовь... И здесь в результате - больше недоумения, чем удовлетворительного понимания.

И тем не менее, в этом объяснении видится и больше того самого искомого смысла, и больше достоинства. В котором так нуждается в своей одноразовой жизни затерянный в вечности и бесконечности человек.

 

 

Театр.

«Брезгливое отношение к театру. Всегда не нравились ощущения от живых эмоций актеров. 

Эта приближенность к актерскому аппарату для чувств! Слезы, истерические голоса, истошные крики... Неприятно присутствовать при чужих переживаниях.

Понятна, наконец, причина холодного отношения к театру, причина избегания театра. Там в зале, в кресле посреди зала, когда никак не сбежать от этих неприятных ощущений... Телевизор с чем-то подобным всегда можно выключить, а тут на тебя наваливаются выдуманные, взвинченные темпераментом чужие страсти! И никуда не деться!»

 

 

Литературное понимание.

Литература в новые времена. Зачем она? Добавлять схоластическое понимание, переставляя слова?

Добывать смыслы с помощью ограниченного набора слов?

Нет, конечно, дело не в словах. Не в ограниченном запасе слов.

Ограничен запас схоластических понятий, скрытых в словах.

Один и тот же набор с незапамятных времен – жизнь, смерть, человек, добро, зло, свобода, любовь, воля, Бог, вечность...

С понятиями, описывающими реальность худо-бедно разобрались.

И добавить вроде нечего. Из века в век!

Это похоже на шахматы с ограниченным количеством фигур и неизменными правилами игры.

И слова, и понятия - только инструмент, с помощью которого добывают понимание.

Жизни всегда не хватает дополнительного нового или обновленного понимания.

Понимания не хватало во все века.

Понимания жаждут. Человечеству нужно, чтобы ему объяснили, как все устроено на этом свете.

И где тут литература? Может литература добавить что-то новое?

Может, не может... Над пониманием должны трудиться все.

Вот и литература... Своими средствами – пусть и такими халтурными – схоластическо-беллетристическими.

 

 

Свое понимание.

Лосев говорит о глубинах понимания, недоступных очень многим – почти всем. Еще бы! С таким академическим багажом! Библиотека в 15 тысяч книг, 350 работ, 90 с лишним лет жизни за плечами. На плечах.

«Общий объем «Истории античной эстетики» составил 8 томов в 10 книгах».

«К 2000 году библиография печатных трудов А. Ф. Лосева насчитывала около 600 наименований, не считая статей в учебниках и энциклопедиях».

И все же, все же... Это как-то не уязвляет. Не меряешься, понимая, что каждому свое. И наоборот, дорого свое понимание, понимание добытое своей жизнью, своим, каким ни есть, знанием и опытом.

Что-то свое. Свои радости понимания.

 

 

О глубине.

Есть такое понятие - «художественная глубина».

Эта глубина дается пониманием. Ничем другим.

Ощущение глубины вдруг возникает, если в авторе открывается поражающее читателя понимание чего бы то ни было.

Понимание достигается теми самыми «потом и опытом».

И для подлинного понимания необходимо время.

Талант хоть и ускоряет процесс понимания, но все равно понимание обретается только со временем.

Будто обязательно что-то в человеке - какой-то сосуд - должен быть наполнен.

 

 

«Деструктивное» понимание.

Представляешь, как, может быть, придется принять, согласиться с чем-то окончательно депрессивным в понимании людей, устйства жизни на планете Земля, мира в целом... Материала для такого подхода – хоть отбавляй!

И всё осознание «методологической неправильности» такого деструктивного подхода к пониманию может не помочь.

«Но что же делать!» - вопрошаешь неизвестно кого. И часто не можешь предложить самому себе ничего позитивного. С тем и живешь какое-то время.

Всеми силами пытаешься обходиться без такого понимания, без такой оценки, однако «слаб человек, мягка человеческая глина», и, хочешь - не хочешь, может прийти минута, такого понимания, что лучше бы не понимать никак, отказаться от понимания.

Но Бог пока милует. И не понять окончательно, что это, - так «правильно», «божески» устроен мир или это в природе человека заложено – уходить от понимания, которе не оставляет этому миру шанса.

 

 

О разгадках.

*

Простая логика.

«Разгадки никакой нет. Ее нет в реальности, не может быть и в тексте».

Вроде бы понятно, но ведь снова и снова пытаются это обойти. Пробуют хоть в тексте сделать с этим миром что-то этакое. Раздвоить этот мир. Своим книжным, головным, человеческим, авторским пониманием.

Но ведь как-то надо жить!

Хоть с каким-то пониманием.

*

Конечно, не все так просто.

Если слово «разгадка» употреблять не механически, то эта разгадка – это нечто, навязанное реальности человеком, который пытается что-то понимать в окружающем мире.

Вот он что-то понял и говорит о разгадке. Он из сплошной, нерасчлененной массы темной, закрытой для разумения реальности вытащил своим пониманием какие-то отдельные вещи. Вытащил тем, что он назвал пониманием, посчитал как понимание. И потом уже связал эти единичные понимания в что-то общее. «Разгадал»! «Эврика!»

Но в единой, сплошной, нерасчлененной реальности нет ничего общего с интеллектуальными усилиями человека. Понимание, всякие там «разгадки» чаще всего навешиваются на реальность, навязываются ей.

В практике человеческой жизни в этом, конечно, нет ничего страшного и неправильного.

Это кажется странноватым, только когда пытаешься влезть со своим несовершенным пониманием и в эту сферу – когда пытаешься формулировать то, как человек вообще что-то понимает, как он описывает словами свое понимание понимания.

В общем, это запутанная история. И попытки что-то окончательно объяснить в этом вопросе слегка отдают занудством Алексея Федоровича Лосева.

 

м2

 

 

Место в человеке.

 

 

Говорение.

*

Они так свободно оперируют запредельными, невозможно трудными для ясного понимания категориями, что напоминают школьников, которые непосредственно от игр в жмурки и в казаки-разбойники, едва научившись более-менее связно что-то излагать, только что в учебнике по литературе прочитавших с десяток новых для них слов, переходят к рассуждениям о героях, положим, Толстого с применением этих новых слов. Освоение мира Толстого произошло, если произошло, только на словесном уровне. Рассуждают о вселенски сложных вещах бегло, кидаются понятиями налево и направо, будто доказывают геометрическую теорему. Показывают, что они учили урок, выполнили домашнее задание. Привязывают космос к обиходу.

Церковные праздники, посты, заутрени, вечерни, молитвенное говорение... И за всем этим у них стоят запредельные понятия: Бог, вечность, вечная жизнь, вечные муки, райское блаженство, любовь, милость, справедливость, жертвенность... В этом часть той непроходимой глупости, за которую Г.Б. и должен будет, в конце концов, наказать род человеческий. Наряду с другими, конечно, более страшными и непростительными глупостями и преступлениями: ненавистью, войнами, непониманием друг друга, ненаучаемостью... Уже И.Х. это понимал. Он и относился к людям как к безнадежно больным. Во всем сквозит эта безнадежность. Такими они созданы.

Может быть, только в музыке они чего-то стоят. «Magnificat»...

Несообразность космического и земного.

*

Религиозный лексикон. Словотворчество. «Всенепорочная палата». «По благоутробному милосердию». «Молитвословие». «Упорствовать в беззаконии».

*

Религия - самозапирание в догматах, оперирование на словесном уровне не поддающимися анализу первокирпичиками мировосприятия. Убежище.

*

А.П.Зиновьев, «Евангелие от Ивана»: «...никакое религиозное учение нельзя опровергнуть, ибо оно в основе своей есть не система гипотез или опытных утверждений, а система определений, т.е. соглашение о смысле языковых выражений».

Спор о словах. И в начале было слово, и потом были одни только слова. Если ты принимаешь систему определений, ты - верующий. Г.Б., творение, святой дух...

*

«Круг чтения. 8.01.

«Нужно остерегаться двух одинаково пагубных суеверий: суеверия богословов, учащих тому, что сущность Божества может быть выражена словами, и суеверия науки, полагающей, что божественная сила может быть объяснена научными исследованиями». Джон Рёскин.

Так и говорится: «В начале было слово...»

Даже это начало вводит в многовековую словесную дискуссию по одному только слову «слово».

Википедия:

«Термин «Логос» в словаре древнегреческого языка Иосифа Дворецкого имеет 34 гнезда значений.

Первый перевод этой строки на славянский язык осуществили Кирилл и Мефодий, именно они понятием Слово переводили греческое понятие Логос. Далее под Логосом подразумевали и закон всемирного развития, и некую Высшую Силу, управляющую миром. Позднее в трудах ранних христианских мыслителей сам Логос отождествлялся с Сыном Божиим, Иисусом Христом, «ибо Логосом-Словом спасал Господь грешный мир».

«Лев Толстой в книге «Перевод и соединение четырёх Евангелий» даёт следующий вариант текста: “Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога”  (в значении «разумение выразило Бога»). Название книги писатель объяснял как “возвещение Иисуса Христа о благе”: “В начале всего или началом всего стало разумение жизни по возвещению Иисуса Христа”. Толстой привёл одиннадцать главных значений “λόγος”: 1) слово; 2) речь; 3) беседа; 4) слух; 5) красноречие; 6) разум, как отличие человека от животного; 7) рассуждение, мнение, учение; 8) причина, основание думать; 9) счёт; 10) уважение и 11) отношение. Приводятся причины как пригодности, так и недостаточности этих значений. Перевод “разумение” приводится как сумма четырёх значений: разума, причины, рассуждения и соотношения. Вместе с тем, говоря о “разумении жизни”, Толстой отмечал: “Я не отрицаю никакого другого перевода; можно поставить и слово „разум“ или „премудрость“ и даже оставить „слово“, приписав ему более широкое, не свойственное ему значение; можно даже оставить, не переводя, слово „логос“; смысл всего места будет тот же самый».

Понимание дается с помощью слов. По-другому у человека не бывает. Поэтому продолжается и будет продолжаться этот спор о словах.

 

Шестидневка.

Шестидневка Г.Б. Это казалось допустимым, возможным. А за сколько же дней, или лет, или тысячелетий, или миллионов лет? - это уже придирки. Придирки и есть. Не по существу.

Домашний космос. Это ещё так близко от Зевса на Олимпе, его жены Геи, его родственников, приближенных, любовниц и т.д. Все по-домашнему. Боги на выбор. Как министры отраслевых министерств. Дионис - министр виноделия и виноградарства. Геракл - министр, нет скорее председатель комитета по физкультуре и спорту при совете министров. Гея - министр геологии. Посейдон - морской министр…

Содом и Гоморра.

Содом и Гоморра. По фильму «Ной». Одна простодушно исполненная библейская история из этого фильма про животных прочно засела в голове. Это всё, что касается неисправимых, купающихся в собственных нечистотах, обреченных Содома и Гоморры. Г.Б. исправил ошибки. Нет, скорее, Он вырвал лист и переписал заново. Завел новую тетрадь. Опять с чистого листа.

Мир и теперь, и всегда, наверное, казался неисправимым. Ужо ему! А он не боится. Его несёт какая-то не формулируемая непреодолимая сила. Как те Содом и Гоморру. Мир в загуле. «Пропадать так с музыкой! Да зарасти оно все г...! Э-эх!» Что ему бояться каких-то ветхозаветных теней.

 

 

Моисей.

О Моисее и блужданиях по пустыне рассуждали ещё в начале века в связи с ЛН. Библейские анекдоты. Что это? Издержки образованности. «Воздушные коридоры», по которым «летает» «образованная» мысль. Прошло 90 лет и вновь тот же библейский анекдот в приложении к России. Неутомимые литераторы.

Ветхозаветная молодость.

*

Жестокие опыты Г.Б. над Авраамом: «...Теперь я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего...» Нелюбовь к Египту: «...и оберете египтян...» (Исх. гл. 3/28)

*

Домострой: что можно есть, а что нельзя. «...нечист будет до вечера...», «закон о скоте и птицах». Не есть квасного.

*

Может быть, это была молодость Г.Б., горячность, романтическая, революционная горячность. «Истребить, побить, прогнать...» «Разрушьте, сокрушите, вырубите...» (Исх.гл.34) Всех в одночасье переделать, перековать... Потом пришла мудрость И.Х.

 

«И сломлю гордое упорствование...»

«И сломлю гордое упорствование...» (Левит.26.19) Гордый, но, конечно, слабый человек.

Старозаветный Г.Б. похож на садюгу мафиози, который с одной стороны всем людям вроде как отец родной (крестный отец), а с другой стороны деспот, самодур, готовый уничтожить любого, кто противится его воле.

«И делал неугодное в очах Господа…»

Но сначала сломить «гордое упорствование». С усмешкой испытывает род человеческий и с удовлетворением воспринимает небезграничность «гордого упорствования», предательство, низость, трусость...

Может быть, Иосиф Виссарионович, будучи семинаристом, усвоил этот урок, преподанный Г.Б. Воспринял характер, стиль, дух...

Есть Г.Б. и Богоизбранный народ. Есть И.В.С. и «испытанная когорта». «...прибавлю вам ударов всемерно за грехи ваши».

Зачем Г.Б. тогда затевал всё это, если всё пошло наперекосяк ещё с Каина? Неисправимое человечество. Грехи, непослушание... Отменил бы всё или не обращал внимания. Что ему больше делать нечего, как только влезать во все эти еврейские дела, без конца являться Моисею, творить доказательные чудеса, карать, наставлять... Зачем ему всё это нужно? Занялся бы лучше Альфой Центавра».

Домашний доктор.

Маленькая уютная вселенная библейских времен. Г.Б. - как домашний доктор. Его уважают, его боятся, любят, без него не обходятся, его ублажают, его упрашивают... Как трогательно!

Он назначает диеты: «всякий скот, у которого раздвоены копыта и на обоих копытах глубокий разрез, и который скот жует жвачку, тот ешьте». Свинью есть нельзя: «копыта у ней раздвоены, но не жует жвачку».

