Ономастика и социолингвистика

И ономастика, и социолингвистика – новые отрасли языкознания, которым предстоит проанализировать огромную массу специфического материала и разрешить немало сложных теоретических и практических вопросов. И хотя еще не совсем ясен круг явлений и проблем, подлежащих изучению в каждой из этих наук, целесообразно уже теперь попытаться установить «рабочие участки» молодых наук и стоящие перед ними задачи.

Основные различия между ономастикой и социолингвистикой касаются объекта и аспекта исследования и могут быть представлены в виде нескольких оппозиций.

1. Объект ономастики – один из участков лексики языка (имена собственные), объект социолингвистики – все стороны языковой структуры (лексика, грамматика, фонетика).

2. Ономастика исследует все собственные имена, независимо от их происхождения и сферы распространения; социолингвистика – имена, на которых лежит печать социальной жизни общества, в частности отражение его классовой (сословной, групповой и т.п.) неоднородности.

3. Ономастику занимают вопросы специфики собственных имен (их природа, соответствие обозначаемому, сущность номинации и др.), их происхождение, взаимодействия с апелятивами в семантическом, структурно–словообразовательном, функционально–стилистическом планах. Социолингвистика, обращаясь к ономастическим данным, свою главную задачу видит в выяснении причинных связей между антропонимами, топонимами, теонимами, астронимами, зоонимами, с одной стороны, и фактами общественно–исторической жизни народа, с другой.

Подчеркивая различия между ономастикой и социолингвистикой, важно показать и то общее, что объединяет эти науки. Общим для них является значительный объем лексики, который помимо собственно ономатологического изучения допускает еще и социолингвистический анализ. Существование в каждом языке области, на которой распространяется и власть ономастики, и власть социологии языка, делает необходимым выделение в пределах общей ономастики социальной ономастики, предмет которой располагается на пересечении ономастики и социолингвистики.

В социальной ономастике в принципе должна рассматриваться вся ономастическая лексика под углом зрения ее обусловленности экстралингвистическим факторам общественного характера. Однако, поскольку не все участки ономастического массива обладают одинаковым коэффициентом социальной зависимости, рассмотрение целесообразно начать с разрядов, имеющих больший коэффициент социальной обусловленности.

Пожалуй, самый обильный материал для социолингвистического изучения содержит антропонимия (личные имена, отчества, фамилии, прозвища и т.п.), так как она теснее всего связана с людьми и теми социальными отношениями, которые существуют в человеческом обществе.

Имена. Их социальная неравнозначность на Руси уже в XI – XII вв. хорошо замечалась древнерусскими летописцами, подчеркивавшими, например, «княжеский» характер имен на –слав (Святослав, Изяслав, Ярослав). Острый социальный конфликт отразился в борьбе мирских и религиозных (христианских) имен, длившейся в России более шести столетий. Дореволюционная Россия, пользуясь «единым» церковным списком имен, в действительности имела социально–дифференцированный именник: один для дворян, другой для крестьян [1], третий для купцов (Савва, Фома, Гордей), четвертый для церковников (Никон, Мисаил, Варлаам) и т.д. Еще сильнее расхождения между социальными слоями проявлялись в степени распространенности того или иного имени. Так, в первой половине XIX в. имя Мария было самым частым именем дворян. Однако с 60-х годов XIX в., когда это имя стало распространяться и среди крестьянок, его привлекательность для дворянок резко падает: от Марьи «запахло мужичкой» [2].

Имятворчество после Великой Октябрьской социалистической революции своей первопричиной имело социальное преобразование общества и в словах–именах отражались основные этапы великой революции (имена–неологизмы: Ревмир, Новомир, Энергина, Лагшмивара ‘лагерь Шмидта в Арктике’) [3].

Дружба между народами Советского Союза и народами зарубежных стран имела своим следствием широкий обмен антропонимией. Например, русские стали давать своим детям имена Тимур, Рубен, Спартак, Жанна, Инесса, Инга, Луиза, Марианна, Нелли и др.

Но социально маркированы не только полные имена, но и их неофициальные («субъективные») формы, благодаря чему они служили в дореволюционной России средством выражения сословной иерархии. Так, именами с уменьшительно–уничижительными суфф. -к(а): Ивашка, Якимка, Первунька в XV – XVII вв., а также в более позднее время назывались «людишки» – крестьяне и служивые люди низшего ранга [4], именами на -ищ-е называли себя «в знак смирения» духовные лица: Кирилище, Иванище и под. [5] Форма с суфф. –юш(а) еще в конце прошлого века воспринималась как «средняя»: «… из девочки, когда она выросла, вышла полугорничная, полувоспитанница. Ее и звали так, средним именем – не Катька и не Катенька, а Катюша» [6].

Общеизвестно такое обличение В.Г. Белинским социального и связанного с ним антропонимического неравенства крестьян крепостнической России – «страны, где люди торгуют людьми… страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками» [7].

История личных имен и их форм – богатейший материал для изучения сословно–классового деления дореволюционной России.

Отчества и фамилии. Столь же социально «нагружены» и русские отчества (достаточно вспомнить острые эпизоды борьбы за право называться с –вичем [8]), а также фамилии, где сам по себе показателен уже факт неодновременного появления и закрепления фамилий у представителей разных социальных слоев. «В России княжеские, а за ними боярские фамилии возникали с XIV в. до середины XVI в., помещичьи – формировались XVI – XVII вв…, а подавляющее большинство крепостных крестьян еще в начале XIX столетия не имело фамилий. К началу XVIII в. завершилось становление фамилий только для привилегированных» [9].

Показательно, что не только сами отчества и фамилии, но и их языковое оформление, включая и внутреннюю форму (производящую основу), социально дифференцированно. Фамилии князей, например, образовывались с суфф. -ский (-ской): Мещерский, Ростовской, фамилии торговых людей, стрельцов, подьячих – с суфф. -ов (-ев), -як, -ец, -ин: Мещеринов, Ростовцев, Туляк, Казанец. В основе многих купеческих фамилий лежат топонимы – урбонимы, хоронимы и т.д. (Казанцев, Сибиряков).

Социальность имен, отчеств, фамилий и прозвищ подтверждается также историей белорусского и украинского языков и народов. Много типологически сходного обнаруживаем и в других индоевропейских и неиндоевропейских языках.

Глубокого анализа заслуживают псевдонимы, к которым вынуждены были обращаться деятели революционного движения, прогрессивные писатели, ученые, обходя реакционную цензуру. Например, Владимиру Ильичу Ленину (Ульянову) за долгие годы подполной деятельности пришлось пользоваться 99 псевдонимами: Большевик, Правдист, Русский коммунист и др. [10] И один из этих псевдонимов – Ленин навсегда вошел в историю человечества, став символом нового мира.

Непременным разделом социальной ономастики должно стать изучение собственных имен и близких к ним категорий слов в социальных диалектах, в частности в арго и жаргонах, так как здесь налицо предельный случай социально направленного использования собственных имен.

Арго – лексическая система эзотерического назначения, которая кроме слов – обозначений предметов понятий, связанных с повседневной жизнью ремесленников–отходников и торговцев (название пищи, жилища, одежды, типичных действий, признаков и т.п.), может содержать в себе известное количество собственных имен [11]. Так, в русских профессиональных арго находим антропонимы – а) самоназвания носителей условной речи: офени [12] , масы, саки, сузьяны; б) их прозвища: матраи, елыма; в) этнонимы: ботай, чка ‘русский’, мармыш ‘украинец’, шурлей ‘татарин’, брудак, мисак ‘мордвин’, фараон ‘цыган’, нефед, скес ‘еврей’; топонимы – а) ойконимы: Ботуса, Ботусья ‘Москва’, Галивон ‘Галич’; б) хоронимы: Обон ‘Сибирь’; в) гидронимы: Котьма ‘Волга’, Нерон ‘Галичское озеро’ и т.п. Примерно эти же категории слов (а иногда и сходные арготизмы – топонимы и антропонимы) встречаем в белорусских, украинских и других славянских арго.

Должны привлечь к себе внимание ономатологов и сами названия жаргонов: офенский, масовский, матройский[13], кантюжный, билямский, сатовский и др. Специального исследования заслуживает широкое употребление в арго, а также в жаргонах и сленгах собственных имен как нарицательных (андрей ‘ржаной хлеб’, лукерья ‘каша’, емеля ‘язык’, степа ‘топор’).

Славянское арго – не исключение. Свою ономастику имеют и другие индоевропейские, а также тюркские, финно–угорские, иберийско–кавказские и восточные арго. Так, в словаре секретного языка цыганообразной группы джуги (в Гиссарской долине, Таджикская ССР) присутствуют следующие антропонимы и этнонимы: Аkаčа ‘имя собственное, мужское’, čаngar ‘афганцы’, deγo ‘таджик, узбек’, gidaroz ‘русский’, γurat ‘член группы джуги’ (самоназвание) и др. [14] Среднеазиатское арго «сасиан», судя по рукописи XIV в. «Китаби сасиан» («Словарь нищих»), имело зашифрованные обозначения городов: Самарканд, Бухара, Мерв, Герат, Нишапур, Рей, Балх, Джуржан и др. [15] Кстати, топонимы–арготизмы оказываются хорошими ориентирами при определении района распространения данного типа арго.

Непонимание специфики арго, отождествление их словаря с лексикой обыкновенных языков (диалектов) приводит к серьезным ошибкам, которые можно встретить как в топонимической, так и в исторической литературе (работы М. Деева, Д. Корсакова, А. Кайдалова, Д.В. Наумова и др.). Например, М. Деев пытался с помощью арготических слов костр ‘город’ и лох ‘человек’, ‘сосед’ объяснить происхождение названия Костромы ‘красивый город’ и реки Лух ‘соседняя река’. А. Кайдалов владимирских офеней ошибочно принимал за потомков гелонов, живших на Дону (Танаис), а название реки Сейм объявлял офенским [16].

Нами приведен материал из арго; такими же, если не большими, запасами ономастической лексики располагают и другие социальные диалекты, в частности жаргоны и жаргонизированное просторечие учащихся, студентов, солдат, матросов, спортсменов и других, преимущественно молодежных, коллективов.

В заключении назовем те проблемы, над которыми, по нашему мнению, должна работать социальная ономастика.

1. Определение социальных функций ономастической лексики как в целом, так и отдельных ее видов (классификация антропонимов, топонимов и т.д.) с учетом характера и объема выполняемых ими функций, а также степени их обусловленности лингвистическими и общественными факторами.

2. Выяснение особенностей антропонимии, топонимии и других ономастических разрядов в различные общественно–исторические эпохи.

3. Выявление общих и более частных закономерностей отражения в ономастических названиях специфических особенностей отдельных народностей и наций (истории их социально–сословной структуры, а также государственных, культурных и религиозных традиций).

4. Сравнительно–типологическое изучение ономастического материала разных языков (и, в частности, их социальных диалектов) с возможно полным учетом как интралингвистических, так и экстралингвистических показателей.

(В.Д. Бондалетов Ономастика и социолингвистьика // Антропонимика. – М.: Издательство «Наука», 1970. – С. 17–23)

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: