Тайна, драматизм и репереживание травмы

В главе восемь мы рассмотрели определение посттравматиче­ского стрессового расстройства (ПТСР) и три группы диагно­стических критериев (включая повышенную возбудимость, эмоциональную отгороженность и репереживания), объеди­няющие многочисленные проявления психотравмы, которые могут наблюдаться после аборта¹.

Из этих трех категорий симптомов навязчивые воспоминания являются самым очевидным признаком травмы и наиболее досто­верным свидетельством того, что она действительно имела место.

Понятие «навязчивые воспоминания» относится не только к непрошенным воспоминаниям. Возможно, более существен­ной составляющей этого понятия являются действия, которые повторяют или воспроизводят элементы травмы. По этому по­воду хотелось бы процитировать Е. Р. Парсона, ведущего спе­циалиста в области ПТСР:

Меня не перестает поражать способность людей, пережив­ ших травматизирующее событие, воспроизводить его во всей полноте практически в каждой сфере своей жизни. Большая часть медицинской литературы по ПТСР посвящается са­ мым очевидным формам проявления этого стремления, вклю­ чая такие психические феномены, как внезапно вторгающиеся в сознание воспоминания (известные в литературе под назва­нием «флэшбек»), сновидения о перенесенной травме, ночные страхи и другие способы воспроизведения травматизирующей ситуации. Складывается впечатление, что за рамками публи­каций и исследований полностью остается все многообразие менее наглядных способов воспроизведения травматизирую-щих ситуаций².

Понятие «навязчивые воспоминания» распространяется не только на всплывающие в сознании образы, кошмары и непро­шенные воспоминания, о которых мы говорили в предыдущих главах. Воспоминания о травме также проявляются через дей­ствия, игровую активность и даже различные виды творческой деятельности, при помощи которых человек бессознательно пы­тается выразить пережитый ужас в завуалированной форме.

Помните, что для человека, перенесшего психологическую травму, свойственны две противоречащие друг другу эмоцио­нальные потребности: необходимость отрицать пережитый ужас и потребность дать выход переполняющим чувствам. Противоречие между желаниями скрыть травму и выставить ее напоказ лежит в основе многих психологических проявлений постабортной травмы.

Символическое воспроизведение — это один из способов, при помощи которого подсознание пытается одновременно удовлетворить обе потребности. Этот способ позволяет сделать травму всеобщим достоянием в надежде, что такое поведение в конечном счете поможет осмыслить произошедшее и обрести контроль над своими воспоминаниями. В то же время, прибегая к символической маске, человек становится не способен прео­долеть барьер, за которым скрывается суть травмы. Другими словами, воспроизведение позволяет человеку взывать о по­мощи, одновременно скрывая, где именно кроются истинные проблемы. Доктор Джудит Л. Герман, которая является видным психиатром и автором трудов, посвященных лечению посттрав­матических расстройств, утверждает, что в ситуации, когда трав-матизирующий опыт облачен в покров тайны и стыда, «пере­житое травматизирующее событие становится известным не из рассказа, а по симптомам».

Симптомы психологического расстройства у людей, пере­несших психологическую травму, одновременно не только ука­ зывают на существование глубоко скрытой тайны, но и отвле­ кают от нее внимание. У людей, перенесших психологическую травму, это наиболее очевидно проявляется в чередовании циклов эмоциональной притупленности и воспроизведения травматического события. Последствия травмы приводят к сложным, порой невероятным изменениям сознания, кото­рые Джордж Оруэлл назвал «двоемыслием»... Это приводит к возникновению многообразных, ярких и подчас причудливых проявлений истерии...³

Так как эти «причудливые проявления» являются завуали­рованными символами травмы, одной из наиболее сложных, но в то же время и самых интересных задач психотерапевта яв­ляется раскрытие этой тайны, расшифровка смысла символа для того, чтобы выявить скрытое за ним травматизирующее со­бытие. Когда тайна раскрыта, психотерапевту становится легче понять пациентку. А когда пациентка видит, что ее понимают и когда врач способен помочь ей выразить чувства в менее за­вуалированной форме, она начинает доверять врачу и откро­веннее делиться своими чувствами. То, что было тайной для обоих, может стать ключом к освобождению пациентки и по­зволить ей рассказать всю правду о происшедшем. После такого рассказа тайна теряет власть, и жертва травмы может свободно разобраться со своим прошлым — не в одиночестве, а опираясь на поддержку помощника.

Навязчивые состояния

Под термином обсессивно-компульсивные расстройства под­разумеваются ритуальные повторяющиеся действия, то есть действия, следующие одно за другим в определенной строгой последовательности. Например, Вера была помешана на поряд­ке. Она тщательно наводила чистоту в доме и стирала каждый день. Если в доме было грязно или вещи были разбросаны, ее охватывало чувство беспокойства и вины. Пол в кухне, туалет, ковры стали внешними символами необходимости внутренне­го очищения, уборка стала способом ритуализации ее потреб­ности в совершенстве.

До того, как Вера сделала аборт, у нее не было этой навяз­чивой тяги к порядку. Эти ритуальные действия помогли ей скрыть вызванное абортом чувство беспокойства и вины и под­менить его более приемлемым чувством беспокойства и вины из-за беспорядка. Оглядываясь назад, Вера говорит:

Для меня было очень важно, чтобы все выглядело «идеаль­но». Я хотела навсегда скрыть свой поступок ото всех, даже от самой себя.

В течение следующих беременностей, которые с новой силой вызывали воспоминания об аборте, Кэрри была одержима стра­хом, что потеряет ребенка:

Я так волновалась. Я постоянно беспокоилась, что у меня родится мертвый ребенок. Я представляла, как пуповина обо­ вьется вокруг его шейки и мне придется рожать уже неживого ребенка. Во время каждой беременности мне было жутко пло­ хо, но из-за аборта мне казалось, что я, конечно, этого заслу­живаю. Думаю, я совсем довела акушерку своими навязчивыми идеями и беспокойством. Чуть где-то кольнуло или заболе­ ло - меня сразу охватывали паника и страх, я думала, что ребенок умирает.

Еще у одной моей пациентки, Тиффани, стремление воспро­извести травматизирующую ситуацию, связанную с абортом, выражалось в доходивших до самоистязания занятиях верховой ездой. Она долгими часами ездила верхом и при этом никогда не надевала бриджи с защитной подкладкой, нарочно оставляя их дома. Она делала это до тех пор, пока от езды у нее не открыва­лось кровотечение в области влагалища и лобка. После каждого такого заезда на длительную дистанцию у нее оставались огром­ные синяки, из-за которых она едва могла ходить.

У Тиффани была бессознательная потребность поранить ту часть тела, которая наиболее тесно ассоциировалась с ее тайной болью. В этом навязчивом поведении выражалось бес­сознательное желание привлечь внимание к оскверненному месту, поскольку она была неспособна выразить свои чувства словами. Если она пыталась поговорить на эту тему, то ока­зывалась не в силах сдержать слезы и волнение и не могла продолжить свой рассказ. 14стория пережитой ею травмы во­плотилась в замкнутом круге самоистязания: она постоянно занималась изнурительной верховой ездой, тем самым вос­создавая свою рану, кровотечение и мучительные последствия аборта, не позволяющие ей жить дальше. К счастью, доброе отношение и поддержка помогли Тиффани справиться с трав­матическими последствиями аборта и примириться с потерей ребенка. После этого у нее исчезла потребность причинять себе физическую боль.

Одержимость смертью

Так как аборт подразумевает смерть, многие женщины ста­новятся одержимыми мыслью о смерти и страхом наказания. Многие перестают верить в будущее, просто не представляют себе, что доживут до старости. Для одной из моих пациенток, Энн, страх смерти и наказания превратился в навязчивый страх заразиться СПИДом.

Энн было 33 года, и последние десять лет своей жизни она провела в борьбе с параноидальными страхами. У нее были прямые черные волосы, подстриженные в каре, которое под­черкивало ее острый подбородок. Между бровями у нее залегла глубокая вертикальная морщина. Она умела четко выражать свои мысли и обладала обширным словарным запасом. Она тща­тельно подбирала слова, когда описывала отношения со своим первым партнером, и рассказывала о них так подробно и точно, словно все происходило накануне.

На втором курсе университета у Энн появился новый моло­дой человек, и она несколько месяцев была безоглядно влюбле­на и сказочно счастлива. Она была покорена его очарованием и романтичностью. Кроме того, он поддерживал ее мечты о со­вместном будущем разговорами о свадьбе и клялся, что она для него самое главное в жизни. Она быстро убедила себя в том, что это и есть ее избранник на всю жизнь. В скором времени Энн отдала ему все: свою дружбу, свое сердце и свою девственность. Но когда она призналась ему, что ждет ребенка, он внезапно на­чал объяснять ей, что они еще не готовы к браку. Так как ее вера в любимого была разбита, Энн сделала аборт и сохранила это в полной тайне. Вскоре после аборта молодой человек бросил ее и стал встречаться с другой.

Все это привело к тому, что Энн чувствовала себя запятнан­ной вдвойне: во-первых, потому что она предала своего ребенка и свои моральные убеждения, сделав аборт, во-вторых, потому что раньше она верила всему, что ей говорил молодой человек.

В конце концов, нарушение душевного равновесия вылилось у Энн в убеждение, что он заразил ее СПИДом. Ей казалось, что он лгал ей о том, сколько у него было половых партнерш. Если она заразилась от него ВИЧ, через некоторое время ее прегре­шение неизбежно станет всеобщим достоянием.

Энн читала все публикации, посвященные ВИЧ, не пропуская ни одной книги, ни одного журнала, изучала всю информацию на эту тему, начиная с описания случаев развития слабоумия вследствие заболевания СПИДом и заканчивая списками чле­нов группы поддержки, действующей в ее районе. Она читала признания и автобиографии людей, страдавших этой страшной болезнью, и пыталась понять их боль и чувство безнадежности. Энн представляла, как ее родные откажутся от нее и будут ее ненавидеть, когда узнают, что у нее СПИД. Познакомившись с мужчиной, она сразу делилась с ним своими подозрениями о том, что больна СПИДом.

Так продолжалось в течение девяти лет, и когда Энн обра­тилась ко мне за помощью, она была по-настоящему одержима. Она жила так, как будто действительно была больна, и думала только о смерти и умирании, не имея никаких надежд на буду­щее. Она также чувствовала себя виноватой в том, что сама она выжила, а ребенок — нет. Одержимость идеей, что она больна СПИДом, стала своеобразным выходом для ее горя, а также ожи­данием возмездия за все, что она совершила.

Несколько недель я убеждала ее сдать анализ на СПИД. Мне стало ясно, что отчаяние и депрессия Энн — способы порвать с реальностью. Она не могла даже представить, что у нее может не быть СПИДа, и неделя за неделей отказывалась сдать анали­зы. Я наблюдала за процессом разрушения ее личности и выслу­шивала ее сообщения о появлении суицидальных настроений.

Наконец я решила что одних только объяснений недоста­точно, и сама отвела ее в клинику, чтобы у нее взяли кровь на анализ.

Когда мы туда приехали, Энн впала в истерику и отказалась сдавать анализ. Она бы не выдержала приговора судьбы. Она не допускала даже мысли о том, что результат анализа может оказаться отрицательным. Прошло не менее трех часов, прежде чем она поддалась на мои уговоры и согласилась сдать кровь.

Результат анализа был отрицательным, но Энн понадобилось несколько месяцев, чтобы признать это. В конце концов програм­ма на самоуничтожение была остановлена. Энн была благодарна Богу за то, что Он дал ей возможность заново начать жизнь. Но сколько ей за это пришлось выстрадать! Почти 10 лет она про­жила в мучениях, охваченная тревогой и чувством вины.

Уверовав в собственную болезнь, Энн тем самым наказала себя за сделанный ею аборт. В процессе воспроизведения трав­матического события у Энн развилась одержимость мыслью, что она больна СПИДом, которая послужила средством воссо­здания чувств, вызванных бессмысленной смертью ее ребенка и трансформировавшихся в слепую веру в неизбежность соб­ственной гибели. Она сделала ошибку и должна заплатить за это своей жизнью. Наличие мучительной смертельной болезни стало символом мучительных чувств стыда и вины, лишивших ее жизни и радости.

История Энн — это пример невероятной способности че­ловеческого разума творчески перенаправлять неприемлемые эмоции в другие сферы жизни и даже создавать при этом не­существующие проблемы. Страдания от воображаемой болезни вместо реального горя — способ, к которому она прибегла, чтобы пережить последствия аборта. Одержимость СПИДом позволила ей воссоздать и выразить скрытые чувства, связанные с абортом: горе, подавленность, беспомощность, страх, гнев на молодого человека, чувство вины за сделанный аборт, ощущение, что она должна заплатить за то, что выжила, а ребенок — нет.

Доза адреналина

Хелен обзавелась дурной привычкой красть по мелочи из ма­газинов вскоре после аборта. Она воровала не из-за того, что нуждалась. Воровство стало способом воспроизведения чувства вины и чувства облегчения, что ей все сошло с рук, как после прерывания беременности. Кроме того, прилив адреналина, который она испытывала во время воровства, давал ей эмоци­ональную встряску и помогал в корне задавить всплывающее чувство вины. Поскольку такое поведение не позволяло ей по-настоящему пережить свое горе, она всерьез пристрастилась к магазинным кражам:

Каждый раз, когда мне удавалось что-нибудь стащить, я получала настоящий кайф. Сердце билось, мозг закипал. Я во­ровала постоянно - вещи, которые мне вовсе были не нужны. И все время во мне сидел страх, что меня поймают. Выходя из магазина, я представляла себе, как меня арестовывают, но всегда приходила домой невредимая со своей добычей - и чув­ствовала облегчение и усталость. А позже всегда приходило чувство вины, смешанное с ощущением собственного превос­ходства, потому что меня не поймали.

Хелен никогда не воровала до аборта. Но после того как она сделала аборт, она стала считать себя «плохой девчон­кой». Разве мелкую кражу можно считать преступлением в сравнении с убийством ребенка? Воровство подкрепляло ее новое восприятие себя. В то же время постоянные кражи при­ближали ее к неотвратимой расплате. Рано или поздно ее бы поймали и отправили в тюрьму. Тогда ее вина и стыд станут известны родным и друзьям. Так как после аборта наказания не последовало, она специально создавала такую опасность. Поведение Хелен, направленное на поиск опасности, отража­ло ее бессознательную потребность быть пойманной и нака­занной за совершеннее преступления.

Другим важным моментом является то, что она воровала ради выплеска адреналина, который был необходим ей, чтобы спра­виться с депрессией. Адреналин — это вещество, вырабатывае­мое надпочечниками, которое ускоряет сердцебиение и способ­ствует повышению физической, умственной и эмоциональной активности. Организм человека всегда вырабатывает адреналин в кризисных ситуациях, поэтому стимуляция выброса адрена­лина является способом самолечения депрессии.

По мнению д-ра Джоэла Бренда, такое поведение действи­тельно является характерным для людей, страдающих ПТСР:

[Жертва травмы] чувствует разобщенность, «отсут­ствие цельности», пустоту внутри, отсутствие жизненной силы и глубокий внутренний стыд. Он или она либо слишком активно защищают себя, либо легко раздражаются, что при­ водит к еще более острому восприятию себя как жертвы.

Жертвы травм часто впадают в депрессию, ведут об­ раз жизни, направленный на саморазрушение, изолируются от окружающих или провоцируют конфликты при общении с другими людьми, особенно с ближайшими родственниками. Чтобы избежать оцепенения и депрессии, они ищут острых ощущений, риска и опасности. Нередко они «подсаживаются» на стрессовые ситуации и опасность⁴.

Несложно понять, как люди могут попасть в эту ловушку и увлечься созданием кризисных ситуаций. Жертвы травмы обычно испытывают симптомы депрессии, например, вялость, грусть, физическое истощение и усталость. В критических ситуациях разного масштаба, которые встречаются в жизни любого человека, пережившего травматизирующее событие, происходит прилив адреналина, который в какой-то степени облегчает симптомы депрессии. Даже в неприятной ситуации человек мгновенно оживает и чувствует радостное волнение. На сознательном и бессознательном уровне многие жертвы травмы, такие как Хелен, ведут жизнь, насыщенную кризисными ситуа­циями, для того, чтобы получить «дозу адреналина».

Эта теория подтверждается данными Национальной службы здравоохранения Канады, которые свидетельсвуют о том, что женщины, прошедшие через прерывание беременности, чаще нуждаются в экстренной медицинской помощи в связи с не­счастными случаями⁵. Эти данные, вероятнее всего, означают, что женщины, делавшие аборт, чаще занимаются деятельно­стью, сопряженной с повышенным риском травматизма.

Джералдин так вспоминает свою историю:

После аборта я несколько лет бродяжничала. Чтобы залить тоску, я пила и днем, и ночью. Я чувствовала себя так, словно во время аборта мне вырвали и сердце, и душу. Боль была так сильна, что я несколько раз подумывала о самоубийстве и вы­нуждена была звонить в службу поддержки. Я не раз пыталась покончить с собой, наглотавшись таблеток, и два раза после этого попадала в больницу, где мне промывали желудок.

Из-за стремления к опасности и суицидальных наклонностей женщины, сделавшие аборт, в 2-7 раз чаще умирают от травм, полученных при несчастных случаях⁶. Франсин — одна из счаст­ливиц, выживших после встречи со смертью.

Я три раза разбивала машину, когда гоняла на полной ско­ рости. В одной аварии я сломала четыре ребра и пробила лег­ кое. Моя жизнь превратилась в череду катастроф, несчаст­ных случаев и беспробудных запоев.

Кризисное вмешательство

Еще одним распространенным способом, который используют жертвы травмы в своем бессознательном стремлении выйти из состояния эмоционального оцепенения, является провоцирова­ние конфликтов дома или на работе. Человек, страдающий от депрессии, может каждый день создавать кризисные ситуации, а потом беспомощно вопрошать: «И зачем я только это сделал?» или «Что на меня вообще тогда нашло?» Для любого челове­ка, переживающего последствия аборта, будь то мужчина или женщина, это по сути те самые вопросы, которые мучительно преследуют их из-за прерывания беременности.

Более того, провоцируя критическую ситуацию, жертва травмы вынуждена сосредоточиться на решении сиюминутных проблем. Это отвлекает от копания в себе и незаживающих ран. В связи с этим мне вспоминается вздорная рыжеволосая Роберта, которую поймали на воровстве на работе — она крала деньги из кассы. Она отрицала обвинения в воровстве в течение полугода, пока не установили видеокамеру, чтобы поймать вора. Когда ей предъявили доказательства, Роберта уже не могла ничего от­рицать и призналась, что считала себя вправе брать эти деньги после всего, что ей пришлось пережить.

После аборта Роберта чувствовала, что у нее несправедли­во отобрали ребенка. Воспроизведение этого чувства вылилось в мысли о воровстве. Так как у нее «украли» бесценного ребенка, она думала: почему бы не украсть что-то менее ценное у работо­дателя? В конце концов, она «заслужила» компенсацию за свою потерю. У нее было смутное ощущение, что окружающие перед ней в долгу и обязаны восполнить пустоту в ее сердце.

Самым очевидным способом провоцирования кризисной ситуации является создание конфликта в личных отношениях. Приведу такой пример: через несколько лет после аборта Дорис стала избегать своего мужа, хотя и утверждала, что очень его любит. Она звонила мужу и говорила, что задерживается на ра­боте и скоро вернется домой, вот только забежит куда-нибудь поесть. Однако домой она не спешила. Она часами кружила по городу на машине или ходила в гости к друзьям. Потом Дорис крадучись возвращалась домой, часто заполночь.

Поэтому неудивительно, что муж скоро перестал ей доверять и все больше и больше злился на ее поведение. Вскоре он стал подозревать, что у нее связь на стороне. Дорис утверждала, что была на работе, и у нее постоянно наготове было алиби, под­твержденное свидетельскими показаниями. Хотя она неустанно клялась мужу в своей любви и верности, он продолжал ревно­вать и чувствовать себя покинутым из-за ее поведения. Его уход был для Дорис полной неожиданностью и разбил ей сердце.

В каком-то отношении поведение Дорис являлось воспроиз­ведением картины травматизирующей ситуации, возникшей за пять лет до этого, когда она сделала аборт. И на этот раз Дорис вынуждала мужа переживать те же чувства, которые она ощу­щала после прерывания беременности, когда ее стал избегать бывший возлюбленный. Потом уход мужа стал воспроизведе­нием ее собственного чувства одиночества, и она испытала горе с удвоенной силой.

Я любила своего мужа по-настоящему. Возможно, он - луч­шее, что было у меня в жизни. Я хотела от него детей, потому что мне казалось, что он станет хорошим отцом. Оглядываясь назад, я думаю, что не считала себя достойной его любви и бо­ ялась заводить детей. Я сама разрушила наши отношения... Я не то чтобы хотела заставить его бросить меня, но это произошло из-за моей собственной глупости. Трудно поверить, сколько всего произошло из-за того, что я не смогла оправиться после аборта... Я ничего не понимала, пока все это со мной про­ исходило, но теперь я все вижу как на ладони.

Поведение Дорис привело ее к эмоциональному отчуждению от мужа. Это было эффективным способом избежать беремен­ности, которая ее страшила. Поскольку она завела привычку поздно возвращаться домой, времени на романтическую бли­зость не оставалось. А все время, которое они проводили вместе, уходило на оскорбления, споры и обиды, что не оставляло ни малейшего шанса завести ребенка.

Это всего лишь один пример того, каким образом люди соз­дают критические ситуации в своей жизни, чтобы отвлечься от горя и страхов. У Дженни, например, критические ситуации всегда были связаны с работой.

После аборта я перестала справляться с работой. Я чув­ ствовала себя виноватой в том, что работаю недостаточно хорошо. Я стала брать работу домой и сидела за ней все ночи напролет. А мне давали все больше и больше работы. Чувствуя себя виноватой, я не протестовала.

Мало кто из моих знакомых потребовал бы от себя или от других полностью выкладываться на работе сразу после поте­ри близкого человека. Дженни возложила на себя непосильную задачу, потому что это давало ей возможность забыть о боли. Работая по ночам и зная о приближении сроков сдачи работы, она каждый раз испытывала прилив адреналина, что позволяло ей вовремя закончить работу и не думать о том, как пережить свою утрату. Она полностью отдалась работе, которая на время помогала ей справляться с депрессией.

Для многих женщин, сделавших аборт, одержимость работой и карьерой отражает и тот факт, что они пожертвовали детьми ради работы. Так как карьера досталась такой высокой ценой, они становятся одержимы идеей добиться успеха, чтобы «дока­зать» себе, что прерывание беременности не было ошибкой.

Однако с течением времени жизнь, полностью посвященная работе, может привести к эмоциональному и физическому исто­щению. Карьера овладела жизнью Дженни, но сама Дженни не су­мела обрести ощущение, что владеет и управляет своей жизнью.

Психотические реакции

В день аборта, 9 декабря 1978 года, моя жизнь превратилась в ад. Примерно через полгода я сделала еще один аборт. О вто­ ром аборте я почти ничего не помню. Моя жизнь прекрати­лась в тот день, когда я сделала первый.

Очень долго я никому не решалась рассказать об этом, а ког­ да попыталась, все стали убеждать меня, что я ничего плохо­ го не сделала. Или говорили мне, что я поступила правильно. Поэтому я нашла для себя эмоциональное убежище, создав собственное небольшое пространство, где все по-настоящему. Отсюда и появился мой психоз.

Меня четыре раза клали в психиатрическую больницу, но врачи не могли понять, что со мной. Судя по записям врачей, я все время кричала, и в этом крике можно было разобрать только одно: «Верните мне моих детей!».

Однажды, когда я была в больнице или, как говорит муж, в «психушке», меня привязали к койке, медбрат вколол мне галоперидол (нейролептик, антипсихотическое средство), и я стала кричать: «Прекратите высасывать из меня жизнь». Я чувствовала, что никто не обратил внимания на мои сло­ва, ведь просто того факта, что я нахожусь в больнице, было достаточно, чтобы меня считали психопаткой. Через пару дней, когда я говорила с медбратом, он спросил меня, почему я это кричала. Я рассказала ему о своих абортах, и он ответил, что это все объясняет. Ура! Наконец-то меня кто-то понял. Следующие три года прошли в тяжелой депрессии. Я смогла избавиться от нее благодаря программе постабортного лече­ния в центре «Виноградник Рахили», о котором я узнала от своего священники.

Рассказ Дианы был записан в 1997 году, когда она выступила с речью в поддержку программ постабортного лечения. К сожа­лению, такие приступы психоза, связанные с уходом в «собствен­ное небольшое пространство», не являются редкостью. Мне зача­стую приходилось выслушивать рассказы женщин о мучениях, которые они испытали во время пребывания в психиатрической больнице, где никто не мог понять ни глубину, ни причину их страданий, источником которых являлись неразрешившееся горе и травматизирующие события, связанные с прерыванием беременности. Энн Мэй рассказала мне, что в больнице ей всег­да становилось только хуже:

Я не могла справиться с эмоциональной болью после абор­ та. Она была слишком сильной. Когда я была в больнице, во время еды я прятала пластмассовые ножи, чтобы потом резать себе руки. Если я находила на полу скрепки для бу­ маг, то и их пускала в ход. Я использовала все острые пред­ меты, которые попадали мне в руки. Я наносила себе порезы, когда хотела почувствовать боль, которую после аборта не способна была чувствовать. Я резала себя, когда не хотела чувствовать душевную боль. Я также резала себя, чтобы по­пытаться дать выход боли. Я понимала, что мне не спра­виться с таким количеством боли внутри, и надеялась, что через порезы хотя бы часть ее выйдет наружу. Люди не ви­дели моей душевной боли, поэтому у меня был способ проде­монстрировать хотя бы какую-то ее часть, поранив себе все руки. Меня то выписывали, то опять отвозили в больницу. Я не прекращала наносить себе раны и увечья. Я просто хо­тела, чтобы моя внутренняя боль прекратилась. Я не знала, откуда она взялась. Казалось, что только смерть избавит меня от нее. Я не могла жить с такой болью и ненавистью к себе. Боль была невыносимой. Я хотела уйти из жизни. Я чувствовала, что заслуживаю наказания за то, что сама причинила столько боли.

По результатам опроса, организованного Институтом Эллиота, 10 % женщин, сделавших аборт, по крайней мере однажды проходили лечение в психиатрической больнице, а 20 % испытали нервный срыв после аборта. Вот что расска­зывает Джейн:

У меня были ужасные кошмары. Один и тот же сон снова и снова: мне снится, что я в ванной мою руки - вода медленно превращается в кровь, потом в сгусти крови, потом в ребенка. Я просыпалась в холодном поту, боясь зайти в ванную. Через полгода после аборта у меня случился срыв. Я помню, что годы спустя, когда у меня родился сын, я хотела выкинуть его из окна. У меня был послеродовой психоз. Я помню, думала: «Ну кто в здравом уме захочет мальчика?» Временами мне каза­лось, что мой ребенок - дьявольское отродье, и мною владела одна мысль: от него надо избавиться.

По результатам лучшего из проведенных на сегодняшний день исследований, в ходе которого изучалась документация приемных отделений психиатрических больниц, было установ­лено следующее: в течение 4 лет после беременности женщины, сделавшие аборт, в 2-4 раза чаще попадают в психиатрическую больницу, чем женщины, решившие сохранить беременность⁷. Более того, в ходе одного из последних исследований, авторы, изучавшие документацию больных, находившихся на лечении в психиатрической больнице в течение более одного года, уста­новили, что пациентки, сделавшие аборт, чаще злоупотребляют психоактивными веществами. Также был сделан вывод о том, что наличие прерывания беременности в анамнезе связано с бо­лее высоким риском повторной госпитализации⁸.

Одним из убедительных примеров может служить история Брианны, которая на протяжении многих лет подолгу про­ходила лечение в психиатрических клиниках. Забеременев в возрасте 16 лет, Брианна целых полгода скрывала свою беременность. Когда об этом узнала ее мать, она сразу же отвезла Брианну в больницу, чтобы сделать аборт. Как это бывает при солевом аборте во втором триместре, у Брианны начались роды и родился мертвый мальчик с обожженной кожей. Увидев мертвого ребенка, Брианна схватила его, при­жала к груди и забилась в угол. Как ни пытались медсестры, им долго не удавалось отнять ребенка у Брианны, которая сжимала его в своих объятиях и оглашала палату душеразди­рающими воплями.

Брианна назвала своего мертвого ребенка Билли. Она так и не забыла это страшное событие своей жизни и, где бы она ни жила, обязательно устраивала святилище, отдавая дань памяти Билли. К 44 годам она уже не раз побывала в психиа­трической больнице и страдала синдромом множественной личности. Среди ее «вторых я» были дети, одного из которых звали Билли. Был среди них и командир-душегуб, и беззащит­ная маленькая девочка. Как и мальчик Билли, эти «вторые я» были воспроизведением различных составляющих психологи­ческой травмы, нанесенной абортом.

Чего только не использовали врачи за эти годы — сеансы пси­хотерапии, метод психодрамы, индивидуальную и групповую терапию, — однако ни один из них ни разу не придал значения тому, что Брианна сделала аборт, и не посчитал, что эту травму надо обсудить. Ее история заставляет меня задаться вопросом: кто более далек от реальности: Брианна со своими «вторыми я» или медицинское сообщество, которое не признает травмы, на­несенной ей в юности во имя «свободного выбора»?

Глава 11

Многократные аборты

С

 первого взгляда было очевидно, что Шерон в жизни при­шлось нелегко. Лоб ее был изрезан глубокими морщина­ми — следами многолетнего стресса. На ее огрубевшем лице выделялись глаза цвета морской волны, но они выражали толь­ко усталость и были налиты кровью от постоянного пьянства. Она сидела в углу массивного кресла, сгорбившись и склонив голову к подлокотнику.

— Я ведь семь раз делала, — сказала она без всякого выраже­ния, как о чем-то обыденном.

Я выдержала небольшую паузу. Когда человек делает та­кое признание, нужно действовать осторожно. Я знала, что Шерон часто мучается от чувства тревоги и то и дело прибега­ет к алкоголю, чтобы успокоиться. Я не была уверена, что она готова разобраться в своем прошлом, потому что она скорее производила впечатление человека, отказавшегося от всего, что с ним связывало. Я взглянула на прикрытые клетчатой майкой острые ключицы и вдруг почувствовала, что все ее истощенное тело словно кричит о муке и горе, которые невоз­можно передать словами.

—Семь раз делали аборт? — спросила я.

—Да, семь. Это ведь, говорят, счастливое число? — ребячливо пошутила она. Накручивая прядь своих длинных волос на па­лец, Шерон изучающе смотрела на меня, пытаясь понять, смогу ли я ей помочь. Казалось, что она с беспокойством ждет ответа, но вид у нее при этом был несколько рассеянный.

—И вы счастливы? — спросила я.

—Наверное, посчастливилось, что выжила. Наверное, не про­сто так я все еще живу, — задумчиво проговорила она, зажимая прядь волос в кулаке, — я пока еще сама не понимаю.

Шерон начала рассказ о своей жизни. Это было бесстраст­ное повествование о череде предательств и расставаний, абор­тов и оскорблений. Однако она рассказывала о пережитом и своих утратах совершенно отрешенно, словно не о себе, а о героине «мыльной оперы». В свои 48 лет она оказалась в пол­ном одиночестве, без детей и без любимого человека. Стоило ей признаться, что она страдает от одиночества, как Шерон сразу спохватывалась и начинала доказывать, что ей все рав­но, потому что «не с чем сравнивать». Она не чувствовала ни боли, ни радости. И только жаловалась, что плохо помнит по­следние 20 лет своей жизни и не знает, может ли нормальный человек ничего не чувствовать.

— Как вам удается оставаться такой безразличной к собствен­
ной жизни? — поинтересовалась я.

Шерон глубоко вздохнула, и ее губы растянулись в улыбке.

— Наверное, потому что пью... но, дальше черта с два так
получится... у меня ведь теперь печень больная, — проговорила
она с усмешкой.

В поисках успокоения Шерон съездила на выходные в реаби­литационный центр под названием «Виноградник Рахили». Она знала, что искать утешение в алкоголе ей больше нельзя. Шерон провела выходные дни вместе с другими женщинами, которые тоже сделали по несколько абортов и получили такую же ду­шевную травму, как и она сама. В этой группе было 12 женщин, которые в общей сложности сделали 65 абортов. Лоретта дела­ла аборт двенадцать раз, Джиана и Лиза — по девять, а Эмили и Рая — по восемь. Была еще одна женщина, у которой на счету было семь... такое же «счастливое» число, как у Шерон. Все эти женщины страдали от алкоголизма. Когда они начали вновь обретать способность осознавать свое прошлое и собственные затаенные чувства, горе их было невыносимым.

Среди этих женщин была и Шелли, сделавшая пять абортов. Чтобы спрятаться от горя, она с головой ушла в работу и пре­вратилась в настоящего трудоголика. Шелли вспоминает, как ею овладело желание вновь забеременеть:

Сразу после аборта я больше всего на свете хотела снова за­ беременеть. Я хотела возместить свою потерю, продолжить начатое. Я хотела доказать Богу и самой себе, что способна стать хорошей матерью.

Всего через несколько месяцев после аборта Шелли повторно забеременела в надежде вновь обрести счастье. Однако стресс, под­толкнувший ее к первому аборту, по-прежнему давил на нее, поэ­тому беременность снова закончилась абортом. Затем все повтори­лось снова. Снова и снова. Пять беременностей и пять абортов.

После первого аборта я почувствовала, что моя жизнь словно вырвалась из-под контроля. Каждый новый аборт был сокрушительным ударом. Я каждый раз думала, что хуже уже не будет. В конце концов, я почувствовала, что больше не за­служиваю права быть матерью, женой, вообще никем. Меня охватили депрессия и тревога, сковал страх.

Череда многократных прерываний беременности была ре­зультатом враждебного отношения Шелли к самой себе, кото­рое возникло после первого аборта. В какой бы сфере жизни ни открывался путь к новым отношениям, привязанностям или достижениями, Шелли отворачивалась от любых перспектив. Так, например, она бросила колледж всего за девять месяцев до окончания учебы. А когда ей все-таки удалось найти хорошую работу, она уволилась, проработав всего десять недель (заметим, что свой первый аборт она сделала на десятой неделе беремен­ности). Что касается связей с мужчинами, она резко разрывала отношения, как только они становились серьезными, а потом горевала по утраченной любви. Она всякий раз отказывалась от любых возможностей и планов, словно дублируя отказ иметь детей. Она застыла в состоянии тоски и зависимости — не спо­собная оторваться от прошлого, вновь и вновь переживая трав-матизирующий опыт первого аборта через отрицание всех от­крывающихся перед нею возможностей.

Джойс тоже делала аборт пять раз. Она неохотно согласилась на первый аборт по настоянию консультанта из гинекологи­ческой клиники, который сообщил ей, что она может родить «ребенка с отклонениями» из-за того, что раньше принимала препарат от угревой сыпи. Джойс ужасно боялась, что такое мо­жет произойти, поэтому решила не рисковать и согласилась на аборт. Ее партнер тоже подтолкнул ее к этому решению, сказав, что не сможет растить «ребенка с проблемами».

После аборта Джойс почувствовала страх и беспомощность и впала в депрессию. Она все время плакала, непрестанно думая, на самом ли деле с ее ребенком что-то было не так. Потом она взялась за выпивку и наркотики.

Когда Джойс забеременела во второй раз, на смену страху перед необходимостью аборта пришли ярость и ненависть. Пытаясь преодолеть свою душевную травму, она попыталась выйти из роли жертвы, а на смену ощущению беспомощности пришли ярость и ненависть, под действием которых в ней ро­дилось равнодушие к абортам.

Ну и что такого? Не первый раз, да и папаша у ребеночка полный придурок. Я не хочу от него рожать. Раньше хотела, но он упустил свой шанс.

После второго аборта Джойс стала неразборчивой в половых связях. Когда пришлось принимать решение о третьем аборте, она отнеслась к этому с издевкой: «Я подумала, ну вот и еще одному конец. Пора забыть об уютном домике с садом».

Четвертый аборт Джойс сделала не раздумывая. К этому моменту она уже утратила способность чувствовать боль и не задумывалась, правильно ли она поступает. Отношения с муж­чинами рушились на глазах, а к своему первому возлюбленному она испытывала только ненависть, потому что он заставил ее полностью разувериться в жизни. Со временем она стала всту­пать в непродолжительные отношения с женатыми мужчинами. При этом она часто занималась сексом с первым встречным.

Аборты разительным образом отразились на ее личности. Первый аборт, хотя и вызвавший чувство горя, привел к круше­нию ее эмоционального и нравственного мира. Она утратила способность строить серьезные отношения с мужчиной, кото­рый мог бы по-настоящему полюбить ее, и навсегда отказалась от надежды завести детей. Она не чувствовала в себе сил изме­ниться и отвергла надежды воплотить свои мечты об идеальной жизни, решив, что они неразумны и не имеют под собой почвы. Путь к мечтам о будущем был отрезан, у нее больше не было цели. Ее жизнь захлестнуло отчаяние, а мимолетные удоволь­ствия и бессмысленные вспышки страсти стали единственным источником утешения. Джойс стала трагическим персонажем — жалкой тенью женщины, которой она могла бы стать.

Утрата детей полностью опустошила меня, обруши­ ла на меня небывалые горе и печаль. Я прожила в таком опу­ стошенном состоянии 26 лет, ущербная в психологиче­ ском, эмоциональном и духовном отношении. Я отправилась в «Виноградник Рахили» в поисках исцеления и, наконец, смог­ ла оплакать потерю моих детей и почтить их память. Я смогла примириться со случившимся. Благодаря этой поездке я смогла вновь обрести чувство уважения к себе и снова начала жить, а не просто существовать.

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться: