Навязчивые мысли о насилии в отношении детей

Для женщин, перенесших травматизирующие последствия аборта, акт насилия над ребенком естественным образом явля­ется символическим воспроизведением неразрешенных про­блем, обусловленных абортом. Так, например, Ронда жила сне­даемая чувством вины и стыда из-за пяти абортов. Она верила, что Господь желает, чтобы она искупила содеянное в прошлом, подарив любовь детям, о которых некому позаботиться. Она по­пыталась выполнить свой долг, открыв у себя дома детский сад.

Задавшись целью излечить свою душевную травму добрыми делами по отношению к детям, Ронда обнаружила, что восемь ее подопечных буквально доводят ее до изнеможения. К концу дня она часто начинала раздражаться и нервничать. Она рас­сказала мне, что иногда срывала свое раздражение на малышах и, сама того не сознавая, начинала их бить или трясти, впадая в ярость или отчаяние. После таких приступов ярости Ронда забивалась в уголок и плакала, еще раз убедившись, что она ужасный человек.

Взявшись за работу с малышами и тем самым создав для себя стрессовую ситуацию, Ронда воссоздала ощущение беспомощ­ности и неспособности справиться с детьми, которое каждый раз служило основной причиной решения сделать аборт. Всякий раз, когда она теряла самообладание, находясь с детьми, она все сильнее утверждалась в чувстве ненависти и отвращения к самой себе. Неизменная последовательность — насилие по отношению к детям, острое чувство стыда, вины и горя — как в зеркале отражала эмоциональное состояние Ронды после каж­дого аборта.

Диана, еще одна пациентка, наблюдавшаяся у психолога по­сле прерывания беременности, тоже работала с детьми. У нее была детская группа на дому. Диана жаловалась, что ее беспоко­ят навязчивые мысли о том, чтобы вывернуть детям руки из суставов. Глядя на малыша, она чувствовала, как ее охватывает желание схватить его за ручки и оторвать их от тельца. Эти мыс­ли вызывали у нее чувство невыносимой тревоги и ощущение острого горя. Всякий раз, когда у нее появлялись такие мысли, ее охватывали ужас и печаль. И каждый раз, когда у нее по­являлись навязчивые мысли такого рода, Диана утверждалась в мысли, что она отвратительный человек, а ее сердце пронзало чувство неизбывного горя.

К счастью, в день годовщины аборта Диана, наконец, увиде­ла связь между прерыванием беременности и появлением этих навязчивых мыслей. В момент просветления осознание истин­ной сути происходящего пронзило ее душу, и она разрыдалась от горя, вызванного утратой ребенка. К счастью, Диана нашла место, где ей помогли справиться с травмой, которую она так давно подавляла, и непрошенные навязчивые мысли перестали ее посещать.

Такие навязчивые мысли, как у Дианы, часто возникают у лю­дей, перенесших травматизирующий опыт. Стоит такой навяз­чивой мысли появиться единожды, и ее бывает очень трудно вытеснить из сознания. Чаще всего в таких случаях людей пре­следуют мысли об автомобильной катастрофе, о потере рассудка или неспособности управлять ситуацией. Подчас людям пред­ставляются совершенно нелепые и невозможные вещи. Мысли эти могут носить такой постыдный характер, что зачастую чело­веку неловко в них признаться и трудно найти в себе мужество, чтобы обратиться за помощью.

Так же как мечты и фантазии, навязчивые мысли часто бы­вают символическим выражением травмы. Когда речь идет о травматизирующих последствиях аборта, навязчивые мысли о насилии против детей могут быть связаны с образами, которые являются символическим отражением самой процедуры аборта. Вот что рассказала Кэти:

Я люблю своих детей. Я ради них на все готова. Они для меня дороже всего на свете. Но у меня бывают такие ужас­ные мысли, что жить не хочется. Об этом трудно даже гово­рить. Иногда я стою на кухне и готовлю обед, как вдруг начну думать о том, как бы подсыпать им яда в еду. Представляю, как им станет плохо, как мне придется везти их в больни­цу. Я с ума схожу от вины и стыда. Потом представляю, как врачи узнают, что я это нарочно сделала. Они звонят мужу и рассказывают, что мне нельзя давать детей, что я пыталась убить их. Эти мысли приходят в голову ни с того ни с сего. Просто безумие какое-то. Поверить не могу, что я о таком думаю. Просто ненавижу себя за это.

Кэти, которая впервые обратилась за консультацией по по­воду приступов паники, начала рассказывать, что такие мысли посещают ее каждую неделю, всякий раз принося ей огромную боль. Она не могла говорить о них без слез. Когда я изучила историю ее жизни, меня нисколько не удивило, что она в про­шлом сделала солевой аборт. Я видела, что она содрогалась всем телом, когда рассказывала об этом. Когда я спросила ее, в чем заключается действие солевого аборта, она объяснила, что эта процедура представляет собой «отравление» плода.

Все симптомы, о которых рассказывала Кэти, появились у нее после прерывания беременности. Через эти навязчивые мыс­ли она постоянно вновь переживала эмоциональное состояние, в котором находилась во время аборта. Каждый раз ее мысли вращались вокруг желания покалечить или убить своих детей, и всякий раз ее тут же охватывало чувство стыда. Неспособность пережить горе проявлялась у нее в виде этих фантазий, которые лишали ее покоя и выводили из равновесия.

Кэти необыкновенно добрая и тихая женщина. Ей было не­вероятно трудно жить, когда ее посещали такие чудовищные мысли. Отрадно сознавать, что эти мысли, преследовавшие ее годами, перестали появляться после того, как она оплакала свое­го ребенка, потерянного из-за аборта.

Похожая история произошла с Эмили. Она сделала аборт за 12 лет до замужества. Все это время она гнала мысли о случившемся и не позволяла себе горевать о своей утрате. Такое «откладывание эмоций на потом» помогало, пока у нее не появились дети.

Впервые воспоминания об аборте проявились со всей силой, когда она вынашивала «желанного» ребенка и ей в первый раз делали ультразвуковое обследование. Шло время, и часто, когда она смотрела на личики своих детей, ей стали приходить в голо­ву навязчивые воспоминания о сделанном аборте. Потом Эмили стали постоянно и навязчиво преследовать страшные картины насилия по отношению к детям. Она представляла, как зака­лывает их ножом, одного за другим, душит их подушкой или своими собственными руками.

Эмили не могла понять, почему с ней это происходит. Она была очень хорошей и преданной матерью, и все же не могла избавиться от навязчивых мыслей об убийстве, которые со вре­менем становились все более изощренными и реалистичными. Конечно, она не имела ни малейшего намерения сделать что-то подобное в действительности, но ее ужасало одно то, что она способна на такие чудовищные мысли. Эти деструктивные мыс­ли неотвязно преследовали ее и глодали ее совесть, Эмили не могла от них скрыться и чувствовала себя, как путник в степи, за которым гонятся бешеные от голода волки. Когда эти мысли от­пускали ее, оставались растерянность, стыд, страх перед безуми­ем. Она отчаянно стремилась избавиться от этой одержимости. К счастью, все эти проявления исчезли, когда Эмили справилась с травмой после аборта.