 

 

Эпизод.

Эпизод про то, как один левит на склоне горы Ефремовой гостил у отца своей жены из Вифлеема Иудейского. Сначала «три дня они ели и пили и почивали там». Потом четвертый, пятый. На шестой не согласился и ушел...

Образ жизни, менталитет. Наложница, пара навьюченных ослов, глина домов под палящим солнцем, небритая щетина семитских подбородков. Здесь всё, от ослов до этих пятидневных сборов в дорогу, чуждо России. Омывание ног, восточное гостеприимство. Левит послал на «познание» свою жену, а сам проспал всю ночь в доме. А потом собрал собрание народа Божия, где отвечал и сказал... Бедняжечка. Просушенный на солнце, щетина на худых щеках, засаленная хламида, невинные дозорцевские глаза, возведенные к небесам руки.

Забытые Богом.

Забытые Богом – те, с кем ничего не происходит. Бог занимался Богоизбранным народом - евреями. А все остальные народы - ханаане, египтяне и так далее, - вроде как не волновали Г.Б. Они были только инструментами в руках Г.Б. для испытания и воспитания евреев.

 

 

Рассерженный Г.Б.

Г.Б. здорово рассердился на человека. Сначала сослал его на землю, в голод, в холод. Потом потопил всех. Этого ему показалось мало. Через некоторое время придумал христианство, чтобы дальше пугать бедных потомков Адама.

 

 

Природа.

«Удовлетворение похоти». Что ж так неласково! Антиприродно. Будто в этом что-то страшное. Боятся, что человек будет похож на животное? Куда от этого денешься!

Человек без прошлого. Отрекаются от матери природы. Стыдятся ее. Почему? В этом какая-то необъяснимость. Тайна. 

Тайное знание?

Что-то их съедает изнутри.

Родитель.

Г.Б. похож на всех родителей, которые никак не могут воспитать своих детей. Пробует уговорами, наказаниями, устрашениями, страшными карами, проклятиями. И прямые указания, и притчевые иносказания, и чудеса... Ничего не может Г.Б. втолковать бестолковым людям.

 

 

Бог и Дед Мороз.

Богохульная фантастика. «Новогодний Боженька - Дед Мороз. «Подари мне, пожалуйста, куклу Барби!» Открыточный, новогодний вариант Вседержителя. Они, наверное, недолюбливают друг друга: Г.Б. и Д.М.

И.Х. - что-то вроде фантастического андроида, посланного в свое время Г.Б. на землю научить людей правилам жизни. Хитрый старик сидит за облаками и смотрит, переключая каналы, на то, что происходит на земле. Выживший из ума от одиночества старик. Он что-то бормочет, разговаривая сам с собой. Где-то у него за спиной неподвижной восковой куклой стоит «выключенный» андроид И.Х. У ГБ компьютерная картотека на жителей земли, на всех писателей, моралистов, вроде Л.Н., Руссо... Трудно понять, зачем ему всё это.

Его соперник – «жалкий старикашка» - Дед Мороз со своими фокусами и новогодними подарками.

Может быть, цель Г.Б. - поддержание религиозного культа самого себя. Все усилия только для этого. «Волшебник», вроде Гудвина. Все усилия на реализацию сумасшедшей идеи. Ему и не скучно из-за его сумасшествия. Живет он в чем-то вроде космической станции: командный пункт, отсеки, архив... Он тысячелетия носится вблизи Земли. И нет ему покоя».

И продолжение. Прилет НЛО. Они обнаруживают Г.Б. и его станцию. Изучают Г.Б. и Землю. Г.Б. - один из них, только давно улетевший, забытый в «этнографической экспедиции». Они намного превзошли его технически. «Вычислили» его по своим архивам. Думают, что с ним делать. Решают, наконец, прекратить это религиозное безумие и увезти его».

 

 

Смех.

Он будет смеяться, когда узнает о всех глупых выдумках землян на Его счет.

Или ему уже давно не смешно?

 

 

Мучения И.Х.

*

Художественные фильмы о И.Х. Реализм, бытописательство... И.Х. - одержимый идеей. Он похож на чахоточного студента-народовольца. И внешне и внутренне.

*

Несчастный И.Х. Продолжают мучить и после смерти! И через 2000 лет! Этими христианскими акциями, фестивалями, сектами, единственно верными учениями…

Мучают еще и этими киношными мучениями. Изощрениями киноискусства. Совершенно никому не нужными.

 

 

Заповеди.

*

Заповеди говорят о том, что жизнь устроена сложно. Она устроена по пунктам. Десять пунктов. Правила устройства жизни.

*

В христианстве есть парадоксальные вещи. Парадоксальные, потому что они почти не выводимы из повседневной жизни без посторонней, Божественной, помощи. «Не осуждать, не судить...» Впрочем, судя по «Кругу чтения», это же есть и в других религиях.

*

Он блюет у стены. Его утешают две подружки. Им всем лет по шестнадцать. «Монашка», убирающая Предтеченский садик и окрестности, старается не осуждать его. А только яростно метет дворницкой метлой пыль по асфальту.

*

«Трансцендентность» заповедей. Нечто запредельное, недоступное простому схватыванию, несмотря на их кажущуюся простоту. К этому надо прийти. «Если кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую». «Страшно взять на себя крест заповеди о непротивлении злому». (Кр. Чт., Нед. чт. 19-20.05) Каково это звучало тогда, 2000 лет назад, на фоне безнравственности плотского Рима и животности варварской Европы!

*

Аналитический подход к человеку. Вот где запрет: не суди. Потому что это не поддается осмыслению: способность человека на низкое, его природная привязанность к низкому и его же, чуть ли не одновременная, несмотря ни на что, способность к Божественно-чистому, отрицающему, отбрасывающему без сожалений - восторженным порывом - свою низкую природу. Нельзя человека «решить» раз и навсегда. Нельзя сказать, какой он.

*

Избегание ненависти. Так было. Страх перед ненавистью, которая непременно рождается в противостоянии. Избегание противостояния. Уход от противостояния.

*

Не умеем жить безгрешно. Трудно, в самом деле. На всё – а как? Не осуждать. А как? А если они противные? А если само просится? Позлословить, просто оправдаться, житейски пожаловаться, выразить свое отношение… Не-з-з-зя!

*

«Любить Г.Б. - любить Закон Г.Б». Так просто. Видеть в этом Законе средоточие всех ценностей, следовать ему, защищать его. Закон, миропорядок...

Мораль.

В морали ничего нельзя доказать, но надо прийти через веру. Поэтому религия и морализаторство всегда шли рядом, вытекали одно из другого, взаимодействовали. Люби ближнего как самого себя. Люби и всё. Поверь, что это необходимо человечеству. Прими сердцем и душой, найди в своем опыте, в своих глубоко спрятанных, годных только для тебя душевных движениях подтверждения этой аксиоме и от неё отталкивайся во всех своих поступках.

Характеристика.

Характеристика. «Плохой организатор. Мягкий. Не может отстаивать свое мнение. Не принимает работу душой. Для него она всегда остается чем-то второплановым. Невыдержанный. Несобранный. Малограмотный. Малоопытный в практической работе. С заскоками и комплексами…» «Не судите, да не судимы будете». Всё это плохо стыкуется между собой: заповеди и производственная практическая деятельность. С её кляузным характером. Всё это боком вылезет. Они и не узнают «за что?» В том числе и за это. А вроде вполне невинные вещи. Не убивают, не грабят, не прелюбодействуют... Только судят. Только пишут друг на друга характеристики.

 

 

Прелюбодеяние.

«Прелюбодеяние». Странное слово. Что оно означает? Это, конечно, плохо. Но что именно плохо? «...уже прелюбодействуешь с ней...» Значит, сам процесс не хорош?

 

 

Петр.

Отрекающийся Петр. И поскучневший Иисус.

Так просто.

То, что нельзя. «Почему?» - «Богородица не велит».

 

 

Наказание.

Г.Б. наказывает при случае. И вроде как Он здесь ни при чем.

Христианство.

*

Христианство. Практически вечная идея. Неисчерпаемая. Её можно бесконечно обсуждать, развивать, усложнять, сокращать, умножать на ноль....

*

Христианство - формула жизни на земле. Попытка связать всё воедино, увязать разные интересы людей, увязать общественное и природное, животное, эгоистическое в человеке. Попытка примирить человеческий род. Людям всегда было тесно на земле.

*

Христианство и И.Х. – как символ нового - и через 2000 лет все равно еще нового – отношения людей к жизни, к миру. Не освоенного отношения. Что-то пошло не так.

 

Правила.

Жизненные правила. Диктуемые разными системами. Они ограничивают перечень жизненных амплуа. По христианской системе правил нельзя быть разбойником, богатым, бабником, солдатом… Можно быть бомжом, нищим, пустынником, проповедником… Ну, и плюс все рабоче-крестьянские специальности... Учителем можно. Но не по всем предметам и не по всем программам обучения.

 

 

Никаких сомнений.

Живут, как язычники, в своем примитивном мире. Не задумываясь особенно. Все ведь понятно, по здравомыслию, привычно… Никаких сомнений. Никаких подозрений в отношении правильности собственных представлений об устройстве этого мира. Они бы удивились, не поверили и посмеялись, если бы их вдруг начали просвещать. Конечно, о христианской философски усложненной картине мироздания они слышали. Но это не про них. Это про каких-то смешных придурков, которые ходят молиться, что-то по книжке читают, говорят про какие-то глупые правила жизни… Они правы. Всем – по вере его. Вообще ни во что не веришь, не знаешь, не слышал, не понимаешь – так за что же тебя наказывать? Накажут тех, кто знал, но не послушался.

 

 

«Христианский градус».

Некая шкала, по которой можно было бы измерить степень доброго отношения к людям. Христианский идеал в этом смысле, как ни парадоксально, близок к «нулю», к «холоду». Для них все земное – тлен. Христиан должно хватать на всех, на умиротворение всех. Они привыкли в своей жизни вблизи Г.Б. быть почти космически холодными, почти Божественно холодными.

Католики ближе к христианскому идеалу, а православные «теплее».

 

 

Шопен.

Радио «Орфей», перебиваемое радио «Теос». Они где-то рядом по шкале настройки. Мир и покой вальсов Шопена и суета религиозной агитации. Долдонят одно и то же гнусавыми голосами. Лезут в душу. Несравнимые вещи. Нечто несомненное, принимаемое сразу и без насилия. И другое – агрессивное, по сути, давящее, настырное, однообразное, не принимаемое в таком виде... Возникает вопрос: кто из них прав?

Молитвенная линия. Шопен «конкурирует» с религиозными агитаторами. Гомон толкучего базара «свидетельств» и «просьб» перекрывает звуки фортепиано. Приемная канцелярия Г.Б. Так и говорят: «высшая инстанция». Плачущие голоса. Паства. Пасторы. «Господь...» Молодой диск-жокейский голос. Радио-марафон. «Давайте помолимся... о трудоустройстве Ольги, об операции Бориса...» Рассказы радиослушателей про «свидетельства». Про то, как с ними происходили чудеса. К ним кто-то являлся, они чудесным образом исцелялись. Вьетнамец, учащийся какого-то института молитвенно попросил, чтобы дождь кончился через полчаса. И все сбылось. Дело было, правда, в тропическом Вьетнаме. «Молитвенная линия». «Церковь Божия при кинотеатре «Нарвский». Диск-жокей. Коммивояжер, поп-ведущий, диджей. «Брат». ДК пищевиков. «Пробудитесь пьяницы и плачьте». Пророк Иопль.

«Услышь нас, Господи!» Эфир переполнен. Торопливые просьбы. Будто приемный день у Г.Б. И надо все успеть. У него каждый день приемный. «Господи, прими наше эфирное послание!»

 

 

Божество.

«Восстань, Господи, суди народы по правде твоей...» - радио «Мария». Г.Б. будто уснувшее когда-то языческое божество. Оно забыло о людях, на земле творятся беззакония. И вот призвали это божество с помощью заклинаний, и оно должно пробудиться, «восстать», судить и покарать грешников.

 

 

Хранители вечности.

*

Захватывает поток. Вечность... Монахи. Простота. Ничего лишнего. Как можно меньше того, что стоит между вечностью и душой. Всё сгорит в адском пламени. Ничего не пригодится «голому человеку». Готовность к вечности. Не просто отброшено все земное. По произволу. Здесь что-то с мировосприятием случается заранее. Служба вечности. Хранители вечности. Жизнь в средоточии мыслей о смерти, о бессмертии, о высшем, об истинном, об окончательном, о незыблемом. О вечном. Люди, которых поцеловала Снежная Королева. Люди с замерзшими для земной жизни сердцами. Им надо сложить из кусочков льда слово «Вечность». Это так. Это так хотя бы по степени отличия их мировосприятия от нашего. На самом деле, в реальности, никакая Герда со всеми своими слезинками не спасет их для того мира, который они покинули. Нечеловеческий выбор? Ручаться за ответ больно и страшно.

*

«Отрешенные от этого мира». Какими глазами для этого надо смотреть на этот мир!

 

Монашки.

Здоровый румянец. Две монашки, озабоченно переговариваясь, прошли мимо. Черные платки чуть сбились набок, розовый румянец на скулах. От морозца, от снега с ветром в лицо. Они торопятся. Что-то общее в выражении лиц. Сначала поражаешься этому выражению их лиц, потом отмечаешь здоровый цвет лица, а потом уже черные юбки до пят под куртками и черные платки. Они не станут воодушевленно защищать свой выбор. Не по чину. Они смущенно потупятся. У них другая, поглощающая их забота. Круговерть. Они никогда не расслабляются. Забываются нерасслабленным сном, проваливаются в него. Им снится прошлая жизнь. Но утром они всё забывают. Послушания. Озабоченность. Они бегут по заснеженному Московскому проспекту в свой Новодевичий монастырь.

 

 

Всё своё.

У них всё своё. Чуть ли не по каждому поводу. Но они не всегда об этом говорят. Как глубоко спрятаны некоторые важные вещи. «Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский». «С-П вед.», 6.01.2000. «Декларация прав человека и гражданина» и Всеобщая декларация прав человека 1948 г. принимались без учета пожеланий Православной церкви. В «декларациях» - «триумф идолопоклонства в наиболее порочной форме поклонения человека самому себе» (Арнольд Тойнби в кн. «Постижение истории»). Декларации писались исходя из антропоцентрической вселенной, в которой Человек - мера всех вещей. Но православная церковь считает, что «человек сотворен по образу и подобию Божию, но грех исказил красоту образа». И далее про навязывание Западом России «либеральных ценностей», «вытеснение апостольской нормы веры и её замещение либеральным стандартом». «...нам чуждо подобное мировидение». И ещё один довод: «...стандарты вольно или невольно способствующие разрушению национально-культурной и религиозной идентичности народов, неизбежно приведут к оскудению полноты мира Божия, к его унификации и в конечном итоге к гибели». «...миссия Православия в мире есть сбережение и утверждение неповрежденной нормы веры, запечатленной в Священном Предании Церкви». «Ибо отказ от Предания на деле означает автоматическое признание утверждения о том, что человеку все дозволено». Вот оно как! Заковыристо.

 

 

Анархизм и церковь.

Общее у них - безответственность. Их не волнует, что произойдет с миром, если воплотятся их идеи.

«Бесчеловечность» церкви. Она всё оставляет на потом. Здесь развилка, которая разделяет церковь и революцию. Революционеры не хотят ждать.

 

 

Бунт.

Иван Карамазов. Знаменитое: «...от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка...» «Не стоит, потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искупленными, иначе не может быть гармонии. Но чем их искупить?» «Не хочу я, наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим её сына псами!»  

«Бунт». Алеша, как секретарь комсомольской ячейки принужден отвечать на трудные вопросы въедливых граждан. Он охраняет устои. Их надо охранять несмотря ни на какие трудные вопросы. Но вопросы остаются без ответа. У людей не может быть на них ответов. Христианство, стремясь хранить устои, пытается жить противоречиями. А революция - это одномерность, отбрасывание всех сомнений. Жизнь сразу упрощается.

Плохое слово.

Поражающее всегда сочетание в христианской церкви: с одной стороны – благостность, то самое «непротивление», в общем-то открытость и соответственно – уязвимость. И, с другой стороны, нечто жесткое, неколебимое в своей непримиримости, неутомимое в вечном противостоянии, в неутихающем конфликте…

Вынужденность церкви находиться постоянно в этом двуединстве как бы взаимоисключающих начал.

Во времена марксизма это называлось просто – «диалектикой». Теперь обходятся без этого слова.

Благо.

«Почему людям пришло в голову, что всё земное - грешное, грязное, ничтожное..? Почему такое остервенение церкви во все 20 веков после Р.Х.? Почему людей надо запугивать и загонять в то, что называют их благом? Почему вообще стали противопоставлять духовное и материальное, небо и землю? Для чего эти монастыри, золотошитейные облачения, ритуалы, ? Неужели это нужно Г.Б.?»

 

 

Проповедник.

Жанр проповеди. Склонность к проповеди. Стремление к подключению философии, каких-то мировоззренческих, околорелигиозных вещей ко всяким бытовым ситуациям. Тут же, не сходя с места. Такая вот проповедническая натура.

Свидетели.

Они похожи на те легионы искренних свидетелей верности единственно верного учения. Может быть, это психология такая. Лучше говорить это и при этом стараться верить в то, что говоришь. Так и живут. Свидетельствуют, вдохновляются...

 

 

Служба.

Владимирская церковь. Молитвенное говорение и пение. Может быть это тот же случай, что и с «формулой» любовных заклинаний. Словами размягчается почва души. Засевается высокое чувство. Вскапывают, вскапывают, поливают, поливают сладкозвучиями. И можно сеять.

Вдыхание ладана. Усталость в ногах и спине. Стояние. Не подготовленное. С тяжелой головой.

Свечи то зажигают на чтении отрывков из Евангелия, то гасят в промежутках.

Голосистые батюшки. «Жены-мироносицы...» «Во время оно...» «Великие дни недели…»

И это похоже на театр. Спектакль кажется будничным, даже рутинным, всё катится ровно, привычно для всех, на одной неколебимой интонации, без нерва. Актеры простоватые. Но живая игра и декорации настоящие.

 

 

Батюшки.

*

Благообразные. Однообразно благообразные. По канону благообразные. С красными влажными губами в иконописном причмоке. Они способны покорить воображение религиозных старушек. Они, батюшки, - как ТВ-сериалы - рассчитаны на определенную часть населения. Может быть, они даже знают об этом. Цинично знают.

*

Твердая почва. Может быть тверже ничего не придумали для этой жизни. Следование. Неукоснительное. По возможности. Огражденность. Образом жизни, образом мысли, отношением к миру. Всё это только оформляется словесно. Слова – только завершение, оболочка, защита, объяснение, отстаивание… Окончательной определенности.

Решимость на такого рода определенность. Стать неколебимо.

«Соблюдать себя».

Крестный ход.

Кирпичный завод. На его месте – метро. 117 тыс. сожженных... «Со святыми упокой…» Крестный ход вокруг места, где был завод. Раздача свечей. Проповедь у креста, где собираются строить часовню. Батюшка со короткой бородкой. «Тамерлану был сон… Праздник Владимирской Божьей Матери… Икону перед нашествием перенесли в Москву... Молились... И Тамерлану был сон, в котором Божья Матерь просила его уйти от Москвы… А в 41-м году в этот день началась блокада… Мы надеялись только на себя, и вот, что из этого вышло… Давайте же надеяться не на себя, а на Господа нашего Иисуса Христа и на Божью Матерь… Попроси у них избавления от грядущей катастрофы. И тогда найдутся средства и на экономику и на все остальное. А будем надеяться опять только на себя – ничего не выйдет… В Московском районе только три церкви. В них ходят только 300 человек из 500 тысяч, живущих в Московском районе. Храмы пустуют…» «Помолитесь Богу!»

«Ну что же, все правильно», - думаешь на ходу, случайно пристав к медленно идущим по аллеям парка гражданам. Совсем не сопротивляешься всему, что слышишь.

А что же ещё? Без этого обращения к чему-то высшему невозможно человеку. Человек должен продолжаться в бесконечность. А иначе образуется душевная пустота. Не может человек кончаться тут же – на расстоянии метр восемьдесят два от земли.

«Обращение» меняет человека, заставляет жить не только в повседневности. И тогда все обычные дела делаются уже по-другому. Этого пока достаточно.

 

 

Вера.

*

То, что называют словом «вера». Многозначность... Им хочется какой-то последней уверенности в мире и в своей жизни. Всё оказывается непрочно в этом мире. Успокоение, утешение только в духе. Крепость духа. Откуда она берется? Крепость, сила духа... Даже некоторое ожесточение духа. Решимость всё оставить позади – то, что не от духа, то, что называют, земным, бренным, тленным. Это форма существования духа. Духовности ничто уже не мешает. Духовность ничто уже не оскорбляет. Бытовым соблазнам сказано твёрдое и спокойное нет. Сброшен груз, притягивающий к бестолковой земной суете, с её непрерывно порождающимися проблемами, сложностями, противоречиями. Духовная свобода. Что-то похожее на молитву. Страстную, жаркую, самозабвенную, покаянную, с отчаянием и долгожданным облегчением. Раскаялся, повинился земной грешник. Не надеющийся, даже не думающий о каком-то там спасении. Он весь - ниц, распластавшись, превратившись в ничто. Для него не существует ни будущего, ни этого мира вообще. Есть только его покаянное облегчение от предания себя в руки Божии.

*

Вера - это такое ощущение, такое видение жизни, когда кажется, что всё одно к одному. Это многопараметровое состояние понимания и ощущения.

*

Вера – возможность синтетических суждений.

*

Вера не в том, что верят в некое высшее существо, у которого можно что-то попросить. Вера - в убежденности, что у жизни есть закон. Вера составляется из многих конкретных, локальных вер. Вера в добро, вера в людей, вера в справедливость, вера в то, что в жизни не все голый материализм...

Цепочки вер, пространства вер... Это делает мир таким, а не другим.

*

Можно верить в справедливость этого мира, верить в то, что справедливость всегда торжествует.

Это была бы уже почти та самая вера. Вера в высшую справедливость - это та самая Вера, а без слова «высшая» - это почти та самая. Неважно.

Вера в то, что мир построен на законах справедливости, милосердия, добра, любви... Построен на торжестве, в конечном итоге, справедливости. Это и есть вера. Можно и без «высших существ». Просто мир так устроен. У него такие законы. И никуда не деться от этого устройства мира. Вера в это и есть Вера. Это что-то покрывающее все, в том числе, и «высших существ».

Такой веры в людях очень мало. Вместо этого, в лучшем случае, убеждение, что мир должен быть таков и стремление жить именно в таком мире, в мире именно так понимаемом. Невзирая на последствия и на то, так ли это на самом деле.

*

«Бог им судья» - как реакция на какие-то поступки людей.

Принимают такой подход к реальности. В этом и есть проявление веры.

Объяснение.

Веришь в то, что мир должен быть таким. По этому принципу построена вера.

Бесчудесное Евангелие. Надо поверить Иисусу, согласиться с ним.

Горящий куст.

Можно уверовать не только от горящего куста, а и от более простых, приближенных к обыкновенному быту вещей и событий. Хотя в предварительном представлении, напротив, нужны события очень уж надбытовые, красивые, поражающие… И тем не менеё, главное в этом – личное участие в событии «свидетельствования».

 

 

Космос.

Религия - возможность для простых граждан приобщиться к жизни вселенной, космоса...

Приобщение к философствованию, к неоднозначности, к сложномыслию, к иррациональности, к трансцендентным понятиям, к заковыристой терминологии. Простые старушки принуждены в той или иной степени заниматься такими сложными вопросами как «триединство Бога», «сотворение мира», «возможность зла в Божьем мире» и т.п. Они должны как-то укладывать в своих бытовых головенках отнюдь не элементарные истины христианства.

Религия - это космос, опустившийся на уровень людей. Притянутый за уши космос.

 

 

Совсем недавно.

Еще совсем недавно невозможно было предположить, что ему когда-нибудь могут стать  интересны религиозные вопросы. Всё было ясно как дважды два. Скука институтского курса «научного атеизма» в том и состояла, что предмета для споров, размышлений как бы не было. Нет Г.Б., и никаких гвоздей.  Что тут изучать!

 

 

Не холодно.

Босой мужик на льду у «моржевой» проруби убеждал в существовании царства Божия:

«На меня снизошло, вот я и не мерзну», - привычное для него агитационное занятие: полуцитирование писания, забивание собеседника «неслушанием», библейскими именами, пулеметной речью.

 Что-то его согревает.

 

 

Объяснение.

Человек не в состоянии ничего изменить в себе и в своей жизни.

Бог - это то, что необходимо дополняет жизнь и осмысление её до некого безопасного целого.

Человек не может не поступать, поскольку он ещё жив. Поступок - это выбор, это определенность, это принятие одного и неприятие всего остального. А здесь и до греха недалеко. Шагу не ступить.

Вся правильность, всесторонняя взвешенность перед принятием решения, вся объективность разбиваются о маленькую-маленькую субъективность.

Религия говорит, что Бог берет грех определенности на себя. Может быть, это и так. Жить-то как-то надо. Делать шаги по жизни.

 

 

Система Станиславского.

В религии тоже есть своя «система Станиславского». Пост – это система физических действий для того, чтобы появились нужные религиозные психологические ощущения.

 

 

Богоборцы.

Иосиф Бродский: «...русская поэтическая традиция всегда чурается безутешности - и не столько из-за возможности истерики, в безутешности заложенной, сколько вследствие православной инерции оправдания миропорядка (любыми, предпочтительно метафизическими, средствами). Цветаева же – поэт бескомпромиссный и в высшей степени некомфортабельный. Мир и многие вещи, в нем происходящие, чрезвычайно часто лишены для неё какого бы то ни было оправдания, включая теологическое. Ибо искусство - вещь более древняя и универсальная, чем любая вера, с которой оно вступает в брак, плодит детей, но с которой не умирает. Суд искусства - суд более требовательный, чем Страшный. Русская поэтическая традиция ко времени написания «Новогоднего» продолжала быть обуреваема чувствами к православному варианту Христианства, с которым она только триста лет как познакомилась. Естественно, что на таком фоне поэт, выкрикивающий «Не один ведь Бог? Над ним - другой ведь / Бог?» - оказывается отщепенцем». 

Всё это похоже на правду. В том числе и в отношении самого Бродского. Дети. Дерзкие. Самоуверенные. Упрямые. Безрассудные. Игра в слова. Только в другие. Что с ними поделаешь! В угол поставишь?

 

 

«…больше чем в себя»

В поликлинике. Ему молотком в драке сломали ключицу. «Но это ничего. Я не обращаю на это внимания. Это все смертное тело. Неудобно, конечно, но ничего. У меня много раз... нога, рука, позвоночник... Я привык». Он хочет выразить что-то философское, но у него не очень получается. Единственная фраза прозвучала чеканно, афористично, философски глубоко:

«Я в Бога верю больше, чем в себя».

Вот так! Может ли слабый человечек верить в себя больше, чем в что-то высшее, всегда предполагаемое - при любом отношении к религии? Может. До определенного момента. Но вот этот момент настает.

 

 

Недоверие.

Зачем красота? Зачем красота нет-нет, да встретится. Встретится и поразит в самое сердце. Зачем? Чтобы мы не сомневались в её существовании, чтобы мы увидели, что она существует в реальности. А то ведь перестаешь в это верить. И нужны опять и опять доказательные чудеса. Как Христу нужно было без конца исцелять, воскрешать, очищать, чтобы поддерживать в людях веру. Наверное, это такое свойство людей – недоверие. Надо вновь и вновь твердить одно и то же, показывать одни и те же чудеса, чтобы люди не впадали в отчаянное неверие. Со времен Моисея - чуть отвлечешься, ослабишь узду, и всё идет прахом. Опять поклоняются идолам, «делают неугодное в глазах Господа». А пора бы уж научиться, как себя вести. Но нет, даже один, да ещё и Богоизбранный народ, не прошел испытания верой.

 

 

Необходимость несвободы.

Сохранение человека. Внешнее. И внутреннее. Что-то в нем укрепляется, фиксируется. Пустота наполняется чем-то «скрепительным», связующим. Его светская разболтанность вредна ему. Ему нужен этот железобетонный каркас религиозной несвободы. Связанности. И в мыслях, и в поступках. Это очевидные вещи. Проверенные веками. Человек, упрятанный. И может быть в таком состоянии он видит, мыслит, понимает, чувствует больше, правильнее. А отвяжи его…

Формула.

Бог. Для формулы покаяния. Для снятия напряжения жизненных претензий. Разве этого мало? Формула: «Господи,..» так привычна, так естественно воспринимаема в некоторых ситуациях. Забывается атеистический скепсис, ироническое недоверие...

Весь Ветхий завет на этом: легкомысленное непослушание, последующее наказание и… покаяние.

Отношения.

ТВ. Прозвучала в репортаже из Египта фраза человека с улицы: «Ислам, христианство… это разное оформление отношений с Богом».

Так просто и не обидно ни для кого.

 

 

Молитва.

*

Укрыться за теплотой Г.Б. Он - чистое наше желание. Г.Б. - это молитва. Он никак не проявляется, кроме как в нашем страстном молитвенном желании, в просьбе, мольбе. Слепо. Отключено всё рассудочное.

 У Солженицына: «А я - молился. Когда нам плохо – мы ведь не стыдимся Бога. Мы стыдимся Его, когда нам хорошо».

*

Подводящие итог усталые молитвенные слова. Сводящие все воедино. Развязывающие все узелки.

Смиренное принятие всего текущего и уже прожитого непонимания. Так сказать, к сведению.

*

Закапывают свой страх в молитву. Больше некуда.

*

Тот герой Тома Хэнкса, который на необитаемом острове молился футбольному мячу. И еще многие другие примеры. Люди бьют поклоны какому-то священному предмету. Иконы в христианских церквях...

Неважно в чем люди видят сосредоточение своей молитвенной устремленности. Они через некий предмет, признанный ими как сакральный, стараются осуществить связь с чем-то высшим, охватывающим обозримый и не очень обозримый мир. Все силы души, если это молитвенное обращение не лицемерное и не дежурно-привычное, напрягаются в этот момент в устремленности к силам, которых о чем-то просят.

*

«Безнадежность людская? А если бы они попытались молиться! Понимали, что это следует делать! И под молитву думали о том, как они живут и что творят».

Молитва - то, что входило в непременную потребность и чувство людей с глубокой древности.

Хотя, конечно, молитвы у полудиких, только что покончивших с биологической эволюцией и приступивших к эволюции умственной, нравственной, древних людей были совсем другого наполнения.

*

«Беспомощны и жалки. 39,6. Пять дней. Обеты? Если это поможет. Как мы должны измениться? Не знаем. Sans priére было бы еще страшней. Раньше как-то обходились. Не боялись. Теперь мысль о Г.Б, все собирает в нас в единое целое. В эту самую «priére”. Ничего другого наверное и нет.

Может быть так незаметно переделывается сознание.

Какова конечная цель этих переделок?»

 

 

Хочется…

«Дом малютки». Углубление в мысли об этом невыносимы. Пытаешься представить что-то радикальное, немедленное, что бы изменило реальность, что-то иррациональное, выразившее бы в неком действии то, что переполняет душу. Не можешь сформулировать… Хочется, может быть, чтобы Бог остановил этот мир. Вмешался, наконец. Прекратил бы этот мир. Как не оправдавший надежд.

 

 

Молитвенное.

«Господи, Господи…» – и нечего больше сказать. Молитвенного.

Незаконно.

«Обычно не знаешь, зачем нужна вера в Г.Б. Просто ничего другого не приходит в ощущения и в слова, когда всё, всё… обступает. Тогда забываешь, что надо что-то такое знать или понимать. Пользуешься этим. Незаконно». /Мон.

 

 

Сомнение.

«А вдруг-да ничего нет. Вообще. Один голый материализм. Космический газ, свет, взрывы сверхновых, метеоритные дожди, туманности… И все. Вдруг это только человеческое воображение? И ничего этого нет. Выдумки».

 

 

Круг чтения.

*

16.02. «Взгляни на небо и на землю и подумай: всё это преходящее, все эти горы, и реки, и различные формы жизни, и произведения природы. Всё это преходит. Как только ты ясно поймешь это, тотчас явится просветление, и ты узнаешь то, что есть и не преходит. (Буд. изр.) «Только освободившись от обмана чувств, признающих действительно существующим и важным мир телесный, человек может понять истинное назначение и исполнять его».

Всё это никогда не убеждало. Чем соблазняют? Каким-то никем не виданным миром, который только можно почувствовать в просветлении?

Нет, не хочется ничего другого. Все эти «горы, и реки, и различные формы жизни, и произведения природы..». Пусть они «преходят», раз им так положено.

Почему так? Кажется, для души ничего лучше этого мира, в котором родился, не бывает. Кто согласится на перемену души, на изменение памяти, на перезапись памяти?

Соблазняют сказочным миром: «Изоб нет, одни палаты...»

Весь мир им не нужен! Нужно только их высшее предназначение. Смешно. И не зря говорится : «скучно, как рай».

И еще о «просветлении». Может быть, большая жизненная доблесть в том же просветлении, но от чувства, что несмотря на то, что все преходяще, что все померкнет и сгинет, это ничего не меняет внутри человека в его отношении к этому преходящему, смертному миру.

*

16.11. «Смерть, безмолвие, бездна - страшные тайны для существа, которое стремится к бессмертию, к благу, к совершенству. Где буду я завтра, через несколько времени, когда я больше не буду дышать? Где будут те, которых я люблю? Куда мы идем? Что мы такое? Вечные загадки постоянно стоят перед нами в их неумолимой торжественности. Тайны со всех сторон. Вера - единственная звезда в этом мраке неизвестности... Ну, что же? лишь бы мир был произведением блага и лишь бы сознание долга не обмануло нас. Доставлять счастье и делать добро - вот наш закон, наш якорь спасения, наш маяк, смысл нашей жизни. Пусть погибнут все религии, только бы оставалась эта, у нас будет идеал - и стоит жить». Амиель.

«…у нас будет идеал - и стоит жить».

И «…лишь бы мир был произведением блага и лишь бы сознание долга не обмануло нас».

Так есть ли вера? Вера ли это? Готовность так понимать мир. Убежденность в том, что его только так и надо понимать. Решимость только так его и понимать. Несмотря ни на что.

Мир должен быть построен на началах добра и любви.

Говорят, что все это уловка эволюции. Даже если это и так – что из того?

Все это выстроено с прицелом в вечность. Так тому и быть.

И даже если ничего духовного в космически-холодном мире не существует, остаются эта готовность, эта убежденность и эта решимость согреть космический холод таким человеческим пониманием.

Зачем-то это нужно. Хотя бы одному человеку.

И опять же: как это назвать? Вера ли это?

*

«Круг чтения», 3.11. О суде человеческом и суде Божьем.

Наивные умозаключения. Проповеднические споры. Будто это какой-то митинговый или даже технический вопрос.

Нет, здесь ничего нельзя доказать. Здесь нельзя проявлять логику. Здесь не припереть к стенке…

*

«Круг чтения». 7.01. Шопенгауэр учит жизни:

«Надо уважать всякого человека, какой бы он ни был жалкий и смешной. Надо помнить, что во всяком человеке живет тот же дух, какой и в нас. Даже тогда, когда человек отврати­телен и душой и телом, надо думать так: «Да, на свете должны быть и такие уроды, и надо терпеть их». Если же мы показы­ваем таким людям наше отвращение, то, во-первых, мы несправедливы, а во-вторых, вызываем таких людей на войну не на живот, а на смерть. Какой он ни есть, он не может переделать себя, что же ему больше делать, как только бороться с нами, как с смертельным врагом? Ведь в самом деле, мы хотим быть с ним добры, только если он перестанет быть таким, какой он есть. А этого он не может. И потому надо быть добрым со всяким человеком, какой бы он ни был, и не требовать от него, чего он не может сделать, чтобы он стал другим человеком».

Объясняет на пальцах, зачем надо быть добрым со всеми на свете. Втолковывает. По пунктам.

Наверное во времена неотмененного еще рабства в США и крепостного права в России люди нуждались в таком натаскивании в правилах жизни на земном шаре.

Весь 19 век учились правилам жизни. Продолжили в 20-м. И не закончили в 21-м.

Что-то усваивается, но по наитию и с трудом. И по-прежнему все эти премудрости не принимаются безоговорочно. Как и религиозные правила – заповеди. На все находятся оговорки, исключения или даже что-то противоположное по смыслу.

И все прекраснодушие моралистов отметается в момент, когда правила мешают своеволию.

 

Может быть…

Может быть, Г.Б. смеется и презирает людей, попов, особенно искренних попов. Г.Б. с добродушной усмешкой читает Л.Н., который полжизни прожил на развалинах церковного христианства.

 

 

Еретические мысли.

В морозную ясную погоду, ночью, под высоким звездным небом невозможно представить, что Г.Б. там наверху, в черном провале космоса и тот теплый, иконописно-свечной, церковный старичок под куполом - одно и то же. Или одно или другое. Или ни того, ни другого. А есть только черный холодный космос и ясные звезды? Морозный космос.

В космосе всегда морозная погода.

 

 

Ботанический сад.

Оранжерея ботанического сада. Экскурсовод говорит, что видов папоротников осталось всего 12 тысяч. Буйная тропическая зелень оранжереи, молочаи, папоротники, саговники, кактусы... И мысли о сотворенности всего этого. Эти мысли кажутся сверхстранными в этом месте. Где-нибудь в церкви - в мире целиком «вышедшем» из головы человека, «сотворенность» не кажется таким уж странным предположением. Но только не здесь, в максимальной близости к делам рук Его.

 

 

Вечное блаженство.

Жизнь - смерть, добро - зло, красота - уродство, свет - тьма... Единство противоположных вещей. Когда одно без другого не бывает.

Способность получать интеллектуальное, психологическое... удовольствие от созерцания, понимания, прочувствывания подобных вещей. Ощущение блаженства, счастья, почти до умиления, до слез. И почти радостное ощущение оттого, что все так, а не иначе, что мир таков, а не другой. Невозможность помыслить мир другим.

Мир и его музыкальное, литературное, художественное и пр. приложения. Всё бы обессмыслилось, будь оно изменено, сдвинуто с некого равновесного состояния.

И человек любит тот мир, в котором он живет. Как можно полюбить то, чего не знаешь, то, что предлагают взамен этому миру?

Вечное блаженство. Страшные до жути, непонятные слова. Зачем? Как это вечное? Для приятия этого нужно совершенно перестроить мозги с человеческих на что-то никогда земными существами не виданное и не представимое. Никак не удается стать на точку зрения религиозных агитаторов, понять и почувствовать то, что они.

Вместо смены времен года, деревьев, нежных чувств, неба, музыки... - «вечное блаженство».

 

 

Сотворение.

Пасхальные журналистские статейки на горячую тему. «Ученые говорят, что Г.Б. есть». И принимаются доказывать: «мир так сложно устроен, в нем всё так совершенно, так всё логично, что здесь чувствуется рука Создателя…»

Сказали: «сотворено» и вроде как никаких проблем. Будто «сотворить» - понятней, объяснительней, чем что-то другое, пусть трижды чудоподобное, загадочное, необъяснимое и т.д. Но ведь Г.Б. должен охватывать чудом своего существования это в сравнении с ним ничтожное, пустячное чудо сотворения нашего бренного мира.

Из биографии Шеллинга (А.Гулыга, с.15): «Причины явлений миф усматривает не в них самих, а в чем-то внешнем, постороннем». «Это был ленивый интеллект, который объяснял непонятное ещё более непонятным, но таким, которое в силу своей непонятности давало ему покой и делало излишним все дальнейшие поиски...»

Смешные страдания.

О, если бы было хоть маленькое чудо, оно бы всё так изменило в мире! Г.Б., чудеса, пришельцы, межпланетные перелеты и прочее из того же ряда. Может быть, всё погибло бы. Нынешнего мира не стало. То есть, он был бы совершенно другим, так как всё в нем было бы построено совершенно на других основаниях. Это как задать другие граничные условия в физике. И теория будет другая. Отношение людей к миру, а вслед за этим и все искусства, и в первую очередь литература, изменились бы неузнаваемо. Чудеса сделали бы нашу жизнь несерьёзной, игрой какой-то, лишили бы смысла и интереса. Уж во всяком случае, русская литература, Л.Н.., с его «спеленутостью», Ф.М., с его «высшей мерой», и так далее была бы просто смешна. Смешные страдания, смешные жизненные тупики, смешные самоубийцы…

Атеистка.

Фабула à la Гоголь. Нечистая сила, бестолковая и неудачливая, вроде того черта из «Черевичек». Безуспешно пытался соблазнить девицу. Показывал ей разные фокусы.

Девица ловко увернулась от него. Идет, растрепанная, веселая, навстречу случайному свидетелю сего. Он удивленно смотрит на неё. Почему, мол, с ней ничего не сделалось? «А я ведь атеистка, батя», - бросает через плечо, радостно улыбаясь, как студентка, комсомолка, спортсменка, сдавшая только что экзамен. Может быть, по научному атеизму.

Перспектива.

Без Г.Б. была бы, хоть и безнадежно несбыточная, но надежда на то, что можно выпрыгнуть куда-то. В что-то запредельное. А тут знаешь, что выпрыгнешь, а Он уже там. Мудрый, насмешливый великан. Мы падаем в его мягкие пухлые, облачные ладони. И он нас осторожно, стараясь не повредить, ссыплет в некую банку под названием рай. И там нам предстоит вечность уже без всякой надежды.

 

 

Аллегория.

Школьники в парке. Представление аллегории на тему И.Х. По-мальчишески верят на все сто. Верят, что верят. Верят, что так будет всегда. Раздают брошюры… Для N. всё это как-то через силу. Не принять. Эстетически. «Страсти…», «Всенощная»… Это да. А не эти подпрыгивания и подрыгивания. Мелко плавают. Только то, что прилепилось к их памяти. Несколько избитых фраз.

Но что-то все же заставляет их «позориться» (их собственное выражение) прилюдно.

Не научить.

Ничему не научить людей – «бытовое» человечество. Любые доказательства неочевидны. Не предостеречь. Нельзя говорить больше и дальше определенного предела. Как бы это ни казалось простым и необходимым. Не предостеречь. От явного, ясного, совершенно очевидного.

Мессия, апостолы, пророки... Никогда нельзя было сказать всего, что знаешь. Это бы не вместилось в утлые мозги бытовых граждан. Они и не верят. Очень сильно надо постараться, чтобы убедить их в чем-то отвлеченно-умственном. Ненадолго.

Невозможность обыкновенной, банальной передачи каких-то знаний. Даже самых важных.

Религия как свод жизненных правил. Их не так легко сформулировать… Заповеди, притчи, проповеди, жития…

Передача знаний о мире… Попытки растолковать их живущим в первозданной - «шкурной» - дикости людям. Это очень трудно. Христу это не удалось.

Место в человеке.

Статья современного греческого богослова Х.Я.:

«Бог - это такое место в человеке».

Оно должно быть занято именно Богом и ничем иным. Никем и ничем иным. Таково устройство этого мира и человека. Никакие высоты ума и познания до сих пор не преодолели этой необходимости. Ничего не найдено взамен.

Те, кто выше нас, обыкновенных и смертных, по силе духа и интеллекту, могли бы, казалось, уйти от всего этого. Но им не оторваться от нас, они вынуждены безуспешно тянуть за собой и весь жалкий, запуганный, запутанный человеческий мир. Как его бросить на произвол судьбы?! Это всё равно, что бросить родителей в немощи и беспомощности.

Место страха перед неизвестным, огромным, вечным, место бессилия.

Живем с понятием «Бог». Он присутствует в мысли.

Жизнь в предположении Его существования. Ему отведено место. Он присутствует. Не в мире. Не в физическом пространстве. В пространстве души, сознания. Его предполагаешь, Его учитываешь.

 

 

Бессмертие души.

*

Знаменитая, любимая Достоевским тема.

«Любовь к человечеству – даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой. Те же, которые отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру, в смысле высшей цели жизни, «любовью к человечеству», те, говорю я, подымают руки на самих себя; ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству».

«Без веры в свою душу и её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо». (Дневник писателя 1876).

Со времен Ф.М., наверное, много воды утекло, потому что сейчас так не думают. Это самое «бессмертие души» сделалось малоупотребительной, притянутой за уши к реальности фразой. Во всяком случае, бывшесоветская интеллигенция относится к этому понятию с иронией. На фоне российской и мировой истории они, в самом деле, смешны. На такие темы вообще перестали серьёзно рассуждать.

Научилось, научилось человечество жить, обходясь без веры в бессмертие души. Бог внутри нас. Бог, совесть… «Заберите себе ваше бессмертие!» За ненадобностью. Как можно заманить тем, что непонятно, излишне, необиходно… Впрочем, всё это было известно, по крайней мере, со времен Канта с его «категорическим императивом».

Человек хитрее и изворотливее оказался, чем предполагал Ф.М. Человек прошел через ХХ век. И не утратил человеческое. Стал трезвее, спокойнее. Стал многое называть по-другому. Может быть, человек ушел вглубь. У человека появилось небывалое во времена Ф.М. достоинство. Его не надо больше караулить ни Господом Богом, ни бессмертием души.

Популярный фабульный сказочный мотив – отказ от чудес в пользу простых, самодостаточных человеческих качеств. Бессмертие души в этом смысле – нечто вроде шапки невидимки, сверхсилы или волшебной палочки. И без всего этого можно обходиться.

Обходиться без веры в условно чудесные понятия. Которые упрощают жизнь, лишают её подлинного величия, непостижимой грандиозности.

*

Не верят в бессмертие души. Это просто. Сложнее наоборот.

Из этого многое следует. Эту тему ещё Ф.М. с Иваном Карамазовым исследовали. И остается вопрос в унылой непонятности до сих пор. И будет, надо полагать. И надеяться. В делах подобного рода ясность непозволительна. Непозволительная ясность – так сказать. Есть, есть такие области, где понятности и решённости всех вопросов быть не может и не должно. Человечество балансирует между двумя крайностями. И если впадает в ту или иную крайность, то только по недомыслию и самообману. До конца не переходя ни на одну из сторон. Пока, конечно, остается живым и психически здоровым.

Но, бывает, соберут вещи в дорогу и важно самодемонстрируют свой выбор, агитируя и зазывая. Но все это пустое. Несомненности еще никто не пережил.

Проблемы с теми, кто думает, что не верит в бессмертие души. Проблемы и с другими. Со всеми проблемы. Наверное так будет до скончания века. Не представить себе никак по-другому.

*

Все-таки проще и доступней для человека мысль о том, что ничего потом не будет, чем всякие там реинкарнации, вечное блаженство и прочее. Как у Л.Н. в «Круге чтения»: мы знаем, что нас не было до момента рождения, это то небытие, которое нас никогда не страшило. И оно достоверно. Не было и всё. Просто и понятно. И не будет. Но вот ведь неинтересно так-то. Нужно бессмертие. Не тела, так души. Есть такая потребность - появилось и соответствующее предложение. Религиозные агитаторы похожи на шустрых малых, рекламирующих товар, которого никто никогда не видел, которого, может быть, и нет вовсе. Продавцы туристских путевок в места, где можно раздобыть бессмертие. Путевки в сказочное тридевятое царство с яблочками, дающими вечную жизнь. Продавцы бессмертия. Больше они ничем существенным не торгуют. Разные конфессии - конкурирующие между собой фирмы. Они, каждый по-своему, стараются убедить, заманить, заставить поверить, что их бессмертие самое бессмертное в мире, самое надежное, качественное, гарантированное.

Азарт проповеди. Азарт проповедника. Азарт религиозного рекламного агента. Реклама религии. Реклама религиозных ценностей. Ангажированность. Им больше ничего не остается, как проповедовать, агитировать. Пафос. Даже и не совсем игра, просто добросовестность, «производственная честность», культура производства, не допускающая небрежности, брака, халатности... Добросовестность в этом случае предполагает душевное участие, проникнутость, даже веру. Таковы правила игры.

 

Выбор.

*

Как бы там ни было, лучше жизнь прожить с сознанием, с верой в Божественное подобие человека и с соответствующим поведением и принципами жизни, чем с ощущением своей животной природы и с подчиненностью, подавленностью этой животностью.

Даже если , на самом деле, человек больше животное, он должен жить с пониманием себя как Бога. Это преимущество, эту иллюзию, быть может, ему подарило его сознание. В отношении сознания-то человек Богоподобен.

Выбор между Богом и червем. Он, оказывается, существует.

При этом те известные соблазны религиозных агитаторов как бы излишни. Божественное в человеке или принимаешь или не берешь в жизненный расчет. И если ты «принимаешь», то вопрос «достоверности», «доказуемости»… отходит на несущественный план.

Больше доблести в том, чтобы стоять на своем вне зависимости от чего бы то ни было.

Больше доблести стоять на своем, понимая безразличие к этой «достоверности».

Больше гордой доблести в том, чтобы быть уверенным в космической пустоте атеизма и при этом ощущать себя Богоподобным в своих мыслях и поступках.

Жить в вечности, несмотря ни на что.

Понимать, видеть на каждом шагу безбожность мира, созданного руками людей, и при этом жить и строить свое отношение к миру исходя из Богоподобности человека.

Все эти размышления происходили и в коммунистические времена. Смысл был тот же. Ничего не поменялось. И сейчас «привнесение» Бога не добавляет религиозности в такое понимание человека в этом мире.

И даже так: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».

*

Они отменили Бога. Над ними никого нет. Никто за ними не наблюдает из божественного космоса. Можно делать то, что вздумается. Они и строят свой безбожный мир. Материальный.

*

Всё религиозное в них подталкивает их, концентрирует вокруг определенных представлений о этой жизни.

Они существуют в особом мире со своими законами, правилами поведения, словарем, со своей историей, героями, целями, с особыми внешними проявлениями...

Тот, кто входит в этот мир, оказывается в сообществе тех, кто от жизни ждет примерно одного и того же. Попадает в духовное братство. Главное, в чем все они сходятся, – нравственные вопросы. А в подтверждение их нравственным установкам – предписания свыше. Не просто так надо быть нравственным, а потому, что так Бог повелел.

 

 

Закон внутри нас.

Возможность «правильной», «праведной» жизни не из страха Божия, а только в силу принятия и добровольного и сознательного следования «нравственному закону внутри нас».

Можно легко представить себя единственным во вселенной отвечающим за этот закон. Это и есть Божеское в человеке. Не нужен страх и понукание. Ты сам хозяин этого мира. Ты подчиняешься этому представлению о мироустройстве. С радостью и благодарностью.

 

 

Объяснение.

Поклоняются неведомым силам. Это главное в религиозных склонностях человека. Все это облечено, конечно, в какие-то конфессионные формы, но под ними именно это: поклонение, почтительное и опасливое отношение к неведомым таинственным силам, предполагаемым в этом мире. Как в древности, так и сейчас. Слабость человеческая.

 

 

Внутреннее.

Перекрестилась на Предтеченскую церковь.

Церковь сверху вся забинтованная и загипсованная. Бинты грязные, треплются на ветру лохмотьями. Креста не видно. А она перекрестилась на нее. И лицо у нее при этом… В быту такие лица не встречаются…

То внутреннее - ясное, неколебимое, простое и доступное любому при желании, и при этом столь редковстречаемое, просветленное, покойное… - что проступает на лице. Проступает внешне из внутреннего.

 

 

Иудино.

*

Такой тип, такой сорт людей, такой характер...

Он бы не платил за проезд в трамвае. Как-нибудь из высших каких-нибудь соображений. Это характер такой. Бессмертный. У него разные проявления. Разномасштабные.

*

Иудино в характере. Иуда в интерпретации Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса.

Искатель истины!

Поиск истины в разговорах. Сложные душевные зигзаги.

Тогда как при всех сложностях всё достаточно просто.

*

Вечные образы. Может быть, это наивность, игрушечное детство литературы. Попытка создания литературного конструктора. Ордера в литературной архитектуре.

А может быть, на материале земного человека ничего больше и быть не может.

«История Иуды». Спор об истине, который, впрочем, не доводится до конца.

«Моцарт и Сальери». Сальери не желает никаких чудес, он хочет на земле только что-то похожее на него самого: трудолюбивое, достоявшееся в очередь благ и славы. Не верит в Божественность, открывающую двери без ключа.

Этой теме можно посвятить целый роман, если бы не было так скучно. За это мог бы взяться кто-то, вроде Томаса Манна, который способен без конца описывать, что ели обитатели санаториума за обедом и ужином. Тем более что у него был опыт библейских романов. Он бы расписал все в лучшем виде.

Психология Иуды... Его основной порок - гордость, сальериевская гордость. Богоборческая. Все остальные апостолы - наивны, простодушны, смиренны. Им и в голову не придут всякие “предательские усложнения”, которыми мучил себя Иуда. Очевидное психологическое сходство ситуаций. Иисус и Иуда, Моцарт и Сальери.

*

Мир так построен. Христов мир. Не выносит доносительство. После Иуды это стало главным грехом. И благие пожелания не оправдывают, и здравомыслие. Иудина печать.

Лица. Лица всё выдают.

Для некоторых «доносительство», понимаемое, конечно, более широко, – это профессиональная необходимость. Это их беда.

«Довожу до вашего сведения...» «Сообщаю вам...» «Информирую вас о том...»

Неуловимая черта, после которой начинается то, что называют доносом, желание справедливости, порядка, правильности, переходящее в что-то Иудино.

Донос, предательство... Почему такой заповеди: «не доноси» не случилось в Библии? Может быть, потому, что главное предательство на Земле случилось тогда, когда Ему уже было не до заповедей?

Смертный грех доносительства. Сколько такого было во все времена!

А спрашивается, почему именно нельзя? По каким-таким законам мироздания? А здесь все так же, как с необъяснимостью рационально многого другого. Принимаемого на веру.

Нельзя и все!

*

Ловко лавируют между сложными понятиями, пользуясь по ходу неоднозначностью их трактовок. Ловкачи. Может быть, это главное отличие этого рода деятелей.

Интеллектуалы! Как бы. Но при этом им не хватает какого-то фермента, который бы их интеллектуальный потенциал делал человечным и... И порядочным. Какая-то подлятина в них присутствует.

Не хватает той самой интеллектуальности, чтобы сформулировать это, но на уровне ощущений это совершенно ясно.

Это интеллектуальные копания Иуды. Тому казалось, что он все может постигнуть, все понять. Он и пытался стать вровень с Христом. Но не понимал и не постигал. Сидело в нем его иудино - что-то предательское, мелкое, испуганное, бессильное...

«Иудино» - это, похоже, верно нащупанное. Это то, что присутствует в крови у них, и то, что делает их такими. Хотя, конечно, это скользкие разговоры - о крови. Но ведь «Иудиной», а не «иудейской»! И, опять же, если этот тип поведения, тип миропонимания привязывать к каким-то общеизвестным образам, мы же совершенно отвлекаемся от еврейства всех этих людей, о которых рассказывается в Библии.

 

 

Внутренняя жизнь.

«Закрыть молитвой эту дыру греховности. Так паук латает свою паутину, так экстрасенсы закрывают пробитую ауру. Пока не перекроют».

 

 

Поверить.

«Может быть, мне в Бога поверить?» – спросила у МН перед смертью одна его знакомая.

«Забавная история», - с осторожной улыбкой закончил МН свой рассказ.

 

 

Люди религии.

Люди, выбравшие духовность. В многообразии мира они оставили себе только духовность.

 

 

Спасение.

Бормотание с религиозным содержанием. Этой старушки.

Вновь обретшей веру души. От неудовлетворенности обычной жизнью.

В результате случайного поиска. Чего-то, способного вывести из жизненного тупика.

 

 

Старик.

Бог, оказывается, - веселый старик с умными глазами. Ну, может быть, не совсем веселый, а просто улыбчивый, бодрый, спокойный.

Он о нас все знает. Это даже пугает. Мы пугаемся тех, кто знает существенно больше нас.

 

 

Может быть.

Волшебство! Хоть маленькое! Хватило бы для исправления мира. Любое чудо. С этого начинал ИХ. Ему бы не отчаиваться, а чистить землю. Чудесами. Не столько ими самими, сколько в доказательство Божественного – по правилам – устройства мира. Все бы само покатилось».

 

 

Храм.

Полумрак, потрескивание свечей в гулкой тишине, люди как тени…

Это то, что как возможность остается человеку в любых земных обстоятельствах. Это то, что не отнять. Некому отнимать за ненадобностью. Те, кто могут отнять, в этом не нуждаются.

Как ни бывают уверены в себе те, кто убеждает жить в ясном, бесчудесном мире, уповая только на свои физические и духовные силы, они никогда не смогут убедить в «своем» хоть сколько-нибудь значительную часть повседневных людей, живущих в своих разнообразных жизнях. 

В каждом человеке все индивидуально, и когда закончатся его индивидуальные силы, не знает никто.

И как преодолеть жизненную подлость тоже никто не скажет.

И есть храм, где можно за пять рублей купить свечку, где можно закрыть глаза и больше никого не слышать – только свой голос в бесконечном пространстве.

 

 

Илиада.

Еще со времен греческих язычников приучились к беспомощности богов.

Или это просто игра со смертными? По определенным правилам. Как в шахматах. Нельзя, например, пользоваться своими волшебными, божескими силами на всю катушку.

Вместо этого устраивают людям козни.

А еврейский Бог! Не то же ли самое!

 

 

Доверие.

*

Они живут в герметичном Божьем мире. Сколько надо иметь простодушия для такого представления о мире! Ведь это надо каждый день опираться на эти представления, строить свою жизнь на этой основе. Доверять этому представлению. Как дети доверяют матери.

*

Они будто выбирают это. Это – нахождение внутри Г.Б.

Их не интересует мир вне Г.Б. - мир снаружи.

Подозреваешь этот мир. Бог не может простираться в бесконечность. Земной Бог слишком похож на человека. Он личностный. Его нельзя ощутить иначе. Он Бог этого видимого мира. А все остальное…

И будто бы им этого достаточно. Они не пытаются куда-то дальше заглядывать. Выглядывать из этого мира как из окна.

Укромный Бог.

И мыслят категориями этого Божьего – в Боге – мира: счастье, спасение, добро, сила, жизнь, разум…

*

Вдохновлялись коммунистическими идеями. Искренне. Прорывались к этим идеям сквозь все противоречия реальности. Тратили на это жизни.

Сходные отношения – но уже на протяжении столетий – с религией. Надо жить в этой стихии, вдохновляться ею, подстраивать мир под эту идею…

В жизни постоянно возникают ситуации, когда мы не надеемся на свой слабый ум, на свои слабые силы – допускаем то, что не можем постигнуть. Откладываем понимание на неопределенное будущее. Доверяем. Доверяемся…

Совсем как Рильке.

ЖИЗНЬ ДЕВЫ МАРИИ

(Перевод Владимира Микушевича)

«РОЖДЕНИЕ МАРИИ

О, какое нужно было самообладанье

ангелам, чтобы до времени унимать

песнопенье, как сдерживают рыданье,

зная: в эту ночь для Младенца родится Мать.

Ангелы летали, ангелы таили, где помещалось

Иоахимово жилище; издалека

Ангелы чувствовали: там в пространстве сгущалось

нечто чистое, хоть нельзя приземляться пока.

Суета была неуместна под этим кровом;

изумленная соседка шла через двор,

а старик в темноте мычать не давал коровам,

потому что такого не было до сих пор».

 

«ПОСЕЩЕНИЕ МАРИИ

Шла она сначала, как летела,

но потом почувствовала страх,

легкий страх от собственного тела,

удивительного на горах

иудейских. Перед ней был путь

в глубь ее же собственного света;

поняла Мария: через это

человеку не перешагнуть.

И она невольно потянулась

к чреву, где другой послушно рос;

осторожно каждая коснулась

сестринского платья и волос.

То была пророческая встреча

двух сестер, которых Свет избрал:

как бутон, природе не переча,

набухал Спаситель, а Предтеча

в материнском чреве заиграл».

………………

Трудно  остановиться, не прерывать. Цитирование.

 

Сартр.

Еще одна формула отношения к этим вещам:

«Ma mere se gardait bien d`intervener; elle avait “son Dieu a elle” et ne lui demandait guere que de la consoler en secret».

«Мать остерегалась спорить, у нее был "свой собственный бог", она ничего от него не требовала - лишь бы он утешал ее втихомолку».

Сартр, «Слова».

 

 

Монашья душа.

Стесняется разнообразия – так скажем – этого мира. Ненужное разнообразие. Разнообразие, мешающее сосредоточению. «Вкусно!» - и заалела стыдом.

 

 

Церковь на том берегу.

Крытая белым железом. Звон по воскресеньям. И в будни – к вечерней службе. Весело раскрашенная церковь. В местных традициях. Чтобы нравилась. Яркая, светлая. И цветные распятия у дорог.

Все это... Связанное с «религиозными отправлениями». Здесь и там. С куполами и без, с иконами и голыми стенами, с крестами и звездами... В наше время! То все говорили: «В 20 веке!» Теперь вот - в 21.

Как недалеко ушло человечество!

Будто из осторожности остановилось. «Мало ли что!»

 

 

*

«Кому нужна эта неискренняя – без священного трепета и животного страха – молитва!»

 

 

Убеждение.

Вдруг понимаешь, что не понимаешь.

Понятие веры. «Доверие» - это понятно. Это доверие к кому-то или к чему-то. Доверяешь кому-то конкретному в чем-то конкретном. Понимаешь что это именно доверие. Одолженное конкретному лицу и не навсегда, а на вполне обозримое время и в конкретных вещах, обычно не выходящих за рамки чего-то обыденного. Но вера! В религиозном или политическом смысле! Это никак не поймать на уровне ощущений. Не случалось такое. 

Призывают верить в такие вещи, до которых не добраться иным способом. Чтобы, в конце концов, оприходовать эти понятия в бытовой жизни.

Предполагаешь достоверность чего-либо. Не более. Прикидываешь так и этак и решаешь, что это «приемлемо» (Что-то такое было у Барта. О «приемлемости»).

Что касается религиозной, социально-политической (или как там еще) веры, то вместо этого - убеждение, что «так должно быть». Мир, может быть, и не таков, но он может и должен быть таким. А остальное неважно. Вера в этом случае не нужна. И если это представление-убеждение совпадает с религиозными представлениями о мире, то так тому и быть, и хорошо.

 

 

Потребность.

Что-то «духовное» просит душа. Как у героя Чехова из «Степи». Тоже ведь реальная, не придуманная потребность! 

 

        «Дымов подпер щеку рукой и  тихо запел какую-то жалостную песню. Константин сонно улыбнулся и подтянул ему тонким голоском. Попели они с полминуты и затихли... Емельян встрепенулся, задвигал локтями и зашевелил пальцами.

        - Братцы, - сказал он умоляюще. - Давайте споем что-нибудь божественное!

        Слезы выступили у него на глазах.

        - Братцы! - повторил он, прижимая руку к сердцу. - Давайте споем что-нибудь божественное!

        - Я не умею, - сказал Константин.

        Все отказались; тогда Емельян запел сам. Он замахал обеими руками, закивал головой, открыл рот, но из горла его вырвалось одно только сиплое, беззвучное дыхание. Он пел руками, головой, глазами и даже шишкой, пел страстно и с болью, и чем сильнее напрягал грудь, чтобы вырвать из нее хоть одну ноту, тем беззвучнее становилось его дыхание...»

 

 

Гордыня.

- Отрицание божеств - это гордыня. Первый грех из семи смертных грехов - гордыня.

- Это так естественно для человека. Не запуганного жизнью, не уставшего еще от жизни, не отупевшего от несчастий, от непонимания, почему они происходят...

- Все равно.

- Можно соглашаться с чем угодно, признавать и сотворение мира, и прочие чудеса...

- Не делай одолжение!

- Но это не значит, что человек не имеет права и не может сохранять достоинство разумного существа, понимающего окружающее. 

- Гордыня! Что вообще такое - человек!

- Ну, тут мы никогда не сойдемся. Можно не претендовать ни на что, «признавать авторитеты» и так далее, но оставаться самим собой, не распластываться в прахе, не посыпать голову дорожной пылью.

- Я и говорю - гордыня!

- Вот пропасть! Заладил!

- Гордыня!

 

 

Вредные религии.

Чем меньше религии, тем богаче страна. Это и с исламом, и с христианством.

А еще сравнивают православие и прочие ветви христианства. Православие мешает предпринимательству. Доказательство - процветание стран, в которых победили протестантские и прочие модернизированные христианские религии.

И что! Чему мешает православие? Мешает бессовестно наживаться, ни с кем и ни с чем не считаясь?

С религией, которая благословляет наживу, обогащение, конечно же, проще жить деловому человеку. Еще проще вообще без религии.

 

 

О Боге.

«Ты говоришь, Бог тебя не слышит? Слышит иногда. Когда ты права».

Простые азербайджанские продавщицы с рынка.

 

 

Зорин.

Когда начинают рассуждать о небесах, особенно когда начинают агитировать, особенно когда агитируют с жаром, особенно когда с применением костров… Тогда… Тогда становится не по себе.

Пытаются прорываться в запредельное, бесполезным нагромождением человеческого.

Л. Зорин. О том же:

«Если бы религиозность делала людей смиренными и любящими! Но так часто она рождает в них агрессивность».

 

 

Будто.

Не знаешь, но предполагаешь, что это такое – «религиозный стержень». Он даже будто – не на самом деле, конечно, а внушенно, благодаря какой-то внутренней мимикрии – чувствуется в определенных местах и в определенных настроениях.

Это облегчительное явление. Дающее ощущение силы и какой-то будто неколебимости. Возможно, безосновательной. С этими делами всегда так. Не поймешь, то ли это снаружи, то ли изнутри.

Чувствуешь какую-то душевную силу все претерпеть, что бы ни было. Будто не один.

Богохульская фабула.

Второе пришествие. И.Х. с его способностями, реализуемыми последовательно и безустанно. Работа – творить чудеса.

Постепенно вокруг Него собирается монолит из полностью и окончательно уверовавших. Тут и вера не нужна – все и так ясно. Он не за облаками, а здесь.

Мир будет завоеван, будет приведен под знамена невиданной до сих пор уверенности в окончательной правильности этого обновленного взгляда на мироздание.

Останутся только богоборцы, которые все равно не примут всего этого.

Что ж это будет за мир?

По пунктам.

Мир упростится до крайности.

У Г.Б. появится конкретный адрес.

Наука упразднится. Ведь Г.Б. расскажет и покажет людям, как все устроено в его мире. До последнего винтика.

Отменятся, прежде всего, космология, антропология, биология.

Г.Б. объяснит, что такое вечность и бесконечность.

Сократится до нуля расстояние между преступлением и наказанием.

Из мира исчезнет неопределенность цели жизни.

Исчезнет необходимость в литературе и искусствах.

И история станет ясной и понятной: Он же все видел и знает, как было на самом деле.

Люди перестанут рожать – они и так будут как дети.

Исчезнут богатые и бедные.

Все будут накормлены и напоены.

Наступит – мало что коммунизм – наступит рай на земле. На отдельно взятой планете Земля.

 

 

Не один.

Не знаешь, но предполагаешь, что это такое – «религиозный стержень». Он даже будто – не на самом деле, конечно, а внушенно, по внутренней мимикрии – чувствуется в определенных местах и благодаря определенным настроениям.

Это облегчительное явление. Дающее ощущение силы и какой-то будто неколебимости. Возможно, безосновательной. С этими делами всегда так. Не поймешь, то ли это снаружи, то ли изнутри.

Чувствуешь какую-то душевную силу все претерпеть, что бы ни было. Будто не один.

 

 

Двери.

«Господи, помилуй меня грешного!»

Формула для тех, кого его природа не пускает в какие-то более высокие сферы понимания.

Это жалобный вздох перед закрытой дверью, вздох смирения.

Такое всеобъемлющее обобщение.

Спрятанность в него.

 

 

Проверка.

Они с усмешкой думают о том, что вот сейчас эти глупые ватники поймут, что весь их пафос ничего не стоит.

И наконец проверится ясно и просто, есть ли Бог, который помогает праведным, добрым, справедливым, или это просто церковные сказки для утешения дураков.

 

 

Вопросы веры.

Открываешь этот бесчудесный мир. В нем ни чудес, ни получудес. Одни фокусы.

Конечно, это вопрос веры. Всюду и во всем - вопрос веры.

«А вдруг все это прекраснодушные выдумки!»

«Что же – углубляться в обман дальше!»

Стучатся робкие сомнения.

Сомнения всегда робкие.

 

 

«Религиозное чувство».

Шаламов: «Сам я лишен религиозного чувства».

Как это понять изнутри? Что значит иметь религиозное чувство?

Или, может быть, то, что уже как бы присутствует, - это и есть то самое «религиозное чувство»? Может быть, это именно оно?

Много этого или мало, если под этим понимать только то, что пытаешься жить в том мире, представления о котором не вызывают отвращения.

Не то же ли самое делают и просто религиозные люди!

И все это - категорически - несмотря на то, что, этот мир, в котором пытаешься жить, как и мир безусловно религиозных людей, может быть, существуют только в головном варианте.

И там и тут один и тот же подход – религиозный.

 

 

Правильный выбор.

Фильм-притча про то, как дьявол покупает души. Перед героем выбор между предательством и смертью. Он выбрал смерть, благодаря чему сохраняется жизнь других людей.

Он ждет смерти, но дьявол исчезает.

Дьявол ничего не может сделать, если делается правильный выбор.

Необходимость правильного выбора. Каким бы болезненным и неприемлемым он ни казался.

Старое, еще от Льва Николаевича, правило: «Делай как надо, и будь что будет».

Отдаешь себя в Божьи руки. А все хитросплетения выбора – козни дьявола.

Как только правильный выбор сделан, небо над человеком расчищается, и на него льется Божественный свет.

 

 

Наука и религия.

Он прочитал книгу про эволюцию. И попал под обаяние того спокойного, ясного мироощущения, которым проникнута книга. Ему показалось очень близким и привлекательным то «тревожное и светлое» понимание положения, в котором находится род человеческий в этом мире.

Он ощутил вдруг, что ему уже не так жалко своей собственной биологической жизни. Какие могут быть эмоции по такому пустячному поводу, когда перед твоим воображением развернули во всей непостижимости картину вечно становящейся вселенной, охватывающей неисчислимые, вспыхивавшие и гаснущие жизни на протяжении сотен миллиардов лет! Чего только не было уже на этой Земле! Было и прошло! И осело километрами отложений на морское дно. 

«Господи, прости меня грешного за такое чтение!» - все же привычно произнес он мысленно, засыпая.

 

 

Инстинкт.

«Карл Циммер. «Эволюция. Триумф идеи».

«Он склонялся к мысли, что религия – больше вопрос инстинкта, нежели какой-то там любви к истинному Богу».

Это что, как «Свят! Свят! Свят!»?

 

 

Жития.

«Ненавистники добра» сожгли келлию о. Никиты.

«Опечаленный, плачущий, с неописанной горестию сел он при пепелище своей келлии на пригорке, и неутешно заливался слезами, почитая себя многосогрешившим пред Богом и заслужившим праведный грех Его».

Вот так да! Какие выводы! Как всё неспроста!

 

 

Сосредоточенность.

Может быть, только религия помогает человеку сосредотачиваться, собираться.

Собираться, чтобы быть собранным. И готовым. В дорогу. Дверь на пороге непостижимого может открыться неожиданно.

Что в жизни еще может это дать!

«Прости меня грешного, Господи!» - как только закрываются глаза. Для сосредоточенности.

 

 

Теория заговора.

«Религия – это тоже теория заговора своего рода! Нет? То есть религиозное понимание соглашается с тем, что в этом мире все не просто так, не стихийно, а под жестким неустранимым конролем и управлением».

 

 

Мышонок.

«Глупенький хвастунишка!» - таким вот голосом, каким в мультфильме закадровый сказочник говорит о неком мышонке, таким голосом мог бы говорить ГБ о земном человеке и его земных делах.

 

 

Провидение.

Облегчительная мысль: «Отдать всё в руки Провидения!»

Видеть, ощущать, понимать мир под эгидой этого только приблизительно схватываемого понятия.

Не фатализм, не голливудские мистические выдумки...

Это что-то сродни религиозной вере. Да вера, по сути, и есть.

Поверить, с облегчением, в возможность этого!

Как закрепиться в этом открытии? Как находить к этому убежищу дорогу? Всякий раз.

Может быть, это именно то самое «место в человеке». Та тихая и умиротворяющая последняя комната. Куда приходит человек. Здесь ему ничего не говорят, ничего не объясняют. Его освобождают от всего.

А может быть, это только самообман и самоуговоры. Обычно они не очень помогают.

 

 

«Открытие».

Те еще – 19 века, у ФМ – чуть ли ни первые опасения по поводу безбожной жизни.

Или лучше сказать, предвидение, предрекание всего того, что случилось с человечеством в ХХ в.

«Нет Г.Б. – значит все можно».

Материализм, атеизм... Зреющие, вызревающие в «широких массах».

Наивные открытия? Не только. Здесь что-то еще. То, что не схватывается поверхностно. Нужно иметь в оперативной памяти сознания картину всего того, что за этой формулой стоит, то, что случилось с людьми, как до этого «открытия», так и после. С людьми, которыми правят простые идеи.

Они взяли да «открыли», что мир материален, что никакого духа, вселенской души нет в природе! Что весь дух обрывается на сознании простых смертных. И нет никого, кто бы следил за справедливостью в мире! И за гробом человека ждут не круги ада или райское блаженство, а ничто, темное, поглощающее бесследно и навсегда ничто.

Кому-то это «открытие» ничего нового не открыло, и они никак не поменялись в своем представлении о людях, о жизни на земле. Но были и есть такие, кому «материализация» реальности подсказала, что можно жить зверем, не думая ни о чем сверх необходимого.

Остались в любом случае какие-то инстинктовые вещи. Инстинкт продолжения рода, защиты потомства, что-то в том же роде. Если и не прежнее, не богочеловеческое представление, так что-то взамен этому все равно осталось. «Материализированное» продолжение своего духа в потомстве, в том деле, которым занимается человек... Какие-никакие а идейные скрепы человеческой сугубо материальной жизни! Не только одним брюхом жив человек. Чистый материализм не получился.

Человек одухотворяет мир, хочет он того или не хочет, с ГБ или без Него. Ищет в мире красоту, гармонию, логику, смысл, величие... Может быть, и научится когда-нибудь жить на земле.

 

 

Диетический пост.

*

Во всем, что касается поста в обыкновенной, наблюдаемой каждый день повседневной жизни, есть что-то фальшивое и суетливое. Вместо духовных мыслей – постоянная забота о том, как бы не оскоромиться! И что бы такое съесть, чтобы не согрешить. Как бы обмануть запрет на наслаждение едой, на получение удовольствий от жизни. Так получается. Вместо чего-то высокодуховного нечто противоположное. Почти культ еды.

*

Афиша ресторана: «Меню великого поста».

Будто только и думают о том, как бы и что бы такое съесть, чтобы в пост не лишиться гастрономических удовольствий от приема пищи, и, в то же время, не выходить из религиозной правильности.

Как-то так исхитриться почти ни в чем себя не затруднять, а может быть, даже через что-то новенькое скрасить однообразие обычной жизни.

 

Нравственность.

Этот «довесок», касающийся нравственности, Божественного провидения и тому подобного, что слышишь помимо прочего от Касатонова, от Пякина... Это слышишь с невольным смущением. Как если это какие-то неловкие оговорки, смешные предпочтения, личные слабости у серьезных, образованных, даже ученых людей.

Из доброго к ним отношения не придаешь этому важности, стараешься пропускать мимо ушей.

Это соединение экономики, науки управления и т.п. с сугубо схоластическими, обычно спрятанными в личное моментами!

Это, по крайней мере, непривычно. И Касатонов, и Пякин говорят о том, что мера всему – нравственные начала, что все в человеческих делах надо пропускать через нравственные оценки.

 

 

«Райские цветы с русской земли».

«Издалека приходят к его могиле служить панихиды, обливают висящий у его могилы топорик водою, пьют ее и умываются, берут с могилы землю и посыпают ею больные места, получая по вере исцеление».

Не просто так исцеляются от воды и от земли, а «по вере»!

Так же, вероятно, обстоят дела и с обычными аптечными лекарствами: они исцеляют человека «по вере его».

 

 

О вере.

Много стали говорить о вере.

И говорят об этом, не как о чем-то совершенно достоверном, для чего требуется только открыть глаза и увидеть, чтобы принять это, как мы принимаем все самое простое и очевидное в мире.

Нет, здесь от человека требуется вера. Нужно поверить! Как если бы все это нужна не для того, чтобы приобщиться к подлинности этого мира, а для того, чтобы пропустить человека через духовное испытание, благодаря чему, в конце концов, человек должен внутренне преобразиться и через веру прийти к тому, что мир должен быть именно таким, а не каким-то другим.

Вера делается непременным условием спасения души: происходит переделка человека через инструмент веры.

И вот человек уже начинает жить по определенным, предписанным верой законам и правилам.

И будто и весь мир переподчиняется этим законам и правилам.

«Божий мир».

 

 

Миропонимание.

«Нечего сокрушаться, а тем более удивляться! ГБ все видит», - скажет верующий человек.

И это иногда так очевидно, будто и тебя коснулась благодать.

ГБ или то, что внутри. Впущенное, может быть, оттуда же. Не обмануть! Не притвориться. Легко читаемы! Простые такие!

«Куда ты денешься с подводной лодки!» - модная сейчас фраза.

Видит кто-то там или не видит, понимает или нет, может ли Он сделать соответствующие выводы или не может? И дальше – в сторону обобщения и вычленения сути: «Почему существует зло в мире? Почему Он не покарает, не накажет кого надо за грехи и преступления?»

Это трудные вопросы. Наверное самые трудные. К ним неизбежно приходят, в размышлениях и спорах об этом мире, о его законах, о его движущих силах...

Вот где главное испытание для человека веры! Ведь в этом отношении почти ничего достоверного нет в земной практике! Примерами преступления с наказанием и, напротив, без наказания ничего нельзя доказать. Как и положено в вопросах веры. Но можно и нужно верить в праведный, милосердный, любовный Божий мир, и будь что будет! Наверное здесь только и помогает такое сверхобобщенное понимание этого мира.

 

 

Отторжение.

*

Встречая в книгах или в Интернете чьи-то резкие антирелигиозные высказывания, понятное дело, не берешься спорить с авторами этих высказываний по существу, не можешь реагировать на это так, как реагируют по-настоящему религиозные люди, - то есть не в состоянии оскорбиться, возмутиться, начать активное противостояние или что-то подобное...

И, тем не менее, такая порода «резких» борцов с мракобесием (самый одиозный пример - Невзоров) сразу вызывает психологическое отторжение.

Религиозные предпочтения людей в наше время настолько сделались частью интимной сферы, так ни на что не влияют в обычной жизни, - ну, или, если влияют, так только в лучшую сторону - что эта демонстрация антирелигиозной непримиримости кажется проявлением просто-таки невоспитанности, бестактности, а может быть, обыкновенной глупости.

*

И Невзоров совсем не учитывает музыку в своем хамском отрицании. Куда против музыки! Хоть чьей. Начиная с Баха, кончая Ириной Денисовой. А там еще Рахманинов, Моцарт, Верди… Главный агитатор - вернее последний и самый непреодолимый агитатор – это музыка.

Хотя… о чем эта музыка? Она только о том месте в человеке. В разные эпохи это место понималось по-своему. На это никто не покушается.

Глупости Невзорова – от его природы. Он находит в РПЦ, или вообще где угодно в этой жизни, себе подобных, соответствующих его природе. И именно их он вычисляет, вычленяет, показывает на них пальцем, рвет на части... Его не проведешь!

От такой истуканской непримиримости, конечно, тоскливо, но и таких надо понимать. Их и понимаешь. Так. 

 

«Да будет свет!»

Из книги Виктора Стенджера «Бог и мультивселенная»:

«Одно из серьезных возражений против модели Большого взрыва, которое высказывали Хойл, Бонди, Голд и другие сторонники стационарной модели Вселенной, носило, по выражению Хойла, эстетический характер. Любое объяснение внезапного появления Вселенной должно опираться на «неизвестные науке причины»179. Под этим он имел в виду метафизику. Хойл был атеистом, не скрывающим своих убеждений, и даже в 1982 году продолжал нападать на ученых, придерживавшихся теории Большого взрыва, которых к тому моменту было уже большинство, незаслуженно приписывая им религиозные мотивы:

«Меня всегда удивляло то, что, хотя большинство ученых заявляют об отказе от религии, на деле она владеет их сознанием больше, чем сознанием представителей духовенства. Маниакальное неистовство, с которым коллективное сознательное современной науки вцепилось в космологию Большого взрыва, очевидно, следует из глубоко укоренившейся привязанности к первой главе Книги Бытия — религиозный фундаментализм чистой воды».

По Библии это представлялось несколько по-другому.

«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».

Не взрыв – ни большой, ни маленький – а просто, как если в непроглядной темноте космоса вдруг кто-то нашарил выключатель на стене и включил свет. И зажглись звезды, галактики, скопления, туманности, наш родной Млечный путь... И осветилось прежде таинственное и темное небытие. Началась жизнь. Мир проснулся, задвигался, начались положенные ему природные процессы...

На кухне закипела вода в чайнике, с места тронулись и пошли по своим делам пешеходы, полетели птицы и облака...

Но все это тихо-мирно, без «бума» Большого взрыва. Как-то так. По-домашнему.

«Да будет свет!» - с иронической улыбкой сказал свое знаменитое Божественный электрик.

 

 

Чудеса.

Религиозные люди больше подготовлены к чудесам? Душа их размягчена религиозными чудесными историями, как пашня весной? Вопрос.

Или религиозные чудеса и чудеса в бытовой жизни - это две большие разницы?

 

 

На грани веры.

Чувствуется в этом какое-то важное, ничем не заменяемое основание человеческой жизни на этой земле. Именно что только – чувствуется! Так как сознательные пути к этому, если и существуют, то они почти совершенно забылись, и необходимость этого не дается пониманию.

Разве что стороной, случайными подходами...

И никому в этом деле довериться нельзя. Да и вряд ли возможно. Нельзя балаболить, пользуясь чьим-то духовным опытом. Только сам!

 

 

«Не верят!»

Не верят, прежде всего, в то, что у жизни есть, помимо телесной, еще и духовная составляющая. Все, что нельзя пощупать, помять в руках, взвесить и так далее, считается чем-то не заслуживающим серьезного отношения.

Жизнь в вере непроста. Нужно все время отрывать себя от материального, телесного и пытаться увеличивать духовную составляющую жизни. Всякими способами. Верующий человек живет трудно, напряженно, всегда в сомнении, в опасении... Это примерно то, о чем говорится в Библии: путь праведника – узкий и трудный, путь грешника – широкий и общедоступный.

Вера от неверия отличается именно этим: одни верят, что есть духовные ценности, душа, совесть, сострадание, жалость, любовь, самопожертвование и другие наивные, простодушные, смешные вещи, а другие ничего такого в жизни не обнаруживают или считают чем-то надуманным, излишним, иллюзорным, вводящим в заблуждение, запутывающим человека...

Вера начинается уже там, где человек просто кого-то жалеет или стыдится сделать дурное... В этом смысле все порядочные люди – верующие.

Вера в духовное в человеке. Откуда ни возьмись! В биологическом существе, в физическом смысле мало отличающемся от животных!

 

 

Андрей Сахаров.

«Воспоминания 1921-1971».

«Сейчас я не знаю, в глубине души, какова моя позиция на самом деле: я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви (особенно те, которые сильно сращены с государством или отличаются, главным образом, обрядовостью или фанатизмом и нетерпимостью). В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и ее законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».

Человеческое сознание создало себе другое измерение той реальности, в которой оно родилось однажды и продолжает жить.

Мир, рожденный сознанием человека, - это мир полусказочных, чудесных представлений о той возможной на земле жизни на основаниях добра, любви, милосердия, душевного тепла - на том, чего так не хватает миру действительному.

Люди нашли в себе то «осмысляющее начало» «вне материи и ее законов», которое переросло физическое, химическое, биологическое и прочие начала, что только и определяли существование Вселенной до осознания ею самой себя. 

Сознание, до которого дорос, доразвился, доэволюционировал материальный мир создало новую реальность. Реальность духовную, нравственную...

Человечество из скромности приписало открытые им нравственные, духовные начала высшим силам, сверхъестественным авторитетам, Божественным сущностям. Ну что же, так больше доверия возникало к этим непостижимым вещам. И теперь, пока не померкнет сознание, люди с этим будут жить.

Как-то будут пытаться переносить на действительность то, что пригрезилось им в их представлениях о мире, в котором им хотелось бы жить.

 

 

ГБ.

Это то, что не приходит откуда-то свыше, а начинается внутри человека. И потом простирается во вне, заполняя все пространство – насколько хватит воображения.

Может быть, это включается в человеке от желания жить в этом потоке, который он сначала только угадывает в этом мире. Нащупывает связи, закономерности, опосредования этого ГБ-мира.

 

 

Начала.

Может быть, в самом деле к религиозному мироощущению нужно подводить с младенчества. Это должно входить в сознание как что-то само собой разумеющееся. Чтобы хотя бы какое-то время по-другому не мыслилось. Это не мракобесие. Это необходимо для того, чтобы возник строй души, соотносящийся с чем-то высшим в этом мире. Это наполняет душу. И эта наполненность добром, любовью, милосердием – пусть и иллюзорная, как и все в жизни, - не позволяет наполнять душу мерзостями. В душе с самого начала не должно быть пустоты бездуховного мира.

Мир должен открываться человеку с самого начала как что-то чудесное. Пусть и в таком полусказочном виде.

И даже пусть в дальнейшем человек сам выйдет на какие-то другие – не религиозные – чудеса и сказки, в любом случае – только бы не механический голый прагматизм. К нему уже ничего не приживется.

 

 

Мышление и религия.

Может быть, религиозное сознание останавливает мысль. Начинают бояться забрести в своих размышлениях куда-то не туда – впасть в грех, ересь, оппортунизм, сектантство... Поэтому «от греха подальше» предпочитают поменьше думать. Проложили однажды, как рельсы, безопасные ходы мысли и едут, не отвлекаясь ни на что сомнительное и опасное.

В «Круге чтения» Лев Николаевич предостерегал от опасности такого подхода к религиозным вопросам. Но у него были особые отношения с религией и ценковью.

 

 

«Видимость».

Религиозному агитатору в Парке Победы на стихийно возникшем диспуте задали простодушный вопрос о том, а как же вся эта красота осенняя вокруг, деревья, небо отражающееся в пруду, как же все остальное земное, что мы ценим в этой жизни, как же земные отношения людей! Как все это знакомое и близкое поменять на невообразимое Царство Божие!

Вопрос ничуть не смутил агитатора, он сходу ответил, что поняв, что есть Царство Божие, уже не захочется тащить с собой эту «видимость» - деревья в парке, нежные чувства…

Некоторых слушателей такой ответ не удовлетворил.

 

 

Мария.

Одна не очень длинная история. Не очень длинная, но запутанная. История от Адама, Сима, Хама…

Одно на всю историю, и на всю оставшуюся часть этой истории, как бы навсегда, главное, центральное, водруженное как знамя на вершине, выше которой в этом, по крайней мере, мире уже ничего не будет… имя. Мария.

*

Соседки по дому. Две тети Маруси. Одна – из соседней по лестничной площадке квартиры, другая – соседка по коммуналке.

Как-то само собой всем понятно, что нельзя их звать Божественным, Богородицыным именем Мария. Необходимо снижение.

Ну, еще «Мариванна». Так тоже зовут. Но, опять же, - что-то со сдвигом от Марии!

 

Дети Романовы.

*

Ольга,Татьяна, Мария, Анастасия, Алексей. Какие лица!

Некий политолог А.А. Мухин сказал, что американцы атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки испортили себе карму.

А как с кармой у России после расстрела царской семьи? Тоже наверное не все в порядке.

*

Ольга Романова.

Алексей Лосев в дневнике 1914 года пишет о портретах Ольги Романовой, которые попали в его руки

(«Я сослан в ХХ век...» т.2. Дневник. Среда 31 декабря 1914 г., 11 ч. 35 мин. вечера).

 

 «Объект моего внимания довольно необычный. Мой декан вечно откапывает какие-нибудь штуки. Сегодня он откопал два портрета великой княжны Ольги Николаевны³⁹, которые оказались настолько содержательными и стильными, что я не замедлил их отобрать у него, чтобы подробнее всмотреться в это удивительное лицо и посвятить княгине одну-две странички моего дневника. Это было около шести часов вечера, когда я впервые увидал Ольгу Николаевну. И после этого времени, вплоть до того момента, когда сел писать эти строки, ощущал в себе странные приливы дионисизма, в котором эротизм и стильность буквально отрывали меня от Гуссерля и заставляли ходить по комнате и думать об этом удивительном видении. Такое же видение посетило меня в Берлине, после чего тоже не мог заниматься и все думал, думал; думал о той таинственной и страшной глубине, которую скрывает в себе эта спокойная оболочка внешнего мира; думал о тех тайнах, которых не лишена и наша серая трамвайная жизнь, о тех экстазах и восторгах, которым есть место даже за этими незаметными, бессодержательными и бледными фигурами, лицами, словами. И тогда, в Берлине, я был пронизан одним взором, который подействовал на меня с такой силой, которую можно назвать только физической. «Все куда–то исчезло, — писал я, — и трамвай, и мои бумаги, и мостовая, на которую я стал бессмысленно смотреть». Я был пронизан этим электрическим током глаз, и всего себя ощущал в какой–то невиданной и нежданной атмосфере электрических токов. Вот каковы бывают женщины. И к ним принадлежит Ольга Николаевна».

 

А.Ф. действительно посвятил ей несколько страниц дневника. Вот, где начинается «Философия слова» - это углубление в предмет рассмотрения до таких глубин, которые видны только автору!

 

«Она вас тянет к себе невидимой и неведомой силой. Если вы раз претерпели на себе прикосновение ее руки, которую она так спокойно и властно держит у себя на первом портрете у колена; если вы хоть раз взглянули на это гордое и уверенное в своем поведении лицо, слегка приподнятое на втором портрете; если вы, наконец, всмотритесь в этот первый портрет, где она сидит как бы в промежутке между самоотданиями своему жизненному назначению и где легкое, обвисающее платье так отчетливо рисует сладострастные плечи и отсутствие девственных грудей; если, говорю, всмотритесь вы во все это, — вы почувствуете себя как раз в этом тумане мучительного и тоскливого наслаждения, в этих сладких электрических токах, которые и доставляют вам невыразимую боль и сильнейшее наслаждение.

В обоих портретах нет ни тени колебания и сомнения. Это поразительно усиливается еще необычайным спокойствием лица и фигуры и там, и здесь. Вот портрет, где она сидит. Если мы сначала обратим внимание на общую фигуру, то она неотделима чисто психологически от того платья, которое на редкость поразительно ярко гармонирует со всей Ольгой Николаевной. Легкость и воздушность платья выше пояса, равно как строгость и прямолинейность его ниже пояса одинаково резко характеризуют общие контуры этого «женственного», хотя и выносливого, быть может, даже поэтому и грубоватого тела. Эго тело, чуть–чуть прикрытое таким воздушным (до пояса) платьем, постоянно зовет к себе, неуклонно манит к своему тоскливому наслаждению; или, нет, оно не зовет и не манит, оно само собой, без вашего согласия, тянет к себе, влечет к этим откровенным плечам, к этим изящным, оголенным рукам, к этой сильной шее, имеющей такой наклон по отношению ко всей верхней фигуре, который у двадцатилетнего может быть или от непрестанной работы мысли или от сложной и мучащей страстности. Очень показателен в психологическом отношении тот характер этого платья Ольги Николаевны, который заставляет его виснуть, скатываться свободными и ничем не наполненными формами, так что остается большой промежуток между самими телесными формами и этим платьем. Выгодно обрисовываются при таких платьях, конечно, только плечи, потому что, чем тоньше и воздушнее фасон платья, тем, разумеется, виднее и формы, к которым это платье непосредственно и вплотную прилегает. Но там, где оно вплотную не прилегает, там и вовсе становится трудно судить о формах, если они не замечательны каким-нибудь выдающимся свойством. О плечах уже было сказано, что в них много сладострастия и мления. Это и вообще характерная черта Ольги Николаевны. Она — музыка Скрябина с его бесконечным экстатическим и диссонирующим млением, с его темно–красным, мрачным и мучительно–сладким горением страсти. Но еще выразительнее, может быть, эта самая грудь, которой, собственно говоря, даже не видно и вместо которой имеем только нависающие складки платья.

Я сказал, что если платье не вплотную прилегает к телесным формам, то о них нельзя судить определенно, если в них не скрыто каких–нибудь замечательных особенностей. Все дело в том, что у Ольги Николаевны как раз скрыты эти замечательные особенности передней части фигуры, и платье, нависающее и не вплотную к ней прилегающее, только еще больше усиливает общий дионисийский эротизм этого млеющего, но сильного тела. В чем состоят эти замечательные особенности — помогает узнать второй портрет. Когда присмотришься к этому последнему, ясно, что поверхность собственно mamma[381] начинается очень низко — это раз; во–вторых, сама mamma не может иметь девической упругости и пышности. Первое свидетельствует о том, что Ольга Николаевна и от природы назначена к длительной и мрачно–млеющей страстности; второе — о том, что этим природным склонностям не было поставлено никаких преград, так как у женщины после первого же физиологического акта mamma теряет упругость, становится мягкой и получает своеобразную окружность, как бы наполненную какой–то жидкостью, что и позволяет даже без помощи осязания, одним взглядом отличить девственность от тронутости.

Вообще говоря, формы женских грудей можно делить на эпические, лирические и драматические, причем в зависимости от преобладания логичности или экстатичности в каждом из этих трех родов, можно получить целых шесть видов женских грудей. Какие груди у Ольги Николаевны? Безусловно, тут мало лирики, так как в лирике всегда есть созерцание собственного настроения, а это если и налично в том портрете, где она сидит, то только созерцание в промежуток между самозабвенными экстазами. Эго - груди, говоря вообще и неопределенно, — драматические; говоря же точнее, это груди трагически–роковые, это трагедия без действия, трагедия без сознательной воли, это трагедия рока, покоряющего всего человека, возбуждая его страсти и неуклонно ведя в эту бездну наслаждений. Ольга Николаевна редко бывает веселой. Она никогда не хохочет и едва ли когда–нибудь смеется. Она только иногда улыбается, и улыбка ее настолько же печальна, насколько и кратковременна. И все это благодаря тому серьезному и сложному содержанию страсти, которое наполняет всю ее душу и возбуждает все ее тело. Страсть это ее рок, — это ее трагедия. И вот груди Ольги Николаевны, так незаметно и низко начинаясь, и будучи такими неупругими (что видно еще и от некоторой смещенности их в стороны от центра), как раз и говорят об этой трагической предназначенности ее к страсти и об ее покорном и серьезном выполнении этого рока».

 

Читать такое через сто лет после ее гибели вместе с сестрами и братом! Вместе с папой и мамой.

И у кого читать! У философа, всю жизнь посвятившего абстракциям, у ученого с невероятно сложными для понимания текстами! А тут совершенно интимные вещи! И мы – читатели начала 21 века – уже все знаем. В отличие от молодого человека, каким был Лосев в 1915 году.

Знаем и не знаем. Это то знание, которое ничем не может помочь в понимании того мира, в котором мы живем.

 

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: