Бедняки поют, богатые слушают

Все лето в воздухе витала неопределенность. До Ивана дошли слухи, что его должны перевести в другую часть. Он знал, что Малсин намерен избавиться от него. Но благоухание весны в морском порту уступило место красоте лета и ранней осени, а он все еще оставался в Керчи, проживая горячие дни и ночи по расписанию, которое не оставляло времени для размышлений. Он старался преуспевать во всем: политзанятиях, учебной стрельбе по мишени, физических упражнениях, освоению сложной механики, вождении, ночных учениях, полевых маневрах. В каждом виде деятельности он усматривал возможность прославить Бога.

Но сегодня в конце дня стало известно еще кое-что о его переводе. Он бежал к почтовому ящику, чтобы отправить письмо домой перед занятиями и услышал, как кто-то из небольшой толпы солдат, стоявших у двери в армейскую столовую, произнес его имя.

— Что сделал Моисеев? — спрашивал один из солдат, обращаясь к офицеру, — разве наша Конституция не гарантирует каждому свободу совести? Разве противозаконно быть верующим? Какой закон он нарушает, что его так часто вызывают для беседы?

Иван не расслышал ответ офицера. Подполковник Малсин и майор Гиденко пришли бы в ярость, если бы им сообщили, что некоторые из сослуживцев Ивана выступают в его защиту. Вдоль дороги, ведущей к лекционному залу, мигали фонари. Дорога была пыльной и пока Иван шел, его сапоги покрылись толстым слоем пыли. Вглядываясь в покрытые зеленью поля, он размышлял о том, что во всем мире люди могут свободно и открыто молиться Иисусу. Насколько он не был уверен в своей дальнейшей судьбе, настолько он был уверен в существовании Господа. Он всегда будет помогать ему. Хвала, хвала, хвала Всевышнему! Самый святой, самый достойный, самый прекрасный, всемогущий Бог! Он радостно обратил свой взгляд к вечернему небу. Языки пламени осветили небеса так ярко, что уже появившиеся первые звезды внезапно померкли в этом сиянии.

Иван в страхе прислонился к стволу дерева в небольшой рощице на перекрестке. Казалось, небо извергает пламя, но его языки не достигали земли. Волны тепла и приятные ощущения растопили его страх и он в оцепенении смотрел на небо. Постепенно на языках пламени стали появляться буквы. Все это было так захватывающе, что Иван смотрел широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Внутренний голос настаивал: «Читай».

Как ребенок, который учится называть слово по буквам, он смотрел на каждую отдельную букву. Медленно послание достигло его сознания: «Я скоро приду». Казалось, слова прыгают от радости, которая росла в сердце Ивана. Снова и снова слова повторялись в торжественном движении.

С внезапно охватившим его чувством отчаяния Иван осознал, что видение исчезает. Пламя ушло в темноту неба. И все исчезло в тот же миг.

— Пошли, Моисеев, — дернул его кто-то за руку. — Опоздаем.

Как слепой Иван пошел рядом с ним. От ощущения, что у него разрывается сердце, Иван не мог ничего сказать. Пока они шли, говорил его напарник. Иван пытался сосредоточиться, как ни в чем не бывало войти в зал и занять свое место, но мысли невольно возвращались все к тем же словам.

Когда посреди душной ночи прозвучал сигнал подъема, он еще не сомкнул глаз, будучи не в состоянии уснуть из-за охватившей его радости. Он лежал, молясь и размышляя о том, что ангел предвещал ему— у него еще много дел на земле.

Первые лучи утренней зари подняли Ивана с постели, но он все еще продолжал молиться Богу, а Малсина солнце не радовало. Он устало кашлянул, пытаясь сесть на кровати и вспомнить, почему этот день был ему неприятен. Он слышал, как в кухне жена готовит завтрак и нежно разговаривает с сыном.

А! Сегодня часть отправляется в Жостеру на сбор урожая. Малсин не любил неоконченных дел. Проблема с Моисеевым заключалась в том, что он успел обзавестись многочисленными друзьями в части. Это не трудно было понять. Он был общительным, усердным, часто помогал всём. Несомненно, что свое умение быстро сходиться с людьми солдат использовал для распространения своих религиозных взглядов. Но Гиден-ко прав. Он, действительно, не сделал ничего противозаконного. Малсин сидел задумчиво, размешивая в стакане сахар. Его жена, Галина, с грустью посмотрела на него.

— Нельзя, — наконец сказал он, — разрешить Моисееву отправиться на уборку урожая вместе со всеми. Мне следовало перевести его в другую часть.

— Все эти странные истории мне уже действуют на нервы. Ты говоришь, что есть научные объяснения всем вопросам, но...

Она замолчала и перевела взгляд на светлеющее утреннее небо. Малсин так быстро глотал чай, что обжег нёбо.

— Что ты говоришь, Лина? Ты же советский учитель и сомневаешься, что наука может все объяснить?

Это очень странно. Я думал, что это именно твоя задача — воспитывать школьников в духе марксизма-ленинизма.

Интуитивно она наклонилась к нему через стол и ее широко расставленные голубые глаза посмотрели неожиданно игриво:

— Володя, не утомляй меня. Неужели весь этот научный материализм никогда не надоедает тебе? Я сомневаюсь в этом.

Малсин бросил взгляд через плечо на сына, одевающегося в спальне, а жена в это время продолжала:

— Неужели ты никогда не удивлялся тому, что баптисты — это, как правило, люди наиболее усердно работающие, честные, порядочные.

— Что меня удивляет, так это то, что женщина с твоим образованием и положением может так говорить, — Малсина вдруг взбесили слова жены.

— Сама идея Бога — это всеобъемлющее объяснение явлений природы, которые пока еще не познаны. Или, что хуже, Бог— это просто слово, которое веками произносилось в истории нашей страны, чтобы утвердить несправедливость, поддержать жестокость и лицемерие. Эти вещи ты очень хорошо знаешь.

Его обожженный язык все еще жгло. Запихивая бумаги в папку, он проигнорировал тарелку с рыбой, которую жена поставила на стол.

— Эта злокачественная опухоль должна быть удалена из нашего общества, если мы хотим, чтобы коммунизм восторжествовал полностью и окончательно. Как могут все граждане вступить в 21-й век, если некоторые все еще окутаны религиозными предрассудками?

Галина помедлила, прежде чем заговорить.

— Но, Володя, нам же говорят, что борьба с религией требует применения исключительно идеологического оружия, так как принудительные методы разжигают религиозный пыл. Ты ведь не думаешь о применении принудительных мер к Моисееву? — Воспоминания омрачили ее лицо.

В голосе Малсина звучало раздражение.

— Если мне придется отчитываться за принятые мной меры перед школьным учителем, то я сяду за парту вместе с твоими десятилетками.

Малсин хлопнул дверью.

Несколько недель на совхозных полях, жизнь в палатках под необъятным украинским небом пролетели слишком быстро для Ивана. Многим ребятам, особенно бывшим городским жителям, был непривычен такой труд. Но для Ивана обстановка была знакомой. Не то, чтобы его родители работали в таком же огромном совхозе, как этот. Запах земли, свободный полет птиц над полем заставляли его иногда забывать о том, где он находится. И он, разгибая спину, ожидал увидеть работающих рядом с ним братьев и маму.

Для него это было хорошее время отдыха и духовного обновления, которое, думал Иван, окончилось слишком быстро. Он сидел в кабине и смотрел на тягач, тянувший его собственный ЗИЛ-164 с поврежденным приводным валом. Колонна армейских грузовиков возвращалась на закате дня по холмистой сельской местности в Керчь.

Вдруг мирное течение мыслей Ивана было прервано громким стуком под грузовиком. Иван посигналил, чтобы привлечь внимание Федора Трусова в тягаче. Они приближались к вершине холма. Федор осторожно направил обе машины к обочине и выпрыгнул вместе с Алексеем Куприным.

— Что произошло? — спросил Алексей. Иван пожал плечами и выпрыгнул из кабины.

— Дай мне фонарь и сумку с инструментами. Сейчас разберемся. Поставь машину на аварийный тормоз.

Где-то вдали выла собака. Ночь была темная, звезд на небе не было. Федор взглянул на часы и тяжело вздохнул:

— Десять вечера. Не удастся поспать. Даже при слабом свете фонаря Иван увидел поломку. Он с невероятным усилием протиснулся под карданный вал, порылся в сумке с инструментами в поисках гаечного ключа. В тот же момент грузовик сдвинулся с места и он понял, что Алексей не поставил его на аварийный тормоз. Рывком он попытался выкатиться из-под грузовика и отчаянно закричал:

— Назад!

Странно, но в последующие несколько минут боль не заглушила его сознание и он сообразил, что произошло: заднее колесо придавило ему плечо и грудь. Позже он вспоминал, как ревел мотор грузовика в то время, как Алексей снова и снова пытался сдать назад, как запах протертой резины и машинного масла ударил ему в нос и в кромешной тьме под грузовиком он заметил свет фар выкатившейся на дорогу встречной машины. В тонком луче света летали маленькие насекомые. Боль пульсировала у него в груди, затрудняя дыхание. Иван ясно осознавал, что Алексею не удавалось сдвинуть машину с места. Он был уверен в том, что вскоре встретится с ангелом.

— Иисус, Иисус! — шептал он.

Небольшой толчок — мотор взревел и колеса покатились назад. Иван отполз от грузовика и рухнул на искалеченные руку и грудь. Когда он открыл глаза, боль была такой сильной, что ему казалось, будто внутри у него все горит. Рядом со своей кроватью он увидел врачей, а за ними белую стену и узкое окно, занавешенное провисающей белой хлопчатобумажной тканью. Он попытался заговорить, но не смог, так как во рту все пересохло от жара.

Кто-то из медперсонала склонился над ним, читая вопрос в его глазах, и он услышал мягкий приятный голос:

— Тебя привезли в Симферопольский военный госпиталь, рядовой Моисеев. Потерпи немножко, скоро тебе будет легче.

Медсестра принялась обмывать его лицо холодной водой. Иван пытался облизать влажную салфетку, когда она прикасалась к его губам. Улыбаясь, она поднесла ему стакан с водой. Казалось, малейшее движение вызывало ужасную боль. Самый легкий вдох доставался ему ценой невероятного усилия. Он следил глазами за тем, как медсестра поставила стакан на маленький столик рядом с его кроватью. Его правая рука лежала неприкрытой. Он удивленно посмотрел на нее. Вся кисть, запястье и часть руки, которая была без повязки, имели серо-землистый цвет. Казалось, что рука лежала отдельно от тела. Даже если бы он хотел, то не смог бы пошевелить опухшими пальцами. Превозмогая боль, Ваня прикоснулся к запястью и тыльной части руки — они были холодны как лед. Все остальное тело горело огнем.

Медсестра помогла ему приподняться, и он с жадностью сделал еще несколько больших глотков. Он увидел, что находится в большой палате. Некоторые из пациентов были тяжело больны и лежали под капельницами. Другие спали. Кто-то уже выздоравливал, передвигаясь по-старчески от кровати к стулу. Кое-кто пристально наблюдал за ним. Медсестра ушла, унося с собой миску и салфетку. Иван закрыл глаза и стал молиться.

Перед ужином пришел хирург. Он долго осматривал его руку, потом попросил молоденькую медсестру позвать еще одного врача. Перекинувшись несколькими фразами, они отошли в сторону, посовещались и хирург снова подошел к его кровати.

— К сожалению, — сказал он, глядя в упор на Ивана, — не исключена операция. Крепись, браток!

У Вани перехватило дыхание. Неужели его правую руку, которая была так пугающе холодна, предстояло ампутировать? Иван посмотрел, как доктор с усталым видом направился к выходу, останавливаясь то возле одной, то возле другой койки, отрывисто кивая; плечи его согнулись от усталости.

С уходом врача больные опять остались один на один со своей болью и переживаниями. Мозг Ивана в отчаянии отказывался воспринимать слова хирурга. Сильные удары сердца отдавались в поврежденном легком.

Он приходил в ужас при мысли об ампутации руки.

— Услышь мою молитву, о Господи! Пусть мой крик о помощи достигнет Тебя. Не отворачивайся от меня, когда я в отчаянии; выслушай меня благосклонно; дай мне ответ в тот же день.

Ивану нужно было как-то вырваться из постели. Он чувствовал, что впадает в такое состояние, при котором не мог ни молиться, ни надеяться. С огромным трудом он переместился на край кровати и опустил ноги. Иван пытался удержать равновесие, но его сильно шатало и от боли закружилась голова. Взоры всех присутствующих, выражающие одновременно страх и восхищение, были прикованы к нему.

— Я во весь голос взываю к Господу; я вслух прошу Господа. Я изливаю перед Ним свой недуг; я признаюсь Ему в своей беде. Когда душа моя была разбита,

Господи, Ты же знал, что меня ждет. Я взывал к Тебе, о Господи, я говорил, что Ты — мое убежище, мой удел на земле бренной. Обрати внимание на мой зов!

Проходившая мимо медсестра остановилась в дверях и медленно вошла в комнату.

— Освободи мою душу из тюрьмы, чтобы я мог воздать благодарность Твоему имени, ибо Ты будешь щедр ко мне.

Поддерживая Ивана под левый локоть, медсестра повела его к кровати. Казалось, все его тело сотрясалось от радости. Иван вдруг улыбнулся:

— Ты будешь щедр ко мне.

Он помнил, как медсестра, успокаивая его, уложила на кровать, а затем погрузился в благословенную темноту.

Было шесть часов утра, когда он проснулся. Несколько минут Иван лежал неподвижно, стараясь удержать приятный сон. Постепенно он начал осознавать, что лежит на спине, а не согнувшись на неповрежденном левом боку. Его дыхание было ровным. Осторожно он сделал глубокий вдох. Руки его были сложены над головой и он был в состоянии окинуть взглядом палату, все еще погруженную в сон. Тихо он стал возносить хвалу Господу за невероятное облегчение после сна. Он осторожно опустил правую руку вниз. Она была совершенно здоровой, кончики пальцев розовые, кожа была все еще слегка загоревшей от работы на полях. С помощью обеих рук он сел, а затем и встал с кровати. Улыбаясь и изумляясь происшедшему, он слегка взбил подушку и разгладил простынь на краю кровати. Затем он взмахнул над головой одной рукой, а затем другой.

Ликуя от счастья, он со словами молитвы опустился на колени у кровати. Почти шепотом он воздавал хвалу Господу:

— О, моя душа! Я буду восхвалять Господа, пока я живу. Я буду воздавать хвалу Господу, пока существую. Господь открывает глаза слепым, Господь поднимает тех, кто сломлен, Господь любит справедливость. Хвала Господу!

Вдруг застонал больной на соседней койке. Кто-то в противоположном углу палаты усиленно пытался дотянуться до стакана с водой. В окно пробивался рассвет, освещая серое небо.

Медсестра, дежурившая днем, механически выдвинула ящик в столе Ивана, чтобы взять термометр. Он открыл глаза и сонно посмотрел на нее. Термометр завис . в воздухе, когда она испуганно посмотрела на него. В то же мгновение она быстро вышла.

Стремительные шаги по палате разбудили ею во второй раз. Рядом с медсестрой стоял хирург. Какие-то другие врачи спешно входили в палату. Все казались испуганными.

Что происходило? Вдруг его охватила радость: он сидит! Он посмотрел на свои руки. Повязка лежала сверху на одеяле в ногах кровати. От восторга он глубоко задышал. Он потер руки, а затем с удивлением развел их в стороны.

Врач был в недоумении. Он не находил слов. Медсестра попятилась назад.

Наконец, дрожащим голосом врач произнес:

— Можно измерить вам температуру, товарищ Моисеев?

Иван зарделся от счастья.

— Нет необходимости, товарищ врач. Хирург продолжал пристально смотреть на него. В конце концов он поставил лекарство на стол, пощупал пальцами правую руку Ивана. Осторожно закатывая рукав больничного халата, он взглянул на Ивана, снова и снова обращая внимание на его сияющее лицо.

— Я понял, что вы не можете вылечить меня. И я обратился к моему небесному Доктору, который излечил меня этой ночью.

— Посмотрите! — ухмыляясь, Иван откинул одеяло и встал на пол. Вчера вечером я был очень болен. У меня была высокая температура. Сейчас я покажу вам, на что способен мой Бог.

Иван передал врачу термометр, он встряхнул его и засунул подмышку Ивану. Некоторые больные собрались вокруг его постели. Другие — тихо переговаривались между собой, лежа на кроватях, пытаясь понять и передать другим, что происходит.

Врач вынул термометр.

— Температура нормальная, Моисеев. Все же необходимо лечь в постель.

Ивану трудно было подчиниться. Ему хотелось прыгать, кричать, восхвалять Бога. Когда врачи наконец ушли из палаты, он приподнялся на локте и стал рассказывать больным, что сделал с ним Бог.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: