Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Подробно о реакции Калугина говорить не буду. Александр Константинович сразу сказал, что цепная реакция исключена, ТВЭЛы разрушены, идет только горение графита.



Мои (В. М. Федуленко) ответы более подробно:

– Горение графита прекратить песком и свинцом невозможно, так как шахта реактора вскрыта, но закрыта «Еленой» («Елена» – крышка реактора). Бросать песок и свинец бесполезно, в активную зону на графит не попадут. Даже вредно и очень: каждый бросок-порция вызывает подвижку радиоактивной пыли, остатков диспергированного топлива и графита, всё это вылетает с раскалёнными газами наружу после сброса порции песка. Тому мы были свидетели. Жидкий азот не прекратит поступление в кладку кислорода. Охлаждение азотом – дело сомнительное, а работы в радиационных полях потребуются большие. О загрязнении окрестностей свинцом тогда не говорили.

Легасов : «Эти действия рекомендовали в передаче по радио шведы. Решение принято». (Заграница уже знала об аварии, со спутника видели взорванный реактор).

…В пионерлагере оценили, сколько времени будет гореть графит. Составили докладную записку В. А. Легасову (жалко, не снял копию). По оценке – гореть ему 10 – 15 суток. В основу оценки легло наблюдение радиоактивного «гриба» над шахтой реактора (кажется, ошибся по времени немного). К концу первой декады мая нагруженная песком, свинцом и обрушенными конструкциями «Елена» перевернулась и встала почти в вертикальное положение уже в пустой шахте. Графит практически полностью выгорел. Трубы каналов обгорели так, что из схемы «Е» снизу торчат только обгарки.

Переворот «Елены» приняли за взрыв. Было непонятно, что произошло. Появилось много радиоактивной пыли и разговоров о том, что реактор снова «задышал». Анализ радиоактивных выбросов показал, что это не так.

В пионерлагере нас впервые переодели в рабочие комбинезоны. В столовой стояли тарелки, полные таблеток с йодом.

Когда вернулись домой в конце первой декады мая, на мне был уже 4-й комплект рабочей одежды. По мере удаления от станции пришлось переодеваться. Последнее переодевание было на аэродроме. Долго ждали посадки в самолет. Сидели в автобусе с открытой дверью. Автобус привлекал внимание: все пассажиры в серых робах-комбинезо-нах. Подходили, спрашивали об аварии. Прислушивались к разговорам. Мы молчали, как рыбы об лёд.

В Быково прямо в самолете нас встретила группа наших дозиметристов во главе с Е. О. Адамовым и А. Е. Бороховичем. Переносной дозиметр в руках Адамова резво трещал, когда датчик подносили к ботинкам, комбинезону. Авторучка в кармане затрещала резвее. Голова – треск как пулеметная дробь. Снова ёкнула селезенка, когда датчик поднесли к горлу. Пулеметная дробь перешла в сплошное равномерное верещание. Дозиметристы, может быть, посмеются над моей оценкой ситуации, но голову после бани в санпропускнике на 37-м я долго и безнадёжно мыл. Пришлось остричься.

В августе 1986 года я возвращался из командировки на ЧАЭС вместе с начальником группы по безопасности Чернышевым. В самолете и у меня на квартире долго беседовали о причинах взрыва реактора. Собеседник мой страшно удивился, когда узнал, что реактор РБМК-1000 на ЧАЭС мог взорваться в любой момент, если нарушить Регламент, допустить снижение оперативного запаса реактивности до состояния, когда все стержни СУЗ находятся в верхнем положении, мощность снижена, а температура воды на входе в каналы максимальна и близка к насыщению. Если в этот момент по любой причине сработала бы аварийная защита реактора, взрыв был бы неизбежен.

– А мы, проговорил он, – несколько раз в году выходили на мощность после кратковременных остановок в таком состоянии реактора. Не успевали вовремя подняться и теряли запас реактивности, боялись попасть в «йодную яму» с длительным простоем реактора. Диспетчер требовал подъёма реактора (для него – ”самовара”) любой ценой. Обычно эта ситуация возникала зимой, когда требовалась энергия.

Везло.

Таков был реактор…

Над кратером

Несмотря на то, что информация о взрыве на четвертом блоке Чернобыльской атомной станции была дозирована, в газете «Труд» за 11 мая 1986 года статья «Над кратером». Специальные корреспонденты ТАСС Владимир Жуковский, Владимир Иткин и Лев Черненко, взяв интервью у генерал-майора авиации Николая Тимофеевича Антошкина, рассказали о том, как вертолетчики бомбардировали взорвавшийся реактор:

Экипажу полковника Бориса Александровича Нестерова было приказано выполнить задачу огромной важности. Он поднял боевую машину с пригородной лужайки, усеянной первыми весенними цветами. Есть такой цветник и у Припятского горкома партии в поселке атомщиков. Отсюда по прямой до "объекта" ровно полтора километра. "Объект" – это раскаленное чрево четвертого блока Чернобыльской АЭС. В кабине вертолета – мешки с песком. Вот ими и предстояло экипажу Нестерова бомбардировать огнедышащий кратер.

…Генерал-майор авиации Николай Тимофеевич Антошкин в ту памятную ночь 26 апреля получил задачу, которая в дальнейшем во многом предопределяла исход битвы людей со стихией в Чернобыле.

Когда титаническими усилиями пожарных был сбит огонь на разрушенном блоке, потребовалось закрыть источник опасности – забить, забросать, "запломбировать". Сделать это можно было только с воздуха. Опыта и мер, направленных на решение подобных проблем, мировая практика еще не знала. И тогда наступил черед авиаторов. Начали штурм кратера, излучающего жар, и в этих неимоверно трудных условиях мужественные советские летчики совершили сотни вылетов.

Забегая вперед, скажем, что сейчас уже прошло несколько суток, как поврежденный блок прочно запечатан. Он закупорен огромной "пробкой" весом более пяти тысяч тонн. Жерло кратера засыпано песком, свинцом, другими материалами. И все это было сброшено с вертолетов.

– Первые полеты были самыми трудными. Представьте себе кратер весьма ограниченного размера, к которому сначала нужно выбрать кратчайший путь, а потом попытаться точно сбросить мешок с песком, причем сделать это быстро, за какие-то короткие секунды.

Летчики показывали высший класс в этом мирном бомбометании. В первый же день было сделано 93 сброса, во второй – 186. И сразу же стопроцентное попадание. Летчиков не устраивало то, что они сбрасывали по одному мешку. Придумали пакеты – соединяли вместе по шесть-восемь мешков. В ход шли и самодельные сетки...

В воинской части, где служат вертолетчики, есть одна такая реликвия – большой плакат, на котором имена и фамилии тех, кто выходил на особо опасные задания. Фамилия за фамилией, бортовой номер машины, количество заходов, сброшенных грузов… Значатся там и офицеры А. И. Серебряков, Ю. Н. Яковлев, Л. В. Вайтко. Имена боевых товарищей генерал называет с особым почтением.

Александр Иванович Серебряков – военный летчик 1-го класса. Нет в отечественной авиации ни одного типа вертолетов, на котором бы он не летал. То, что проделывал Серебряков в воздухе над Чернобылем, иначе как воздушным слаломом и не назовешь, – говорит о нем генерал. – Рядом с четвертым блоком еще три. Тут же высится и труба. В корпусах АЭС работают люди, поддерживают нужный режим на остановленных реакторах. А сверху идет бомбардировка. Как-никак доводилось одновременно сбрасывать с двухсотметровой высоты до десяти тонн груза. Промахнуться нельзя. Вот Серебряков первым и проложил эту сложнейшую трассу...


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-19; Просмотров: 316; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.013 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь