Глава одиннадцатая. Лунная походка

«ТЫ ВЕРИШЬ В СЕБЯ... Ты силен... Ты прекрасен... Ты велик....»

Я будто проигрываю у себя в голове кассету с голосом Майкла. Он говорит сам с собой. « Ты веришь в себя... Ты силен... Ты прекрасен... Ты велик....», - повторяет брат. Голос его медитативен, речь льется плавно, сравнима с легким дыханием. И сейчас я слышу этот голос так же четко как и тогда – в восьмидесятых, когда утренняя мантра записывалась на диктофон, чтобы проигрывать ее снова и снова. Он был похож на спортсмена в раздевалке, не допускающего мысли о возможном проигрыше, которому предстоит выиграть очередное сражение. Поставив себе цель завоевать весь мир, он обязан был долбиваться своего и находить для это силы внутри себя. Не знаю, была ли такого рода техника «унаследована» от Мухаммеда Али, но все подсказывает мне, что, по крайней мере, она служила ему основательным подспорьем в том, что двигало им: думай, представляй, верь, претворяй в жизнь.

В первый раз я услышал эту мантру в 1984 году в студии, где мы записывали песню под названием «Tell Me I’m Not Dreaming». Мы с Майклом как раз обсуждали что-то не особенно приятное, когда он обронил пару фраз насчет того, как происходит контроль над собственными мыслями и сказал: «Послушай-ка вот это». Будь сейчас он жив, ему, вероятно, пришлась бы не по душе такая откровенность, потому что ритуал этот был событием частным.

Но если мы говорим о его наследии как о влиянии на людей его музыки или его личностных качеств, думаю, такой взгляд на его внутренний мир будет уместен, потому что он помогает узнать Майкла Джексона, человека, а не только Короля Поп-музыки. Его самооценка иногда тоже нуждалась в дополнительной встряске, как и всем нам.

Майкл использовал позитивные установки, когда ему необходимо было почувствовать себя хорошо или претворить что-либо в жизнь. «Если сказать вслух и во весь голос и повторять раз за разом, то подсознательно сделаешь все для того, чтобы желаемое произошло», - всегда говорил он.

Для Майкла процесс записи аранжировок или строчек песен на диктофон (устройство, с которым он не расставался) был также естественнен как и простое загадывание желания. Брат упомянул об этом в своей автобиографии: он мечтал о чем-то, наблюдая за тем, как садится солнце и надеялся, что c помощью звезды у него все получится.

Еще мальчишкой он загадывал желания перед тем, как нырнуть в бассейн, концентрируясь на мысли о создании самого продаваемого диска всех времен. Все мы верили в положительные установки, но, в случае Майкла, такой подход достиг нового уровня: слова на зеркале, мантры на диктофоне, представление своего имени в книге рекордов Гинесса, желания, загаданные на закатах и у бассейнов.

Без сомнения, он повторял себе о величии и перед началом концертов «This Is It» в Лондоне, чемпион в полулегкой весовой категории, настраивающий себя на возвращение. Каждый альбом, любой из туров подвергался жесточайшей критике с его стороны, как ни с чьей другой. Его обожали фаны, но он смотрел на себя совсем по-другому; обожание поклонников, может, и служило постоянным источником любви, но оно не гарантировало поддержание самолюбия в условиях, когда СМИ клеймили его прозвищами вроде «чокнутый» или «странный». Тяжелейшим испытанием для него стало сохранение духовной силы в условиях, когда масс-медиа всего мира, в отличие от поклонников, ждут лишь одного – падения в бездну.

Желаемое станет реальностью, если представить и проговорить то, что видишь. В это верил Майкл, и вся семья знала, что он собирался представить альбом, который удивит всех. Секреты же креативного процесса оставались за закрытой дверью. По словам Мамы, он запирался в своей комнате и понять, доволен ли он работой, можно было только случайно. Проходя мимо закрытых дверей, Мама иногда слышала, как он хлопал в ладоши или выкрикивал «Уоу!».

После выпуска «Off The Wall» его «фандом» вырос в несколько раз, а повальная джексономания подготовила к тому, что значит обожание поклонников. Неплохо, если учесть, что стали происходить некоторые тревожные случаи. Столкнувшись с одним из них однажды, Мама испугалась до смерти. В тот день она зашла в кладовую, которая находилась за гаражом. Там, рядом с выброшенными упаковками от еды, в спальном мешке лежала испуганная девушка. Мама, как обычно не подозревая дурного, спросила, что она там делает.

- Жду Майкла, - невинно заявила та.
- Ты как сюда попала? Сколько времени ты здесь провела?
- Две недели. А я с ним увижусь?

Мы знали, как она пробралась внутрь, но я не собираюсь сейчас раскрывать всех деталей, тем более, что мы все уже перестроили. Дом был огромен: она сумела остаться незаметной в течение целых двух недель.

Но и этот случай оказался ничем, по сравнению с тем, что произошло, когда Мама обнаружила двух фанатов у своей кровати. Она решила немного отдохнуть и спала, наверное, около получаса, прежде чем почувствовала, что в комнате находится еще кто-то. Открыв глаза, она увидела поклонников, стоящих рядом с ней с невинным выражением лица. «Мы не знали, что делать.... Мы не хотели вас будить», - сказали они. «Мы просто решили зайти, чтобы попросить автограф у Майкла».

Мама не вызвала полицию, потому что «не хотела, чтобы они заработали себе неприятности». Однако, с появлением «билли джин», мы стали вести себя жестче.

Существует множество версий о том, что послужило причиной создания «Billie Jean», включая и предположение, что Майкл поет о конкретной женщине. Но брат в своей автобиографии выразился предельно ясно – образ собирательный, составленный из портретов особенно навязчивых поклонниц, которых мы встречали еще во времена Jackson 5.

В песне рассказывается о девушке, которая пытается заманить в ловушку парня, используя, как повод, ложную беременность. Основой для этой истории послужили два реальных случая. Первый произошел, когда одна дама прислала мне пару розовых детских туфелек в дом в Бель Эйр, тогда я жил там вместе с Хейзел. В записке, приложенной к посылке, было указано: «Эти башмачки – для нашего малыша, которого я ношу под сердцем. Я беременна твоим ребенком». Потом похожее удивительное послание получил и Джеки. Будучи двумя парнями, особенно удачливыми с девушками, мы стали легкой мишенью для претензий подобного рода, но женщины не учли одного: мы практиковали безопасный секс. Майкл же никогда не спал с фанатками, поэтому к нему такие заявления были неприменимы.

Годами позже, когда композиция стала занимать первые места в хит-парадах, семья приоткрыла завесу тайны над тем, кто является прототипом «билли джин». Песня никоим образом не относилась к «лав-стори», но кое-кто все-таки принял обнародованное на свой счет и заявил о воображаемых отношениях с Майклом.

«Билли джин» представляли собой поклонниц, к которым брат относился с опаской. Стены в сторожевой Хейвенхерста были обклеены набросками и фотографиями каждой из этих женщин. Было похоже на стену в полицейском участке с надписями «Разыскивается». Одна женщина вела себя особенно странно: Ивонн, афроамериканка и мать троих детей. Она постоянно околачивалась возле дома и убеждала всех, что Майкл любил ее. Однажды она долго стояла у ворот, пока Мама не вышла к ней. Оказалось, что она побрила головы всем троим, утверждая, что у них вши, и требовала внимания брата. «Это ваши внуки. Это дети вашего сына».

Еще одна «билли джин» жила в Великобритании, но путешествие в пять тысяч миль ее никогда не останавливало. Она на самом деле обратилась в суд с исковым заявлением против семьи, заявляя, что они с Майклом тайно поженились, и что у них есть ребенок. Она даже предоставила свидетельства о браке и о рождении ребенка, которые выглядели достаточно убедительно, но, естественно, дело дальше этого не продвинулось.

Но самой удивительной историей оказалась та, в которой одна из «билли джин» добралась до Неверлэнда, что произошло позднее. Когда ее обнаружила охрана, она предоставила подлинное водительское удостоверение, выданное министерством автотранспорта, с фотографией и адресом: «Ранчо Неверлэнд», долина Фигероа – с индексом и именем: «Билли Джин». Поразительно, как далеко могли зайти эти женщины.

Я должен подчеркнуть, что большинство фанатов Майкла отличались от вышеупомянутых персонажей. Это были самые верные, самые преданные и любящие поклонники, такие, о которых мог только мечтать любой артист, и Майкл понимал это как никто другой. Его связь с людьми, которых он называл «солдатами любви», была уникальной. Однажды, когда охрана заметила группу фанатов рядом с Хейвенхерстом и сообщила ему, брат вышел к людям, поболтал с ними и раздал автографы. В условиях, когда становилось все тяжелее быть открытым миру, он всегда старался идти навстречу своим поклонникам.

Мне кажется, что многие недооценивали Майкла. Люди думали о нем, как о музыкальном гении, но им были видны и его уступчивость, и его желание избегать конфликтов. Скорее всего, его доброта воспринимались ими как слабость. Мне всегда нравилось наблюдать, как незнакомцы, знакомясь с ним в первый раз, уходили, находясь под сильным впечатлением от встречи, поменяв в корне свое мнение. Он умел быть самым смешным, самым приземленным человеком на свете, и в то же время поражал интеллектом и креативностью, которые сделали его одним из умнейших людей, выходящим за рамки стандартного мышления.

Я улыбаюсь, вспоминая его особенные отношения с диктофоном, потому что получалось, что он сам вмешивался в свое собственное личное пространство – еще одно доказательство того, насколько он был любопытным человеком. Однажды, уже после того, как мы с Хейзел переехали из Хидден Валли в новый дом в Брентвуде, Майкл был у нас в гостях, а я как раз искал фонарь.

- Он в верхнем шкафчике рядом с твоей кроватью, - сказал брат.
- Ага, значит, ты опять рылся в чужих вещах? – спросил я.

 

Эта дурная привычка появилась у него достаточно давно. Он говорил, что по тому, что люди хранят у себя в ящичках, всегда можно понять, кто они есть или же узнать, как они ведут свои дела. Началось все с Бабушки Марты, в восточном Чикаго. Он копался в ее комоде, в ее вещах и не обращал внимания на возгласы: «Майкл, прекрати всюду совать свой нос! Нельзя рыться в чужих шкафах!»

При мысли о том, что он проделает то же самое в великолепном доме Сэмми Дэвиса-младшего в Беверли Хиллс, меня охватывала нервная дрожь. «Майкл, не смей даже об этом думать, ты меня слышишь?» Но он только рассмеялся и оставил меня гадать в неведении.

С Сэмми было всегда здорово проводить время. Мы втроем обожали кино, Сэмми зашторивал окна, чтобы калифорнийское солнце не било в глаза, нажимал на кнопку и на стене напротив появлялся проектор. Одним из самых любимых кинофильмов был «The Little Colonel» с Ширли Темпл, хотя я думаю, что Сэмми все же больше нравились вестерны. Майкл однажды подбил его на дуэль, и теперь все было во власти Сэмми - он появился со своим гоилливудским реквизитом – с игрушечными пистолетами. Они выдвинули вперед кофейный столик величиной с настоящую сцену и встали спиной к спине. Мы с Алтовайз, женой Сэмми, остались всего лишь зрителями. Сэмми повернулся к Майклу, оба пристально и серьезно уставились друг на друга. Затем кто-то выкрикнул: «Поехали!»
«Бум! Бум!», - воскликнул Сэмми, развернулся на каблуках, поднял пистолет и «выстрелил», Майкл же в этот момент всего лишь успел дотронуться до кобуры. Элементы вращения в танце, может, и получались у него превосходно, но Сэмми все равно над ним подшучивал: «Я – лучший стрелок на Западе!»

Прекрасным дополнением к этой истории может служить еще один штрих: где-то на рубеже нового столетия Майклу посчастливилось познакомиться с Ширли Темпл Блэк в Сан-Франциско. Думаю, что он естественным образом тянулся к детям-звездам: Сэмми Дэвису-младшему, Элизабет Тейлор, Спанки МакФарланду и, уже позже, к Маккалею Калкину – потому что он чувствовал, что они сразу же поймут друг друга.

Не имею представления о чем они говорили с Ширли, но Майкл упомянул об этой встрече в 2001 году в Окфордском университете: «Я привык к мысли о том, что только у меня не было детства. Я думал, что существует лишь несколько человек, с кем я бы смог разделить свою боль. И когда мы недавно познакомились с Ширли Темпл Блэк... Слова были неважны. Мы плакали друг у друга на плече, она чувствовала все то же, что и я, то же, что чувствуют мои близкие друзья Элизабет Тейлор и Маккалей Калкин».

Мы росли, подчиняясь расписанию, постоянно находясь под давлением; репетиции сменялись «комендантским часом» , работа над альбомом – презетациями и мероприятиями в разных городах.

Время было всем для нас, мы даже пытались его опередить, а Майкл понимал его значение лучше, чем кто-либо еще.

Он не мог сидеть сложа руки – в такие моменты он чувствовал себя виноватым. Да, он много рассказывал о своем детстве и об упущенном времени, но дело было в том, что брат сам себе не позволял расслабиться, считал пустой тратой времени, например, видео игры или обычный перерыв в работе. Ему нужно было чем-то заниматься;
«Не могу я сидеть просто так», - объяснял он. Майкл всегда считал, что в сутках недостаточно часов для того, чтобы охватить все, что приходило ему в голову.

Когда началась работа над альбомом «Thriller», брат посвятил ей всего себя. Он запирался с Квинси Джонсом, ездил из студии в Вестлейке в Голливуд, а оттуда возвращался в Хейвенхерст (ее не перестраивали), именно там он записывал все оригинальные идеи . В одиночестве. Только так он мог «поймать» то самое главное, что составило бы суть альбома; первые креативные наработки, определяющие линию всего проекта. Вне зависимости от того, сколько профессионалов было бы привлечено к работе позже, он всегда возвращался к своим первоначальным задумкам, к своим звуку и мелодиям, и требовал от остальных придерживаться его концепции.

В 1982-ом мы его почти не видели и понимали, что работа над альбомом занимает все его мысли. Но когда проект «завершился», и конечный продукт лег перед ним на стол, брат был «сильно разочарован». В итоге, он отозвал финальную версию альбома, потому что «не чувствовал», что принятые решения были верны.

«Это как снять отличное кино и испортить все при монтаже», - рассказывал он в своей автобиографии.

Команда профессионалов, которая работала вместе с ним, знала все его креативные замыслы, и, я уверен, что для них «Thriller» звучал великолепно, сильно, несмотря на все протесты брата, который занимался тем, что выбрасывал бесчисленное множество треков, один за другим – когда все вокруг считали, что альбом уже готов. Прослушав его впервые, Майкл, по его собственным словам «расплакался, как ребенок»: «Все пропало! Ничего не выйдет!» Он рассказывал, что пулей выскочил из студии в Вестлейке, взял чей-то велосипед и крутил педали так долго, как мог, в попытке сбежать от того сумасшедствия, которое им овладевало. Оказавшись вдруг среди на школьном дворе, среди играющих детей, он остановился. Их смех и невинность, по его словам, «заставили его взглянуть на все заново, и он поехал обратно, снова воодушевленный». Он принялся работать над следущей версией альбома. Месяцем спустя брат, взорвав все мыслимые преграды, используя все свое воображение и мощь креативного мышления , представил миру то, что станет классикой.

«Thriller» занимал первую строчку в хит-парадах в течение тридцати семи недель. Волшебство начало свое победное шествие по планете. За неделю было продано от пятидесяти до ста тысяч копий. Но не одним лишь количеством проданных альбомов ознаменовалась эта победа; диск стал музыкальными событием сродни коронации, и не только в Америке, но и по всему миру. Джозеф всегда надеялся, что однажды наша музыка завоюет любовь масс, и мне нравится думать, что мы сломали расовые барьеры еще во времена Jackson 5. Но то, что сделал «Thriller», не могло сравниться ни с чем: альбом стал тем, что составляет суть музыки, он стер все различия и объединил всех, вне зависимости от возраста, пола, сексуальной ориентации или расы.

Прошло почти восемнадцать лет с тех пор, как мы спервые выступили в Гэри и двадцать пять лет с момента появления лейбла мистера Горли в Детройте. Собираясь отметить годовщину, компания NBC организовывала трансляцию с мероприятия под названием «Motown 25: Yesterday, Today, Forever» («Мотаун 25: Вчера, Сегодня, Завтра»)

Одним из продюсеров была назначачена Сюзанн де Пасс. Она пригласила нас всех, снова объединившись, выступить на концерте в честь мистера Горди. Идея была потрясающей. Мысль о том, что мы снова будем петь вместе, приводила меня в восторг. Уже лет шесть мне снился один и тот же сон – мы с братьями на одной сцене, я начинаю отсчет, сейчас уже надо вступать... и просыпаюсь. Подсознание слишком долго играло со мной. И вот момент настал. Я не мог больше ждать.

Я был более чем уверен, что и Майклу идея придется по душе, особенно после той самой галереи на чердаке. Но дело было в том, что в музыкальной индустрии слишком большое значение имеют люди определенного сорта, консультанты, участвующие в жизни артиста, и его лагерь был нацелен на брэнд «Майкл Джексон», а не на Jackson 5. Вопрос теперь состоял в будущем, а не в прошлом. «Thriller» шагал по планете, и Майкла не должно было заботить какое-то выступление на «аллее памяти». Его команда была уверена в том, что вся слава достанется мистеру Горди, и причем тут Майкл? У брата тоже имелись кое-какие сомнения. Говорят , что он не хотел выступать, но это не так. Он не хотел связывать себя с шоу на телевидении. Все еще страдая от истории с The Jacksons на CBS, он считал, что телевидение ему только мешает.

Мы же думали, что он совершает ошибку. Мама была первой, кто озвучил эту мысль. «Мотаун дал тебе и твоим братьям путевку в жизнь, - напомнила она ему. – И ты будешь выступать на той же сцене, которую ты обожал еще мальчишкой».
Он пообещал ей подумать, но я все-таки чувствовал себя не в своей тарелке. Позвонив ему домой и услышав его голос, я сразу же понял, что он устал и не хочет говорить на эту тему, однако, будучи убежденным в том, что ему все видится под другим углом (либо же причиной тому служили плохие советчики), я продолжал, надеясь повлиять на его решение. «Понимаешь, воссоединиться снова, это же замечательно, - сказал я. – Там будут присутствовать все наши фаны, а волшебство сотворит из «плохого телевидения» - „хорошее“». Я напомнил ему о том, как он исполнил танец «робота» на Soul Train и о том, как на это отреагировали зрители, как танцевали под его танец детки, и о том, как это его вдохновило.

«Не сравнивай, - ответил он. – Это уже в прошлом. Не хочу я больше связываться с телевидением. Мне хочется работать на концертах, выпускать музыкальные клипы. Не желаю заниматься тем, чем занимаются Осмонды». Он был спокоен, но непоколебим. Я ничего с этим не мог поделать, приходилось уважать его видение как артиста, и я сдался. Мысль о том, что мы будем выступать на Мотаун 25 без него, меня убивала.

Затем произошло следующее: Мама сообщила нам, что приходил мистер Горди. Я все еще сомневался в том, что из этого что-то получится, потому что если Майкла не смогла убедить Мама, то это практически означало конец всей затеи. Но мой тесть всегда повторял, что все, что случилось на CBS Records «было не только взаимовыгодным сотрудничеством, но и делалось с любовью», и он приехал к Майклу, чтобы убедить его выступить.

«Подумай, - сказал ему мистер Горди, - снова там, вместе с Джермейном... На сцене. Это же будет просто волшебно!» Мистер Горди никогда не забывал о телефонном звонке, сделанном Майклом перед фестивалем в Вестбери, когда я ему был нужен. «Но дело не только в Джермейне.Ты нужен мне и всей семье Мотаун». Он напомнил ему, что там будут Смоуки и The Miracles, а Дайана Росс воссоединится с The Supremes. Никто себе не представляет Jackson 5 без Майкла.

Майкл его выслушал. «О’кей, я выступлю», - сказал он. Но при одном условии. Сначала они исполнят песни Jackson 5, а потом наступит черед его соло-выхода с «Billie Jean» - песней, выпущенной на CBS Records, которую он посвятит Мотаун. Ситуация была напряженной, и, наверное, поэтому мистер Горди пошел на компромисс. В любом случае, все обошлось, и мы начали работать, чтобы привнести в этот вечер что-то особенное.

 

Мы принялись разучивать хореографию группового номера, но соло-выступление Майкла оставалось для всех загадкой. Он решил, что покажет всем элемент, который позаимствовал у уличных танцоров. На его обтачивание у него ушло два последних года, и он называется «лунная походка».

Оставалось только одно: его костюм. Уже была готова блестящая перчатка, приспущенные брюки в стиле Сэмми Дэвиса-младшего, белые носки, отливающая серебром сорочка, а менеджеры заказали черную федору, «как у тайного агента». Но пиджак? Он уже искал везде, где можно, но подходящего так и не нашлось. Пока однажды, выйдя из своей комнаты, не заметил открытую дверь в спальню Мамы и не вспомнил, что как-то видел на ней черный блестящий пиджак (а он любил все яркое). Прошмыгнув к ней в комнату, он его нашел, одел и спустился в кухню, где сидела его владелица. «А вот это классно! – сказал он. – Как раз для шоу и сидит хорошо!» При движении пиджак сверкал и переливался. «Представь только такую красоту под светом прожекторов». Вот так пиджак Мамы вошел в историю. Майкл, вооруженный новым танцевальным движением с улиц Лос-Анжелеса и пиджаком из шкафа Мамы, был готов к покорению новых вершин.

Фаны всегда задают мне один и тот же вопрос: «А каким был Майкл до и после выступления?» Люди считают, что этот определяющий момент в его карьере был слишком значителен для него, что Майкл будто застыл, сконцентрировавшись на чуде, которое будет вскоре представлено миру. В реальности же дело обстояло куда проще. Всего лишь еще одно выступление, запись трансляции в концертном зале Пасадена Сивик. Для Мотаун и мистера Горди празднование было особенным, но не для Майкла. Когда мы спросили его, что он планирует представить, он просто ответил: «Кое-что, может, что и выйдет». И... пропал. Мы его потеряли на добрых полчаса.

«Ты где был?» - спросил я его, когда брат вернулся в гримерку. В ответ на это он начал хихикать, и на лице его появилась озорная улыбка. «У Дайаны в костюмерной... Там столько чемоданов!»

Постой. Я только что видел Дайану Росс – и тебя с ней не было.

Мы переглянулись и одновременно расхохотались.

«Ты рылся в вещах Дайаны!» Вот вам и частичный ответ на вопрос, что делал Майкл до выступления. Совал нос не в свое дело – бегал по комнате своего ментора, желая узнать, что там, может, и найдется что-нибудь интересненькое.

Пока шли репетиции концерта, он долго работал со съемочной группой, интересовался всеми деталями процесса. Любой исполнитель должен перед выступлением «зафиксировать себя» перед камерами для раскадровки, но Майклу необходимо было знать какими будут эти кадры, сколько камер будут его снимать и под какими углами. И это все еще до монтажа! Так методично и последовательно он подходил ко всему, что делал – и контролировал все.

Лучше всего брат описал этот процесс в интервью журналу Ebony в 2007 году.

Имеено так он работал над любым выступлением или над съемками клипа:

«Неважно, какое это выступление – если его не заснять так, как надо, люди никогда его не увидят. Вы снимаете то, ЧТО хотите представить зрителю, КОГДА хотите и КАК хотите, чтобы добиться нужного результата. Следите за наложением каждого кадра, транслируете свое видение... Потому что я знаю, что я хочу получить. Я знаю, что должно быть представлено зрителю, и какая реакция должна последовать».

Апогеем вечера для меня стало совместное выступление с братьями в составе Jackson 5 во время которого естественным образом вернулось и то самое волшебство, и та химия, которые нас объединяли. Да, мы уже не были детьми, но, черт возьми, повеселиться нам удалось на славу. И пусть мы «вернулись» всего на один вечер, я был счастлив. Что-то подсказывало мне, что это не в последний раз, но я искренне наслаждался всем, что происходило. Похоже было на праздник по случаю возвращения домой.

А когда мы пели «I’ll Be There», мой микрофон вышел из строя. Майкл, чувствуя каждый бит, понял, увидел, что я пою, но в итоге не слышно ни звука, быстро подошел, поднес свой микрофон и обнял меня. Этот момент запечатлен на фотографии, мы оба улыбаемся, и я думаю, что многие сочли его постановочным, тогда как на самом деле произошла техническая накладка. Я очень люблю эту фотографию и воспоминания, связанные с ней, дороги моему сердцу.

В конце к нам присоединился Рэнди, обозначив свой вклад в общее дело, мы поклонились, и весь зал поднялся на ноги. Зрители аплодировали, мы обнялись и ушли со сцены, оставив Майкла одного под светом прожекторов.

Наступило ЕГО время. «Я должен сказать, - начал он. – Хорошие были дни, и песни эти я очень люблю. Вместе с братьями и с Джермейном, мы пережили волшебные моменты, но...ээ..хорошие были песни... Они мне дороги, но особенно мне нравятся...»

Толпа завопила, и кто-то выкрикнул: «BILLIE JEAN!»

«... новые песни!» Момент настал - люди, сидевшие в зале, стали свидетелями виртуозного представления, которое свело их с ума, со всем известными элементами, вращениями, бросками, «зависанием» на носках. Весь этот танец был сплошной импровизацией – и лишь один элемент оставался постановочным: лунная походка, которая была исполнена в течение секунд пяти, на бридже и в конце песни. Всего десять секунд, о которых будут говорить вечно – и десять секунд, которые я пропустил.

Я как раз находился в другом крыле, откуда ничего не было видно, вместе с The Four Tops и The Temptations, когда услышал, как зрители вопят от восторга и сказал: «Он их сделал... Майк их сделал!» Братья наблюдали за происходящим на небольших мониторах, и по их реакции я понял, что седьмой из нас сотворил нечно особенное.

Зрители аплодировали ему стоя. Майкл ушел со сцены, и был, вероятно, единственным человеком во всем зале, который все еще в чем-то сомневался. «Ну и что? Сработало?» - спросил он.

Марвин Гэй и Смоуки Робинсон ответили, что выступление было сногсшибательным, а Ричард Прайор добавил: « ЧТО это было? ПОТРЯСАЮЩЕ! Никогда такого не видел!» Брата тут же окружила толпа людей, которые поздравляли его, там были все, и я услышал голос отца: «Он украл это шоу! Мальчишка украл это шоу!»

Этот номер был лучшим из всех, на которые его когда-либо «подбивали» . Я никогда не видел ничего подобного. Альбом стал продаваться еще с большим успехом, достигнув невероятной цифры: миллион в неделю. Вместе с феноменальным успехом случилось и нечно важное – имя Майкла вошло в книгу рекордов Гинесса. «Thriller» стал самым распродаваемым диском за всю историю музиндустрии (более сотни миллионов копий), и собрал рекордные и заслуженные восемь Грэмми. Парнишка, который когда-то пел за тарелку с печеньем, превзошел ожидания своего отца, установив два рекорда, чего до него не удавалось сделать никому.

Майкл не знал, что среди миллионов зрителей, удобно устроившихся перед телевизорами, находился кто-то, особенно дорогой его сердцу. Когда на следующий день в Хейвенхерсте зазвонил телефон, брат не поверил своим ушам: человек на другом конце линии «посмотрел, записал, и пересмотрел снова сегодня утром». «Ты чертовски хорош, - сказал Фрэд Астер. – Мужик, ты их вчера конкретно на уши поставил!»

Этот звонок значил для Майкла больше, чем все награды Грэмми, вместе взятые. Его кумир им восхищался (предел мечтаний!), да и обязательства Джозефа перед компанией CBS, начали исполняться неожиданным образом. Но важнее всего для брата оказалась похвала от человека, которого он обожал еще с детских лет.

Добавлю еще кое-что приятное: через пару недель Майклу удалось встретиться с Фрэдом Астером, и тот продемонстрировал лунную походку, «прошагав» ее двумя пальцами руки, после чего брат лично показал ее своему кумиру. Судя по всему, Фрэд сказал Майклу, что тот «был лучшим танцором из всех, кого он когда-либо видел»; но такая высокая оценка, я думаю, была и своего рода предупреждением: теперь все будут ждать именно этого номера, стоит ему лишь бросить шляпу. «Запомни, ты не танцующая обезьянка, ты – артист. Ты выступаешь только для себя», - видимо, сказал он Майклу. Брат, по своему обыкновению, взял на вооружение и этот совет.

Что же насчет пиджака Мамы - он так к ней и не вернулся. Теперь он был нужен Майклу для исполнения нового и уже знаменитого номера. Через несколько лет он подарил реквизит Сэмми Дэвису-младшему. В ответ Сэмми презентовал ему дорогие часы, которые брат отдал на сохранение Маме. Мне такой обмен показался достаточно честным.

 

Двенадцатая глава (начало):

 

Звериное царство

В то время, как Майкл выпустил “Earth Song”, а это было в девяностых, я сел и написал план детской сказки, думая о нём. Я назвал её «Крысолов реки Худ». Действие её разворачивалось среди прекрасных полей и рек Орегона. По сюжету рассказа, молодой музыкант живёт в дикой природе, защищает лес от злых сил и общается с животными. Частично, на написание меня вдохновил Майкл: я всегда видел его кем-то типа доктора Дуллитла потому, что он словно имел сверхъестественный способ общения с животными.

 

Он не был из тех, кто просто делает вид, что разговаривает с животными. «Подари им любовь и они ответят тем же» - говорил он.

И совершенно не имело значения, насколько экзотичными или дикими были эти животные – они фактически безоговорочно доверяли ему. Я однажды сказал, что если вы бросите его в клетку ко львам, то через час обнаружите его сидящим возле стены с двумя неженками рядом. Несколько визитов в зоопарк Л.А. ещё больше утвердили его стремление окружать себя животными, и он собрал свой личный зверинец в Хейвенхерсте, начиная с удава – Масклза, троих какаду и потрясающей коллекции карпов в пруду, в дальнем конце сада. Также мы содержали нескольких лошадей на ранчо актёра Ричарда Уитмора.

В один прекрасный день Майкл решил, что хочет обзавестись ламой. Он попросил меня отвезти его в близлежащую Агору, на том мы и порешили, снарядившись сеном и трейлерами для лошадей. Из окна автомобиля мы усмотрели четверых лам. Я припарковался между двумя трейлерами, неосознанно пряча свой «Мерседес» из виду. Это было единственное свободное место для парковки.

Когда мы вошли в офис, двое детей, одетых удобно, но стильно – в футболки и джинсы, и парень, перегнувшийся через стол, занимались работой с бумагами. Он даже не поднял голову, когда произнёс: «Мы не принимаем на работу».

«Мы не ищем работу, - ответил Майкл, оставаясь в солнцезащитных очках, - мы хотим купить ламу».

Мужчина поднял голову. Ни единого проблеска узнавания на лице. У меня заняло всего две секунды понять, что его музыкальные вкусы находятся далеко от альбома «Триллер».

«У нас нет лам» - ответил он. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы словить главную мысль: вы не можете себе этого позволить.

«У вас из четверо на заднем дворе» - ответил я, пытаясь оставаться спокойным.

«Вы хоть знаете, сколько они стоят»?

Майкл улыбнулся. «Мы знаем их цену».

За тем последовала невероятная лавина вопросов, приправленная человеческими предрассудками и предубеждениями. «Вы можете позволить себе ламу? Что вы, парни, делаете, чтобы позволить себе ламу? Где вы будете удерживать её? Вы долго об этом думали?»

Всё ещё сохраняя терпение, Майкл объяснил, что у нас есть дом с большим участком земли и что мы – серьёзные покупатели. «Я знаю, как ухаживать за любым животным» - добавил он.

Мужчина неохотно попросил показать документы, удостоверяющие личность. Майкл протянул ему банковскую карту, а я – водительские права. И тогда всё прояснилось.

«Так вы эти парнишки Джексоны?» - лицо мужчины засияло, словно ему вкрутили лампочку. Он начал объясняться, утверждая, что должен быть осторожным, что не может продать животное кому ни попадя; вы же понимаете. Но мы не понимали. Мы смотрели будто сквозь него.

«Так вы счастливы принять меня потому что вы знаете, кто я?» - спросил Майкл. Самое большое заблуждение людей состояло в том, что его легендарная застенчивость сделала его робким, но он был человеком принципа особенно там, где его интересы, как гордого чёрного человека нарушались, и он не боялся говорить об этом, когда был зол. Майкл забрал свою карточку и вышел с такими словами: «Ты, парень, полная задница и мы больше не желаем тратить здесь свои деньги». Потом мы сели в Мерседес, который парень не заметил на парковке.

На пути домой Майкл был очень раздражён. «Ты можешь в это поверить? Что вообще здесь творится? Чему они учат своих детей?»

Родители всегда учили нас, что никто не заслуживает предвзятого отношения. Невежество же передаётся из поколения в поколение. Чем больше Майкл размышлял об этом, тем более разъярённым он становился. Он сказал мне ехать к Тито.

В тот вечер акустическая гитара Тито и наш текст слились в сердитое вдохновение для песни, которую мы назвали “What’s Your Life?”. Вот так Майкл любил работать. Когда настоящий опыт вдохновлял на песню, он любил выливать всё на плёнку своего диктофона, или в ближайшей студии звукозаписи.

Первая версия была такой:

All my life I’ve been asked such questions (Всю свою жизнь я задавал вопросы)
As who I am and what I do (Кто же я и что я делаю)
When I tell them, they are happy (Когда я говорю им, они становятся счастливыми)
’Cause I am rich, it gets me through (Потому, что я богат. Это помогает мне)

If I were a poor boy, would they accept me (Если бы я был нищим парнем, разве они приняли бы меня?)
Am I rich? What’s it to you? (Я богат? Что вам с того?)
And what’s your reason for asking? (И для чего вы спрашиваете?)
Is my life one big interview? (Разве моя жизнь - одно сплошное интервью?)

The hook: (припев)

What’s your life? (Какая твоя жизнь?)
What you do? (Чем ты занимаешься?)
I do this, how ’bout you? (Я занимаюсь таким-то, а как насчёт вас?)
What’s your goal in life (Какова цель твоей жизни?)
’cause I want tips, to get through (Потому, что мне нужны зацепки, чтобы добраться до истины)

Are you rich? (Ты богат?)
Are you poor? (Ты беден?)
Are you bold? (Ты смел?)
Are you sure? (Ты уверен?)

Will you bend, do you break? (Согнёшься ли ты? Сломаешься?)
Are you strong, to endure? (Ты силён для терпения?)

What’s your life? . . .(Какова твоя жизнь?)

Эти тексты стали итогом нашего диалога в машине.

В конце концов Майкл приобрёл двух лам в другом месте. Он назвал их Луис и Лола. Эти ламы были ростом практически с нас и были наиболее спокойными и красивыми животными, каких только можно представить. Он также купил двоих оленей по имени Принц и Принцесса, двух павлинов – Зиму и Весну и жирафа, названного Джаббааром в честь самого высокого игрока в баскетбол, которого мы только знали – звезды команды L.A. Lakers Карема Абдула Джаббаара.

А потом появился Бабблз. Миловидный шимпанзёнок впервые был представлен нам его дрессировщиком по имени Боб Данн, который содержал его на протяжении приблизительно первых шести месяцев жизни, обучая и приручая его перед прибытием в Хейвенхерст. Но Бабблз был более чем новым любимцем – он стал постоянным спутником и Майкл очень пристрастился к нему. Масс-медиа отпускали большое количество шуток по этому поводу, не беря во внимание тот факт, что миллионы людей по всей планете заводят домашних любимцев, находя в их особе компаньона, общаются с ними, разговаривают с ними и заботятся о них, как о собственных детях. Отношения Майкла с Бабблзом ничем не отличались от вышеописанного, но все считали это странностью.

Впервые мы встретились в Хейвенхерсте. Я услышал от мамы о новом дополнении к семье, потому поехал проверить обстановку. Поднявшись по лестнице, я услышал, как Майкл громко умолял: «БАББЛЗ!!! Нет, Бабблз!»

По пути в его часть дома я увидел открытую дверь. Вопреки распространённому мнению, его комната была далеко не «зоной отчуждения». Полагаю, наши правила ничем не отличались от порядков в других семьях: если дверь закрыта, от вас ожидают соблюдения личного пространства. Если же было открыто – мы стучали и заходили. Мы просто уважали личные границы членов семьи. «Я слышал, ты завёл шимпанзе дома» - произнёс я, сообщая о своём прибытии.

Кровать Майкла была переколошмачена, а сам Бабблз в подгузниках дурел уже минут пять, скача и прыгая через кровать, съезжая по винтовой лестнице, которая вела на балкон. Он швырял вещи по всей комнате. Это было похоже на свирепствование гиперактивного ребёнка.

«Нет, Бабблз! Прекрати скакать!» - простонал Майкл и Бабблз остановился. То, как они общались, выглядело захватывающе – когда Майкл обращался к нему, шимпанзе наклонял голову и внимательно слушал. Голос моего брата, властный, с родительской интонацией поразил меня. Это выглядело так, словно он стал отцом всего за одну ночь. Шимпанзе в шесть раз сильнее человека, так что, теоретически, Бабблз мог легко выдернуть руку Майкла прямо из плечевого сустава, но он был таким кротким, что реагировал на всё, словно ребёнок и делал всё, как ему приказывали. Требовалось только одно, или два «нет», чтобы Бабблз понял, что команда дана серьёзно, и тогда он успокаивался, подкрадывался к Майклу и прыгал к нему на руки, чтобы тот его приласкал.

У него была собственная деревянная колыбелька, подвешенная к винтовой лестнице, но спал он там только в том случае, если действительно упахался за день. В большинстве случаев же он спал на кровати под одеялом, а Майкл устраивался на полу в спальном мешке. Думаю, будет справедливо сказать, что он был обезьяной, за которой ухаживали лучше, чем во всей Калифорнии, если не в Америке. Бабблз носил «Poison» от Кристиана Диора, так как Майкл хотел, чтобы он всегда выглядел и пах хорошо. И сегодня, когда мама чувствует этот запах, исходящий от кого-то, она обязательно прошепчет кому-нибудь из нас: «Пахнет, как та старая обезьяна».

У него даже был личный гардероб, подобранный по последней моде на двух- или трёхлетних малышей. Позднее, когда мой сын Джереми был ещё малышом, я стащил кое-какие одёжки из ванной комнаты и приодел его. Когда мама увидела ребёнка, она изумилась: «Ты что, в одежде Бабблза?» Я ненавидел признавать, что у шимпанзе гардероб был лучше.

Когда Бабблз стал постарше, он прыгал везде, находил конфеты и мгновенно съедал их, короче, создавал реальный беспорядок. Всегда можно было понять, когда Бабблз бесился потому, что мама немедленно начинала кричать: «Майкл! Убери эту обезьяну отсюда!».

Проблема была в том, что Бабблз превосходно ориентировался в доме. Он заходил в кухню, открывал холодильник и съедал всё, что для него выглядело аппетитным. Если он хотел пойти куда-то, он брал вас за руку и вёл по своим делам. Большинство времени он проводил, приклеившись к Майклу. Он был невероятно игривым, и вся семья очень любила его. Майкл обожал подключать камеру к телевизору и, снимая шимпанзе, хохотать с его изображения в «прямом эфире».

 

Думаю, самой смешной вещью было то, как эти двое играли в прятки. Майкл прятался, а Бабблз громко кричал, когда находил его. Шимпанзе искренне наслаждался таким времяпрепровождением потому, что он постоянно терроризировал бедную собаку Джанет своей, обезьяньей, версией этой игры. Бабблз подкрадывался к Пуффи, шлёпал её по голове, потом быстро отбегал и прятался. Собака вынюхивала его и начинала лаять. Некоторое время спустя, Пуффи снова возвращалась в кухню, а Бабблз следовал за ней, и всё повторялось заново.

Майкл и его обезьяна были неразделимы дома, в студии, в турне, и иногда на деловых встречах. Я не считаю, что Бабблз был особо впечатлительным, скорее наоборот. Мама рассказывала, что когда Майкл шёл в танцевальный зал по воскресеньям, Бабблз неизменно следовал за ним. Я слышал, что, однажды, когда Майкл репетировал спины, Бабблз сел, закрыл глаза и, покачивая головой, начал хлопать себя по попе в такт музыке.

В конечном счёте, Бабблз попал в Неверленд, но когда туда приходили дети, чувствовалось, что в нём есть потенциал к агрессивной ревности – риску, которому никто не хотел подвергаться. Он вырос в 170-фунтового разбойника, поэтому его возвратили на ранчо Боба Данна в Симларе, Калифорния, где Майкл изредка проведывал его. Я знаю, что разлука далась очень тяжело моему брату, но, с другой стороны, он получил отличный опыт в качестве родителя. Думаю, Бабблз тоже был не особо рад разлуке с хозяином после почти десятилетия вместе.

Сейчас, в 2011 году, Бабблз всё ещё жив и за ним ухаживают в Центре для Больших Обезьян во Флориде, где персонал радостно отмечает, что обезьяна полностью превратилась в «папочкиного сыночка»: «Бабблз очень чувствителен и порой драматичен. Если у него какая-нибудь царапинка на коже…..не важно, сколь мала….он будет показывать её много-много раз своим содержателям и ждать, чтобы его пожалели. Несмотря на то, что он умеет великолепно точно бросаться песком во всё, что движется, он невероятно деликатен с малышами….»

После ухода Майкла, Ла Тойя ездила навещать Бабблза. Она обнаружила его сидящим в углу, «невероятно грустным». Но в тот момент, когда она вошла, он узнал её, вскочил и начал прыгать от радости.

Благослови Господь эту проклятую обезьяну.

 

В любой семье есть тёмная лошадка, которая вдруг выскакивает из ниоткуда и заставляет всех остальных сесть, и форменно обалдеть от происходящего. И я говорю не о Майкле, я говорю о Джанет.

Мы, братья, вынашивали свои мечты о сцене с раннего детства. В этом не было никакой неожиданности. Но никто не видел певца-композитора, развивающегося в Джанет. По поводу самой младшей сестры мы были уверены, что она сделает себе карьеру актрисы. И так и получилось. После CBS’s Good Times она получила роль в «Fame» (персонаж Клео Хьюитт) и в ABC’s Different Strokes (персонаж Карлены - подруги Вилли). Актёрский дар Джанет был виден невооружённым взглядом, как и сегодня. Но, как она пишет в своих мемуарах «Истинная Ты», датированных 2011 годом, она мечтала о записи в студии в Хейвенхерсте и однажды, вооружившись текстом «про мои тинейджерские понятия о любви и жизни», написала мелодию, поработала над микшированием и собственноручно наложила голос на трек, который она назвала «Фантазия». Тогда ей исполнилось девять лет. Так же как Майкл со своими бонго, она наблюдала за нами, особенно когда Майкл и Ренди брали её на репетиции Джексонс. Мы с братьями наблюдали за своими кумирами издалека, из Гэри, но Джанет жила и дышала одной музыкой с нами, и чем больше слушал её Джозеф, тем больше он убеждался в том, что в семье растёт новый талант.

Короче говоря, в 16 лет моя сестра подписала свой первый контракт с A&M Records, где наш давний школьный друг Джон МакКлейн стал старшим вице-президентом отделения A&M. Взрастая вместе с нами, он стал для Джанет старшим братом-покровителем, поэтому вполне естественно он поставил её на приоритетное место для себя и она «взлетела» вполне заслуженно.

В отличие от нас, Джанет чувствовала, что её вытолкнули в певческую карьеру. Она смирилась с этим, так как Джозеф был настойчив, а она не хотела бросать ему вызов. Всё-таки, если вы подумаете о её уверенной карьере и о том, какой славы она добилась, то в этом была значительная заслуга интуиции нашего отца. Снова.

Мои воспоминания из детства о Джанет сводятся к образу милого цветочка, который не имел ни малейшего желания поступать наперекор кому-либо. Создавалось такое впечатление, что она была пришита к маминым коленям и не могла дождаться того момента, когда Джозеф наконец уснёт и она сможет забраться в кровать к маме на другую сторону. А потом, перед тем, как Джозеф просыпался, она выкарабкивалась обратно и возвращалась в свою кровать.

Собственно говоря, Ла Тойя была первой из сестёр, создавшей себе музыкальную карьеру, выпустив свой первый альбом в 1980 году, опять же, с лёгкой руки нашего отца. Майклу была посвящена одна из её песен - “Night Time Lover.”

Я помню, как ходил в школу со своей средней сестрой и то, как она игнорировала меня в эпоху Джексонс Файв. Она хотела заводить друзей не по родственной связи с нами, а по тому, кем она была сама по себе. Четыре года она делала вид, что не знает ни одного из своих братьев. Впервые я осознал это, когда увидел её идущей по школьному холлу навстречу. «Привет, Ла Тойя!» - сказал я, но она даже ухом не повела и прошла мимо. Мы снова становились её братьями лишь за порогом Хейвенхерста – единственного места на планете, где каждый мог быть самим собой.

Когда ты впервые задумываешься о таких песнях, как “Beat It”, “Billie Jean” или “Thriller”, ты «видишь» музыку ещё до того, как слышишь её, потому, что видеоряд Майкла на песню «выжигается» в памяти. Это именно та власть и влияние, которой он всегда стремился добиться. С тех пор, как “Video Killed The Radio Star” группы Buggies стал первым клипом, выпущенным на MTV 1 августа, 1981 года, Майкл жаждал воспользоваться новым способом самовыражения. Он чувствовал, что интерес к клипам со стороны индустрии был довольно вялым и эту отрасль искусства использовали исключительно для продвижения. «Им стоило бы делать это более захватывающе, - говорил он, - им нужна история. Начало, середина и конец.» - в этих словах чувствовалось влияние Бери Горди.

Самым ярким представителем своего жанра был «Триллер», снятый под вдохновением от «Американского оборотня в Лондоне». Майкл завербовал к себе режиссёра того фильма – Джона Лэндиса для своего видеоклипа с полумиллионным бюджетом. Это была просто астрономическая сумма денег, как для музыкального клипа. Настолько огромная, что СиБиЕс Рекордс просто отказалось финансировать проект. Они чувствовали, что продажи альбома достигли пика, и это не имело для них финансового смысла. Майкл, казалось, видел всё на годы вперёд. Куда дальше, чем видело СиБиЕс Рекордс (позднее ставшие Сони) и его вклад в это дело принёс ему просто огромные деньги, вознеся продажи до небес как раз в тот момент, когда студия махнула на клип рукой.

В конце концов, MTV обеспечило финансирование, и получившийся четырнадцатиминутный фильм был абсолютно новаторским по причине своего великолепия. Эта работа положила начало историям - кинематографическому подходу к музыкальным видео. Нестандартное мышление Майкла потянуло за собой всю команду. Он рушил устоявшиеся правила и стандарты всем, что делал. Перед официальной премьерой, состоявшейся в декабре 1983 года, он собрал всю семью в 32-местном кинотеатре, который он оборудовал на нижнем этаже в Хейвенхерсте со стенами из деревянных панелей и чёрно-белыми фотографиями Ширли Темпл, Чарли Чаплина и Пострелят (герои американского семейного кинофильма – прим. пер.) в золотых рамках. Мы заняли свои места в красных вельветовых креслах, и Майкл вышел на небольшую приподнятую платформу возле экрана. Он слегка нервничал, но выглядел восхищённым и объяснил всем собравшимся, что его новый клип был «снят, как фильм» и он хотел бы услышать наши объективные мнения в конце просмотра.

Я не думаю, что хоть кто-то из членов семьи остался не впечатлённым. Это был музыкальный, танцевальный, съёмочный, гримёрный гений. Самой смешной была реакция самых младших членов нашей семьи. Остин, сын Ребби, тогда ещё малыш, закапризничал, когда Майкл подошёл к его колыбельке. Он кричал и кричал, будучи уверенным, что его дядя в любую минуту может превратиться в того монстра (нашли что младенцам показывать))) – прим. пер.). Было довольно сложно объяснить несмышлёнышу, что «В действительности я не оборотень», так как именно обратное, он увидел на экране.

К огромному сожалению, прихожане церкви не усмотрели ничего смешного в этом видео. Данное эпическое видео, по их мнению, в глазах Иеговы выглядело «злым и демоническим», так как оно прославляло оккультизм и доселе не виденный никем мир; «великая принцесса тьмы и злые духи – именно от этого нас предостерегает Библия». Именно по этой причине на премьере видео в последние секунды на экране появился дисклеймер, гласящий: «В связи с моими личными сильными убеждениями, я хотел бы подчеркнуть, что этот фильм ни в коей мере не пропагандирует оккультизм». Это идея принадлежала далеко не Майклу. На данной надписи убедительно настояли представители церкви после того, как старейшины услышали доклад двух свидетелей Иеговы, бывших на съёмках с Майклом, и весьма обеспокоенных тематикой видеоклипа. Этот дисклеймер даже не он писал – всё сделал Джон Лэндис.

Этот случай довольно сильно повлиял на моего брата и вызвал много переживаний. Он чувствовал конфликт между своей страстью к искусству и верой; он всегда делал творческие и интересные, но далеко не конфликтные вещи. Я на знаю полного количества звонков раздававшихся из Хейвенхерста в церкви, и наоборот, но я не мог поверить, что там в первую очередь назревал скандал. Тогда я вполне удивился, почему же старейшины не заставили Майкла написать: «В связи с моими личными сильными убеждениями, я хотел бы подчеркнуть, что в действительности я не зомби, а Майкл Джексон». Для меня всё это дело было просто смешным. Но Майкл колебался и не мог высказать своего окончательного мнения. Всё помешалось на религии.

Я чувствовал, что мама тоже колебалась, пребывая под сильным давлением со стороны старейшин, выступавших за отмену релиза видео и не понимавших различия между творческим гением и реальной жизнью. Но, вопреки тому, что длительное время утверждалось, Майкл не был под влиянием своей религии. Далеко не так. Вместо этого двое серьёзных старейшин тенью следовали за ним на гастролях, чтобы убедиться, что он не сбился с Божьего пути. Так как жизнь Майкла подвергалась меньшим запретам, эти два религиозных стража были установлены безмолвными свидетелями для наблюдения за всем, что он ни делал. Когда кто-нибудь спрашивал, кто же они такие, они отвечали, что находятся здесь «для мебели».

Оставшуюся часть 1983 года и весь 1984 год Майкл продолжал свою работу в качестве свидетеля Иеговы и продолжал нести благую весть от дома к дому. Когда он имел возможность, он всё так же посещал собрания вместе с мамой четыре раза в неделю. Единственной проблемой теперь стала его слава, которая была столь велика, что он не мог спокойно попасться кому-нибудь на глаза и не вызвать конфликт или не быть прославленным, что, конечно же, противоречило убеждениям данной конфессии. Но если чему-нибудь «Триллер» его научил, так это искусству маскировки. Конечно же, он научился не наряжаться чёрным котом, но он снабдил себя обширной коллекцией разнообразного реквизита, включавшего накладные усы, очки, парики и….костюм толстяка.

 

Когда он экспериментировал с разными образами и ходил по улице, так и не будучи засечённым, он понял, что его единственный шанс на анонимность заключается в том, чтобы быть кем-то другим. Из Хейвенхерста ему нужно было лишь взглянуть на монитор, чтобы увидеть толпу фанатов, ежедневно торчащую у ворот и увеличивающуюся после выхода «Триллера». Я подозреваю, что именно тогда он решил стать мастером маскировки, и был уверен, что может обмануть абсолютно всех. Даже самых близких к нему людей.

Наш отец был великолепным тренером, но он был неприспособлен к Голливудской машине известности, и мировая слава Майкла быстро превзошла его. Другие братья также признали его ограниченность и были вынуждены объяснить Джозефу – сначала в письменной форме – что больше не нуждаются в его управленческих услугах. Его это очень задело. Я не могу поверить, что они это делают. Я не могу поверить, что они оставляют меня» - говорил он маме, единственному человеку, которому было позволено видеть его уязвимым.

Конечно же, это нелегко, быть отвергнутым детьми, чью карьеру ты сформировал, но то, что он был уволен со своей должности, не означало, что он был отстранён от дел полностью. Все братья, включая Майкла, по прежнему прибегали к его советам даже годы спустя, и мы всегда были уверены, что в нужный момент он будет недалеко с очередной идеей покорения мира.

В конечном счёте, управленческие изменения оказали косвенное влияние на более широкий штат Майкла – Рона Вейзнера и Фредди ДеМанна, прибывших в нашу команду в 1978 году. Майкл искал нового менеджера и на этот пост как нельзя лучше подходил Фрэнк Дилео, вице-президент Эпик Рекордс. С его огромным опытом и весёлым образом, человек из Филадельфии по прозвищу Туки был неизменным менеджером Майкла на протяжении довольно длительного времени. Эти двое были абсолютно разными и великолепно сдружились с первого же дня. Они напоминали мне Эботта и Костелло (знаменитый американский комедийный дуэт – прим. пер.) потому, что Фрэнк был эдаким Ванькой-встанькой с неизменной сигарой в зубах, в то время как Майкл был тем, кто проделывал разные приколы с окружающими. Фрэнк был дефлектором и ходячим официозом – фронтменом- но его ноу-хау также привнесли некую шёлковость всему, что делал Майкл.

Джон Бранка, светловолосый нью-йоркец, стал новым адвокатом моего брата, и он также обеспечивал экспертное руководство на протяжении долгих лет. Комбинация Бранка-Дилео была профессиональным дуэтом, с которым Майклу было приятно работать. Между тем, Вейзнер и Манн управляли остальными братьями, как Джексонами.

Теперь вся семья знала, что слава Майкла находится на доселе неведанном нами уровне, и если бы не огромные продажи альбомов, постоянные выпуски о нём в СМИ и толпы фанатов у главных ворот, всё было бы довольно трудно осознать. Однажды Ла Тойя направилась в Беверли Хиллз и застряла в длиннейшей уличной пробке. Она подозвала офицера полиции и поинтересовалась, произошла ли авария. «Всё в порядке, мисс, - ответил он ей, - просто этот парень, Майкл Джексон, только что вошёл в магазин». «Ох, - вздохнула Ла Тойя, - спасибо».

Когда он пересказала нам эту историю, мы реально начали понимать, с чем имеем дело.

В моей карьере также произошли довольно значительные изменения. По иронии судьбы, именно Джозеф решил, что мне следовало бы немного встряхнуться. «В Мотауне ты уже зашёл так далеко, как только мог. Теперь тебе нужно развиваться. Переходи к Клайву Дэвису».

Джозеф знал Клайва ещё с тех пор, как последний был директором Коламбия Рекордс, ещё до того, как он основал и построил растущую империю Ариста Рекордс. Абсолютно все в музыкальном бизнесе знали о Клайве – сообразительном пройдохе с поразительным чутьём на хиты, который не так уж давно сумел подписать контракты с Джанис Джоплин, Earth, Wind Sc Fire, Брюсом Спрингсом, и Ареттой Франклин. Начиная Аристу с ровного места, он вывел лейбл из большого жирного нуля до бюджета в 70 миллионов долларов за первые четыре года и его реестр актов рос с неуменьшающейся скоростью. Как Джозеф говорил мне всё время: «Это человек, который знает, что он делает и куда идёт».

Перед тем, как увидеться с Клайвом на встрече, назначенной Джозефом, я должен был поговорить с мистером Горди. Я просто не мог подписать абы что и свалить, не предупредив его. Когда у нас состоялся «серьёзный разговор», мы оба знали, что моя продюсерская и певческая карьеры в Мотауне исчерпали себя и наши деловые отношения пришли к вполне логическому завершению. Но это обстоятельство совсем не облегчало мою совесть. Тем не менее, когда мы разговаривали, он кое-что прояснил для меня. «Ты и Хейзел должны увидеть, каково это, работать с другими людьми, - говорил он мне, - и выйти из-под моего крыла. Как твой тесть, я хочу видеть твой карьерный рост».

Несмотря на то, что до окончания контракта оставалось ещё несколько лет, он отпустил меня и после четырнадцати лет, проведённых в Мотауне, я ушёл с огромной благодарностью, с их песнями, всё ещё звучащими в душе и в новом качестве готового и дееспособного продюсера. На этот раз уход был вполне естественным и его обстоятельства не подлежали обсуждению. С той разницей, что теперь никто не висел у меня на ухе, говоря, что делать.

Клайв Девис назначил мне встречу в его пентхаусе в отеле Беверли Хиллз. Когда мы двинули на запад от Нью-Йорка, Клив всегда останавливался в таких номерах с двуспальной кроватью и небольшим бунгало возле бассейна. Всегда. Он был человеком привычки.

Припарковавшись у входа в отель я почувствовал себя слабым и неуверенным – возможно, потому, что я всегда считал, что после ухода с Мотауна я воссоединюсь с братьями, но этот шаг совершенно этому не способствовал. Поэтому, продвигаясь к номеру Клайва, я всё ещё раздумывал о правильности своего решения. Внезапно, практически на входе в номер, мимо меня с устрашающим жужжанием, смахивающим на гул вертолёта, пронеслась огромная пчела. Я жутко боюсь пчёл, и поэтому воспринял это как сигнал, гласящий, «Берегись!», или «Опасность!». Поэтому я развернулся и начал возвращаться к выходу.

«Джермейн! Куда ты идёшь?»

Клайв. Стильно одет, в солнечных очках. Машет кому-то в номере рукой, а другой сигнализирует мне, приглашая войти. Оззи Осборн поднялся мне навстречу.

«Ты вовремя. Проходи» - гостеприимно отозвался Клив.

В течении следующего часа у нас был деловой разговор и эти ребята невероятно понравились мне. Чем бы ни был занят его разум, у тебя всегда присутствует ощущение, что он весь во внимании к твоей персоне. Я говорил ему, что до сих пор полон желания выпускать хорошую музыку и он прервал меня несколько раз, уточняя своё видение. Финальным аккордом послужило крепкое рукопожатие, и я был зачислен в Аристу.

«Перед тем, как уйти, удели мне минутку своего продюсерского внимания, - попросил он, - у меня тут есть запись нового артиста». Он поставил кассету в видеопроигрыватель, и на экране появилась девушка модельного вида с великолепным голосом, распевающая на сцене одного из многочисленных клубов, кажется, Нью-Джерси. Ей было около восемнадцати. Тогда я впервые увидел и услышал Уитни Хьюстон. «Ей нужен материал, - сказал Клайв, - у неё огромное будущее. Я работаю с другими продюсерами, и мы её пока не продвигаем. Что скажешь?»

Я выпалил то, что крутилось у меня в голове с того момента, как я услышал её голос: Марвин Гэй и Теми Террелл. Это был мой золотой стандарт. Дуэт. Я и она. «Буду рад поработать с ней, - ответил я, - мы будем великолепно смотреться вместе».

Впервые я встретил Уитни лицом к лицу в студии, с Голливуде. Вживую она была ещё эффектнее. Она подошла, мы пожали руки, и эта была одна из тех встреч, которые заставляют всё внутри искрить и светиться от эмоций. Я поймал её во время перерыва между записями – она сидела и курила. Я сказал: «Это вредит твоему голосу».

Она улыбнулась: «Тебе стоило бы жить более опасно». Бинго! Эта девушка была очень сообразительна в своей уверенности, что наступила тебе на нужный мозоль. Она была той дикой смесью умных девушек Западного побережья с налётом невинности и необъятным талантом. Эта комбинация показалась мне завораживающей.

Её голос обладал силой, страстью и мягкостью и она использовала все грани своей личности, чтобы рассказать историю, о которой пела. Она могла спеть любую вещь. Мы провели невероятное количество времени в студии вместе, записывая дуэты, редактируя её записи, и очень скоро, она стала называть меня Джексоном, а не Джермейном и это установило между нами тёплые, дружеские отношения. Мы питали стабильное взаимное уважение друг ко другу и всё более растущую симпатию. Во время совместного времяпрепровождения всё то, что мы ещё не сказали друг другу, заставляло меня снова чувствовать себя влюблённым малолеткой. Я продолжал напоминать себе о Хэйзел, о семье и обо всём, что я сумел построить и о том, что я любил. Это те проблемы, о которых тебя не предупреждают, когда ты женишься в девятнадцать лет. Тебе не говорят, что, когда ты вырастешь, понадобятся сверхчеловеческие усилия, чтобы провести себя через искушения. Не взирая на твои истинные убеждения, ты будешь проверен. Сотрудничество с ещё неизвестной молодой певицей стало моим испытанием.

Когда они работают, сотрудничество становится похожим на любовную игру между звуками и голосами. Когда певец и продюсер, или два певца достигают подобного симбиоза в пределах студии, нет лучшего ощущения творчества для них.

Майклу ужасно повезло в работе с наиболее знаковыми, с лучшими в истории музыки именами, но больше всего он ждал работы со своим «музыкальным пророком» - Стиви Уандером. Стиви был и остаётся близким другом семьи после работы с нами над многими неизданными треками Джексонс Файв (а мы в ответ поработали над фоном к его хиту “You Haven’t Done Nothing”).

 

Мы все были одержимы одной и той же страстью: создание песни, наблюдение за тем, как это сложное искусство складывается в единое целое слой за слоем, деталь за деталью, инструмент за инструментом. Это было, как говорил Стиви, «похоже на написание картины звуком». Одно звучание – один цвет. Смешанные вместе, они формировали полотно – так слепой человек делал своё ремесло. Он регулярно посещал Хейвенхерст, как Майкл посещал студию Страны Чудес – Голливуд. Там моему брату было позволено наблюдать за тем, как Стиви сводит воедино свою знаменитую работу – «Songs in the Key of Life». «Это как быть мухой на стене самого великого композитора всех времён» - говорил Майкл.

На протяжении восьмидесятых мы оба по отдельности сотрудничали с этим великим человеком, и никто из нас не мог точно сказать, сколько же у него было синтезаторов, присланных, казалось, от каждого японского производителя и сложенных штабелями, на манер шезлонгов, в углу.

Когда начиналась музыка, Стиви становился похожим на малого ребёнка в кондитерской. Он носился от клавишных к остальным инструментам и обратно, «видя» намётки будущей «картины», подпевал мелодии в наушниках и качался в кресле, откинув голову назад.

Когда он возвращался в нормальное положение и смеялся, ты понимал, что он нашёл именно тот звук, который ожидал, и ты знал, что это значило для него. Чем мне запомнились пост-«Джексон 5» годы, так это теми временами, когда я работал со Стиви над его хитами «You Were Supposed To Keep Your Love For Me», «Where Are You Now» и «Ma Cherie Amour».

Я никогда не забуду ночь, в которую я пришёл в его дом в Голливуде, чтобы начать сотрудничество над «Let’s Get Serious». Теоретически мы должны были выехать в студию в Ирвине в 8 вечера, но я обнаружил его в окружении азиатов, демонстрирующих ему последние и лучшие модели синтезаторов. «Для чего ты тратишь на это время, когда мы уже должны быть в другом месте?» - подумал я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Где-то около десяти вечера Стиви прекратил метаться по квартире и около полуночи мы приехали в Ирвин. Я был очень уставшим и готовым плюнуть на всё, а ещё я не увидел там микрофона на стойке. Тогда Стиви указал мне на стену и плоскую тарелку, прикреплённую к ней. «Это микрофон? Ты издеваешься, да? Я должен петь, уткнувшись носом в стенку?» - я не на шутку разозлился. Тем не менее, этот микрофон гораздо лучше улавливал звучание.

«Давай партию в аэрохоккей перед началом?» - спросил Стиви. Если бы он мог видеть моё лицо, то понял бы всё. «Да ладно! Что тебе стоит обыграть слепца?» Я начал сомневаться. «Потом возьмёмся за работу» - добавил он. Я принял вызов. Он оказался прав – ни о каком соревновании не могло быть и речи. Осознал это я уже в процессе. Он надрал мне задницу в первой игре, затем последовали вторая, третья и четвёртая, на которых я настоял, требуя реванша. Стиви Уандер гениален не только в прятках, он ещё и демон аэрохоккея. Выигрывая, он становился напротив меня, клал руки на стол и качался из стороны в сторону, тряс головой с фирменной победной ухмылкой на лице.

Уже было пол второго ночи и у меня уже мушки летали перед глазами. В порыве злобы, осознавая то, что сначала мне пришлось долго ждать, а потом меня обыграли в аэрохоккей, я поднял стол и швырнул его ножками кверху на пол. «Ох, друг, - сказал Стиви, - ты уже на взводе. Теперь хочешь петь?»

Именно так мы подошли к записи “Let’s Get Serious”, так как отличный продюсер знает наверняка, как вытянуть лучшее из своих подопечных.

Сотрудничество Майкла с самим собой было поэтическим и уникальным в своём роде. Чтобы представить процесс творения, нужно вернуть все его хиты в «сырую» форму – запись на диктофон из его уст. Практически все песни, слышанные вами, написанные и оформленные моим братом, сначала прошли полную аранжировку в его голове. Никаких посиделок за синтезатором, или роялем и вымучивания из себя шедевров, никаких экспериментов с техникой: к нему вдохновение могло прийти в любое время. Если вы находились в ресторане, или на встрече и замечали, как он хватался ха клочок бумаги, или салфетку, чтобы что-то записать, можно было быть уверенным, что что-то формируется в его голове, чтобы быть записанным на диктофон в следующую же секунду. К примеру, “I Just Can’t Stop Loving You” пришла к нему утром, когда он ещё валялся в кровати. Он схватил свой диктофон и записал её там и именно тогда. Такие внезапные моменты вдохновения он называл «Божья работа». Он брал свой диктофон и, как заправский битбоксер, с помощью рта создавал основной бит, а потом имитировал каждую часть отдельно – ударные, бас и так далее.

Однажды в студии он нашёл тот инструмент, которым мог воспроизводить то, что слышал у себя в голове – он записывал всё от себя на диктофон, а потом проигрывал это для других, чтобы внести музыку и в их разум. Он напевал мелодию на ленту, музыканты проигрывали её, и в результате должно было получиться именно то, что Майкл задумывал изначально. В сущности, он направлял оркестр, и этот путь от идеи до живого исполнения был не менее впечатляющим, чем его завершённые хиты. Он также имел впечатляющую способность прослушать мелодию один раз, а потом с ювелирной точностью воспроизвести её голосом. Я не думаю, что он хоть раз утруждал себя подбором текстов, или музыки – когда он под вдохновением, всё само становится на свои места. Для него музыка была нескончаемым ресурсом материалов, постоянным потоком, в который он просто входил и черпал всё необходимое.

Потом пришёл черёд написания текстов и, где бы Майкл ни садился со своей доской и карандашом, он всегда одновременно представлял видеоряд к тексту. Он рисовал определённую картину, или сцену у себя в голове, а потом накладывал на неё слова. Он любил свою работу, так как находил в ней особую духовность, волшебство. Как он сказал приблизительно в 1983, «Я просто люблю создавать магию. Я люблю компонировать что-то настолько необычное, неожиданное, что оно напрочь сносит людям крышу.»

Именно об этом думал я, когда осенью того же года позвонил ему с идеей создания дуэта. Не могу сказать, что я полностью разочаровался в идее разделить студию с Майклом, но я дошёл до той точки, на которой понял, что это довольно маловероятно. Особенно ярко это чувство проявилось после его решающего в карьере «Триллера». Но иногда одна мысль и один телефонный звонок способны изменить всё. “Tell Me I’m Not Dreaming” была записана для моего дебютного альбома в Аристе мной и моими соавторами – Майклом Омартианом и Брюсом – мужем Судан-Донны Саммерс. Они помогли мне создать оглушительный трек. Тогда, когда я начал напевать новую мелодию, я уже знал, чьи голоса идеально подойдут для этого дуэта. «У меня есть новая песня…..и она просто идеально подходит нам с тобой» - сказал я Майклу по телефону.

Он без проблем пришёл в студию, хотя, по-моему, не совсем понял, что же от него требовалось. «Я пою для этого, или записываю бэк?» - спросил он. Я знаю совсем немного суперзвёзд, которые бы задали подобный вопрос после подобного шквала известности. Я убедил его в том, что в студии нет никого кроме меня, его и оператора, занимающегося пультом.

В ту же секунду, когда мы начали работу, и зазвучала музыка, он начал пританцовывать. «Мне это нравится…мне нравится звук» - приговаривал он, придерживая наушники обеими руками. Что больше всего поразило меня в той записи, так это то, что мы великолепно делили пространство студии и разбирались с консолью. В последний раз нашей совместной записи, в 1975, мы были окружены командой, которой говорили, что делать. Там мы были полноправными продюсерами. Только мы вдвоём. Мы разговаривали о тех старых добрых днях, о том, как росли вместе, мы шутили и смеялись над своими воспоминаниями, почти забыв о том, что собрались там для записи. Но часы с завидной настойчивостью напоминали нам о том, что время не безгранично и мы можем пробыть здесь только до полудня, чтобы завершить начатое.

Я записал свою версию, а он поправлял меня, потом наоборот. Потом мы записали бэк, каждый в свой микрофон, через студию друг от друга. «Я думаю, эта песня станет хитом» - сказал я. «Думаешь, она превысит продажи «Триллера»? - поддразнивал Майкл. – А что если это так, Джермейн? А вдруг?».

«Возможно, мне стоит записать это на своём зеркале» - Майклу понравилась эта фраза. «Продажи не имеют значения, - добавил я, - мне просто радостно, что ты сейчас здесь и записываешь этот трек со мной».

Именно поэтому эта запись особенная: она остаётся плодом сотрудничества между Майклом и мной. В конечном счёте, песня так и не была выпущена в качестве сингла по заслуженному праву. Был очень серьёзный телефонный разговор между нашими компаниями звукозаписи. Сони не хотели, чтобы он участвовал в записи, которая конкурировала, как они говорили, с его собственными новыми релизами. Я думаю, Майкл просто хотел помочь брату. Я думаю, Сони и пальцем не пошевелили, чтобы помочь Аристе с записью, в которой принимал участие один из их музыкантов. Когда вы связаны узами контракта, братская помощь – не аргумент в деловом вопросе. Коварный Клайв Девис никогда не сдаётся, и я знал, что он найдёт способ вытащить эту запись. “Tell Me I’m Not Dreaming” стала довольно жалкой записью по сравнению с моим следующим хитом “Do What You Do” потому, что она не классифицировалась, как официальный релиз.

Я жил с неудачей, потому как по количеству прокруток на радио эта песня подтвердила мои догадки – мы заслуженно стали номером 1 во всём, кроме названия. Помимо этого, в семье не прекращались разговоры на тему воссоединения братьев в новом концертном туре. Сначала записи в студии, потом, возможно, на концертах. Это звучало слишком хорошо, чтобы казаться правдой.

Пол МакКартни был тем артистом, с которым Майкл всегда хотел сотрудничать и в 1983 мир увидел хит “The Girl Is Mine” для альбома «Триллер» и “Say, Say, Say” для «Труб мира» Пола. Но две важных вещи случились вне музыки. Во-первых, когда Майкл был в Лондоне с Полом и Линдой Маккартни, разговор зашёл о прибыльности музыкального бизнеса. Пол показал буклет от MPL Music Publishing, который перечислял песни, бывшие его собственностью, включая хиты Бадди Холли. Музыкальный бизнес – это очень хитрая сторона индустрии: ты можешь быть артистом с хитом, который войдёт в историю, но есть человек, который владеет правами на песню и зарабатывает деньги каждый раз, когда эта песня звучит в эфире, исполняется вживую, или из неё делают ремикс. Чем более известные песни в твоём каталоге, тем больше денег ты зарабатываешь.

Я видел, как мой брат впитывает нужную ему информацию от ещё одного великого исполнителя, которым он восхищался, и тихо говорил себе, что он также должен последовать его примеру. Однажды.

После Лондона Пол прибыл в Калифорнию, чтобы записать видео на песню “Say, Say, Say”, в котором сюжет разворачивался вокруг пары водевильных артистов, путешествующих по разным городам на лошади, запряженной в карт – Майкл также вставил роль камео для Ла Тойи. Местом съёмок было выбрано ранчо в Лос Оливос в долине Санта Инез, в двух часах езды на север от Лос-Анджелеса. Это было изолированное идиллическое местечко, далеко от Энчино, смога ЛА и славы, окружавшей его. Если он в чём-нибудь и нуждался, так это в ощущении свободы и способности дышать. С тех пор, как он посетил моё старое ранчо в долине Хидден, он мечтал о своём собственном поместье. Я не знаю, знал ли Майкл об этом тогда, но клип “Say, Say, Say” принёс идею «дома» для ранчо Долина Сикомор – того места, которое он выкупит через пять лет и назовёт Неверлендом.

Глава 13. Самая трудная победа

Перевод(с) elizabethmj

Если бы пришлось выделить из многих десятилетий только один, самый выдающийся год, это был бы 1984-й. Великий, особый год, полный побед, памятных событий и рекордных достижений. Друг нашей семьи Джесси Джексон стал первым в истории "черным" кандидатом в президенты США. Мой приятель Уолтер Пейтон из Национальной Футбольной Лиги, который играл за Chicago Bears, побил рекорд, установленный Джимом Брауном, пробежав 12,312 ярдов (и подарил мне один из своих разбитых шлемов). А новый спортивный герой Америки, Карл Льюис сравнял счет с Джесси Оуэнсом, получив четыре золотых медали на летних Олимпийских играх в Лос-Анджелесе.

 

В этом же году Брюс Чандлисс стал первым космонавтом, который вышел в открытый космос с портативной системой жизнеобеспечения, а Статуя Свободы впервые за 100 лет осталась без своего факела - его сняли для ремонта. "Охотники за привидениями" сорвали куш, заработав в прокате за первые полгода 212 млн долларов. И, конечно же, это был год, когда Майкл получил рекордное количество статуэток Грэмми и стал 1793-м артистом, который получил свою звезду на Голливудской Аллее Славы.

Затем был тур "Victory". Наше масштабное воссоединение. Шестеро братьев собрались вместе ради самого амбициозного и тщеславного проекта. Это было апофеозом нашей общей мечты, ведь мы установили новый рекорд, распродав все до последнего билеты в то лето, когда гастролировали также Брюс Спрингстин и Принс. Этот рекорд не побит до сих пор. Я хвастаюсь этим без тени смущения и очень горжусь всем, что касается этого тура, ведь ни одно достижение не доставалось нам легко.

На сцене и в гримерке все было по-прежнему. А за кулисами и в конференц-залах обстановка была пропитана интригами и напряжением, подтверждая, что когда в семейный совет вмешиваются посторонние, все меняется, как кислота, попадая в воду, меняет ее. Но каким каменистым ни был путь, это была победа! Неважно, как часто ты падаешь во время игры - важен конечный результат. Все дело в настойчивости. Кровь, пот и слезы, которые были пролиты во время тура и выпуска альбома, стоили того. Victory - это была самая трудная победа, которую я помню.

Виктори-тур был еще одной идеей, которую продали Майклу без его согласия. И, как и с Мотаун-25, благодаря тому, что Майкл изменил свое мнение, он снова попал на страницы Книги Рекордов Гиннеса. Также говорили, что мы, братья, "давили на него" и "уговаривали" его участвовать в туре. Это стало началом ошибочных и продолжительных слухов о том, что мы хотели воспользоваться славой и влиянием Майкла, будто он внезапно стал знаменитым и мы только что узнали о его таланте, а не росли с ним бок о бок.

Я не видел того финансового краха, который многие в красках расписывали как повод для гастролей. В рамках моего дебютного альбома с Arista должны были выйти синглы "Dynamite" и "Do What You Do"; я был увлечен сотрудничеством с Уитни Хьюстон и спел дуэтом с Пией Задорой песню "When The Rain Begins To Fall", которая стала номером 1 в четырех странах Европы. Но это стало уже привычным для нашей семьи: реальные факты противопоставлялось ощущениям и иллюзиям - и факты всегда проигрывали.

Мы никогда не видели в Майкле машину для зарабатывания денег, в отличие от Epic и затем Sony. Он был нашим братом и мы хотели разделить с ним славу. Мы одинаково сильно желали выступать с ним - и в нашем маленьком доме с двухъярусными кроватями, и в Голливуде. Конкуренция существовала между братьями всегда - и до того, как мы стали знаменитыми, и после этого. Но где-то на пути от "Джексоно-мании" до "Майкло-Джексоно-мании" мешки фан-почты превратились в страницы лжи и выдумки. Мы прочли целые тома о непрестанной вражде, безумной зависти и о том, как братья "отказывались разговаривать друг с другом по пути на стадион". Мне кажется еще, что в этом заключалась иная сторона вновь обретенной славы Майкла: по классике жанра каждый национальный герой должен иметь своего злодея-антипода.

Майкл не поддерживал слухи, витающие вокруг Victory. Когда мы давали интервью журналу "Ebony", он сказал: "Я не говорил, что не хочу выступать. Я с радостью сделаю это для семьи..." Четыре года спустя он написал в своей автобиографии: "Я не хотел выступать в туре Victory, я боролся против этого..." И первое и второе заявление - правда своего времени, они точно иллюстрируют его сомнения в этом вопросе. В конце концов победила "зависимость от сцены" - это выражение лучше всего показывает, почему он согласился участвовать в туре. Сколько раз он клялся сделать передышку в гастролях в 1981 году. Но, как и любой исполнитель, принадлежащий сцене с раннего детства, он не мог ей противостоять.

В конечном счете, фактически это он настаивал на туре. Часами рисовал дизайн сцены и разрабатывал концепцию выступлений. Он стал самопровозглашенным художником-декоратором и в результате сделал все сам. В том числе наброски двух гигантских пауков (стоимостью 250 тысяч долларов каждый), а также гидравлику сцены, сложное освещение и всю пиротехнику. Прежде чем мы узнали об этом, он представил свою концепцию шоу, включая дизайн костюмов, координатору тура Ларри Ларсону. Он действительно был очень увлечен. Туры всегда были его страстью. Именно поэтому мы никогда не боялись предлагать ему новые идеи, потому что творчество было частью нашего детства, мы знали, что сердцем он тоже очень привязан к нашему общему прошлому, стоит только взглянуть на его личную галерею фотографий. Что он ненавидел, так это интриги, юридические претензии и напряжение между нашими личными адвокатами и промоутерами. Именно это присутствовало с самого первого дня, когда Джозеф упомянул о туре, и именно это выбивало почву из-под его ног.

Наш отец не собирался оставаться в стороне, успех Мотаун-25 и альбома Триллер вскружил ему голову и он продолжал мечтать, как когда-то в Гэри. Вместе с мамой он планировал свой собственный тур Victory и, несмотря на сомнения братьев в его организаторских способностях, без проблем мог замахнуться даже на мировой тур. Мне кажется, Джозеф чувствовал, что сможет отстоять свою точку зрения. Сперва он предложил, чтобы в туре участвовали Ла-Тойя и Джанет, что, безусловно, отсылало нас в прошлое к водевилю в Лас-Вегасе и заставляло сомневаться в правоте Джозефа. Тогда Майкл впервые запротестовал. Но больше всех возмущался Джеки, настаивая, что в туре должны быть только братья. И тогда Майкл пересмотрел свое мнение.

Я всегда подозревал его окружение в том, что это они навязывали ему мысль о том, что наш тур - плохая идея, что он встанет на пути его сольной карьеры и будет шагом назад, так было и с Мотаун-25. После Триллера мы, семья Майкла, видели, что его люди оградили его, как артиста, вырыли вокруг него ров, чтобы мы не могли к нему приблизиться; со временем этот ров становился только шире и глубже. Как нам пришлось узнать, с энтузиазмом строя империю, окружение не заботится о продвижении семейных ценностей в Голливуде. Как всегда во время конфликтов, Майкл обратился к матери, объясняя, что планировал провести 1984 год, работая над идеями фильмов. "Я думаю, очень важно расти", - говорил он маме. "Я так много гастролировал, что иногда чувствую себя 70-летним стариком." Если кто-либо действительно знал, как он разрывался между советами своего окружения и чувством долга перед семьей, то это была мать. "Просто подумай над этим," - сказала она, предоставив ему самому принимать решение.

Несколько дней спустя он [Майкл] согласился. Он знал, что CBS Records не соблюдали прописанные в контракте даты релизов для остальных братьев, носящих фамилию Джексонов. Я думаю, это заставило его почувствовать, что он своим успехом подпишет смертный приговор нашей группе. Это тактика блокирования, используемая в музыкальной индустрии: задвинуть остальных членов группы подальше на полку и если они попытаются уйти, сказать, размахивая контрактом: "Никуда вы не уйдете, вы должны нам альбом". Майкл знал, что тур повлечет за собой новый альбом и выручит его братьев, поэтому он согласился принять участие. Как бы там ни было, его решение говорит о его самоотверженности. Но в глубине души он всегда хотел, чтобы это был его последний тур с нами - даже если мы думали иначе. Он предложил назвать его "Последний занавес".

 

Можете себе представить, как это воспринималось. Это звучало очень негативно, обозначая точку невозврата. Для нас тур представлял собою встречу с нашим детством. В этих выступлениях мы хотели показать все то, чего мы достигли и чему научись за долгие годы упорного труда. Вот почему в конечном итоге мы назвали наш тур Victory. Пока Майкл был занят разработкой дизайна сцены, каждый старался сделать все, чтобы этот тур стал "космическим". Как они с Марлоном позже шутили: "Вас вызывает звездолет!"

В день первой встречи, когда мы все собрались за столом, чтобы обсудить детали, я заметил одно неприятное отличие между прошлым и настоящим. С Джозефом мы все были едины, сейчас же каждый пришел как одиночный игрок, со своим личным юридическим представителем. У Майкла был свой адвокат и менеджер, у меня тоже, остальные четверо братьев имели общего представителя. Как проницательно заметила мама: "Каждый привел на кухню своего шеф-повара, не спросив других братьев".

На самом деле такое положение вещей означало лишь то, что Джеки, Тито, Марлон и Рэнди держались вместе и в случае каких-либо разногласий имели решающий голос. Их адвокат мог заявить, что действует от имени четырех братьев. У них было четыре голоса вместо одного, поэтому они имели власть наложить вето на любое наше решение. Теоретически, мы с Майклом были бессильны и понимали, что наши адвокаты не разбогатеют, устанавливая между нами мир. С самого начала шансы сохранить согласие были довольно призрачны.

Майкл имел невероятный успех. Журнал "Time" назвал его "самым страстным певцом после Элвиса Пресли". И вот, он сидел за этим столом - человек, получивший восемь статуэток Грэмми - и его голос не значил ровным счетом ничего. Дальнейший тон беседы был определен после того, как представители наших братьев решили, что нашли подходящего промоутера. Человек по имени Сесил Холмс встал и выложил чек на 250 000 долларов в качестве аванса. Для нас этого было недостаточно, такой суммы хватило бы только на одного из огромных пауков, которых задумал Майкл.

Джозеф на наших глазах разорвал чек и бросил его на пол. "Вы что, меня разыгрываете? Мы не собираемся продаваться так дешево!" - воскликнул он. Майклу понравилось это новое отношение. В былые времена Джозеф, возможно, согласился бы и на такую сумму.

Вскоре после этого наш отец объявил, что нашел подходящего для организации тура человека: Дон Кинг - одиозная фигура, с дико торчащими волосами, в белом лимузине, в золотых цепях и норковой шубе - был промоутером целого ряда боксеров, но его имидж заставлял в нем сомневаться. "Пусть докажет, что у него серьезные намерения", - ответили мы. Однако через пару дней Дон Кинг появился и выписал каждому из нас чек на 500 000 долларов. "Ребята, вы должны знать, что я отношусь к этому очень серьезно", - сказал он.

На той же неделе мы подписали контракт. Средства массовой информации смаковали подробности сделки - они никак не могли взять в толк, что Дон, известный как промоутер Мохаммеда Али и Шугар Рэй Леонарда, может смыслить в организации концертов Джексонов. Но промоутер есть промоутер: он должен уметь сделать из любого боксерского матча или концерта событие мирового масштаба - и Дон Кинг это умел. После его назначения многие в музыкальной индустрии отвернулись от нас, СМИ распускали ложные слухи. Заявление, что мы считали его "слишком показушным" и не тем, кого бы нам хотелось видеть своим промоутером, было неверным. По крайней мере вначале. Если у нас была какая-то доля сомнения, то дружба с Али убедила нас, что Дон - хороший человек. Сейчас партнеры Майкла говорят, что у журналистов была другая история.

Дон проигрывал в такте и дипломатии, но именно благодаря своему непомерно раздутому эго он стал промоутером. Он действовал нагло, но эффективно. Видя их вдвоем, скромника Майкла и горлопана Дона, можно было подумать, что это ребенок со своим немного шокирующим, но забавным дядей. Никогда не забуду той встречи, когда мы обсуждали концепцию шоу, и Майкл стал говорить о том, что хочет поблагодарить своих фанов и двигаться дальше.

"Майкл! - сказал Дон, игнорируя его монолог. - Запомни: не имеет значения, богатый ты ниггер, или бедный, или просто ниггер. Неважно, чего ты достиг, к тебе все равно будут относиться как к ниггеру". Другими словами, он считал, что чернокожие всегда будут слугами в музыкальной индустрии, так что стоит забыть том, чтобы кого-то переплюнуть. Все замерли. Дон поразил нас своей прямотой. Первым, нарушив молчание, рассмеялся Майкл. Это показалось ему забавным, немного шокирующим, но он не обиделся. Нас это тоже не задело. Один чернокожий поговорил с другим - вряд ли это удивит того, кто вырос в Гэри, штат Индиана. Дон часто выходил из себя, он чувствовал, что многие завидуют тому, что он вложил большие деньги и организовал такой огромный тур, к тому же с самим Майклом Джексоном. Это заставляло руководителей студий звукозаписи, журналистов-циников и поверенных мира шоу-бизнеса чувствовать себя болванами. Как позже заметила мама: "Мы всегда знали, что есть люди, которые готовы сделать все, чтобы тур не состоялся, пока Дон с нами. Вот почему я никогда не хотела быть в этом бизнесе".

Майкл не любил и вообще не пил Pepsi. Это стало потенциальной проблемой после того, как Джозеф и Дон заключили с Pepsi спонсорскую сделку на 5 млн. долларов, которая предполагала съемки двух рекламных роликов с использованием "Billie Jean" в качестве саундтрека. Когда Майклу объяснили, что он не обязан пить Pepsi во время съемок, он был счастлив и согласился. Был один забавный момент во время тура - если бы представители Pepsi увидели это, их точно хватил бы удар. Однажды в гримерке Майкл решил продырявить жестяную банку Pepsi, залил еду на тарелке напитком вместо соуса и позировал так для фотографии: крупным планом его блестящая перчатка, представляющая это "блюдо". Если когда-либо существовала фотография, которая бы иллюстрировала его чувство юмора и показывала разницу между Майклом-брендом и настоящим Майклом, это была именно такая фотография.

В январе 1984 года мы приступили к съемкам двух рекламных роликов для Pepsi. Первый снимался в Голливуде, на "New York street", где мы танцевали с детьми, представляющими "новое поколение Pepsi". Второй - в Shrine Auditorium в Лос-Анджелесе, где мы "давали концерт" перед толпой кричащих фанов, которые держали в руках стаканы с Pepsi. В этом ролике, который снимал наш любимый режиссер Боб Джиральди, мы играли на сцене, а Майкл должен был торжественно появиться наверху освещенной лестницы, осыпаемый искрами от взрывов магниевых бомб.

Мы уже сделали пять дублей, когда Боб попросил Майкла задержаться наверху на пару секунд дольше, чтобы захватить его силуэт. И вот мы опять принялись за дело. Шестой дубль. Я стоял с басом справа от сцены, лицом к залу. "Снимаем!" - воскликнул кто-то. Публика поднялась и начала кричать. Зазвучал знакомый ритм "Billie Jean". Затем послышался звук взрывающейся бомбы. Я знал, что Майкл сейчас спускается по лестнице. Я повернул голову, и в этот момент ад обрушился на землю. Мельком я увидел в волосах Майкла огонь, но он этого не замечал. Он продолжал танцевать. Затем начал быстро вращаться и огонь погас, окутывая его голову облаком дыма, но Майкл уже успел получить ожог. Из-за кулис к нему устремились пять человек, они положили его на пол. Все произошло так быстро, что я сперва не понял, что случилось. Я был убежден, что в моего брата стреляли, паника вокруг напоминала мне о попытке убийства президента Рейгана в 1981 году, на него тоже тогда все налетели. Я бросил гитару и помчался к Майклу, он уже поднимался на ноги. Ошеломленный, тяжело дыша, он ощупывал голову. Я увидел у него на макушке проплешину, волосы были выжжены огнем. Искры, летевшие из бомб, воспламенили лак для волос, которым мы пользовались. Позже, просматривая снятый материал, мы ясно видели пламя на его голове, когда он спускался вниз. За каких-то пять секунд огонь охватил все волосы. Как будто у него на голове был стог сена. Он лежал за кулисами, удивительно спокойный. Думаю, он был в состоянии шока, поэтому не волновался. Я присел рядом и взял его за руку, вокруг столпились братья. "С ним все будет хорошо... Майкл, все будет в порядке!" - повторял я больше для себя, чем для него. Слава Богу, рядом не было нашей матери. Ей не стоило это видеть. И слава Богу, что Билл Брей сумел сообщить ей о случившемся по телефону, умолчав о нашей панике.

Скорая увезла Майкла в медицинский центр Cedars-Sinai в Западном Голливуде, мы поехали следом в одном автомобиле, все еще одетые в наши яркие костюмы. Собралась вся наша семья, ведь так было всегда: если с кем-то из нас случалось что-то плохое, мы бросали все и бежали к нему. Один за всех и все за одного. Майкл получил ожог кожи головы третьей степени (почти до кости), и стоит ли говорить, как ему повезло, что он остался жив. Позже его перевели в больницу Brotman Memorial в Калвер-Сити, где он сидел в постели с повязкой на голове и смотрел видео. Он признался, что испытал трепет от езды на машине скорой помощи, ведь он тайно мечтал об этом с самого детства. Слава Богу за силу духа, которую имел Майкл!

Он не собирался предъявлять иск Pepsi, но насмотревшись на ужасное состояние других обожженных людей, Майкл разработал план. Вместо того, чтобы говорить о своих ожогах, он начал говорить о благотворительности: переименовал ожоговый центр Бротмана в "Ожоговый Центр Майкла Джексона" и заставил Pepsi пожертвовать 1.5 млн. долларов. В сутяжнической Америке странно было видеть человека, который пренебрегает собственными страданиями, чтобы помочь тем, кому еще хуже. Поверьте мне, Майкл страдал от боли. Хотя он смог полностью восстановиться и к началу тура в июле чувствовал себя хорошо, ему пришлось перенести операцию, чтобы удалить шрам и растянуть кожу головы над обожженным участком. У него было что-то вроде имплантата, который причинял мучительную боль. Он страдал не только в первые несколько недель, но и много лет спустя. Иногда боль была настолько сильной, что он хватался за голову. Единственным, что могло облегчить его мучения, было рецептурное лекарство Demerol. Это не обычное противовоспалительное средство. Это болеутоляющее, по силе действия не уступающее морфину, которое приносило желанное облегчение. Вообразите себе самую сильную боль, какую вы когда-либо испытывали, и вспомните, как вы были готовы сделать все, чтобы это поскорее закончилось - вот через что прошел мой брат! Я сомневаюсь, что в таком состоянии он был способен размышлять о побочных эффектах Демерола, одним из которых может быть привыкание.

Следующим на больничную койку перед самым туром угодил Джеки. Он поехал на машине в кинотеатр под открытым небом и попал в аварию. У него было раздроблено колено. Джеки достаточно долго пролежал в больнице в гипсе от бедра до лодыжки. К сожалению, он не успел поправиться к началу тура. Джеки был расстроен, ведь он понимал, что эти концерты будут особенными. Он ездил с нами, выходил на сцену для приветствия, но выступать не мог. Это стало ударом для всех, ведь вместо шести исполнителей нас осталось пятеро, и думаю, не я один задавался вопросом, не проклял ли кто этот тур.

"Они готовы рыться в любой грязи, чтобы отыскать компромат и разрушить этого человека," - говорил Джозеф после начала клеветнической компании против Дона Кинга. Кто-то где-то проговорился, что в 1966 году Дон был осужден за непреднамеренное убийство. Дон Кинг убил человека, а сейчас он организовывает концерты Майкла Джексона. Этим "открытием" упивалась пресса и все враги Дона. Я сочувствовал ему, ведь они не случайно выбрали время, чтобы вспомнить эту историю и никто не принимал во внимание, что он говорил с высоты своего четырехлетнего тюремного опыта о тщетности насилия. Его оправдание и доводы не находили должного отклика. Каждый считал своим долгом бросить камень в его огород.

Короче говоря, когда Майкл услышал об этом, он сказал, что отказывается от гастролей, если Дон останется нашим промоутером. "Он обманщик, а мы с обманщиками не работаем," - заявил он.

 

Чтобы Дон остался, пришлось вмешаться Джозефу. "Вот что пресса делает с такими парнями!" - говорил он. "Мы зашли слишком далеко, чтобы сейчас отступить. Дон работал без выходных, чтобы мы имели успех. Нельзя его наказывать."
Майкл взял паузу, чтобы хорошенько все обдумать и в конце концов решил, что Дон продолжит заниматься туром, но с некоторыми поправками. Дон получил официальное письмо, запрещающее ему вести дела или переговоры с кем-либо от имени братьев.

В конце концов, за месяц до начала тура, для равновесия и большего контроля решено было взять еще одного, четвертого промоутера. Им стал Чак Салливан, владелец New England Patriots, который имел внушительные связи со многими стадионами страны. Фактически, его назначение сместило Дона, Джозефа и маму с лидирующих позиций, но Дон этому противился. "Если вы хотите забрать у меня тур, вам придется мне заплатить," - говорил он. Так и вышло. Он получил три процента от прибыли и передал бразды правления в другие руки.

Все изменилось и в то же время не изменилось ничего. В день нашей первой репетиции воскресли наши старые дружеские отношения, как и вновь обретенная уверенность в том, что все будет хорошо. На сцене мы были братьями, выступающими как одна семья, а за кулисами - противоборствующими командами, каждый за себя. Мы не привыкли гастролировать с адвокатами, в остальном же все было как всегда. Течение времени не повлияло на нашу связь - дайте нам новую сцену, бросьте нам вызов и мы устоим. Мы провели репетиции на стадионе Zoetrope в Голливуде, владельцем которого был режиссер Фрэнсис Форд Коппола, снявший Диснеевский фильм Капитан Ио, где Майкл сыграл главную роль. Эти репетиции очень ободрили нас - чем больше мы репетировали, тем более вдохновлялись. Майкл ничем не отличался от остальных: так же тренировался, выкладываясь на пятьдесят процентов. Свою тысячу процентов он всегда приберегал для сцены.

А еще, как и раньше во время туров, он шел домой и там оттачивал свой танец. Каждое сложное движение должно было быть идеальным и он делал для этого все. Он мог отработать всю репетицию, а потом доводить танец до совершенства дома, повторяя движения снова и снова... и снова. Он рассказывал мне, что иногда так уставал, что едва мог дотащиться до своей комнаты. В Неверленде у него был репетиционный зал с зеркалами повсюду и деревянным полом. Так вот, он буквально протер дырки в этом полу, отрабатывая вращения и повороты. Его танец всегда носил свою собственную, неповторимую марку.

В июле мы прибыли в Канзас-сити для открытия тура и все внимание журналистов переключилось с Дона на Майкла. СМИ были рады любым сплетням, но особенным успехом пользовалась одна: о том, что Майкл гомосексуалист. Эти слухи впервые появились в семидесятых, когда какой-то журнал опубликовал оскорбительную историю о том, что Майкл якобы соперничал с какой-то женщиной за любовь к мужчине-поэту. Эта чушь время от времени всплывала на протяжении всей жизни Майкла. Но тогда, в середине 1984-го ему надоело слушать одни и те же вопросы репортеров и читать скрытые инсинуации в прессе. Он знал, как работают СМИ: они спрашивают, не инопланетянин ли Майкл и когда он отрицает, появляются заголовки: "МАЙКЛ ОТРИЦАЕТ, ЧТО ОН ИНОПЛАНЕТЯНИН". Спрашивают: "Ты гей?" Он отрицает. "МАЙКЛ ОТРИЦАЕТ, ЧТО ОН ГЕЙ." И вскоре люди начинаю задаваться вопросом, почему он отрицает что бы то ни было?
Эти заголовки могли разрушить его жизнь. Вот почему он решил молчать и ничего не говорить, надеясь, что его музыка превыше всего, что она будет говорить за него. Но тогда, в Канзасе, один репортер спросил, как Майкл отреагировал на слухи о том, что он гей. Майкл ответил, что он не гомосексуалист и удивляется, почему людям так нравится вешать ярлыки. "Мы все - люди. Что в этом такого?"

Но этого было мало. Пресса стала выяснять, что он имел в виду, когда сказал: "Что в этом такого?", не понимая, что Майкл пытался удержать баланс между отрицанием и поддержкой сообщества гомосексуалистов. У него не было шансов.

Что до меня, то я считал все споры о его сексуальной ориентации нелепыми. Мне кажется, что люди неверно истолковывали тот факт, что он был трудоголиком. Они смотрели на холостого парня, с косметикой на лице вместо щетины, на его детские поступки и привязанность к шимпанзе и делали неправильные выводы. Майкл также не боялся демонстрировать женскую сторону своего характера, его голос соответствовал представлениям общества о том, какой голос у гомосексуалистов. Но в нашей семье у всех мужчин довольно высокие голоса. Я на собственной шкуре испытал насмешки по этому поводу. Когда я впервые сам ехал в Лос-Анджелес, меня остановила полиция. Мужчина-офицер, услышав мой голос, рассмеялся и сказал своей коллеге-женщине: "Кто будет ее искать?"

Майкл всегда говорил: "Моя жена - это моя музыка, я женат на своем ремесле," - именно поэтому он достиг величия. Но он также был преданным Свидетелем Иеговы и жил в соответствии с Библией. Из-за своей религии он был намного более сдержанным, чем остальные братья. Он жаждал иметь серьезные близкие отношения. После Триллера он, казалось, был в постоянном ожидании той единственной, которая должна была войти в его жизнь, которой он мог бы доверять, которая, он должен был быть уверен в этом, была бы с ним не потому, что он Майкл Джексон и любила бы его самого, а не его образ.

Мой брат был ребенком в душе и хотел найти такие же качества в своей избраннице. Он не думал о страсти, чувственности и драмах. Его голова была забита играми, битвами на водяных пистолетах, комиксами и фильмами. Он хотел делиться своими мечтами о благотворительности, посещать больницы и смотреть на мир глазами ребенка. Вот такой он видел свою идеальную женщину. И пока он ее искал, он пытался впустить в свою жизнь кого-то.

Достаточно скоро Лондонский таблоид Sun придумал кличку "Wasko Jacko". Это прозвище, которое Майкл считал отвратительным, было частью стратегии СМИ по внедрению странных историй о нем. Майкл всегда говорил, что не имел ничего общего с этими пиар-технологиями и я ему верил. В Мотаун он занимался творчеством и музыкой, больше ничем.
Сначала в National Enquirer вышла статья под заголовком "Майкл Джексон планирует дожить до 150 лет" с фотографией, где Майкл лежал в кислородной камере. Это была подлинная фотография. Такие камеры использовались для лечения ожоговых пациентов в Brotman Memorial, и во время одного из визитов Майкл не удержался и залез внутрь. Не потому, что это было частью его лечения, а потому, что это выглядело футуристично, а он хотел получить забавную фотографию. Он пролежал внутри лишь несколько секунд, с закрытыми глазами и скрещенными на груди руками. Enquirer сопроводил фотографию словами "близкого друга", который сказал, что Майкл планирует купить себе кислородную камеру для сна, чтобы остановить процесс старения. Невероятно, но люди верили в это. За многие годы я потерял счет сколько раз меня спрашивали: "Это правда, что ваш брат спит в кислородной камере?" Мне хотелось сказать: "Мой брат не любит спать в кровати, что уж говорить о камере!"

Вторая история была настолько нелепой, что даже не заслуживала никаких объяснений: Майкл с помощью своего менеджера Фрэнка Дилео намеревался купить кости Человека-слона. Опять же, люди этому поверили. Или может быть они просто решили верить, потому что каждый хочет успокоить себя тем, что не бывает гения без чудачеств. Я никогда этого не понимал. Наша семья читала эти статьи, мы не верили, но однажды мама узнала, что за этой глупостью стоит Фрэнк Дилео. "Ты не должен распространять такие слухи! - сказала она. - Ты выставляешь моего сына идиотом". Фрэнк, очевидно, не волновался. "Люди обращают на него внимание... именно этого нам и надо".

 

Может, они пытались окутать его имя тайной, но выбрали неверную стратегию? Я никогда не понимал такого образа мыслей его команды. Это выглядело так, как будто Майкл нуждался в большей популярности, однако после Триллера она и так зашкаливала. После таких сплетен Майкл становился посмешищем, хотя всю жизнь стремился лишь к тому, чтобы его воспринимали как серьезного артиста. Люди из его окружения должны были понимать, что такие игры с прессой довольно опасны.

Майкл оказался не готов к практически ежедневным атакам, которые выставляли его "чокнутым", "странным" и "фриком". Пластические операции вкупе с невинным отношением к животным и детям, только искажали его истинное лицо. В конце концов он написал открытое письмо СМИ, в котором рассказал, как больно ему слушать ложь из уст людей, которые его даже не знают. Он процитировал старую индийскую пословицу: "Не судите человека, пока не пройдете две луны в его мокасинах."

Но лучшим его ответом стал один из его клипов, снятый Стивеном Кингом в 1996 году на сингл "Ghosts", который побил рекорды по продолжительности - 39 минут и 31 секунда. В этом фильме он сыграл самого себя в роли владельца дома с привидениями в "Нормальной Долине", ворота которого ужасно напоминают ворота Неверленда. Он также одел костюм толстяка и сыграл своего злейшего врага - мэра города, белого мужчину средних лет, с седыми волосами, в очках в роговой оправе, который поклялся выгнать его из города.

Во вводной секвенции к этому фильму Майкл взглянул на себя глазами тех, кто его преследовал. Он высмеивает осуждающих его людей и тем самым дает им урок. Посмотрите этот фильм и вы увидите Майкла в образе, действующего так, как о нем говорили люди; он говорит словами человека средних лет, который ведет кучку озабоченных родителей с детьми к его дому. Во имя "Нормальной Долины" - читай, Санта-Инез, штат Калифорния - и Страны СМИ. "Убирайся из нашего города. У нас хороший, нормальный город. Нормальные люди. Нормальные дети. Нам не нужны такие как ты - фрики, рассказывающие сказки о призраках... Ты странный... ты непонятный и ты мне не нравишься... Развлечения закончены... возвращайся в цирк, ты, фрик... Не вынуждай нас быть грубыми, потому что мы будем, если понадобится..." Затем посмотрите на реакцию Майкла в роли самого себя, выражающего одновременно спокойствие и скрытый гнев, прежде чем с помощью магии заставить молчать тех, кто переносил свое извращенное мышление на него. Для меня в этой вводной секвенции - весь Майкл, выражающий свои чувства через музыку.

Я прекрасно помню его в образе, потому что однажды в перерыве между съемками он заглянул в Хэйвенхерст. В гриме, в костюме толстяка он был похож на белого мужчину средних лет с седыми волосами и латексным лицом. Он был неузнаваем; я понял, что это Майкл в ту же минуту, когда он вошел, но только потому, что он мне подмигнул. Наш кузен Тони Уайтхед шел рядом со мной с книжкой под мышкой и принял этого "незнакомца" за очередного посетителя. Майкл решил поразвлечься: он всегда любил подшутить над Тони, который с 1988 года стал работать плотником у него в туре. Так вот, Майкл подошел к нему, замаскированный под белого человека и сказал: "Эй, ты чего это с книгой? Черномазые не читают!" Тони, коренастый парень с толстой шеей - не самая подходящая кандидатура для шуток - не верил своим ушам. "Что ты только что сказал?" - заорал он, стоя перед Майклом, готов его порешить. "Тони! ТОНИ! - завопил Майкл. - Это я! ЭТО ЖЕ Я!" Тони пристально посмотрел в глаза брата, пытаясь разглядеть человека, которого он знал, затем отступил, и мы покатились со смеху.

В последний месяц перед началом тура наши адвокаты спорили, казалось, из-за каждой мелочи, начиная с того, сколько проводить концертов, 40 или 45, и заканчивая стоимостью билетов - "мы хотим то, мы хотим это". Это нас выматывало. Я с болью наблюдал, как каждый из них давал братьям разные советы, и видел, что это лишает Майкла последних сил. Усталость от тура накопилась еще до его начала. Но я должен сказать, что хоть это и сводило его с ума, Майкл ни разу не попытался пропустить встречу или увильнуть от совещания.

На одной из встреч, где вновь завязались утомительные дебаты и каждый пытался вставить своих пять копеек, я вдруг увидел, что Майкл ушел в себя, окружающий шум ему не мешал. Он откинулся в своем кресле и делал наброски - рисовал Чарли Чаплина. Я вдруг увидел в нем ребенка, который развлекает себя, пока взрослые вокруг спорят - и это казалось самым умным решением. В конце концов, все мы, братья, хотели именно этого: бросить политику и выйти на сцену. Делать то, что мы умеем лучше всего и любим больше всего. Как сказал Майкл в своей автобиографии: "На гастролях мы - скала. Мы пришли, чтобы поделиться с вами нашей музыкой. Мы хотим вам кое-что рассказать".

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: