Что впитано с молоком матери, уходит только с душой

Подполковник Малсин швырнул журнал донесений на стол. Никогда раньше ни один телефонный звонок не приводил его в такое бешенство. «Главный хирург в Симферополе, —размышлял он, — оказался совершенно некомпетентным. Вчера он доложил, что Ивану Моисееву предстояла серьезная операция. Очень хорошо. Пусть ампутируют, если не могут спасти ему руку» — Малсин признался себе, что почувствовал облегчение от того, что Моисеев не вернется в Керчь. Казалось, жизнь расставила все на свои места. Моисеев станет, пероятно, инвалидом, будет комиссован из армии. В любом случае он больше не будет для них проблемой номер один.

А сегодня главный хирург рассказал ему по телефону невероятную историю. Хирургическое вмешательство, оказывается, больше не требуется. Его раны каким-то чудом затянулись. Человек науки, с жаром рассказывающий о чудесах! Этого только не хватало! Еще несколько дней тому назад положение больного было критическим, а сегодня его уже выписали и сейчас он на автобусе возвращается в свою часть. И это человек науки! Малсин непременно порекомендует, чтобы его осмотрел психиатр. А как дрожал его голос, когда он кричал в трубку: «Подполковник, впервые в жизни я вижу, что Бог существует! Он вылечил Моисеева!»

А может это попытка скрыть свою некомпетентность? Если была грубая ошибка в диагнозе, не лучше ли было признать ее и понести ответственность за последствия? С мрачным видом Малсин составил донесение о выписке Моисеева из госпиталя. Каждое слово, произнесенное армейским хирургом о чудесах и Боге, будет отослано в Москву.

Возвращаясь в Керчь, Иван молился, воздавая в душе хвалу Богу. Поздний ноябрьский пейзаж проносился в серой дымке. В любой день мог пойти снег, однако на колхозных полях еще продолжалась работа. Селения за окном напоминали ему его родные места. Он любил это все: необъятное небо, поля, распростершиеся до горизонта, людей, несущих в огромных корзинах капусту к грузовикам. На минуту он забыл обо всем, что с ним произошло. Впереди его ждали новые испытания.

«Это случалось со мной часто, — писал он как-то своим родителям, — после того, как Бог продемонстрирует свою всемогущую власть надо мной, сатана сердится и всячески пытается навредить мне».

И сейчас, всего в нескольких часах езды от Керчи, он старался настроиться на то, что могло ожидать его в части. Но внезапность и злобность обрушившихся на него нападок сразу же после возвращения изумили солдата.

Майор Долотов прислал из Симферополя предписание, касающееся рядового Моисеева, согласно которому на командира полка и его заместителя по политчасти возлагалась личная ответственность перед ним за Моисеева. Уже прошел год с тех пор, как он служит в армии, однако все еще остается верующим и не скрывает этого. Если Гиденко и Малсин не сумеют перевоспитать рядового Моисеева, то понесут наказание.

Не успел Иван распаковать свои вещи, как его тут же вызвали для беседы. Он уже привык к тому, что его могли вызвать и с занятий, и со столовой, и даже поднять с постели.

Было известно, что «на гражданке» он участвовал в незаконной деятельности незарегистрированной церкви. То, что он занимался подрывной работой в армии, было установленным фактом. Скольких солдат он успел уже втянуть в водоворот своих фантазий! Он мог быть осужден в любое время на 7 и более лет за антисоветскую агитацию по ст. 58, § 10 Уголовного кодекса. На него поступило большое количество докладных. Он отказывался подчиняться. Им интересовался КГБ. Ему необходимо пройти обследование психиатра и экзамен на политическую зрелость. Если существует Бог, почему же никто не верит в него? Может ли он процитировать утверждения Маркса, Энгельса и Ленина о Боге?

Этот поток слов продолжался часами. Иван старался не слушать, а сосредоточиться на молитве.

«В чем причина твоей замкнутости? Почему солдаты из других отделений иногда приходят к тебе с вопросами? Кто они? Признаешь ли ты, что пытаешься обратить их в веру? Понимаешь ли, что такая деятельность запрещена законом? Твои разговоры об ангелах и исцелении — это религиозный бред. Не является ли то, что ты говоришь о бессмысленности жизни без Бога, просто деградацией сознания? Какие у тебя друзья в Одессе? Когда ты последний раз был там? В сотнях твоих ответов многое не сходится. Разве ты не давал клятву не врать? Почему мы, атеисты, никого не обманываем, а вы, верующие, обманываете государство своими тайными собраниями и незаконными публикациями? Вы не вписываетесь в общество...»

Зима прошла, как расплывчатый медленно текущий кошмар, и наступила весна 1972 года. Изможденность, холод и неопределенность одолевали его. Иван чувствовал это. Бывали короткие периоды передышки, во время которых дни протекали нормально в армейской рутине, а затем опять начинались встречи, интервью и допросы. Каждый день он изливал душу Богу.

Иван обнаружил, что дверь в тамбур, примыкавший к спальному помещению, служила запасным выходом на случай пожара и не запиралась на ночь. Окно на противоположной стене узкого помещения выходило на пожарную лестницу, ведущую вниз на улицу. Теплыми ночами Иван часами молился там, стоя на коленях.

Иногда его охватывало чувство тоски по дому, особенно ранней весной, когда позеленели поля вокруг части. Бывали ночи, когда у Ивана совершенно не было сил молиться. Он был так измучен расспросами, наставлениями, объяснениями, что в последнее время его ответы часто были сбивчивыми, непоследовательными. Он видел по выражению лиц тех, кто часами беседовал с ним, чувство удовлетворения, словно они на чем-то поймали его.

Нынешним вечером луна, которая была видна из окна кладовой, плыла по небу в окружении туч. Эта же луна взошла и над виноградниками его родной Волон-тировки, Иван был в унынии. Завтра перед завтраком он должен был снова явиться в кабинет к Малсину.

— Господь Иисус! Иисус1 Тишина в комнате стала еще глубже.

— Иисус! Я не знаю, сколько продержусь!

Иван опустил голову на стул. На какое-то мгновение он забылся, приятная мелодия зазвучала в голове и Ваня позволил ей убаюкать его в легком дуновении ветерка, долетающего из открытого окна. Вспышкой света озарились ресницы его закрытых глаз. Музыка становилась все приятнее.

Знакомый толчок заставил его встать и подойти к окну. В темном небе светились ангелы. Их полупрозрачные одеяния словно были сделаны из светящихся огоньков различных цветов и делали их лица ослепительно красивыми. Казалось, что они движутся, но их расположение в небе не менялось, а песня их становилась все громче и поднималась все выше в ночи.

Прошло некоторое время и их свет погас. Небо стало менее черным и медленно превращалось в жемчужно-серое. Скоро утро. Со слезами раскаяния и счастья, в изумлении Иван опустился на колени со словами молитвы на устах. Глубокая тишина стояла в спальне. Голос, который он помнил и ни с чем бы не спутал, произнес: «Это для успокоения твоей души. Завтра тебя не будут допрашивать. Скоро ты уедешь отсюда».

Малсин пришел в ярость, узнав что Моисееву кто-то приказал привезти для столовой хлеб.

Хорошо было мчаться по открытой широкой дороге, глядя на необъятные просторы полей. Машина с хлебом, загруженным в фургон и закрытым на большой висячий замок, легко катилась по асфальтированной дороге. Рядом с Иваном в кабине сидел сержант, шумно уплетая дыню, купленную по дороге.

Неожиданно для себя Ваня услышал внутренний голос: «Ваня, сбавь ход». Он взглянул на спидометр. Стрелка замерла на отметке 60 км/час. «Показалось», — подумал он. От ольховой посадки вдоль дороги повеяло в открытое окно прохладой. Рядом с ней тянулась длинная тропинка, ведущая куда-то в поле и там исчезающая. «Ваня, сбавь скорость!»

Он взглянул в боковое зеркало. Сзади него, как и впереди, была прямая и пустая дорога. Иван съехал на обочину и остановил грузовик. Сержант спрыгнул вслед за ним. На дороге лежала булка хлеба. Открыв дверку фургона, они изумились — половины хлеба не было, он был разбросан по дороге.

Сержант был в недоумении.

— Ничего не пойму, Ваня, ведь точно помню, что мы с тобой закрывали замок.

Иван тоже был ошеломлен. Он наклонился и поднял хлеб.

— Когда мы ехали, Бог сказал мне, чтобы я сбавил скорость, но, казалось, для этого не было оснований, и я не послушался. Он опять заговорил с моей душой, но я снова не внял Его словам. Теперь же Он заставил нас остановиться.

В то время, как Иван выехал снова на дорогу и развернул грузовик, чтобы вернуться назад за хлебом, полный отдыхающих у Черного моря автобус со свистом пронесся мимо.

Чтобы собрать хлеб, булка за булкой, понадобилось некоторое время.

— По какой-то причине, — сказал Иван, —Бог хотел, чтобы мы сбавили ход. В этом я уверен. Когда я не обратил внимание на Его предупреждение, Он сделал так, чтобы хлеб исчез и мы остановились. Я не знаю, почему так случилось.

— Ты опять за свое. Вы, баптисты, странный народ, Ваня, — заметил сержант, после того, как они двинулись в путь. — Думаю, многие немножко верят, но зачем, чтобы об этом знали другие? Зачем ты превратил свою жизнь в страдание, рассказывая всем о своем Иисусе?

Иван отвечал медленно, надеясь, что таким образом его слова будут понятнее:

— Согласно Конституции у нас в стране свобода совести и люди имеют право выбора — следовать им религии или нет. И я не вижу необходимости скрывать свои взгляды.

— Если честно, мне нравится твоя искренность и прямота. Ты хороший парень и мне жаль тебя, потому что все может закончиться слишком плохо. Он замолк, увидев за поворотом страшную картину. Автобус, промчавшийся мимо них, когда они собирали хлеб, лежал в кювете. Повсюду были искалеченные тела пассажиров, поперек дороги стоял поврежденный автокран, с которым, очевидно, столкнулся автобус и несколько легковых машин. Прибыли машины милиции и скорой помощи. Со всех сторон раздавался жуткий стон.

— Если бы мы не остановились, чтобы собрать хлеб, — заметил сержант, мы могли бы тоже попасть в аварию. Его голос дрожал.

— Бог спас наши жизни. Он ведь любит не только меня. И тебя тоже.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: