Глава пятая. МЫ ИЩЕМ АНГЕЛА БЕЗ КРЫЛЬЕВ
Время шло. Мы все еще находились в Нью-Йорке и не знали, когда и кудапоедем дальше. Между тем наш план включал путешествие через весь материк, отокеана до океана. Это был очень красивый, но, в сущности, весьма неопределенный план. Мысоставили его - еще в Москве и горячо обсуждали всю дорогу. Мы исходили десятки километров по сыроватым от океанских брызг палубам" Нормандии", споря о подробностях этого путешествия и осыпая друг другагеографическими названиями. За обедом, попивая чистое и слабое винцо изподвалов Генеральной трансатлантической компании, которой принадлежит" Нормандия", мы почти бессмысленно бормотали: " Калифорния", " Техас" иличто-нибудь такое же красивое и заманчивое. План поражал своей несложностью. Мы приезжаем в Нью-Йорк, покупаемавтомобиль и едем, едем, едем, - до тех пор, пока не приезжаем в Калифорнию.Потом поворачиваем назад и едем, едем, едем, пока не приезжаем в Нью-Йорк.Все было просто и чудесно, как в андерсеновской сказке. " Тра-та-та", -звучит клаксон, " тру-ту-ту", - стучит мотор, мы едем по прерии, мыпереваливаем через горные хребты, мы поим нашу верную машину ледянойкордильерской водой, и великое тихоокеанское солнце бросает ослепительныйсвет на наши загорелые лица. В общем, понимаете сами, мы немножко тронулись и рычали друг на друга, как цепные собаки: " Сиерррра-Невада", " Скалистые горрры", и тому подобное. Когда же мы ступили на американскую почву, все оказалось не так простои не так романтично. Во-первых, Техас называется не Техас, а Тексас. Но это еще полбеды. Против покупки автомобиля никто из наших новых друзей в Нью-Йорке невыдвигал возражений. Путешествие в своей машине - это самый дешевый иинтересный способ передвижения по Штатам. Железная дорога обойдется внесколько раз дороже. Кроме того, нельзя смотреть Америку из окна вагона, неписательское дело так поступать. Так что насчет автомобиля все нашипредположения были признаны верными. Задержка была в человеке, который могбы с нами поехать. Одним нам ехать нельзя. Знания английского языка хватилобы на то, чтобы снять номер в гостинице, заказать обед в ресторане, пойти вкино и понять содержание картины, даже на то, чтобы поговорить с приятным иникуда не торопящимся собеседником о том о сем, - но не больше. А нам надобыло именно больше. Кроме того, было еще одно соображение. Американскаяавтомобильная дорога представляет собой такое место, где, как утверждаетшоферское крылатое слово, вы едете прямо в открытый гроб. " Тут нужен опытныйводитель. Итак, перед нами совершенно неожиданно разверзлась пропасть. И мы ужестояли на краю ее. В самом деле, нам нужен был человек, который: умеет отлично вести машину, отлично знает Америку, чтобы показать ее нам как следует, хорошо говорит по-английски, хорошо говорит по-русски, обладает достаточным культурным развитием, имеет хороший характер, иначе может испортить все путешествие, и не любит зарабатывать деньги. Последнему пункту мы придавали особенное значение, потому что денег унас было не много. Настолько не много, что прямо можно сказать - мало. Таким образом, фактически нам требовалось идеальное существо, роза безшипов, ангел без крыльев, нам нужен был какой-то сложный гибрид: гидо-шоферо-переводчико-бессребреник. Тут бы сам Мичурин опустил руки. Чтобывывести такой гибрид, понадобились бы десятки лет. Не было смысла покупать автомобиль, пока мы не найдем подходящегогибрида. А чем дольше мы сидели в Нью-Йорке, тем меньше оставалось денег ниавтомобиль. Эту сложную задачу мы решали ежедневно и не могли решить.Кстати, и времени для обдумывания почти не было. Когда мы ехали в Америку, мы не учли одной вещи - " госпиталити", американского гостеприимства. Оно беспредельно и далеко оставляет позади всевозможное в этом роде, включая гостеприимство русское, сибирское илигрузинское. Первый же знакомый американец обязательно пригласит вас к себедомой (или в ресторан) распить с ним коктейль. На коктейле будет десятьдрузей вашего нового знакомого. Каждый из них непременно потащит вас к себена коктейль. И у каждого из них будет по десять или пятнадцать приятелей. Вдва дня у вас появляется сто новых знакомых, в неделю - несколько тысяч.Пробыть в Америке год - просто опасно: можно спиться и стать бродягой. Все несколько тысяч наших новых друзей была полны одним желанием -показать нам все, что мы только захотим увидеть, пойти с нами, куда толькомы не пожелаем, объяснить нам все, чего мы не поняли. Удивительные людиамериканцы - и дружить с ними приятно, и дело легко иметь. Мы почти никогда не были одни. Телефон в номере начинал звонить с утраи звонил, как в комендатуре. В редкие и короткие перерывы между встречами снужными и интересными людьми мы думали об идеальном существе, которого намтак не хватало. Даже развлекались мы самым деловым образом, подхлестываемыесоветами. - Вы должны это посмотреть, иначе вы не узнаете Америки! - Как? Вы еще не были в бурлеске? Но тогда вы не видели Америки! Ведьэто самое вульгарное зрелище во всем мире. Это можно увидеть только вАмерике! - Как? Вы еще не были на автомобильных гонках? Простите, тогда вы ещене знаете, что такое Америка! Было светлое октябрьское утро, когда мы выбрались на автомобиле, изНью-Йорка, отправляясь на сельскохозяйственную выставку, в маленький городДенбери в штате Коннектикут. Здесь ничего не будет рассказано о дорогах, по которым мы ехали. Дляэтого нужны время, вдохновение, особая глава. Красный осенний пейзаж раскрывался по обе стороны дороги. Листва былараскалена, и когда уже казалось, что ничего на свете не может быть краснее, показывалась еще одна роща неистово красного индейского цвета. Это не былубор подмосковного леса, к которому привыкли наши глаза, где есть и красныйцвет, и ярко-желтый, и мягкий коричневый. Нет, здесь все пылало, как назакате, и этот удивительный пожар вокруг Нью-Йорка, этот индейский леснойпраздник продолжался весь октябрь. Рев и грохот послышались, когда мы приблизились к Денбери. Стадаавтомобилей отдыхали на еще зеленых склонах маленькой долины, гдеразместилась выставка. Полицейские строго простирали руки, перегоняя нас сместа на место. Наконец мы нашли место для автомобиля и пошли к стадиону. У круглой трибуны рев стал раздирающим душу, и из-за высоких стенстадиона в нас полетели мелкие камни и горячий песок, выбрасываемый машинамина крутом повороте. Потерять глаз или зуб было пустое дело. Мы ускорили шагии закрылись руками, как это делали помпейцы во время гибели их родногогорода от извержения вулкана. За билетами пришлось постоять в небольшой очереди. Кругом грохоталавеселая провинциальная ярмарка. Продавцы, не раз описанные О'Генри, громковосхваляли свой товар - какие-то алюминиевые пищалки, тросточки с резьбой, тросточки, увенчанные куколками, всякую ярмарочную дребедень. Вели куда-токорову с красивыми глазами и длинными ресницами. Красавица зазывнораскачивала выменем. Хозяин механического органа сам танцевал подоглушительную музыку своего прибора. Качели в виде лодки, прикрепленные кблестящей металлической штанге, описывали полный круг. Когда катающиесяоказывались высоко в небе вниз головой, раздавался чистосердечный иистерический женский визг, сразу переносивший нас из штата Коннектикут вштат Москва, в Парк культуры и отдыха. Продавцы соленых орешков и бисквитовс сыром заливались вовсю. Автомобильные гонки представляют собой зрелище пустое, мрачное ииссушающее душу. Красные, белые и желтые маленькие гоночные машины сраскоряченными колесами и намалеванными на боку номерами, стреляя, какракетные двигатели, носились мимо нас. Заезд сменялся заездом. Одновременносостязались пять машин, шесть, иногда десять. Зрители ревели. Скучища быластрашная. Развеселить публику могла, конечно, только какая-нибудьавтомобильная катастрофа. Собственно, за этим сюда и приходят. Наконец онапроизошла. Внезапно раздались тревожные сигналы. Все разом поднялись сосвоих мест. Одна из машин на полном ходу слетела с трека. Мы еще продиралисьсквозь толпу, окружавшую стадион, когда раздался пугающий вой санитарногоавтомобиля. Мы успели увидеть сквозь стекла пострадавшего гонщика. На немуже не было кожаного шлема. Он сидел, держась рукой за синюю скулу. Вид унего был сердитый. Он потерял приз, из-за которого рисковал жизнью. В промежутках между заездами - на деревянной площадке внутри круга -цирковые комики разыгрывали сцену, изображающую, как четыре неудачникастроят дом. Конечно, на четырех дураков падают кирпичи, дураки мажут другдруга известковым раствором, сами себя лупят по ошибке молотками и даже всамозабвении отпиливают себе ноги. Весь этот набор трюков, ведущий своеначало из глубокой греческой и римской древности и теперь еще блестящеподдерживаемый мастерством таких великих клоунов, как Фрателлини, ярмарочныекомики из Денбери выполнили великолепно. Всегда приятно смотреть на хорошуюцирковую работу, никогда не приедаются ее точные отшлифованные векамиприемы. Ярмарка кончалась. Уже мало было посетителей в деревянных павильонах, где на длинных столах лежали крупные, несъедобные на вид, как будтолакированные, овощи. Оркестры играли прощальные марши, и вся массапосетителей, пыля по чистому темно-желтому песочку, пробиралась к своимавтомобилям. Здесь демонстрировали (и продавали, конечно) прицепныевагончики для автомобилей. Американцы по двое, большей частью это были муж и жена, забиралисьвнутрь и подолгу ахали, восхищаясь вагончиками. Они озирали соблазнительнуювнутренность вагончика - удобные кровати, кружевные занавески на окнах, диван, удобную и простую металлическую печку. Что может быть лучше -прицепить такой вагончик к автомобилю, выехать из гремучего города ипомчаться, помчаться куда глаза глядят! То есть известно куда помчаться.Глаза глядят в лес, они видят Великие озера, тихоокеанские пляжи, кэньоны иширокие реки. Кряхтя, муж с женой вылезают из вагончика. Он довольно дорог. Здесь, вДенбери, были вагончики по триста пятьдесят долларов, были и по семьсот. Ногде взять семьсот долларов! Где взять время для большой поездки! Длинные колонны машин беззвучно летели в Нью-Йорк, и через полтора часахорошего хода мы увидели пылающий небосклон. Сверху донизу сияли небоскребы.Над самой землей блистали текучие огни кино и театров. Увлеченные бурей света, мы решили посвятить вечер знакомству сразвлечениями для народа. Вечерний Нью-Йорк всем своим видом говорит гуляющему: - Дайте никель, опустите никель! Расстаньтесь со своим никелем - и вамбудет хорошо! Щелканье несется из больших магазинов развлечений. Здесь стоят десяткимеханических бильярдов всех видов. Надо опустить никель в соответствующующель, тогда автоматически освобождается кий на какой-то пружине, ивесельчак, решивший провести вечер в разгуле, может пять раз стрельнутьстальным шариком. На завоеванное число очков он получает картонноесвидетельство от хозяина заведения. Через полгода, проведенных в регулярнойигре, а следовательно, и в регулярном опускании никелей, весельчак наберетнужное число очков и получит выигрыш, одни из прекрасных выигрышей, стоящихна магазинной полке. Это - стеклянная ваза, или алюминиевый сосуд длясбивания коктейлей, или настольные часы, или дешевая автоматическая ручка, или бритва. В общем, здесь все те сокровища, от одного вида которых сладкосжимается сердце домашней хозяйки, ребенка или гангстера. Американцыразвлекаются тут часами, развлекаются одиноко, сосредоточенно, равнодушно, не сердясь и не восторгаясь. Покончив с бильярдами, можно подойти к механической гадалке. Она сидитв стеклянном шкафу, желтолицая и худая. Перед ней полукругом лежат карты.Надо опустить никель, это понятно само собой. Тогда гадалка оживает. Головаее начинает покачиваться, грудь вздымается, а восковая рука скользит надкартами. Картина эта не для впечатлительных людей. Все это так глупо истрашно, что можно тут же сойти с ума. Через полминуты гадалка застывает впрежней позе. Теперь надо потянуть за ручку. Из щели выпадет предсказаниесудьбы. Это по большей части портрет вашей будущей жены и краткое описаниеее свойств. Лавки этих идиотских чудес противны, даже если помещаются в центрегорода, полном блеска и шума. Но где-нибудь в Ист-Сайде, на темной улице, тротуары и мостовые которой засыпаны отбросами дневной уличной торговли, среди вывесок, свидетельствующих о крайней нищете (здесь можно побриться запять центов и переночевать за пятнадцать), - такая лавка, плохо освещенная, грязная, где две или три фигуры молчаливо и безрадостно щелкают набильярдах, по сравнению с которыми обыкновенная пирамидка является подлиннымторжеством культуры и интеллекта, - вызывает собачью тоску. Хочется скулить. От работы трещит голова. От развлечений она тоже трещит. После развлекательных магазинов мы попали в очень странное зрелищноепредприятие. Грохочет джаз, по мере способностей подражая шуму надземной дороги.Люди толпятся у стеклянной будки, в которой сидит живая кассирша с застывшейвосковой улыбкой на лице. Театр называется " бурлеск". Это ревю за тридцатьпять центов. Зал бурлеска был переполнен, и молодые решительные капельдинеры сажаливновь вошедших куда попало. Многим так и не нашлось места. Они стояли впроходах, не сводя глаз со сцены. На сцене пела женщина. Петь она не умела. Голос у нее был такой, скоторым нельзя выступать даже на именинах у ближайших родственников. Крометого, она танцевала. Не надо было быть балетным маньяком, чтобы понять, чтобалериной эта особа никогда не будет. Но публика снисходительно улыбалась.Среди зрителей вовсе не было фанатиков вокала или балетоманов. Зрителипришли сюда за другим. " Другое" состояло в том, что исполнительница песен и танцев внезапноначинала мелко семенить по сцене, на ходу сбрасывая с себя одежды.Сбрасывала она их довольно медленно, чтобы зрители могли рассмотреть этухудожественную мизансцену во всех подробностях. Джаз вдруг закудахтал, музыка оборвалась, и девушка с постельным визгом убежала за кулисы. Молодыелюди, наполнявшие зал, восторженно аплодировали. На авансцену вышелконферансье, мужчина атлетического вида в смокинге, и внес деловоепредложение: - Поаплодируйте сильнее, и она снимет с себя еще что-нибудь. Раздался такой взрыв рукоплесканий, которого никогда в своей жизни, конечно, не могли добиться ни Маттиа Баттистини, ни Анна Павлова, ни самКин, величайший из великих. Нет! Одним талантом такую публику не возьмешь! Исполнительница снова прошла через сцену, жертвуя тем немногим, что унее еще осталось от ее обмундирования. Для удовлетворения театральной цензуры приходится маленький клочокодежды все-таки держать перед собой в руках. После первой плясуньи и певуньи вышла вторая и сделала то же самое, чтоделала первая. Третья сделала то же, что делала вторая. Четвертая, пятая ишестая не подарили ничем новым. Пели без голоса и слуха, танцевали сизяществом кенгуру. И раздевались. Остальные десять девушек по очередиделали то же самое. Отличие состояло только в том, что некоторые из них были брюнетки (этихменьше), а некоторые - светловолосые овечки (этих больше). Зулусское торжество продолжалось несколько часов. Эта порнографиянастолько механизирована, что носит какой-то промышленно-заводской характер.В этом зрелище так же мало эротики, как в серийном производстве пылесосовили арифмометров. На улице падал маленький неслышный дождь. Но если бы даже была гроза сгромом и молнией, то и ее не было бы слышно. Нью-Йорк сам гремит и сверкаетпочище всякой бури. Это мучительный город. Он заставляет все время смотретьна себя. От этого города глаза болят. Но не смотреть на него невозможно.