К сожалению, бывают случаи, когда женщинам не удается сдержать деструктивные порывы. Так, например, у Рене Найсли из штата Нью-Джерси на следующий день после прерывания бе­ременности произошел приступ психической болезни (так назы­ваемый психотический эпизод), во время которого она насмерть забила своего трехлетнего сына Шона. В беседе с судебным психиатром она призналась, что «понимает, что аборт делать нехорошо» и что «знает, что заслуживает наказания за аборт». Психиатр, выступавший в качестве консультанта со стороны обвинения, сообщил во время дачи показаний, что убийство совершенно очевидно связано с психологической реакцией Рене на аборт. К несчастью, жертвой ее ярости и ненависти к себе стал ее собственный сын².

Похожая трагедия разыгралась в Лонг-Бич, штат Калифорния. Через неделю после того как Донна Флеминг сделала второй аборт, она впала в депрессию и безумие. Услышав «голоса», Донна попыталась убить себя и обоих своих сыновей, спрыгнув с моста. Впоследствии она заявила, что попыталась это сделать для того, чтобы воссоединить свою семью³.

Это лишь некоторые из многочисленных случаев, когда убий­ство малолетних детей матерью можно непосредственно связать со сделанным незадолго до этого абортом. Бывало, что трагедия происходила не сразу, а по прошествии значительного време­ни — так было с Сьюзан Смит, которая утопила обоих своих детей в озере. Однако суд почти никогда не рассматривает связь между убийством и абортом⁴. Б ряде случаев адвокат не желает строить защиту на влиянии травматизирующих последствий аборта, объясняя это тем, что присяжные могут истолковать на­личие аборта не в пользу женщины: это будет еще одним дока­зательством того, что женщина является бессердечной «убийцей детей», а не подтверждением того, что она глубоко страдает от нанесенной ей травмы.

Статистические данные, собранные в ходе многочислен­ных исследований, четко свидетельствуют о том, что наличие прерывания беременности в анамнезе связано с более высокой вероятностью совершения жестоких действий по отношению к детям⁵. Существование этой причинно-следственной связи подтверждено многочисленными случаями из клинической практики. Наиболее подробно связь между абортом и жестоким обращением с детьми изучена профессором Филиппом Нейем из университета Британской Колумбии (Канада). Его деятель­ность, главным образом, направлена на исследование роли абор­та в развитии таких явлений, как нарушение связи с детьми от последующих беременностей, ослабление материнских инстин­ктов, снижение запрета на насилие, особенно в отношении де­тей, вспышки гнева и ярости, повышенный уровень депрессии. Бполне вероятно, что все эти факторы способствуют учащению случаев жестокого обращения с детьми после совершения абор­та, как известно, разрешенного законом. Репереживание пост­абортной травмы в форме жестокого обращения с детьми может быть еще одним важным фактором.

Глава 15

Что вас гложет?

Аборт и нарушения пищевого поведения

В

 свои 23 года Кэндис была наделена редкостной природной красотой: кожа у нее была безупречной, как у девушки из рекламы косметики, а ее лицо обрамляли завитки светлых волос, едва темнеющих у корней. Фигура у нее была миниатюрная (при росте 165 см она весила не более 45 кг), но хорошо развитая. На первый взгляд казалось, что такая красивая молодая женщи­на вряд ли может пожаловаться на жизнь. Однако Кэндис совсем не чувствовала себя счастливой. Внешность ее была безупречна, но внутри ее обуревало стремление к совершенству. В ходе на­шей беседы довольно быстро проявились неуверенность, чув­ство вины и страх перед неизлечимым сумасшествием.

Я жалкая дура. Никогда не бываю счастливой. Любые ме­ лочи выводят меня из себя. Я начисто лишена способности проявлять терпение или понимание. Это не поддается рацио­нальному объяснению. У меня в жизни не было ни одного серьез­ного потрясения. Вот если бы родители у меня были алкоголи­ки и били меня или развелись бы, но ничего такого не было.

Я делаю странные вещи. В первую очередь это касается еды. Я сама себе отвратительна, когда ем. А потом я себя просто ненавижу. Я могу, например, съесть целый торт или несколько килограмм мороженого. Я злюсь на себя и ду­маю: что же на меня нашло? Но ничего не могу с собой поде­лать. Лотом, после того как наемся, я начинаю испытывать отвращение к себе. Смотрю в зеркало и чувствую, что сейчас глаза себе выцарапаю, чтобы не смотреть на это отврати­тельное жирное существо.

Я себя ненавижу и стыжусь - чувствую себя такой ви­новатой. Мне неуютно «в собственной шкуре», плохо нае­дине с собой. Это сложно объяснить. Что со мной не так? Наверное, я с ума сошла. Я часто читаю про нарушения пищевого поведения. В университете написала целый кур­совик о компульсивном переедании. И все равно не понимаю. Не могу объяснить, почему я это делаю. И остановиться не могу. Я даже .оставляю повсюду грязную посуду, часто у себя под кроватью, а мама ее находит. Я так злюсь на себя из-за своего идиотского поведения.

Иногда мне кажется, что я сама хочу, чтобы меня за этим застали. Но для этого нужно быть вообще сумасшедшей.

Конечно же, я не хочу, чтобы меня за этим застали. Ни один нормальный человек не захочет, чтобы другие видели, какой он отвратительный.

Я не однажды слышала что-то подобное: нарушения пи­щевого поведения становятся причиной неконтролируемого чувства стыда и вины, ощущения ненависти к себе. Вокруг этой темы нагнетается напряжение, а само потребление пищи становится невозможно контролировать, несмотря на то, что сам человек почти никогда не наслаждается, и даже напро­тив — тяготится этим действием. Человек становится одер­жим едой и связанными с нею ритуалами, и эта одержимость мучительна. Человек принимает пищу не для того, чтобы обеспечить организм питательными веществами и поддер­жать свои жизненные силы, а для того, чтобы наказать себя за короткую передышку.

Я спросила Кэндис, почему она пришла ко мне на консуль­тацию. Вот ее ответ:

Мама думает, что это как-то связано с моим абортом. Не знаю. Может, она и права, потому что я раньше никогда так себя не вела. Раньше я жила и радовалась.

Мать Кэндис — медсестра. Она присутствовала на одной из конференций, где я выступала с докладом на тему о потере бере­менности и неутихающей боли. Она заинтересовалась, услышав, что я провожу связь между прерыванием беременности и нару­шениями пищевого поведения. За несколько лет до этого Кэндис рассказала своей матери о том, что сделала аборт, когда еще учи­лась в школе. Она излила душу, потому что почувствовала, что больше не может жить под гнетом тайны, которая перевернула весь ее мир и наполнила его горем и болью. Заливаясь слезами, она весь вечер рассказывала матери о своей «страшной тайне». С того дня мать и дочь больше никогда не говорили об аборте, но мать видела, что дочь по-прежнему часто злится, находится в подавленном состоянии и срывается на окружающих. Более того, Кэндис заболела булимией. Для этого заболевания харак­терно чередование периодов неконтролируемого переедания и периодов жесткой диеты.

Выслушав мой доклад, мать Кэндис поняла, что все симпто­мы, которые имеются у ее дочери, связаны с абортом. Когда мать предположила, что Кэндис все еще переживает из-за аборта, та резко запротестовала. «Я с этим уже справилась. Меня это боль­ше не беспокоит», — твердила она. Но частично из-за настояний матери, частично из-за собственных сомнений, Кэндис все-таки пришла ко мне на прием.

Я спросила Кэндис, когда она сделала аборт, и она начала свой рассказ. Глаза ее увлажнились — сначала слезы тихо капали, но уже через несколько мгновений хлынули рекой, — и она ис­пользовала целую упаковку бумажных носовых платков, которая лежала на столике. Я тихонечко положила туда новую коробку с салфетками, а она все продолжала плакать и рассказывать мне о своем горе.

Когда я узнала, что беременна, я была в шоке. Я поверить не могла, что в моем теле действительно растет ребенок. Сначала я воспринимала это как что-то загадочное, пугающее, но в то же время захватывающе интересное.

В тот день, когда мы узнали, что я беременна, мы с дру­ гом собирались вечером на концерт под открытым небом. Я помню, как лежала на земле, смотрела на звезды и, несмотря на страх, чувствовала себя особенной, не такой как все. Мы пили вино из маленьких стаканчиков, которые купила моя тетя, когда собирала друзей отметить скорое рождение ее ре­бенка. От ощущения страха и радости у меня просто голова шла кругом, но Джим, мой друг, видел всю эту ситуацию по-другому. Я уже перебирала в уме десятки ласковых имен, при­думывая, как мы будем называть ребенка, а Джим рассуждал о наших «обстоятельствах» и о нашей «беде». Мне не каза­лось, что это беда. Мы раньше все время говорили о том, что у нас будет ребенок... когда-нибудь в будущем, после того как мы поженимся. А его опасения скоро переросли в холодность и отчуждение.

Все произошло за один вечер. На следующее утро мы отпра­ вились в клинику, чтобы избавиться от нашей «проблемы». Джим думал, что мы еще не готовы к эмоциональным и фи­ нансовым обязательствам, которые связаны с браком. Он хо­тел поступать на юридический и думал, что и без ребенка ему придется нелегко. Мне пришлось согласиться. Это был един­ственный способ выбраться из критической ситуации так, чтобы никто не узнал, продолжить образование и дождаться, когда мы будем готовы подумать о браке. И родителям не при­дется стыдиться из-за того, что я вдруг забеременела. Джим не преминул обсудить со мной, что для них это стало бы настоящим ударом. Было ясно, что аборт - единственный разумный выход.

Я позволили Джиму решать, что нам делать. И хотя умом я понимала, что он меня поддерживает, в душе я чувствовала себя совершенно одинокой и брошенной.

Я попыталась поддержать ее: «Наверное, тебе было нелег­ко». Эта фраза вызвала настоящий взрыв эмоций: глубокий стыд, гнев и мучительное горе. Кэндис испытала огромное об­легчение от того, что смогла признать свою потерю и погово­рить об этом с человеком, который не считает, что она не в себе. Кэндис продолжила свой рассказ о произошедшем: жребий был брошен и пути назад не было. Она закончила свой рассказ такими словами:

Мне всегда хочется верить, что я оставила переживания об аборте в прошлом. Однако воспоминания могут нахлы­ нуть в любой момент, такие отчетливые, как будто бы все произошло только вчера, и боль невыносима. Наверное, имен­но поэтому я стараюсь никогда об этом не думать. Я ужасно себя чувствую, когда все это опять переживаю. Гораздо легче об этом не думать.

Мощные символы

Как уже рассказывалось в начале этой книги, я начала изучать травматические последствия прерывания беременности в тот период жизни, когда вела занятия для женщин, страдающих анорексией или булимией. В то время аборт считался нежела­тельной и слишком проблемной темой, поэтому даже мой ру­ководитель велел мне избегать ее обсуждения.

В последующие годы я не переставала поражаться, сколь­ко горя, гнева, ярости и переживаний, вызванных предатель­ством, бывает связано с абортом. Меня особенно огорчало то, что женщины годами носят в себе эти разрушительные эмоции, никогда не рассказывая о них, не выпуская их на поверхность, а иногда и не зная об их существовании. Во многих случаях эти подавленные чувства проявляются через нарушения пищевого поведения. По результатам опроса, проведенного Институтом Эллиота среди женщин, посещавших консультации психотера­певта после прерывания беременности, нарушения пищевого поведения (булимия, анорексия или компульсивное перееда­ние) возникали после аборта у 38,6 % опрошенных.

Еда — это мощный символ. Она составляет основу существо­вания человека. Мы нуждаемся в ней. Мы не можем без нее обой­тись. Но время от времени мы отказываемся от нее, когда она невкусная или вредная для здоровья или когда мы уже наелись, сидим на диете, болеем или соблюдаем пост.

Поэтому неудивительно, что еда и процесс питания обра­стают осознанными и неосознанными символами. Например, возьмем простой вопрос «Что тебя гложет?». Можно сказать, что он в полной мере отражает характер действия стресса на эмоциональное состояние человека. Депрессия и чувство вины могут поглотить жизнь человека как в прямом, так и в перенос­ном значении этого слова.

Человек начинает получать питание с момента рождения. Для младенца материнское молоко и материнская любовь неот­делимы друг от друга и составляют единой целое. Ласковое при­косновение, вкус материнского молока, ощущение безопасности и комфорта, как телесного, так и душевного, — все это становит­ся частью единого целого. Возможно, именно поэтому мы ча­сто используем еду, чтобы успокоить плачущего ребенка, даже когда он вырастает. Мы также прибегаем к еде, когда нужно успокоиться нам самим. Депрессия или просто скука часто за­ставляют нас искать утешения в еде — не столько для утоления физического голода, сколько для борьбы с эмоциональным го­лодом, который еда никогда не утоляет полностью.

С едой и питанием связано бессчетное количество символов. В детстве нам часто приходится «глотать» обиду. Неприятные люди и события будят «вызывают» у нас «тошноту». А если мы сильно злимся, мы «изливаем свою желчь».

Как уже говорилось в главе 10, реакции на травмирующее событие часто воспроизводятся в завуалированной форме, при помощи символов. Нарушения пищевого поведения — это всего лишь еще один способ, с помощью которого некоторые жен­щины воспроизводят свои чувства (например, стыд) или физи­ческие ощущения (например, боли в животе), связанные с не­разрешенными последствиями аборта. В большинстве случаев женщины не осознают всю важность воспроизведения травми­рующего события на физиологическом уровне. Компульсивное переедание, развитие анорексии, приводящей к крайнему ис­тощению, булимия, проявляющаяся в чередовании периодов неконтролируемого переедания и отторжения пищи, — все это, как правило, сопровождается фиксацией на еде, а также на сво­ем весе и внешнем виде.

Женщины, страдающие от нарушений пищевого поведения, как правило, чувствуют себя в ловушке — они оказываются не­способны прекратить делать то, что презирают и отвергают. Для многих это является воспроизведением ощущения безысходно­сти, которое они испытывали, когда были вынуждены сделать выбор в пользу прерывания беременности.

Еда нередко становится символом потребности в любви и за­боте. Когда жажда любви не удовлетворена, сама эта жажда на­чинает восприниматься как причина боли, и поэтому от нее необходимо избавиться. Страх перед близостью может превра­титься в страх перед избыточным весом, — и все же ощущение сильного голода сохраняется, постоянно и неизбежно, подобно тому, как день приходит на смену ночи.

Несмотря на изменение роли женщины в современном мире, многие женщины не обладают качествами, необходимыми для выживания. Многие жертвуют собой ради удовлетворения по­требностей другого человека и выбирают отказ от собственной воли для того, чтобы удержать рядом человека, которому они вверили всю власть. Многие женщины стремятся всем угож­дать и зачастую готовы пойти почти на все, чтобы не ущемить чувства других людей. Некоторые способны выразить чувство одиночества и боли только в символической форме, демон­стрируя свое тело, изнуренное анорексией или раздавшееся от переедания. Для таких женщин нарушения пищевого по­ведения являются основным способом выразить невыразимое. Внешность женщины или ее поведение — немой крик: «Со мной не все в порядке! Мне невыносимо больно! Помогите мне!».

С другой стороны, есть женщины, которые чувствуют по­требность полностью скрыть свою боль. Им мало выглядеть как все, им нужно выглядеть безупречно. Булимия позволяет таким женщинам использовать символические ритуалы переедания и избавления от еды, не набирая веса.

Извержение тайн

Вскоре после аборта Сандра стала страдать от нарушения пи­щевого поведения. После этого прошло почти два десятка лет, прежде чем она отважилась произнести вслух слово «аборт», одно звучание которого вызывало у нее дрожь. Спустя 18 лет, размышляя о пережитом, Сандра так говорит о том, что с ней произошло:

Я сознательно перестала думать об аборте. Конечно же, это самое тяжелое потрясение в моей жизни. Я была в ужасе от того, что сделала, но не могла ничего изменить.

После аборта я три дня обнималась с белым другом. И чест­ но говоря, я с тех пор все время этим занимаюсь. Меня рвало снова и снова, до тех пор пока рвать было нечем. Мне хотелось очиститься от чувства отвращения, осквернения и омерзе­ния, которые меня переполняли. Слов нет, чтобы описать, какие мучения меня раздирали и как худо мне было от горя. Потом я полностью перекрыла доступ к источнику моей боли. Зарыла воспоминания глубоко-глубоко в подсознание.

Но осталась пустота, которую нужно было заполнить. И я пыталась заполнить ее едой, наркотиками, алкоголем, сексом - любым приятным занятием, способным избавить меня от боли. Но это помогало недолго, боль неизменно воз­вращалась и была еще сильнее, чем раньше. Никто не понимал, что я чувствую, и поговорить было не с кем. Приходилось все держать в себе.

Булимия — это нарушение пищевого поведения, которое проявляется в циклическом чередовании периодов некон­тролируемого переедания и избавления от съеденной пищи. Длительность и частота этих периодов переедания у всех лю­дей разные. Некоторые действуют по тщательно продуманному плану. Другие начинают объедаться, поддаваясь внезапному порыву, действуя импульсивно и безрассудно под влиянием чувства тревоги. Для избавления от съеденного, как правило, вызывают рвоту или используют слабительное и мочегонное. Среди других способов — изнурительные физические нагрузки, голодание, использование диетических добавок и клизм.

Люди, страдающие булимией, превращают еду в символ неугодных им чувств, которые сначала поглощаются, а потом отторгаются. Неразрешенные чувства должны быть исторгну­ты из тела подобно непереваренной пище. Рвота может стать способом избавления от гнева и ярости. В случае с Сандрой про­слеживается тесная связь между приступами рвоты и первыми днями после аборта, которые она провела «обнимаясь с белым другом». Несмотря на то что ей удалось подавить воспомина­ния об аборте, постоянные приступы рвоты, которые наблюда­лись у нее в последующие годы, были неразрывно связаны с ее глубоко скрытым горем.

У некоторых женщин нарушения пищевого поведения воз­никают после начала половой жизни. Если мужчина, лишив­ший девушку невинности, с легкостью бросает ее, он может тем самым нанести ей глубокую душевную травму. Возможно, это объясняется тем фактом, что в сексуальном плане женщина — получатель. Когда молодая женщина позволяет мужчине про­никнуть в самые личные и закрытые уголки своего существа, она приносит ему в дар и свою верность, и свои надежды. Отдавая ему свою невинность, она отдает всю себя — свою любовь и при­вязанность, — ожидая в ответ, что ее будут ценить, считать осо­бенной, дорожить ее близостью и воспринимать как сокровище. Если же условия, на которых она отдает свою любовь, доверие и девственность, не соблюдаются и происходит предательство, в женщине может укорениться чувство отверженности и соб­ственной неполноценности. Если к разрушенным отношениям добавить аборт — насилие над материнской природой женщи­ны в сочетании с «лишением» девственности, — подобное двой­ное предательство может иметь еще более неизбежные травми­рующие последствия. Именно так было у Рикьянны:

От первой любви у меня остался неприятный привкус. Я думала, что никогда больше не смогу полюбить. Я чувство­ вала, что моя невинность пропала впустую. Когда я забере­менела, мой парень легко разорвал отношения и начал встре­чаться с другой.

Я винила себя. Я была уверена, что что-то не так со мной. Наверное, я недостаточно красива и стройна или недоста­точно умна. Мне отчаянно хотелось привлечь его внимание. В голове не укладывалось, что он мог с такой легкостью «спу­стить все в унитаз». Проблемы с едой начались у меня после того, как он меня бросил и я сделала аборт.

Рикьянна думала, что в ней есть какой-то внутренний изъ­ян. Направив всю силу этого необоснованного убеждения на питание, она стала непроизвольно отторгать всю съеденную пищу. Если этого не происходило, она чувствовала себя так, словно ей дали отраву. Ей было необходимо избавиться от съеденного, поскольку это было способом воспроизвести трав­мирующие события, связанные с прерванными отношениями и беременностью. По меткому выражению самой Рикьянны, «в голове не укладывалось, что он мог с такой легкостью спустить все в унитаз». Однако, поддавшись своей болезни, она сама стала спускать свою жизнь в унитаз. Она была уверена, что близость, как и еда, отравляет ее. И эта навязчивая идея стала причиной, из-за которой она отказалась от отношений с мужчинами.

Ритуал, связанный с булимией, — прием пищи, дающей до­вольство и успокоение, и ее отторжение, сопровождающееся слезами стыда и унижения, — стал для Рикьянны отражени­ем потребности в доверии и ощущения предательства, которое появилось после разрыва с возлюбленным и аборта. Все это опу­стошало ее и делало ее несчастной.

Джоан никогда не думала, что сделает аборт. Но когда она неожиданно забеременела, аборт показался единственным вы­ходом. После прерывания беременности она сразу же почув­ствовала облегчение. Проблема решена. Но на протяжении всех последующих лет каждый раз, когда ее охватывало беспокойство и паника, Джоан отправлялась на кухню и подолгу сидела там, уминая все подряд, чтобы утихомирить поднявшийся в душе страх. Она сметала по несколько порций мороженого с шоколад­ным сиропом, пиццу из микроволновки, чипсы с луковым соусом и шоколадное печенье с молоком (Джоан объяснила мне, что чем больше молока выпьешь, тем легче вызвать рвоту). Она наедалась до состояния, когда живот у нее раздувался, как во время бере­менности. Потом, когда она больше не могла терпеть, она вызы­вала рвоту. Этот ритуал превратился в постоянную привычку. Регулярное его воспроизведение было убедительным указанием на то, что он является последствием душевной травмы.

После переедания Джоан испытывала блаженное чувство расслабления. Эндорфины, которые вырабатываются организ­мом после рвоты, оказывают успокоительное действие, пода­вляя агрессивные порывы и притупляя болезненные эмоции. Эндорфины также помогают бороться с депрессией и на время облегчают ощущение скорби и печали.

Первоначальное облегчение, которое испытывала Джоан, скоро сменялось чувством ненависти и отвращения к себе. Связанные с тайным абортом травмирующие переживания и тревога были скрыты за судорожными приступами булимии. Каждый раз она обещала себе, что никогда этого больше не бу­дет делать, но знала, что не сможет сопротивляться, так же как не смогла найти в себе силы отказаться от аборта, который был таким «легким решением проблемы». Булимия стала для Джоан возможностью дать выход напряжению, вызванному пережитым травмирующим событием. Набивая едой живот, она постоянно воспроизводила свое состояние во время беременности. Очищая желудок от съеденной пищи, она воспроизводила ощущение легкости, которое испытала после аборта, ставшего «быстрым выходом» из положения. Потом чувство облегчения улетучива­лось, и вместо него появлялись ненависть к себе, чувство вины и нарастающая тревога.

Бриттани, 42-летняя учительница, также страдала булими-ей. Как и Джоан, она испытала облегчение, после того как кри­тическая ситуация, связанная с беременностью, разрешилась. Однако она призналась, что не может без содрогания вспоми­нать о вакуумном аборте, который ей сделали, когда ей было 20 лет. В течение многих месяцев после прерывания беремен­ности у нее перед глазами всплывала картина происшедшего, а в голове проносились непрошенные мысли о том, как расчленяли и высасывали плод из ее утробы.

У меня были просто ужасные мысли. Я не могла жить и продолжать об этом думать - поэтому я просто отсекла все случившееся. В конце концов я перестала об этом думать и стала жить дальше.

Бриттани заболела булимией незадолго до предположитель­ной даты родов и страдала от нее на протяжении последующих 22 лет. Проявления этой болезни стали ритуалом, воспроизво­дящим ее подавленное горе и чувство отвращения к аборту. Чувства, которые она похоронила в глубине души, раз за ра­зом прорывались на поверхность. Каждый раз, когда ее рвало, она вновь расставалась с чем-то, что было внутри, с чем-то, что когда-то было единым целым, но теперь превращалось в поток измельченной полупереваренной пищи, символизирующей ее расчлененного ребенка.

Булимия сделала Бриттани заложницей собственных эмоций. Она была одержима мыслью о еде, и это мешало ее работе и от­ношениям с другими людьми. Более того, ее тщательно скры­ваемое увлечение едой являлось воплощением тайны, которая, по убеждению Бриттани, могла уничтожить ее жизнь, если бы стала известна окружающим.

Бриттани было легче испытывать отвращение к рвоте, чем справиться с отвращением, вызванным абортом. Рассказывая о своем аборте, она говорила, что «ничего более омерзительного она не может представить», и называла его «мое грязное дель­це». Похожими словами она описывала и нарушения пищевого поведения, называя все происходящее «позорным и отврати­тельным». А рвота после каждого приема пищи стала для нее еще одним «грязным дельцем». Бриттани всеми силами скры­вала свою болезнь от посторонних, так же, как раньше утаила беременность и аборт. Она была не способна поделиться своими душевными переживаниями или обратиться за помощью и го­дами пыталась в одиночестве справиться с непонятной и на­стойчивой болью, терзавшей ее сердце.

Эмоциональная ловушка, в которую попала Бриттани, вызы­вает у меня в памяти образ певицы Фионы Эппл, выкрикиваю­щей слова: «У меня есть свой собственный ад». Так как Бриттани не могла заботиться о своем ребенке, она создала призрачную замену, которая занимала все ее внимание. Болезнь стала для Бриттани довеском к ее жизни, постоянно напоминающим о себе, постоянно голодным (неосознанная дань памяти о не­рожденном ребенке), постоянно нуждающимся в подпитке.

Оплакав судьбу своего ребенка, Бриттани выздоровела. Первым шагом на пути освобождения от тайн, которые лишили ее свободы, стала просьба о помощи. Дав волю горю, она смогла восстановить свое психическое здоровье.

Как правило, обсессивные нарушения сопровождаются физи­ческими ощущениями, которые носят повторяющийся характер и в точности воспроизводят физические ощущения, связанные с травмирующим событием. Так было с Кэрри, которая часто злоупотребляла слабительным для того, чтобы очистить ор­ганизм. Нередко она принимала целую упаковку, чтобы, как она сама говорила, «все вышло полностью». После этого я вовсе не удивилась, когда узнала, что Кэрри перенесла неудачный аборт. Часть нерожденного ребенка осталась в ее утробе после аборта, что стало причиной кровотечения и мучительных болей. Ей пришлось еще раз обратиться к врачу, чтобы «все вышло полностью».

Для меня было очевидно, что боль в животе, которую Кэрри испытывала после переедания и приема слабительного в слиш­ком больших дозах, служила непосредственным воспроизведени­ем боли, которую она испытала после прерывания беременности. Мотив «необходимости, чтобы все вышло полностью» — точное отражение травматического аборта. Многократный характер и болезненность ощущений свидетельствовали о скрытой ду­шевной травме и были выражением памяти тела, которая искала выход наружу. Когда я объяснила это Кэрри, она ответила: «У меня от ваших слов кровь леденеет».

Зачастую человек не способен осознать, в чем заключается смысл воспроизведения физиологических реакций организма. Для Кэрри боли стали завуалированным напоминанием о трав­матическом аборте. Мои разъяснения по поводу связи между ее болезнью и пережитым ею травматическим событием послу­жили толчком к осознанию истины. В результате Кэрри стало намного легче. За 11 лет борьбы со своим недугом Кэрри неод­нократно лежала в больнице, записывалась в группы психологи­ческой помощи и ходила к психотерапевту. Но только после того как она справилась с воспоминаниями об аборте и преодолела чувство стыда, отвращения и ненависти к тем обстоятельствам, которые «вынудили» ее это сделать, она смогла освободиться от непреодолимой потребности избавляться от съеденного с по­мощью слабительных средств.

Весьма любопытно, что навязчивое влечение к пище возника­ло у Кэрри во время «авралов» на работе, когда подходил срок сдачи проекта. Когда она пошла на поправку, она вспомнила, что решение об аборте ей пришлось принимать очень быстро, так как в клинике ей сказали, что аборт запрещается делать на более позднем сроке. Впоследствии любая ситуация, когда ей устанавливали крайний срок, становилась пусковым механиз­мом воспроизведения травмирующего события. Необходимость управиться в срок, переедание, прием слабительного и боли — все это отражение основных элементов ее страшной истории.

Анорексия

Кариеса страдала нервной анорексией. Больные анорексией обычно сильно худеют из-за сидения на суровой диете или из­нурительных занятий спортом. Даже приобретая нездоровую худобу, они продолжают считать себя толстыми, вне зависимо­сти от своего реального веса. И при весе менее 40 килограмм женщина, страдающая этим расстройством, будет считать, что ей нужно похудеть, и продолжит сидеть на диете — даже если это приведет к смерти. По имеющимся оценкам, 10-20 % боль­ных анорексией в конце концов умирают в результате развития осложнений этого заболевания¹.

Кариеса приобрела изможденный и исхудавший вид через несколько месяцев после прерывания беременности. Ее болезнь стала тревожным символом, воплощающим пустоту, которую Кариеса ощущала внутри. После аборта Кариеса сказала:

Для меня все потеряло смысл. Внутри у меня пусто. Я жа­лею о том, что сделала, и мне так больно, что представить невозможно.

Отказывая себе в жизненно необходимом питании, Кариеса воспроизводила поступок, которым она лишила питания своего ребенка. Анорексия стала подтачивать ее, и в медленном уга­сании ее жизненных сил чувствовался отзвук жизни, угасшей из-за сделанного ею аборта. Кариеса прятала свое истощенное тело под свободными свитерами и мешковатыми брюками, сно­ва прибегая к способу, который она использовала, чтобы скрыть беременность, и таким образом скрывала необходимость в по­мощи, поддержке, любви и защите.

Анджела боролась с анорексией с 16 лет. В 15-летнем возрасте, до того как она сделала аборт, у нее была хорошо оформившаяся фигура. Но тело предало ее, когда она забеременела вопреки своему желанию. Анорексия стала способом символического до­бровольного отказа от сексуальной привлекательности. В случае с Анджелой отказ от пищи стал неосознанной попыткой изба­виться от пышных форм: от груди, бедер и всего остального, что делало ее привлекательной для мужчин. В прошлом ее сексуаль­ная внешность принесла ей страдания и проблемы, поэтому она хотела от нее избавиться. Ее тело, внушавшее восторг и вожделе­ние, стало причиной нежелательной беременности, одиночества и аборта, принесшего смерть. Это тело не заслуживало пищи.

Мало того, что Анджела довела себя до состояния скелета и утратила женскую привлекательность, из-за анорексии у нее прекратились менструации. Аменорея (прекращение менстру­ального цикла) часто наблюдается у женщин, страдающих ано-рексией и, как правило, отражает их потребность снова стать ма­ленькими девочками, которые еще не готовы к половой жизни. Отказывая себе в еде, Анджела смогла вернуться к пубертатной стадии развития.

Аменорею можно трактовать не только как возвращение в детское состояние, предшествующее достижению половой зрелости, но и как желание вернуть прерванную беременность. Отсутствие месячных — первый признак, который заставляет женщину заподозрить, что она беременна. В связи с этим неко­торые женщины, сделавшие аборт и страдающие анорексией, проникаются уверенностью, что они забеременели, и от этого предаются счастливым фантазиям или становятся одержимы страхом. Любое из этих проявлений может привести к развитию повышенного внимания к любым изменениям формы живота. Даже самое незначительное увеличение его объема воспринима­ется как ранний признак беременности. Эта неосознанная оза­боченность может в некоторой степени объяснить, почему не­которые больные анорексией, ранее перенесшие аборт, впадают в панику при первых признаках появления округлого животика и упорно стремятся избавиться от любых его следов.

Причина анорексии, возникшей у Николь, коренилась в ее потребности все контролировать. Решение о прерывании бере­менности за нее приняли родители, которые заставили ее из­бавиться от ребенка. Поскольку аборт означал для нее полное отсутствие способности бороться и контролировать свое буду­щее, Николь взяла в свои руки контроль над питанием, един­ственным, что она, по собственному мнению, имела право кон­тролировать в своей жизни. Осуществляя жесткий контроль над потреблением пищи, Николь заявляла о своем праве решать, что должно быть и чего не должно быть внутри ее тела.

По сути, Николь пережила насилие или смерть. Она выжила, а ее ребенок — нет. Этот травмирующий опыт породил острое чувство вины. Ее тело, истощенное голоданием, воплощало ее стремление прекратить существование. Всем своим поведением, направленным на самоуничтожение, она наказывала и своих ро­дителей: «Если мне нельзя иметь ребенка, то и вам своего не ви­дать!» Для выздоровления Николь было необходимо участие ее родителей, которые вместе с ней должны были оплакать смерть ребенка и признать ее потерю. Николь стало лучше, только ког­да вся семья вместе осмыслила пережитый травмирующий опыт и оставила его позади.

Компульсивное переедание

Компульсивное переедание представляет собой неконтроли­руемое потребление пищи, сопровождающееся неизбежным прибавлением в весе. Люди, страдающие от хронического пе­реедания, как правило, чувствуют себя неспособными контро­лировать количество потребляемой пищи или следить за своим питанием. Они с беспокойством ощущают собственное бесси­лие, стыд, чувство вины и признают свое полное поражение. Как правило, они влачат существование от диеты к диете и по­стоянно борются со стрессом, возникающим из-за желания сбро­сить вес. У многих людей Компульсивное переедание возникает еще в детстве, в период формирования пищевого поведения. Многие люди не имеют ни малейшего представления о том, как нужно справляться со стрессовыми ситуациями, и используют для этого еду. С другой стороны, я знаю многих женщин, ко­торые говорят, что не испытывали склонности к обжорству до того, как им пришлось перенести аборт.

Некоторые женщины набирают вес после прерывания бере­менности для того, чтобы оградить себя от окружающих, особенно от мужчин. Таким образом они неосознанно пытаются устранить­ся от всего, что имеет отношение к традиционным представле­ниям о привлекательной внешности, и избежать ситуаций, обя­зывающих женщину быть сексуально привлекательной. Карла, дизайнер в крупном рекламном агентстве, после аборта набрала 25 килограммов. Она объясняет это следующим образом:

Раньше я весила 55 килограммов и любила заниматься спор­ том. После аборта я завела привычку есть даже тогда, когда не чувствовала голода. Сейчас я понимаю, что, набирая вес, я пыталась защитить себя. Я боялась отношений с мужчина­ми. После аборта сложно доверять людям, особенно мужчинам. А лишний вес заставляет меня сидеть дома по выходным, из-за него я не хожу на пляж. Так легче. После аборта я сильно изменилась внутренне и начала по-другому относиться к еде и спорту. Я стала другим человеком, я даже выгляжу иначе.

Компульсивное переедание может ненадолго дать человеку ощущение успокоения и благополучия. Люди прибегают к еде, чтобы успокоиться и усыпить чувство тревоги, напряжение и эмоциональную боль. Потребность в пище может перерасти в навязчивое влечение, позволяющее пустить в ход защитные ме­ханизмы. Переедание способно удовлетворить подсознательное желание изолироваться от источника травмы. После болезнен­ного аборта женщина может предпринять попытку расстаться с сексуальной привлекательностью, которой она обладает бла­годаря красивому телу. Лишний вес дает ощущение защиты от опасности эмоциональной близости.

Барбара набрала вес после трех абортов. Она усиленно на­бирала вес в течение 12 лет до тех пор, пока не утратила спо­собность ходить. В конце концов Барбара потеряла работу и была вынуждена жить на пособие по инвалидности. Из-за избыточного веса у нее начались серьезные проблемы со здоро­вьем. Она чувствовала подсознательное желание наказать себя и стать такой же уродливой, отвратительной и несовершенной снаружи, какой она ощущала себя внутри. К счастью, Барбара перестала набирать вес после того, как смогла пробиться сквозь толстую броню отрицания по отношению к своим воспомина­ниям и чувствам и преодолеть необходимость их подавления и избегания.

Молодой человек Лауры обвинил ее в том, что она намеренно забеременела, чтобы поставить его в безвыходное положение. Она сразу же взяла на себя всю вину и решила, что должна сама справиться с этой проблемой. Конечно, она не пыталась женить его на себе. Требование избавиться от ребенка не высказывалось, но, действуя под влиянием чувства вины за свою ошибку, ответ­ственность за которую она полностью взяла на себя, Лаура сде­лала аборт. Она чувствовала, что обязана играть эту роль, чтобы сделать своего молодого человека счастливым. Пытаясь угодить всем, Лаура не хотела, чтобы на нее кто-то злился. Кроме того, из-за отношения друга беременность утратила для нее ценность, и она стала стыдиться уникальной и прекрасной возможности выносить ребенка.

В течение одного года после аборта Лаура набрала 48 ки­лограммов. Она ничем не могла заполнить образовавшуюся пустоту. Она рассказывала, какой видит себя в зеркале: жирные складки, нависающие одна над другой, прорезанные глубоки­ми фиолетовыми растяжками. Вид своего обнаженного тела вызывал у нее чувство невыносимого отвращения и стыда. Вот запись из дневника Лауры:

Я чувствую себя такой жалкой. Я устала бороться. Я уми­ раю внутри - я слаба и никто меня не понимает. Никто не по­нимает, как сильно мне не хватает моего ребенка. А моя душа 1 Она горюет и плачет. Я ненавижу это состояние. Не могу принять себя такой. Я позволяла людям контролировать мои действия, позволила превратить меня в это чудовище, в это­го злого человека, не способного ничего испытывать, кроме не­нависти к тем, кого я любила.

Резкое прибавление в весе и изменение личности свидетель­ствуют о попытке Лауры показать свое внутреннее подавленное состояние внешнему миру. Мучительная смерть ее прежнего самовосприятия стала воспроизведением смерти ее нерожден­ного ребенка. Она оказалась в плену у тучного тела, от которого ей было не избавиться, а сердце ее было разбито из-за отнятого и подавленного в зачатке счастья материнства. Горе и отвраще­ние, которые она испытывала при виде своего тела, отражали состояние ее души, охваченной безысходной скорбью. Тело же стало внешним проявлением, выставленным напоказ, чтобы вы­звать критику, презрение и отвращение окружающих. Она из­менила свое тело таким образом, чтобы отдалить от себя людей, хотя одиночество и отторжение доводили ее до отчаяния.

Путь к выздоровлению

Совершенно очевидно, что не все женщины, страдающие от на­рушений пищевого поведения, перенесли аборт. Несомненно, существует множество сложных социокультурных факторов, способствующих возникновению нарушений пищевого поведе­ния, не говоря уже о влиянии средств массовой информации. Однако всякий раз, когда нарушения пищевого поведения воз­никают после прерывания беременности, необходимо рассмо­треть, какую роль сыграли последствия этого травматического события. Путь к выздоровлению может оказаться нелегким, по­скольку использование пищи для подавления эмоциональной боли может стать глубоко укоренившейся привычкой. Однако психотерапевт может помочь женщине заговорить о скрытых чувствах, которые ей необходимо обнажить и осознать. Таким образом она найдет новый способ примирения с происшед­шим и избавится от нарушений пищевого поведения, которые лишают ее свободы и возможности двигаться вперед. Именно поэтому считается, что для устранения нарушений пищевого поведения требуется «лечение разговором».

Ключом к выздоровлению является обретение способности высказаться и найти правильные слова для того, чтобы описать душевную боль и дать выход внутреннему страданию. Суть душевной травмы заключается в том, что она резко потряса­ет основы нашего представления о безопасности и ставит под вопрос нашу способность доверять людям. Существует целый арсенал защитных механизмов, позволяющих женщине уйти от признания душевной травмы и направить все свое внимание на другую проблему, например, безудержное влечение к пище.

Будь то жестокое обращение и недостаток внимания в дет­стве, измена полового партнера, страх перед взрослой жизнью, смерть любимого человека или потеря ребенка в результате аборта, — все эти несправедливости, раны и оскорбления нано­сят боль нежной человеческой душе, и с этой болью необходимо примириться. Но когда нарушение пищевого поведения стано­вится средством, позволяющим отвлечься от подобных проблем, и человек полностью отдается активной деятельности по подсче­ту калорий, зацикливается на каком-нибудь задании, берет на себя обязательства или нарушает их, он неизбежно оказывается в замкнутом круге, в ловушке, которая поджидает каждого, кто страдает нарушениями пищевого поведения, и в которой он обречен ежедневно терпеть поражение, болеть и испытывать отвращение к самому себе.

Для многих женщин процесс исцеления является особенно сложным из-за необходимости связать нарушения пищевого по­ведения и пережитый аборт. Этические и идеологические спо­ры, окружающие проблему прерывания беременности, привели к практически полному отсутствию негативной информации об абортах в средствах массовой информации, научной и медицин­ской литературе. Поэтому женщинам очень сложно провести связь между особенностями своего эмоционального или физи­ческого самоощущения и перенесенным абортом, а это только увеличивает в их сознании пропасть между собственным душев­ным и физическим состоянием.

И поэтому женщины обращаются к легко доступным им средствам, а именно к еде, как к лекарству, которое дает им ощущение контроля над собственной жизнью, право налагать наказание и потакать слабостям, давать выход отчаянию, из­бегать чувства боли или воссоздавать ощущение беспомощно­сти, связанное с травмирующим событием. Другие женщины стремятся обрести идеальную физическую оболочку, которая должна скрыть глубокое чувство неполноценности, живущее в душе. Нарушения пищевого поведения позволяют защищать, охранять, контролировать, а иногда наказывать себя или преда­ваться опустошающему ощущению своей несостоятельности.

К счастью, нарушения пищевого поведения не являются при­говором на всю жизнь. Выздоровление начинается с обретения ощущения личной безопасности. Тогда возникает возможность правдиво осмыслить чувства и эмоции, связанные с пережитыми потерями: гнев, страх, стыд и горе.

Как пишет поэтесса Адриен Рич: «Я пришла осмотреть об­ломки кораблекрушения. Слова — это цели. Слова — это пу­теводные знаки. Я пришла, чтобы увидеть нанесенный ущерб и нетленные сокровища».

Тем читателям, которые пытаются справиться с наруше­ниями пищевого поведения, важно помнить, что осмотр места кораблекрушения значит больше, чем просто переход к здоро­вой пище или иному образу жизни. Экспедиции к месту кора­блекрушения требуют затрат времени — нужно разобраться в себе и узнать, как выражать свои чувства, ощущение безысход­ности, одиночества и боли. Придется покопаться в себе, чтобы найти подсознательные причины, скрытые даже от себя страхи и ощущения, которые были заглушены приемами пищи или спрятаны под слоями жира. Возможно, вам придется привы­кнуть к ощущению здорового голода. А если чувства, которые вы связывали с питанием и которые вы пытались утолить пи­щей, по-настоящему объясняются чем-то другим, поиск при­чин должен перерасти в поиск той потребности, которую вы в действительности стремитесь удовлетворить, независимо от того, насколько неприятными и мучительными могут оказаться вскрытые чувства.

На самом деле, вам, возможно, понадобится научиться по-новому выражать свои чувства. Возможно, вам придется посмо­треть в глаза своим страхам, тревоге, своему глубоко скрыто­му горю или попасть в эпицентр взрыва ярости. В конце этого путешествия вам, возможно, удастся научиться доверять себе, прислушиваться к своему «внутреннему голосу» и отвечать на естественные требования вашего тела, которое интуитивно чув­ствует, что для вас правильно, хорошо и полезно.

Психологические консультации главным образом преследу­ют цель поддержать женщину, дать ей возможность обратиться к источнику ее страхов и заново их пережить. Когда женщина заново переживает и выражает то, о чем прежде пыталась не ду­мать, она расстается с некоторыми своими страхами и больше не видит необходимости их избегать. Исцеление после аборта само по себе требует значительных физических, духовных и мораль­ных затрат. Для выздоровления очень важно постоянно иметь доступ к квалифицированной медицинской помощи и лечению нарушений пищевого поведения.

Обращение к пережитому травмирующему событию — сложное и мучительное занятие, но только те, кто решатся на это путешествие, смогут найти ключ к свободе. Вы не только выдержите это путешествие, но, может быть, и достигнете мно­гого, если обретете способность к выражению и утверждению своего истинного «я» и уверенность, что оно достойно глубо­кого уважения.

Глава 16

Потерянный рай

Аборт и разрушенные отношения

Т

аша и Стив встречались на протяжении шести лет. Их объ­единяла страсть к музыке. Талантливые авторы и исполни­тели песен, они оба самозабвенно пробивали себе путь в мире музыкальной индустрии. Они создали уникальный стиль, объе­динявший популярные мотивы кантри и гармонию лирической песни. Они вместе выступали в ночных клубах и иногда ездили на ярмарки и фестивали на открытом воздухе.

У них был широкий круг общения, и многие друзья восхи­щались их идеальными отношениями и даже завидовали тому, как им удается сочетать любовь и творческое сотрудничество. Таша и Стив собирались пожениться, как только накопят денег на собственный домик у реки где-нибудь в горах.

В августе Таша поняла, что беременна. Стояла страшная жара, и из-за постоянной тошноты, слабости и обезвоживания орга­низма она оказалась в больнице за несколько минут до одного из самых важных летних выступлений. Когда врачи сообщили ей, что она беременна, Таша, к собственному удивлению, по­чувствовала облегчение — ведь она уже начала бояться, что за­болела чем-то серьезным. Однако по пути из больницы домой Стив все время молчал, и Таша почувствовала, как между ними растет непроницаемая стена.

«Я понимаю, что ты расстроился из-за концерта», — неохотно проговорила Таша. Можно подумать, они упустили свой звезд­ный час. Она с замиранием ждала, что скажет Стив о ее беремен­ности, но он сидел с обиженным видом и продолжал молчать.

Впервые в жизни Таша почувствовала, что они не вместе. Она попыталась представить, как бы он отреагировал, если бы у нее обнаружили рак. Вскоре Стива прорвало: «Мы должны избавиться от ребенка. Мы так не планировали и не можем это сейчас себе позволить!»

Почти весь оставшийся путь они проехали молча, и Таша чувствовала, как к горлу подкатывает ком горечи. Она была полна решимости рожать, но не могла представить, как сможет жить без Стива. Он тоже был частью ее жизни. В этот момент ее охватила паника. У нее перехватило дыхание, и она взмолилась: «Я не хочу тебя терять!»

Стив, который сидел молча, уставившись в одну точку, по­вернулся к ней и проговорил безучастным голосом: «Полагаю, мы можем пожениться».

На какое-то мгновение к Таше вернулось дыхание. Даже та­кое лишенное энтузиазма предложение давало ей надежду.

Но он продолжал говорить, требовательно и настойчиво: «Но нам теперь не сделать всего, что мы задумали. Ведь ребенка растить очень тяжело. Ты не сможешь петь по ночам, а потом весь день заниматься ребенком. Наши отношения изменятся. Все будет по-другому».

Она почувствовала, как от страха у нее опять все сдавило в груди, еще сильнее, чем раньше. Таша взглянула на него умо­ляюще, но не смогла вымолвить ни слова.

«Но это твой выбор, — тихонько проговорил он, — я согла­шусь с любым твоим решением. Помни, тебе самой решать, ведь это ты забеременела».

Таша не хотела даже думать об аборте. Однако ее не могло не беспокоить отношение Стива — полное отсутствие поддерж­ки с его стороны и эмоциональная отстраненность, которые не сулили ничего хорошего. Он вполне может ее бросить, и тогда она останется одна. Зачем так рисковать и пытаться изменить то, что им уже удалось создать? Зачем ставить под угрозу процве­тающую карьеру и страстную любовь? Ведь она может потерять Стива из-за ребенка, которого он уже не хочет.

Стив говорил так уверенно. Он такой практичный, такой хладнокровный. Хотя он обещал быть рядом, Таша знала, что он просто не готов стать отцом. Что, если он не полюбит ребенка? Что будет с их браком, если он затаит на нее обиду? Конечно же, Стив хочет, чтобы она сделала аборт.

Спокойные слова убеждения повлияли на нее сильнее, чем ледяное молчание и гневные требования. Вскоре Таша почув­ствовала, что доводы Стива вытесняют из ее души радость, с ко­торой она приняла весть о беременности. Когда наконец она неохотно согласилась на аборт, Стив бережно обнял ее и по­клялся в вечной любви.

«У нас еще будут дети, — пообещал он, — Я построю для тебя большой уютный дом, и тогда рожай сколько хочешь».

Таша ухватилась за его последние слова, как будто это была спасительная молитва, дающая силы справиться с тревогой и страхом, которые охватывали ее при мысли о «ее выборе».

Восемь лет спустя Таша оказалась на приеме у меня в каби­нете. Она рассказала, как после аборта что-то сломалось в ее отношениях со Стивом. По ночам они больше не искали тепла, плотно прильнув друг к другу. Секс не был согрет чувством, он был таким же безжизненным, как ее застывшее сердце. Неизменное равнодушие Таши постоянно напоминало Стиву о его недостойном поведении. Хотя они никогда не обсуждали эту тему, его постоянно тяготило чувство вины за то, что ему не хватило мужества поддержать Ташу в решении дать жизнь их ребенку, и он знал, что оправдания ему нет. Гибель ребенка заслонила от них жизнь, словно облачив ее в траурные покровы. Даже их музыка утратила гармоничность, словно у каждого из души вырвали творческий дар.

Между Стивом и Татей стали происходить бурные сце­ны, которые не обходились без оскорблений, после чего они пытались пожить порознь. Но они каждый раз сходились, пытаясь склеить осколки прежней совместной жизни. Стив искал утешения уязвленному мужскому самолюбию в ку­тежах, связях на стороне и увлечении порнографией. Таша погрузилась в депрессию и одиночество, отгородившись от действительности. У нее развилась агорафобия (страх откры­того пространства), и ей стоило немалого труда преодолевать этот страх каждый раз, когда нужно было сходить на прием к психиатру. Отношения между Ташей и Стивом были пол­ным отражением бесплодности и пустоты их нынешнего су­ществования. Таша так вспоминает, насколько безжизненным стало их общение:

Из наших отношений исчезло все живое. Мы потеряли способность понимать друг друга, страсть, музыку и все, что когда-то объединяло нас. Это все было сродни пустоте моего чрева, в котором ничего не росло, бесчувственности моего тела, у которого ничего не болело, безжизненности мое­го существования, в котором не было ничего живого. Все по­глотила черная дыра. Мы продолжали жить, втянутые в эту воронку, лишенные любви. Он наказывал себя по-своему, а я поддалась оцепенению и депрессии. Мы были осуждены на веч­ное одиночество.

⇐ Предыдущая30313233343536373839Следующая ⇒

Поделиться: